Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Урок письма Леви-Строса

Читайте также:
  1. IV. ПИСЬМА ПАСТОРА БЕМРОДА
  2. Владыка, мы часто получаем письма с вопросами, касающимися религиозного воспитания детей. А вообще, можно ли научить верить?
  3. ИЗ ПИСЬМА К ГЕРБЕРТУ ИЕРИНГУ
  4. Нарушение и восстановление функций письма, чтения и счета
  5. Обычная ночь Общины и что я видел в ней. Вторая запись брата Николая. Мое бессилие перед "быть" и "становиться". Беседа с Франциском и его письма
  6. Первоначальные навыки письма
  7. Первоначальные навыки письма

В книге Леви-Строса «Печальные тропики» (1956) имеется глава под назва­нием «Урок письма». Ее можно было бы также озаглавить «Урок о письме». Она представляет своего рода обязательный момент в размышлениях об отношени­ях между властью и письмом'.

По этой же теме см. также: Goody Jack. La raison graphique, la domestication de la pensee sauvage.

 

IX. Способы коммуникации

Размышления Клода Леви-Строса о письме включены в его рассказ об экспе­диции в бразильские леса для изучения индейского племени намбиквара (в 1936 г.). Людей этого племени путешественники рассчитывали найти с помо­щью одного из его вождей. Он организует встречу Леви-Строса и его товарищей с соплеменниками. Экспедицию подстерегают опасности, которые, однако, оказываются ненастоящими, «гротескными»: напрасные страхи попасть в заса­ду, отклонение от маршрута по вине проводников, неудачная охота, после кото­рой путникам пришлось утолять голод кузнечиками. В месте встречи оказыва­ются 75 индейцев из 17 семей. И пришельцев, и самих индейцев не оставляет беспокойство. На следующее утро Леви-Строс решает незамедлительно произ­вести обмен дарами.

Как и в других местах, он раздает индейцам листы бумаги и карандаши. Полу­чившие их начинают чертить волнистые горизонтальные линии; они «пишут» наподобие того, как это делал ученый в своем блокноте. Но вождь племени идет дальше: теперь он сообщает Леви-Стросу интересующие его сведения не устно, но письменно, чертя на бумаге извилистые линии и давая ему их прочитать, если можно так выразиться. Разыгрывается комедия. Леви-Строс принимает в ней уча­стие, делая вид, что читает эту тарабарщину, за которой сразу же следует устное объяснение, позволяющее продолжить обман. Мистифицируя соплеменников, вождь преследует более важные цели. Без сомнения, только ему одному из всех намбиквара удалось понять «функцию письма»: повысить престиж и авторитет власти. В самом деле, когда вождю была поручена раздача подарков, он собрал всех членов группы и стал «читать» им бумагу, покрытую извилистыми линиями. Индеец делал вид, что в этом листке указано, кому следовало отдать секач в обмен на лук со стрелами, кому — бисер в обмен на бусы. Очевидная манипуляция с письмом должна была убедить соплеменников в том, что их вождь добился союза с белыми людьми, что ему открылись их тайны. Затем гости расстаются с группой намбиквара. На обратном пути происходит «нелепый случай». Леви-Строс теряет дорогу, по «следам» его находят двое индейцев.

Вечером исследователь вспоминает сцену с обменом дарами и рождение пись­ма у намбиквара. Оно появляется здесь без учения (вождь не обучался письму, однако пишет), не имеет интеллектуальной функции, но преследует социаль­ную цель. Затеянное вождем счетоводство служит лишь тому, чтобы за счет дру­гих поднять престиж и авторитет обладателя секретов. Также обстоит дело и в тех обществах, где письмо действительно существует. Например, после посеще­ния Читтагонга в Восточном Пакистане (ныне — Бангладеш), где население в большинстве своем оставалось неграмотным, Леви-Строс отмечает, что писец там не только человек, владеющий грамотой, а тот, у кого «знания сочетаются с силой» (часто такой писец — одновременно и ростовщик). Поэтому можно от­казаться от гипотезы о корреляции между письменностью, с одной стороны, и расцветом техницистской и ученой цивилизации — с другой, в пользу более по­литического представления о роли письменности.

Письмо — это нечто странное. Появившись однажды, оно, кажется, не могло не привести к глубоким изменениям в условиях человеческого существования; и пред­ставляется, что эти трансформации должны были иметь преимущественно интеллек-

 

ЧАСТЬ III. Артикуляции политики

туальную природу. Благодаря письменности люди чудесным образом умножают свою способность сохранять знания. Письменность можно было бы без труда представить в качестве искусственной памяти, развитие которой должно было бы сопровождать­ся лучшим знанием о прошлом, большей способностью обустраивать настоящее и

будущее1.

Можно, наверное, полагать, что разделение народов на имеющих письмен­ность и бесписьменных уместно в качестве существенного критерия при сопо­ставлении цивилизации и варварства — в той мере, в какой письменность поз­воляет накапливать знания, делает возможным зарождение исторического со­знания. Но такое предположение неверно. Неолитическая революция (воз­никновение сельского хозяйства, одомашнивание животных) обошлась без пись­менности, изобретение которой, как кажется, было обусловлено только потреб­ностями зарождавшейся архитектуры. Наличие письменности не предотврати­ло длительной стагнации западных цивилизаций; более того, если письменность и стала необходимой предпосылкой революции, произведенной Галилеем и Декартом, то одной письменности для этой революции оказалось недостаточно. Таким образом, корреляцию надо искать не в отношениях между наукой и пись­менностью.

Единственное явление, которое неизменно сопровождало письменность, — это об­разование городов и империй, т, е. включение в политическую систему значитель­ного числа индивидов и их кастовая и классовая иерархизация. Во всяком случае, так выглядит типичная картина эволюции, которую можно проследить от Египта и до Китая в ту эпоху, когда письменность делает свои первые шаги; как кажется, она прежде всего способствовала эксплуатации людей, а не их просвещению. Эта эксплуатация, позволившая собирать тысячи рабочих, обрекая их на изнурительный труд, дает бо­лее ясное представление о рождении архитектуры, чем прямая ее связь [с письмен­ностью], предположенная выше. Если моя гипотеза верна, то следует признать, что первичная функция письменной коммуникации — облегчать порабощение. Использова­ние письма для бескорыстных целей, достижение которых приносит интеллектуаль­ное и эстетическое удовлетворение, — это побочный результат, если только и он не сводится, как это чаще всего случается, к тому, чтобы предоставить еще одну воз­можность усилить, оправдать или скрыть названную первичную функцию2.

Таким образом, действия индейца, который прибегает к псевдописьму, не имеющему познавательной ценности, имитирует записи антрополога ради ут­верждения своего авторитета, дают прекрасную модель социальной функции письма. Этот человек понял, каковы основания для применения письма, выйдя за рамки того, что ему показывал ученый. И даже если на основе своих путевых записей Леви-Строе создал «Печальные тропики», это его ученое письмо мас­кирует правду письменности: власть. Благодаря коварному обману с ложным письмом (ложным вдвойне, потому что манипулирующий им индеец не знает грамоты, а само это письмо искажает общественные отношения) обнаруживает­ся главная истина письменности: она есть орудие порабощения. Вдумаемся в то, что жестко формулирует Леви-Строс: письмо рождает не свободных людей,

1 Tristes tropiques. Chap. XXVIII. P. 342.

2 Ibid. P. 343.

 

Способы коммуникации

но рабов, или, во всяком случае, оно является скорее инструментом упрочения господства, нежели орудием свободы. Африка предлагает нам обратный пример: не обусловлено ли отсутствие на этом материке больших и прочных государств тем, что там не было письменности? Если же обратиться к Европе, то можно констатировать: систематические усилия государств континента по введению обязательного обучения неразрывно связаны с пролетаризацией и с распрост­ранением воинской обязанности. Школа, обеспечивающая всеобщую грамот­ность, является типичным учреждением массового демократического общест­ва, которое устанавливает систему своего засилья: «Борьба с неграмотностью сливается, таким образом, с усилением контроля за гражданами со стороны вла­сти. Так как необходимо всех обучить грамоте, чтобы власть могла заявить: ни­кто не может ссылаться на незнание закона». Это проклятие письменности распространяется на весь мир, как о том свидетельствуют несчастья молодых государств («Печальные тропики» создавались в самый разгар деколонизации). «Приобщаясь к знаниям, собранным в библиотеках, эти народы становятся уяз­вимыми для лжи, которую письменные документы распространяют в еще боль­шем масштабе». Поэтому следует воздать хвалу людям из племени намбиквара, которые отмежевались от своего вождя, прибегнувшего к письму как способу упрочения своей власти. В другом своем сочинении Леви-Строс ясно укажет, что письмо, объединившись с административными предписаниями, придает «характер неподлинности (опосредованный)» отношениям между людьми в со­временном мире1.


Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 81 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Конкуренция, партийные системы и способ голосования | Способы голосования и демократия | IX. СПОСОБЫ КОММУНИКАЦИИ | ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЩЕСТВА | ОБРАЗЫ ВЛАСТИ И ВЛАСТЬ ОБРАЗА | ВЛАСТЬ И ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ВЛАСТИ В ЕЛИЗАВЕТИНСКУЮ ЭПОХУ | ИДЕАЛЬНОЕ И РЕАЛЬНОЕ, АРИСТОКРАТИЯ И ДЕМОКРАТИЯ В ИСКУССТВЕ ПО ВЗГЛЯДАМ ТОКВИЛЯ | Различия между изящными искусствами в демократическом и аристократическом обществах по Токвилю | ВЛАСТЬ СЛОВА И СЛОВО ВЛАСТИ | ИМЕЕТ ЛИ ЯЗЫК ФАШИСТСКИЙ ХАРАКТЕР? |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
МОНОПОЛИЯ СЛОВА И ДЕМОКРАТИЯ| Письмо и восточная деспотия

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.011 сек.)