Письменность как фармакон

Миф о Тевте (Тоте) в Платоновом диалоге «Федр» хорошо известен благодаря содержащейся в нем критике письма. Жак Деррида обогатил интерпретацию этого мифа, обратив внимание на то, как Платон употребляет термин, который по-гречески обозначает лекарство, — pharmakon. Его можно понимать по-разно­му: как благотворительное или пагубное лекарство, как яд или врачующее сна­добье. Мы напомним содержание мифа о Тевте и то, как его видит Деррида, а

Способы коммуникации

затем выявим значение, которое придается в Платоновой классификации ви­дов политического устройства различию между режимами, обладающими пи­саным законом и такого закона не имеющими. Затем мы попытаемся доказать, что Платонову теорию политики, как и его онтологию (которая рассматривает­ся здесь лишь очень кратко), нельзя понять, если исходить из бинарных оппози­ций.

Миф о Тевте излагается в диалоге «Федр» устами Сократа (274 с). Этому еги­петскому божеству, которому была посвящена птица ибис, приписывают изоб­ретение счета, геометрии, игры в шашки и кости. Тевт первым придумал «пись­мена». Он отправился к царю Тамусу, который правил в египетском городе Фивы, чтобы показать свои искусства. Царь спросил, какую пользу приносит каждое из них. Когда же дошел черед до письмен, Тевт сказал: «Эта наука, царь, сделает египтян более мудрыми и памятливыми, так как найдено средство (фармакон) 'для памяти и мудрости». Уже здесь можно отметить, что письмо, изобретение которого связывают именно с Египтом, не пользуется в этой стране чересчур большим уважением; без сомнения, оно возникло одновременно с математи­кой, но также — вместе с играми. И ценность его представляется столь малой, что изобретателю письменности приходится просить царя оценить это искусст­во. Как ожидают, царь проявит себя подобно образцовому Платонову царст­венному мужу-философу. Таким образом, письменность подчинена не самой себе, но царскому слову. И необходимо, чтобы царю ее представил глашатай. А его объяснения позволяют обнаружить обман.

И это первое, что утверждает Тамус. Изобретателю не хватает умения, что­бы преподнести свое произведение. Царь упрекает Тевта в том, что тот, будучи отцом письмен, придал им прямо противоположное значение. Ибо в души на­учившимся им они вселят забывчивость: «Припоминать станут извне, дове­рившись письму, по посторонним знакам, а не изнутри себя, сами собой. Ста­ло быть, ты нашел средство не для памяти, а для припоминания» (275 а—в). Противопоставление «память/припоминание» для Платона имеет капиталь­ное значение: припоминание есть способность восстанавливать мнение отно­сительно факта, тогда как память есть воспоминание об истине, которую душа уже созерцала (до своего рождения). Именно это выявляет в диалоге «Менон» беседа с юношей-рабом, который уже имеет в душе представление о геометри­ческих истинах (см. гл. II, с. 50). Припоминание покоится не на накоплении сведений, а на прямой связи с правдой о сушем. Слово в диалоге эту правду оживляет и позволяет постигать истинное знание. Всякая речь, однажды запи­санная, вечно повторяет одно и то же; порождения письменности мертвен­ны, слово же связано с жизнью и основывается на сношении с правдой обо всем сущем. Следовательно, письменность дает не истинную мудрость (sophia), но мудрость мнимую, мнение (doxa); письменность создаст лишь мнимомуд-рых людей, доксософов, мнящих себя обладателями истинного знания и беру­щихся судить обо всем.

Таким образом, совершенно очевидно, что письменность — зло. И понятно, почему обозначающим зло словом фармакон назвали и яд цикуты, который при­нес Сократу и смерть и истину.

ЧАСТЬ III. Артикуляции политики

Дата добавления: 2015-08-03