Читайте также:
|
|
В своих крайних формах тоталитарное варварство утверждается путем начертания букв закона на человеческом теле1. Каждому заключенному, доставленному в Бухенвальд, устраивался подробный допрос, на карточке записывалась его фамилия, наклеивалась его фотография. Узники нацистских концлагерей должны были носить нашивки на одежде с указанием категории, к которой они принадлежат (немецкий, французский политический заключенный, гомосексуалист, цыган, еврей). В Освенциме номер заключенного был вытатуирован на предплечье его левой руки2. Порядковый номер на теле узника превращает его самого в номер. Смерть человека значит не больше, чем исключение строки с этим номером из регистрационного списка.
Советские коммунисты претворяют в жизнь ленинскую формулу наведения дисциплины, в соответствии с которой социализм строится «в молчании». В 1936—1938 гг. формула «десять лет без права переписки» была в СССР синонимом расстрела. Слово, сказанное в тесном кругу, речь, обращенная к близким людям, становятся прибежищем свободной субъективности. Александру Солженицыну удалось извлечь из застенков ГУЛАГа значительную часть материалов, документов, свидетельств, воспоминаний, которые позволили ему написать свой труд, благодаря, как он выразился, «моей коже, моей памяти, моему слуху, моему зрению». Так, память обрела жизнь в письменном слове, сила памяти создала книгу, которая первоначально никому не была доступна. Это было восстание против уничтожающего память насилия, которое навязывала партия-государство, опиравшаяся лишь на.номенклатурные списки.
Лидия Чуковская рассказывает о своих встречах с Анной Ахматовой. Ее первого мужа, поэта Николая Гумилева, расстреляли в 1921 г., а сына, Льва Гумилева, арестовали в 1938 г. Ему она посвятила свою поэму «Реквием». В своих мемуарах Лидия Чуковская повествует о том, как создавалась «Поэма без героя» и все другие стихи Анны Ахматовой, строки которых позже обе женщины вместе записывали по памяти. В 1937—1938 гг. они чувствуют себя как в застенке, одновременно всемогущем и неприметном, который нельзя назвать и где с вас ни на минуту не спускают глаз или, точнее, ушей.
1 Эта провидческая метафора содержится в рассказе Франца Кафки «В исправительной колонии» (1919).
2 См.: Kogon Eugen. L'Etat SS. Le systeme des camps de concentration allemand. Seuil. 1970.
IX. Способы коммуникации
В очередях женщины стояли молча или, шепчась, употребляли лишь неопределенные формы речи: «Пришли», «Взяли»; Анна Андреевна, навещая меня, читала мне стихи из «Реквиема» тоже шепотом, а у себя в Фонтанном Доме не решалась даже на шепот; внезапно, посреди разговора, она умолкала и, показав мне глазами на потолок и стены, брала клочок бумаги и карандаш; потом громко произносила что-то светское: «Хотите чаю?» или: «Вы очень загорели», потом исписывала клочок быстрым почерком и протягивала мне. Я прочитывала стихи и, запомнив, молча возвращала их ей. «Нынче такая ранняя осень», — громко говорила Анна Андреевна и, чиркнув спичкой, сжигала бумагу над пепельницей1.
1 Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. Харьков. Фолио. 1996. Т. 1. С. 8
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 90 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
СССР — страна личных дел и номенклатуры | | | ГОСУДАРСТВО, ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО, НАЦИЯ |