Лет после победы над Жнецами, Земля, Ганновер, энергетический институт им. Томаса Эдисона 1 страница

Экспозиция. Защита и поражение Вольфа

Николас успешно защищается, его друзья тихо празднуют, озвученное предложение интригует, а температура вдруг падает до абсолютного нуля.

Самое главное на защите – ни в коем случае не показать, что собственно тема твоего диплома – шлак, сам диплом списан с чужой диссертации чуть менее, чем полностью, а единственная новизна всей этой заумной фигни, которую ты толкаешь с важным видом, заключается в едва ли не косметической операции над уже существующей работой. Для пущего авторитету можно назвать это инновацией – но того самого склада, что придает вторую (третью, пятую – нужное подчеркнуть) жизнь давно и безнадежно устаревшей конструкции.

В случае с Николасом Вольфбергом, а среди друзей и просто жалеющих свой речевой аппарат знакомых – Ником Вульфом, все было именно так. Молодой человек воодушевленно втирал кафедральной комиссии о преимуществах корректируемой инжекции рабочего тела в индуктор предплазменного ускорителя, а комиссия также воодушевленно слушала сто раз уже известную теорию. Эта теория гуляет по кафедре лет пятнадцать, если не больше. Может и больше. Зависит от того, как долго Виктор Питерс, его научный руководитель, работает над своей диссертацией. Она в свою очередь тоже списана с той самой работы, которую замечательно воспроизвел в своем дипломе Ник. Но, разумеется, с оттенками – руководитель все-таки защищает докторскую, а вот Ник – всего-лишь диплом.

В общем, классический дурдом. Комиссия знает, что Ник почти ничего не добавил в диплом «от себя», и сам Николас знает, что комиссия знает. А та знает, что он знает, что она знает. Но стыдиться нечего – так делаются почти все дипломы на Энергетическом, и Ник еще из молодцов – внедрил в алгоритмы управления замшелым дейтериевым впрыском совершенно новый подход. Нет-нет, новизны в нем тоже немного, просто родился этот подход лет на шестьдесят позже, чем сняли с производства последний из прямоимпульсных термоядерных движков. Если верить расчетам, то любой раритетный двигатель, оснащенный новой системой управления инжекцией и кое-чем по мелочи, сможет поднять удельный импульс процентов на сорок – с соответствующим увеличением экономичности. Правда, сложно представить, какому транспортному средству ныне может понадобиться сверхмощный прямоимпульсный пропульсивник на дейтерии. Раньше подобные приводы ставили на космические танкеры, где удельный импульс куда важнее чистой тяги. Но грузовой флот уже давным-давно перешел на куда более совершенные антипротонники. Так что, применимость «разработки» имени Николаса Вольфберга под больши-и-им вопросом.

– Спасибо, Николас, – глава комиссии, толстый бородатый дядька с кафедры промышленной энергетики, закрыл планшет с дипломом Ника. – А теперь расскажите нам, каковы ваши планы по промышленному внедрению данной конструкции.

Вот ведь гад.

Ну просто подлый, нехороший человек. Что за манеры у этого толстяка? Неужели непонятно, что разработка Николаса и рядом не близко с промышленным внедрением? Это диплом, блин. Дип-лом. Сильно расширенная курсовая работа, и ничего больше.

– Я понял вопрос, – кивнул Ник.

Это очень хороший ответ – торжествнено сообщить, что вопрос осмыслен и понят. Как правило, в этом случае имеется в виду, что вопрос или не имеет ответа, или же является типичным проявлением того, что в обиходе называют ударом ниже пояса.

Но отвечать все равно надо, пусть и с болью сами знаете где.

– Мне представляется, – начал Николас, – что моя разработка будет полезна небольшим транспортным компаниям, испытывающим острый дефицит ликвидности и не способным к регулярным затратам на топливо третьего поколения – на базе антивещества. Не секрет, что нынешняя экономическая ситуация, и в особенности в секторе поставок дешевого гелия-3, далека от идеала. Антитопливо же слишком дорого, и корабли с двигателями третьего поколения в эксплуатации не по карману кому-либо еще, кроме ВКС Ассамблеи1 и «Внутрисистемных Коммуникаций»…

– Пожалуйста, чуть ближе к конкретике, – мило улыбнулся толстяк.

– Что? – сбился Ник.

– Говорю, ближе к теме, – уточнила мерзкая толстая инопланетная тварь в человеческом обличье. – Назовите пару-другую силовых конструкций, где, на ваш взгляд, технически… да, и экономически тоже, мда. В общем, где применима ваша разработка.

На этот раз Николас даже не решился на «спасибо, я понял вопрос». Потому как этот вопрос при всей его кристальной прозрачности оказывался похлеще знаменитого Вопроса жизни, Вселенной и всего прочего.

И на этот вопрос, черт бы подрал толстого энергетика, не ответишь лаконичным «Сорок два».

– Сейчас трудновато припомнить, – совершенно искренно начал Николас, – но вот сходу могу назвать две-три системы стационарных приводов. Их используют в обоих системных поясах, и за Марсом, и в Койпере2 – тамошние силовики таскают камни на промпереработку.

– Угу, – кивнул замдекана.

Неплохой в сущности мужик, только вот Николас как-то раз позволил себе пошутить относительно его лысины, и с тех пор Грегор Олдман внезапно перестал понимать шутки в исполнении Ника.

– Обычно дейтеривые пропульсивники монтируют прямо на астероиды или ядра комет, – с трудом скрывая улыбку, сказал Олдман, словно бы разъясняя за Ника элементарную вещь. – И как правило, сразу же вместе с заводом по переработке изотопов. Собственно на на разгон камня идет часть вырабатываемого гелия-3. Однако у меня есть сомнения, что этим, с позволения скзаать, транспортным приводам нужны какие-либо усовершенствования. Они работают в двух шагах рядом с обогатительным комплексом, в избытке естественного топлива, и уж точно мало кто на комете или астеродиде измеряет удельный импульс в попытке сэкономить еще полтонны дейтерия. Но идея, конечно, интересная…

Двое из трех членов комиссии позволили себе ироническую усмешку, а толстая скотина с кафедры энергетики даже открыто хохотнула.

– Ну а все же, Николас, – спросил толстяк. – Вот скажите, только честно. Вы сами верите в то, что ваша новая система управления подачей сырого рабочего тела пригодится хоть на каком-нибудь из ныне действующих транспортных средств? Оставим в покое астероидные модули, это вообще не корабли, как вы знаете.

Николаса вдруг озарило.

Глядя на расплывшуюся морду энергетика, в голову ему вдруг пришел старый-старый, полутора сотен лет давности случай на каком-то из уже тогда устаревших грузовиков. Тот самый случай, когда человечество столкнулось с первой инопланетной формой жизни. По повадкам и кровожадности та, должно быть, приходилась в прямом родстве с главой комиссии.

– При наличии достаточно мощного нуль-ядра можно оснащать этой системой старые буксиры на пропульсивниках, – сказал Ник. – Я слышал, до сих пор на ходу несколько бортов производства Вейланд-Ютани.

На этот раз комиссия уже не улыбалась. Она открыто зубоскалила.

Но странное дело, толстяк не присоединился к всеобщему веселью. Мужчина совершенно серьезно кивнул, умудряясь не отрывать взгляда от физиономии Николаса. Потом энергетик вздохнул, что-то настучал на терминале и отложил в сторону планшет с дипломом.

– Интересуетесь раритетными кораблями, молодой человек? – спросил глава комиссии.

– Немного, – Ник дернул плечами, что должно было означать «ну да, есть маленько – болен на всю голову, но никому не показываю».

– Хорошо, – кивнул толстый. – Работа у вас, пусть и не актуальная на сегодня, но в действительности интересная. Признаться, давно уже не встречалось ребят, которые думают не о заоблачном будущем, а о насущном настоящем. Мда. Которое растет, как известно, из прошлого. Продолжайте подготовку, юноша, и в особенности сконцентрируйтесь на технической реализации вашей схемы. Потенциал у регулирования на предтермическом этапе имеется, постарайтесь довести проект до логического завершения.

Метнув взгляд налево-направо, энергетик задал риторический вопрос:

– Ни у кого больше нет вопросов к молодому специалисту?

Разумеется, вопросов не было. Ни у замдекана, который остро страдал от избытка скуки вот уже больше часа, ни у третьего члена комиссии, имени и регалий которого Ник так и не запомнил, как не старался. Товарищ тоже был не с родной кафедры, и вообще из другого вуза. Болезненно худой, в каком-то неказистом мятом костюме и с совершенно невыразительным взглядом, за все время предзащиты мужчина не задал ни одного вопроса. Хотя было видно, что слушал докладчика он внимательно. Даже чуть более внимательно, чем листал диплом – а уж это он делал с изрядным энтузиазмом, разве что чуть дырку на экране планшета не протер.

В общем, странный человек. Странный и непонятный, а Ник не любил непонятных.

К счастью, предзащита закончилась, и закончилась успешно. С одной стороны – совершенно прогнозируемое явление. Мало кого валили на преде, разве что совершеннейших бездарей. С другой стороны, Николас как-то напрягся от того, что де-факто разгромив его построения последним вопросом, толстый доктор наук с кафедры энергетики так лихо перевел тему с заупокойной на во здравие. Это вызывало кое-какие вопросы, но вот какие именно…

Понять это было чуть сложнее, чем вспомнить историю первого в истории человечества контакта с инопланетной тварью. К счастью, недостаточно разумной, чтобы представлять серьезную угрозу.

Но все хорошо, что хорошо кончается. И насчет контакта, и насчет предзащиты. Теперь Николасу остается только отработка технологической обвязки для реализации схемы дейтерий-коррекции, ну и преддипломная практика. Если насчет первого еще есть какие-то тревоги – в конце концов, он не на конструктора учится, – то вот с практикой как раз все совершенно понятно. Шесть-восемь недель в какой-нибудь институтской подшефной ерунде – и можно подавать документы на защиту. Ну а там уже не будет никаких каверзных вопросов. На памяти Николаса не случалось ни разу, когда допущенный до защиты студент оказывался не у дел. Протаскивали даже самых тугоумных. Себя он таковым не считал.

А значит, совсем скоро долгожданный диплом и свобода!

***

Погода была подстать настроению: радостной и солнечной. Несмотря на позднюю весну и едва-едва сошедший снег, окружающий мир казался совершенно летним. Пусть не особо теплым, но вполне заботливым: полный штиль, пронзительно голубое небо и солнце, жарящее так, словно неведомый оператор этой термоядерной печки забыл поставить ограничение на максимальную температуру плазмы.

Николас степенно, чинно и важно, как и положено едва защитившемуся, ступил на лестницу главного подъезда, и тут же был атакован стаей ожидальщиков – тех, кто еще не успел попотеть перед комиссией. Раньше они толкались в коридорах, но с прошлого года ректорат ввел правило: все ожидания вне здания. Поэтому каждый конец марта перед подъездом института толкались будущие специалисты-энергетики. Частью прямо на ступенях, подстелив под холодный пока еще мрамор курточки, частью в скверике, разбитом напротив главного входа в институт. И только возле памятника Эдисону предзащитники традиционно старались не собираться.

Эди – это святое.

Распивать тэль в тени гениального изобретателя имели право только выпускники, то есть студенты из числа защитившихся. Поэтому до июня месяца там не будет шумных компаний, рассказов о кровожадности комиссионеров и прочей шумной радости по случаю защиты диплома и, чего уж скрвать, окончательного и бесповоротного направления во взрослую жизнь.

– Ну как? – Ларина Стерх первой подбежала к Николасу. – Нормалек?

– Нормалек, – улыбнулся Ник и чмокнул девушку в щечку, они не виделись с позавчера. – Марголис поначалу испугал, но ничего, пронесло.

– Что, опять за свое? – хмыкнул Дэн Тофчик, высоченный и нескладный парень родом откуда-то с востока. – Неожиданный вопрос под самый конец?

Ник кивнул и поздоровался со всеми однокурсниками, кто добрался до альма-матер, пока он защищался. Всего набралось шесть человек, включая двух девчонок – одна рыжая с энергетического направления и одна, по имени Ларина, с родной кафедры силовых приводов.

Вообще, девчонка на двигателестроительном – нонсенс, их всего за историю кафедры было две, включая Ларину. Однако за Лару краснеть не приходилось. Девушка просто бредила космическими кораблями, а в качестве недостижимого образца выбрала героиню войны, адмирала и, по слухам, не случившуюся любовь легендарного Шеппарда – кварианку Тали’Зора вас Нормандия. Лара даже одевалась похоже: почти всегда обтягивающий черный комбинезон с многочисленными карманами, а поверх комбеза – цветные полотница горсая3, тоже из кварианской культуры. Впрочем, после фактического объединения в единый союз двух народов, многое из кварианской атрибутики перешло в пользование человеческих модников.

Кое-что претерпело трансформацию. Тот же самый горсай, когда-то бывший лишь способом кварианцев как-то украсить конвейерные, абсолютно одинаковые костюмы-скафандры, изначально представлял собой набор узорчатых полотнищ из синтетической ткани – они навешивались на скафандр поверх. В человеческой же культуре горсай превратился просто в фактуру ткани – как, например, клетчатая шотландка. Мало кто знает, что раньше из нее делали исключительно мужские юбки, и ничего больше.

Не обошла кварианская культура и другие области человеческой жизни. К примеру, до сих пор остро в тренде заплетать длинные волосы в толстые косички и упаковывать их в один жгут, свисающий на спину. Говорят, самые радикальные подражатели поначалу убирали волосы в специальный карман на спинной части одежды – уподоблялись кварианцам с их многочисленными кабелями и шлангами, соединяющими шлем-маску с основой скафандра. Но вот Ларина «кабели» не отращивала. С ее прекрасными русыми волосами, прямыми, тонкими и нежными, это вполне разумно.

Слово за слово, они с ребятами спустились в сквер и, побродив между другими группами студентов, заняли место в сотне метров от Угольного Эди – памятника Томасу Эдисону. Угольным его называли за насыщенный графитовый цвет изваяния. Сложно сказать, чего старался добиться скульптор, выбрав темный материал для работы, но какая-то прелесть в однотонном черном бюсте была.

– Ну, что там? – спросила рыжая девчонка с энергетического, Ник постоянно забывал, как ее зовут. – Как там Марголис? Не сильно буйствовал?

– Да все норм, – Ник открыл протянутую кем-то банку тэля. – Поинтересовался, куда я буду засобачивать свой супердвижок с увеличенным импульсом.

– И ты что?

– Что-что… – Николас отхлебнул из банки. – Отбрехался, вот что. Сказал, что буду ставить на древние рудовозы типа «Ностромо».

– А про попу с избытком рентгена не спрашивали?

– Нет, – Ник помотал головой. – Слава богу, пронесло. А то бы пришлось придумывать, как бы я использовал и эту фиготень.

– Ну, сказал бы, что оснастил бы корабль нуль-элементными гравитационными линзами и на их базе сваял бы арсенал рентгеновских ружей. Классная штука против инопланетных зверюшек.

Тофчик захохотал, остальные тоже заулыбались, вспомнив старинную историю. Вряд ли экипажу «Ностромо» в свое время было так же весело, но теперь, когда человечество столкнулось с по-настоящему разумными и в высшей степени опасными инопланетянами, и даже выиграло всегалактическую войну, случай полуторасотлетней давности виделся сущим анекдотом.

– Ладно, фигня это все, – Ник допил тэль и выкинул банку в урну. – Кто там передо мной был?

– Нестор, – ответила Лара. – Бедолага.

– Это с чего ж бедолага-то? – спросила рыжая.

– У него комиссия из шести человек, – объяснила Ларина. – Опять Марголис, потом замдекана, два чувака из минпрома и этот… Ну, не знаю я его. Тощий такой, у Ника тоже сидел.

– Да, к слову, – обернулся Николас. – А что это за тип, кто-нибудь знает?

Судя по упавшему на группу молчанию, никто не знал.

– Я его тут регулярно вижу, – прервала паузу рыжеволосая. – Странный какой-то.

– В смысле странный? – спросил Тофчик, отрываясь от второй банки тэля.

– Ну…, – девушка пожала плечами. – Не местный, говорит с акцентом, одевается плохо, а к институту на личном флаере прилетает.

– Может, аэротакси? – предположил Ник.

– Что я, таксо от личной аэромашины не отличу? – вскинулась рыжая, и Ник примирительно поднял руки:

– Ну хорошо, хорошо, – сказал он. – Личный так личный. В общем, мне-то все равно. Пусть он хоть из преисподней, все уже кончилось. Слава богу, больше не увижу этого… странного. А то его молчаливое любопытство реально поперек горла было. Хоть бы спросил что-нить…

Лара, сидящая строго напротив Ника и лицом к Угольному Эди, вдруг взглянула куда-то за спину Николасу, и, спустя секунду, захихикала. Тут же попыталась перестать, но не выдержала и снова прыснула.

– Ты что? – нахмурился Тофчик. Длинный сидел ровнехонько по направлению взгляда девушки, и наверняка принял ее хохотульки на свой счет.

– У вас еще будет возможность ответить на мои вопросы, молодой человек, – раздалось из-за спины Николаса.

Ник резко обернулся. Рядом с группой из шести студентов стоял тот самый странный человек из комиссии. Как и говорила девчонка с энергетического, весьма странный. Одежда и в самом деле так себе, к тому же помятая. Редкие русые волосы всклокочены, и явно не знают расчески как минимум со вчерашнего утра. На отвороте серой курточки – серебристый значок с непонятным, каким-то иероглифическим символом. В руках папка с планшетом, потертая, не особо чистая. Сам владелец сего странного прикида невысок ростом, щупловат и больше всего похож на кабинетного ученого. Это, впрочем, Николас отметил еще на предзащите.

И только глаза – тоже серые – выделяются на общем фоне какой-то помятости, не сказать неряшливости. Очень умные и внимательные глаза, привыкшие оценивать: быстро и по существу.

– К счастью, я не из преисподней, – улыбнулся мужчина. – Но теперь у меня есть к вам несколько вопросов и даже одно предложение. Не возражаете?

***

Николас никогда еще не пользовался аэромобилями. На такси – да, бывало. Но редко. Слишком уж дорого, да и сомнительно по части скорости путешествия. Муниципальные флаеры летают по утвержденным маршрутам, у них нет нуль-компенсатора перегрузок, поэтому все желтые аэротакси передвигаются медленно и печально, во избежание неприятных ощущений своих пассажиров.

А вот личный аэромобиль – совершенно другое дело. Как и в воздушном такси, в нем нет компенсатора тяготения, но в отличие от муниципальных летунов, водитель аэромашины не скован ограничениями на перегрузки.

Мужчина в сером костюме, возможно, и казался слабовольным и неаккуратным доцентом, но флаер водил решительно. Едва они уселись, едва кресла успели обжать пассажиров лапками безопасности, как водитель без лишних разговоров потянул на себя руль. Машина свечкой взмыла вверх, и Ник ощутил, как желудок проваливается куда-то в область тонкого кишечника. Флаер уверенно задирал нос вверх, и спустя пару секунд перегрузка перераспределилась: теперь даламберова сила4 действовала куда более щадяще – по направлению грудь-спина.

– Меня зовут Алекс, – произнес мужчина. – Алекс Татэш, профессор кафедры прикладной математики.

– Математики? – просипел Ник. Перегрузка не спадала, и он мог лишь только сипеть.

А еще констатировать, что такими темпами они скоро приблизятся к границе тропосферы. Мягко говоря, не совсем те условия, на которые рассчитаны двигатели аэромобиля. Судя по всему, это был далеко не просто личный флаер, как уверяла рыжая. Сам Николас не сумел определить происхождение машины – на корме у нее красовался совершенно неизвестный ему значок в виде бегущего оленя на геральдическом щите с зубцами сверху.

– Да, математики, – кивнул профессор. – Я присутствую на всех комиссиях, где в теме дипломной работы весомую роль играет математическое моделирование.

– Тогда у вас, должно быть, напряженный график, – нашел в себе силы хмыкнуть Николас. – У нас почти все используют ВИ вместо реальных опытов.

– Я знаю, – снова кивнул Татэш. – И мне это подходит.

– Куда мы летим?

– В Сибирь.

– Куда?

Николас чуть не подавился заготовленным «и зачем так быстро?».

– В Сибирь, – повторил профессор Татэш и наконец подтолкнул штурвал от себя.

Николас, который до этого стоически выдерживал продольную перегрузку, застонал – аэромобиль буквально провалился под ним куда-то в глубинные недра эфира. Казалось, вся махина флаера висит на плечах, и падает, падает, падает на землю.

– Простите, – Татэш вернул руль в исходное положение и, по-видимому, убрал ногу с педали тяги. – Мне приходится много летать, и я никак не привыкну, что у других с этим может быть не так хорошо. С вашего позволения…

Ник не понял, что произошло. Просто снова навалилась вертикальная перегрузка, вжимая его в кресло, а затем из-за козырька крыши показалась земля.

Земля. Сверху.

Испугаться он не успел – профессор-летчик качнул рулем, и флаер небыстро, но решительно повернулся вокруг продольной оси. Теперь сверху, как и положено, находилось небо. Но уже не пронзительно голубое, как пять минут назад, а насыщенно синее, темное. Николас даже думать не хотел, какую там высоту показывает альтиметр. Наверняка никак не меньше восьмидесяти километров.

Слава богу, больше не было никакой перегрузки.

– Нормально? – поинтересовался мужчина.

– Да…, – Ник вытер холодную испарину со лба. – Теперь нормально. Что тут за движок? Обычные аэромобили не летают в стратосфере.

– А это и не аэромобиль, – улыбнулся Татэш. – Это джетсет.

– Что?

Профессор вздохнул и терпеливо объяснил:

– Джетсет – персональный космоатмосферный шаттл для трансконтинентальных перелетов. Впрочем, сегодня мы с вами никуда за пределы Евразии лететь не будем.

Если бы Ник не был так шокирован мыслью, что он вот так просто летит за тысячи километров, он бы присвистнул.

Пользоваться персональными шаттлами, или, как их называли знатоки, «катапультами», позволяли себе далеко не все чиновники ЕАСО5. Дело даже не в стоимости – не оснащенные нуль-ядром шаттлы были куда дешевле, чем, к примеру, орбитальные челноки. Просто само по себе обладание транспортом, способном за считанные часы сменить несколько часовых поясов – показатель крайне высокого статуса. «Катапультами» владели только самые важные люди планеты… и почти все вайчаи.

Черт его разберет, откуда взялось это слово, может даже с Марса, но вайчаями на Земле звали тех, кто общается с инопланетянами. Скорее даже не общается, а ведет дела, так правильнее. Вайчаи обычно не занимают высоких постов в правительствах или ЕАСО, но их полномочия куда шире, чем у иных президентов. Например, они не нуждаются в паспортах, поскольку обладают полным иммунитетам к межправительственным соглашениям. Они перемещаются туда, куда хотят. И тогда, когда хотят.

Более того, вайчаи даже не связаны с Землей. Для путешествий за пределы планеты они используют свой собственный транспорт – от орбитальных челноков до персональных сверхсветовых яхт.

Как теперь понятно, не гнушаются они и компактными «катапультами».

– Вы вайчай? – спросил Николас.

– Верно, – профессор Татэш кивнул. – Постоянно проживаю на Венере. Мы строим и обслуживаем космические корабли.

– Венерианские верфи? – догадался Ник. – Круто! Всю жизнь мечтал туда попасть.

– Если примете мое предложение – непременно попадете. Может, не в этом году, но обещаю – обязательно побываете на верфях.

– А на самой Венере?

– Нет, – улыбнулся Татэш. – Планета в стадии терраформирования. Там и раньше было не сахар, а сейчас так просто форменный ад. Лет через семьдесят-восемьдесят, возможно, можно будет спускать временные купола. Ну а полный процесс займет не меньше полутора веков, а то и дольше. Нам нужно еще сдвинуть ее с орбиты и оттащить поближе к Земле, а это воистину титаническая задача, учитывая, что как не считай, а все равно нарушится гравитационный баланс небесных тел в солнечной системе.

– Супер! – снова выдал Ник. – И что, через двести лет люди будут жить на Венере?

– Скорее, через триста, – сказал профессор. – И нет, люди там жить не будут. Даже когда мы вытащим Венеру в зону обитаемости и превратим атмосферу в пригодную для дыхания, климат там все равно будет крайне засушливый, а местная почва в принципе не дает возможностей быстро возвести зеленые насаждения. На коррекцию биосферы потребуется не меньше пятисот лет, а может и больше. До тех пор человеку находиться там можно будет исключительно в скафандрах или под куполами.

– Так какой смысл тогда? – удивился Николас. – Раз жить там все равно нельзя, зачем затевать?

– Жить там можно будет, – сказал профессор. – Просто для людей там еще очень долгое время будет некомфортно. Так что, молодой человек, массового переселения людей на Венеру в ближайшее время не ожидайте.

– Поня-атно, – с некоторым сожалением протянул Николас.

Ему идея внутрисистемной экспансии была по душе, он бредил космическими сагами и пионерскими фронтирами. Даже всерьез собирался как-нибудь слетать на Марс и воочию лицезреть овеянный самыми противоречивыми слухами Марсити – первую действительно крупную колонию человечества. А на сегодня, увы, и единственную – уничтожение Ретрансляторов поставило крест на путешествиях к внешним мирам, и, по всей видимости, обрекло многочисленные человеческие колонии на медленное, но неостановимое вымирание. Ни один из внешних миров (кроме, быть может, Иден Прайм и еще пары сельскохозяйственных планет) не способен длительное время продержаться без поддержки метрополии.

Марс – совершенно другое дело. Благодаря многомиллионному населению он вполне самодостаточен экономически, и даже не смотря на статус официально независимого мира, поддерживает теснейшие связи с Землей в плане поставки технологических ресурсов. Взамен Марсианская автономия отгружает миллионы тон редкоземельных элементов, благородных металлов и прочих полезных земной промышленности ресурсов.

– Однако позвольте я вернусь к теме вашей дипломной работы, – продолжил профессор, – Вы ведь уже поняли, что я везу вас за пять тысяч километров не ради того, чтобы рассказать о планах терраформирования Венеры.

– Да уж, – хмыкнул Николас. – Никогда не был в Сибири, к слову. Как там вообще?

– Так же, как в Европе, поверьте, – засмеялся Татэш. – Только холоднее и немножко грязнее. Близость к Китаю, сами понимаете.

– Сибирь же не граничит с КНР, нет? – удивился Ник. – Там же Дальневосточная республика.

– А, – отмахнулся мужчина. – Формально японцы действительно контролируют Дальний восток, и послушно выполняют все те задачи, которые взяли на себя еще полсотни лет назад. Но в реальности все Приморье давно уже китайское, и островитяне ничего не могут с этим поделать. Думаю, они скоро предложат нам забрать регион обратно. Ну, может, оставят себе что-нибудь, что успели облагородить. Курилы те же… Впрочем, мы снова отвлеклись.

Ник посмотрел в окно машины. За бортом показывали все то же самое, что и пять минут назад – белесое море облаков далеко внизу, во многих километрах под днищем «катапульты», и стремительно темнеющее небо наверху – там, в бездонном воздушном пространстве, плавно переходящем в открытый космос.

В космосе Николас бывал. Если можно назвать космическим путешествием рейс на орбитальный испытательный полигон «Страйкфорс», где он отрабатывал практику после третьего курса. Небольшая космическая станция-лаборатория с примитивным центробежным тяготением не шла ни в какое сравнение с «Млечным путем», на котором Нику побывать так и не удалось.

– Я вас слушаю, – сказал Ник.

– Отлично, – отозвался мужчина. – Буду краток: я рассмотрел вашу дипломную работу и предлагаю заменить рутинную преддипломку на увлекательную практику по адаптации вашей собственной разработки к настоящему двигателю настоящего межзвездного корабля.

Ник взглянул на Татэша. Нет, профессор совершенно не издевался, и говорил вполне серьезно.

– Вы же отлично знаете, – сказал Николас, – что это не моя собственная разработка. Теория корректируемого впрыска дефтериевой фазы в предкамеру разработана Гораном Ошевичем тучу лет назад.

– Да, но Ошевич так и не решил проблему оперативного контроля параметров инжекции в соответствии с квантовыми признаками. А ваши алгоритмы…

– Да не мои это алгоритмы! – взорвался Ник. – Не говорите, что не знаете, откуда я их позаимствовал!

– Отлично знаю, – спокойно ответил Татэш. – Я сам их вывел двадцать один год назад.

– Что?

Ник уставился на собеседника. Да, Николас был в курсе, что используемые им алгоритмы родом откуда-то из недр математической кафедры, но автора конкретно этих уравнений, что так замечательно подошли в качестве основы для его разработки, он до сих пор не знал. В диссертации, с которой он срисовал общие контуры системы управления корректируемым впрыском, авторства просто не было. А поди ж ты, вот он, автор, живой и здоровый. Николас, чего греха таить, был уверен, что создавший уравнения математик, давно уже умер, и его наследие перешло в собственность Земли.

– Правда, – добавил Татэш, – я создавал их для совершенно иных целей. И каким образом мои выкладки попали к вам, энергетикам, понятия не имею. Но мне понравилось, как вы адаптировали мою математику пульсирующих абстракций к своему сугубо классическому, я бы даже сказал, релятивисткому проекту. Весьма неожиданный ход.

– Это не я придумал использовать вашу математику для коррекции впрыска.

– Я знаю, – профессор в очередной раз кивнул. – Но также знаю, что никто до вас, включая вашего научного руководителя, и не думал довести этот подход до уровня прикладных технологий. Мне пришлось серьезно изучить двигателестроение, чтобы понять, какой интересный и, главное, уместный на сегодня проект зародился в недрах кафедры силовых приводов. Признаюсь, было довольно тяжело – вся эта ваша техническая эмпирика просто выносит мозг. Я математик, я не привык работать с таким количеством экспериментально полученных данных. Но если ваши расчеты верны – а они основаны на моих уравнениях, а значит верны, – то перспективы вашего проекта весьма интересные.

Дата добавления: 2015-08-05