Парадиалогический абсурд и нонсенс: анализ случаев

Посмотрим теперь, насколько наши отвлеченные рассужде­ния об основных типах покрываются реальными случаями.

Мы указали, что для абсурдных диалогов характерна пред­метно-диалогическая установка партнеров с дефицитом ресур­сов для взаимопонимания в реальной коммуникативной ситуа­ции. Причины дефицитов такого рода могут лежать как в самих собеседниках (в их неспособности пойти друг другу навстречу), так и в объективных факторах ситуации. Возьмем для примера фрагмент диалога директора Федеральной службы контрразвед­ки С. В. Степашина с депутатом Логиновым Е. Ю. на заседании Думы от 27.04.1994:

ЛОГИНОВ....хотелось бы задать такой вопрос: какой ин­формацией располагает Федеральная служба контрразведки о «Бейтаре», военизированной организации еврейских национа­листов?

1. О родстве этих традиций (еще плохо исследованном), см.: Aage A. Hansen-Love. Paradoxien des Endlichen. Unsinnsfiguren im Kunstdenken der russischen Dichter des Absurden // Wiener Slawistischer Almanach. 1999. № 44. S. 125-183, 153.

СТЕПАШИН. Точно такой же, как и о других военизирован­ных формированиях, противоположных «Бейтару».

ЛОГИНОВ. Я не спрашиваю, кто кому противоположен. Все дело в том, что, скажем, о других фашистских организациях мы можем получить обширнейшую информацию в средствах массовой информации. Почему-то об этой организации стара­тельно умалчивается в средствах массовой информации, на те­левидении и так далее. Я задаю этот вопрос, потому что мне, может быть, не представится другой возможности задать его Вам лично.

СТЕПАШИН. Я ответил Вам. Да, мы обладаем информаци­ей по этой и по другим организациям. Ваш вопрос - к средст­вам массовой информации, пожалуйста, не мне.

ЛОГИНОВ. Нет, вопрос к Вам.

СТЕПАШИН. Я Вам ответил¹.

Логическая схема этого диалога содержит контрадикторное противоречие, тавтологию и парадокс. Степашин не дает содер­жательного ответа на вопрос Логинова. Когда же его оппонент констатирует отсутствие ответа, Степашин утверждает противо­положный тезис: я Вам ответил. Степашин формулирует поло­жение: не ко мне вопрос. Логинов формулирует его отрицание: вопрос к Вам. Налицо две контрадикции. Одновременно Степа­шин формулирует тавтологию: мой ответ есть мой ответ². Нако­нец, он подразумевает под ответом произнесение определенных слов в качестве ответа, а его оппонент — ответ по существу. Сте­пашин, тем самым, формулирует семантический парадокс, сме­шивая два уровня языка. Такая логическая структура дискурса характерна для абсурдных диалогов. Но это есть все же диалог, а не парадиалог.

Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на игру содер­жащихся в нем импликатур. При всей внешней конфронтацион-ности, этот диалог обнаруживает согласие на уровне некоторых принципиальных пресуппозиций: «Бейтар» - экстремистская организация; в стране действуют несколько противоположных

¹ Государственная Дума: стенограмма заседаний. 6-27 апреля 1994. М.: Рес­
публика, 1995. Т. 4. С. 906.

² Тавтологии есть часть бессмысленного дискурса. Витгенштейн преобразовы­
вал их в контрадикторные противоречия, считая и то, и другое бессмыслен­
ными предложениями: «У тавтологии нет истинностных условий, ибо
она безусловно истинна, противоречие же не истинно ни при каких
условиях»: Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Философские
работы. М.: Гнозис, 1994. С. 33.

военизированных организаций, что говорит о слабости власти и высоком уровне криминализации общества и т. д. Хотя Сте­пашин прибегает в начале этого диалога к уклончивому от­вету (правда, не менее содержательному, чем вопрос), он впо­следствии занимает четкую позицию отказа от ответа. Скорее, мы видим здесь взаимопонимание на уровне импликатур, при видимом отказе одного из партнеров по разговору отвечать на поставленный вопрос. В этом смысле нет оснований называть такой разговор парадиалогом.

Приведем еще один типичный пример абсурдного диалога, тоже из парламентского дискурса. Заседание Думы в марте 1995 г., заслушан доклад председателя Госдумы по расследова­нию причин и обстоятельств возникновения кризисной ситуа­ции в Чеченской Республике С. С. Говорухина, теперь он отве­чает на вопросы коллег-депутатов:

ВОЛКОВ В. Н. {фракция КПРФ).... Первый вопрос. Про­сматривается ли роль нефтяных монополий и спецслужб Запа­да в чеченском конфликте? И второй вопрос. Есть ли данные о вкладе в становление режима Дудаева Министерства финансов

России?

ГОВОРУХИН С. С. Второй вопрос не понял.

ВОЛКОВ. Есть ли данные о вкладе в становление режима Дудаева Министерства финансов России?

ГОВОРУХИН. Не понял...

ВОЛКОВ. Данные, данные о вкладе в становление режима...

ГОВОРУХИН. А, есть ли данные... Ну, что касается нефтя­ных компаний, то у нас есть целые направления... Этим занима­ется один из членов комиссии..., но мне не хотелось бы называть его фамилию, потому что дело очень щекотливое и опасное. А что касается Министерства финансов... Официальный ответ не получили. Вот еще одно министерство, которое не дало офици­ального ответа. Это говорит о том... Ну что говорить. Ясно и так, что все тут задействованы¹.

Заметим, что отвечающий Говорухин переспрашивает во­прос, чтобы уточнить. Это может свидетельствовать о заинтере­сованности в оптимальном (компромиссном) ответе. Отчасти это обнаруживает и хитрую уловку со стороны Говорухина: пере­спросив, побудить собеседника иначе сформулировать вопрос,

1. Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 10-24 мар­та 1995. М.: Известия, 1996. Т. 15. С. 319.

возможно, в более удобной для отвечающего форме. В любом случае, здесь налицо желание ответить и расчет на коммуника­тивное сотрудничество.

Заметим также, что спрашивающий Волков вообще не меня­ет своего вопроса, повторяет его буква в букву, что свидетельст­вует о четкой идентичности говорящего, о предварительной про­думанности вопроса. Фактический отказ от ответа на стороне Говорухина формально означает несогласие с вопросом Волкова. Но согласие все же просматривается здесь на уровне импли-катур: признание высокого уровня криминализации общества, обоснованность страха за свою жизнь в случае опубликования всей информации по вопросу; реально низкий (опереточный) статус Думы как органа власти, которому правительственное министерство не дает запрашиваемую информацию и т. д.).

Если мы теперь сравним два вышеприведенных случая со следующим, то лучше увидим смысл отличия абсурдного диа-лога от парадиалога. Мы взяли для примера фрагмент диалога В. С. Черномырдина с депутатом Г. Г. Лукава (июль 1995 г.):

ЛУКАВА. Что предполагается на уровне крупного прорыва стратегической значимости, чтобы исправить положение в стра-нах Прибалтики, в других странах, которые входили в СССР, чтобы положить конец тому геноциду, который проявляется по отношению к русскому населению...?

ЧЕРНОМЫРДИН....прорыв будет, меняем свою позицию и свою политику в отношении русскоязычного населения, и пре­жде всего в Прибалтике... Я могу только сожалеть о том, что там происходит. Могу только сожалеть. Будем принимать меры. Будем принимать¹.

Заметим, что оба собеседника не располагают собственно диалоговой установкой: Г. Лукава проговаривает лозунги своей партии, а В. Черномырдин дает ответ-эхо, состоящий из повто­рения одних и тех же слов, в том числе из лозунгов своего оппо­нента. Таким образом, хотя логическая структура этого диалога внешне похожа на абсурдный диалог, она не содержит предмет­ных интенций, а потому относится к парадиалогу.

Если мы последуем за введенным нами различием между аб­сурдистским и нонсенсным парадиалогом, то в качестве примера первого рода можно опять-таки привести фрагмент из диалога

¹ Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 21 июля — 9 сентября 1995 г. М.: Известия, 1996. Т. 20. С. 30-31.

С. С. Говорухина с депутатами на упомянутом выше заседании. Говорухин выступает здесь в роли председателя Госдумы по рас­следованию причин и обстоятельств возникновения кризисной ситуации в Чеченской Республике (март 1995 г.). Но только те­перь в качестве оппонента у Говорухина выступает думский шут Марычев - пародия на Жириновского, только без интеллекта последнего, т. е. фактически «пародия на пародию».

ГОВОРУХИН. Вячеслав Антонович? Где он? В красном пид­жаке...

МАРЫЧЕВ. Станислав Сергеевич, я здесь. Станислав Сер­геевич, вы поставили блистательный фильм. Как его... «Время, место...»

ГОВОРУХИН. Ну, неважно.

МАРЫЧЕВ.... «Место встречи изменить нельзя». Но вот де­путаты Шабад, Ковалев, Юшенков, Рыбаков изменили место встречи, к сожалению. Местом их встречи стал бункер Дудаева. Вы привели очень важные документы, говорящие о том, что готовится, оказывается, расстрел и нашего Верховного Совета. Алла Гербер, депутат, вкладывает в сегодняшней полемике в понятие «фашизм» тот же смысл, который вложили и вы.

ГОВОРУХИН. Вопрос, Вячеслав Антонович. Я уже забыл, о чем вы говорили.

МАРЫЧЕВ. Вопросы следующего порядка. Имеют ли депу­таты Государственной Думы отношение к тем документам, ко­торые вы сегодня здесь назвали?...И второй вопрос. Считаете ли вы, что тот смысл, который вы вложили в понятие «комму-но-фашистский режим» (со слов Дудаева), и тот смысл, который вкладывает в это определение уважаемая госпожа Алла Гербер,

совпадают?

ГОВОРУХИН. На первый вопрос я вам, как Зоя Космодемь­янская, не отвечу, что бы вы тут ни делали. А второй вопрос -философский, и это предмет разговора на каких-нибудь парла­ментских слушаниях, или в кулуарах я готов поговорить. Мою точку зрения, впрочем, вы хорошо знаете¹.

Здесь очень хорошо виден контраст предметной установки на диалог С. Говорухина и априорно беспредметной у В. Марычева. Перед тем, как сформулировать вопрос, Марычев успевает рас­сказать несколько (!) микроисторий, а сами вопросы формули-

¹ Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 10-24 мар­та 1995. М.: Известия, 1996. Т. 15. С. 321.

рует так, что на них невозможно ответить предметно. Поэтому Говорухину ничего не остается, как вспомнить Зою Космодемь­янскую. Здесь также хорошо видно, насколько отравляющей для всего диалогового дискурса является парадиалогическая установка хотя бы одного из его участников: против ложки дег­тя бессильна целая бочка меда.

Еще один храктерный пример абсурдистского парадиалога дает беседа А. Проханова и А. Янова:

ЯНОВ.... Будь вы на месте Б. Н. Ельцина, вы отказались бы от демократии, ввели авторитарный режим?

ПРОХАНОВ. Я бы позволил открыто выражаемым нацио­нальным представлениям, тех, кого мы на нашем сленге назы­ваем русской идеей или идеологией, я позволил бы вот этой уг­рюмой, закупоренной в массах русского населения, не имеющего выхода на общественный дисплей, не имеющей своей правильной лексики, вот этой вот энергии, которая еще немножко - и мо­жет превратиться в межнациональный взрыв или, может быть, в межнациональный фашизм, - я позволил бы этой энергии по­лучить свои каналы.

ЯНОВ. Это опять декларация!

ПРОХАНОВ. Как?

ЯНОВ. Как вы сделаете это? Меня интересует механизм.

ПРОХАНОВ. Очень просто - через мою газету, которая про­кламирует русскую идеологию¹.

Здесь мы видим яркий пример того, как один из собеседни­ков пытается построить нормальный диалог, а второй отказыва­ет ему в кооперации, противопоставляя предметной установке на диалог собеседника (аргументы и факты) мифоконцепт и аб-сурдирующую шутку.

Как мы отметили выше, к парадиалогическому нонсенсу приводит беспредметная установка обоих партнеров разговора в фиктивной или реальной коммуникативной ситуации. Мы уже видели это на материале теледуэли Жириновского и Проханова. Но и в Государственной Думе можно без труда найти случаи парадиалогического нонсенса.

Много примеров такого рода поставляются штатными дум­скими шутами — Марычевым и Жириновским. Они в известном

смысле задавали тон всей Думе первого созыва, часто провоци­ровали игровую, беспредметную установку на разговор у боль­шой части думской публики. Очень показательны в этом пла­не опять-таки диалоги с Черномырдиным. Они обнаруживают в нем тоже довольно шутовской персонаж на думской сцене. А. Плуцер-Сарно совершенно обоснованно включает Черномыр­дина в перечень фольклорных персонажей российской Думы¹. Возьмем для примера два диалога Черномырдина.

Первый по времени относится к октябрю 1994 г. И здесь ва­жен общий контекст думского разговора. Идет довольно острое обсуждение доклада Черномырдина о социально-экономическом положении в стране. Депутат В. В. Киселев (коллега Марычева по ЛДПР) оглашает вместо своего вопроса требования шахте­ров шахты «Анжеро-Судженская» (через три года они будут ак­тивно участвовать в «рельсовой войне»). Звучат такие радикаль­ные требования: «отставка Президента Ельцина, Правительства Российской Федерации в полном составе, роспуск верхней пала­ты Федерального Собрания во главе с Шумейко» и т. д.²

И тут берет слово Марычев.

МАРЫЧЕВ. Виктор Степанович... Верховный Совет Россий­ской Федерации назначил Вас на пост премьер-министра. Вся Россия вздохнула - ушел Егор Тимурович Гайдар. Он ушел дос­тойно. У Вас суровое, красивое, нормальное лицо, и Вы люби­те Россию. Но сегодня что ни вице-премьер, то преступление. Шахрай - убийства в Осетии и Ингушетии, Шохин - закрытие шахт, Чубайс - слезы миллионов людей. Почему Вы, премьер России, которому поверили люди, когда Вас назначали в Вер­ховном Совете, допустили этих вице-премьеров сегодня в Пра­вительство? Первый вопрос: готовы ли Вы, Виктор Степанович, человек моего возраста, человек, любящий Россию, воспитан­ный Россией, к тому, чтобы Россия сегодня не умерла? И второй вопрос: готовы ли Вы здесь, в зале, под смех этих людей, кото­рые разграбили, умерщвляют Россию, включить в Правительст­во тех, кто победил 12 декабря 1993 года? {Шум в зале).

ЧЕРНОМЫРДИН. Уважаемые депутаты, я думаю, еще у нас будет время на обсуждение и вопросов экономических, и вопро-

¹ Два взгляда на русскую идею. Дискуссия между профессором А. Яновым и главным редактором газеты «День» А. Прохановым // Алтунян А. Г. От Булгарина до Жириновского. Идейно-стилистический анализ политиче­ских текстов. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999. С. 219.

1. Плуцер-Сарно. Российская Дума как фольклорный персонаж. Пародия, плач, исповедь и пасквиль - жанры русской политики // Логос. 1999. № 9. С. 70 и далее.

2. Государственная Дума: стенограмма заседаний. Осенняя сессия. 21-28 ок­тября 1994. М.: Известия, 1995. Т. 9. С. 313.

сов кадровых. Я уже однажды в Государственной Думе говорил, что я не отказывался, и не буду отказываться и не откажусь от привлечения профессионалов в Правительство¹.

Идиотический абсурдизм вопроса, опосредованный кучей всяких историй, аллюзий и прочего, решает одну практи­ческую задачу, которую мы уже отмечали в общем перечне прагматических нелепиц парадиалога: вопрос Марычева рез­ко меняет логическую и тематическую канву разговора и тем самым оказывает большую услугу Черномырдину. Страшные слова шахтерского обращения как по мановению волшебной палочки становятся персонажами шутовской сцены. Ответ Черномырдина в этом (прагматическом) контексте восприни­мается как глоток здравого смысла, хотя по содержанию он тоже пуст.

Схожую ситуацию мы наблюдаем и в диалоге В. С. Черно­мырдина с депутатом-коммунистом И. М. Беспаловым (июль 1995 г.).

БЕСПАЛОВ. Господин Черномырдин... Ну, это понятно, что Ваш курс ведет к уничтожению нашей промышленности, в том числе и добывающей промышленности, угольной промышлен­ности. Поэтому особенно вроде и задавать вопросы нет необхо­димости. {Оживление в зале). Но все-таки что вы предприни­маете для того, чтобы оживить работу промышленности, в том числе угольной промышленности? {Шум в зале).

ЧЕРНОМЫРДИН. Как говорится, с таким подтекстом, с та­ким вступлением: раз знаешь, зачем спрашиваешь? {Смех в зале). Что я могу сказать? Слушать надо было. {Аплодисменты)².

Этот диалог очень напоминает тексты из литературы абсур­да. Здесь, к примеру, сразу приходит на ум известная история Д. Хармса о «рыжем человеке»³. Разговор был, но непонятно, о чем разговор и зачем разговор. В обоих последних случаях хо­рошо видно то, что американский литературовед Сьюзен Стюарт назвала «избытком сигнификации» как отличительной чертой литературы нонсенса. Избыток сигнификации означает излиш­нюю орнаментовку текста, обилие ненужных деталей, отвле-

¹ Там же. С. 314-315.

² Государственная Дума: стенограмма заседаний. Весенняя сессия. 21 июля —
9 сентября 1995 г. М.: Известия, 1996. Т. 20. С. 26.

³ Хармс повествует о рыжем человеке, у которого не было ни глаз, ни ушей, ни
даже волос. Не было у него и рта, а также носа, рук, ног, живота, спины и
хребта. «Ничего не было!», - заключает автор и как бы не понимает, о ком и
зачем, собственно, шла речь.

кающих от основной и предметной канвы разговора. Обычно из­быток сигнификации выступает маркером фиктивного текста¹. Мы видим, таким образом, очевидные параллели между тре­мя видами дискурса:

общением двух политиков в рамках телевизионного ток-шоу;

диалогами политиков при обсуждении повестки дня в Го­
сударственной Думе;

литературой нонсенса и абсурда.

Эти параллели неизбежно ставят вопрос о статусе политиче­ской коммуникации: когда она реальна и когда она фиктивна?

Дата добавления: 2015-08-03