Подавление и сдерживание

Агрессивное влечение — именно потому, что оно носит импульсный харак­тер, не обязательно ориентирует на поведение в форме насилия: при переходе к действию то или иное реальное поведение регулируется (разрегулируется) сбо­ями в системе символов. Таким образом, агрессивность зависит не от схемы «раздражение—реакция», а от интерсубъективного процесса, в котором субъ­ект вовлечен в желание Другого. Но это нисколько не означает, что именно общество является единственной причиной нарушений сексуальности. В этом мы видим первое проявление ограниченности того, что принято называть со­циологизмом — соблазна объяснять все человеческие феномены действием изменчивых социальных механизмов, функционирующих в самых разных об­ществах и общностях, и в этом смысле «произвольных». Между тем сдержива­ние провоцируется отнюдь не обществом. Скорее, сдерживание является тем базисом, на котором строится общество, даже если цивилизация и призвана стабильно закрепить различие между соперничеством и враждебностью — этими двумя формами агрессивности, первая из которых не приводит к уничтоже­нию объекта (или к боязни быть уничтоженным'объектом).

¹ Выражение «символическое насилие» имеет здесь иной, более ранний смысл по сравнению с тем значением, в котором его употребляет школа Пьера Бурдье. См. в первую очередь Ж. Лакан «Агрессивность в психоанализе» и «Функции психоанализа в криминологии». За период времени между выходом в свет этих двух текстов (1949 и 1950) и опубликованием работы «Функции и поле слова в психоанализе» (1956) (все они были опубликованы в книге «Тексты») теоретические выво­ды Лакана претерпели изменения.

ЧАСТЬ!. Институт политики

Поэтому агрессивность и неестественна и не полностью социально обуслов­лена. Если бы агрессивность была некоей необратимой данностью человеческо­го рода, авторитарные политики, стремящиеся дисциплинировать человека, пред­ставляющегося им злобным и вредным, нашли бы оправдание своим намерени­ям в самой природе человека. И напротив, если бы насилие было продуктом со­циальных условий, можно было бы надеяться на успех политики, которая стре­мится уничтожить насилие, уничтожив порождающие его условия. Первый ар­гумент входит в традиционный набор аргументов реакционных мыслителей-пес­симистов. Второй аргумент был выдвинут авторами, которые предлагали исполь­зовать насилие против насилия, оправдывая сверхнасилие тем, что оно прине­сет абсолютный мир. Вера в прирожденную предрасположенность человека к добру или к злу, а также в то, что, «испортив» человека, общество может тем не менее контролировать его поведение, приводит к узаконению наказательно-ис-правительных, «ортопедических» видов политики. Напротив, утверждения, со­гласно которым люди могли бы жить в обществе, свободном от насилия, потому что угроза репрессий, подавляющая их желания, неизбежно превратится в один из видов угнетения и приведет к возврату агрессивности, иногда перекликаются с критическими выводами Маркса. Преодоление чрезмерного подавления ли­бидо капиталистическим обществом (тема, встречающаяся у Г. Маркузе) не мо­жет, однако, согласно Фрейду, способствовать преодолению того, что он назы­вает «состоянием подавленности в условиях цивилизации». В самом деле, по Фрейду, сдерживание влечения есть механизм, отличный от подавления. Репрес­сивная сексуальная мораль может иметь патогенные последствия, в то время как сдерживание вписано в саму структуру человеческого желания: сдерживание сексуальных бессознательных кровосмесительных желаний является следстви­ем не подавления, а запретности самого желания, угнетающей само желание. Задолго до твоего рождения, говорит Фрейд одному из своих юных пациентов, я уже знал, что, если бы у твоих родителей был сын, он желал бы обладать своей матерью и убить своего отца: независимо от своей формы — мифологической, как в истории о царе Эдипе, или более теоретической, — закон человеческого желания не является произвольным или искусственным социальным продуктом.

Итак, механизмы, функционирующие в психическом аппарате человека, не порождены действием социальных механизмов. Анализируя развитие западной цивилизации, Норберт Элиас устанавливает связь между узаконенным насили­ем, которое было монополией европейских правителей между XII и XVI вв., и «социальной обусловленностью», которая заставляет каждого индивида контро­лировать самого себя. По определению Макса Вебера, возникновение государ­ства, обладающего монополией на узаконенное насилие, может быть связано с развитием «сверх-я». Психогенез объясняет социогенез государства. Установле­ние государством социального контроля над насилием способствовало, возможно, прогрессу цивилизации, поскольку «поле битвы переместилось во внутренний мир человека». «Сверх-я», как «специфический механизм привычки», начинает контролировать эмоции: придворное общество вскоре создаст новый «habitus social», основанный на самоконтроле. Как пишет Клод Товар, «это рождение современного человека, выбирающегося из-под завалов влечений и эмоций с

Человек — общественное животное

помощью мимикрии и конкуренции, побуждающих его подражать тем слоям общества, которые уже приобщены к цивилизации»¹, предполагает, что влече­ние может изменяться под воздействием социальной среды. Процесс развития западной цивилизации, опиравшийся на взаимозависимость между экономикой и военным делом, а также на существование стабильного центра власти, должен был найти свое отражение в структуре субъекта, обязав его уметь контролиро­вать свои отношения с другими людьми и контролировать самого себя. Эта ги­потеза покоится на целом ряде ошибок и паралогизмов. Прежде всего на пред­рассудке — против чего выступают многие историки, специалисты по Средним векам, такие, как Клод Товар, — согласно которому в Средние века насилие было беспредельным, поскольку люди не контролировали самих себя и их поведение определяли непосредственные импульсивные взрывы. Все теории этого типа имеют ряд методологических пороков: с одной стороны, средневековое наси­лие, опирающееся на собственные нормы, классифицируется как дикое, асоци­альное, варварское, исходя из норм совсем другого общества, нежели те, кото­рые известны в данном обществе. По сути, оценка уровня цивилизации средне­вековья с использованием в качестве критерия социальных норм XVII в. озна­чает проявление грубого этноцентризма. В отсутствие специального организма, когда государство обладает монополией на узаконенное насилие, может суще­ствовать очень действенный контроль над насилием, например, посредством веры в Бога. Именно Бог, как обладатель монополии на узаконенное насилие, одари­вает людей хорошим урожаем и Наказывает их болезнями и наводнениями, при­чем у «дикарей» встречаются явные проявления столь же эффективного «сверх-я», что и у «цивилизованных» европейцев (см. гл. XI). Если, согласно Фрейду, «сверх-я» является следствием «социального страха», то страх этот связан с че­ловеческой интерсубъективностью, а не с интериоризацией социальных меха­низмов: страх не есть социальный продукт; «сверх-я» не есть следствие цивили­зации, но сама цивилизация есть следствие «сверх-я» (см. гл. III, с. 70).

Философы эпохи Просвещения выдвинули гипотезу прирожденной откры­тости человеческого субъекта и к воспитанию, и к бесконечному правовому про­грессу, что свойственно и всему человечеству. Эта типичная для просветителей идея является регулирующей в том смысле, что она несет в себе значение, кото­рое позволяет нам организовывать свое поведение и свои суждения. Кант ин­терпретирует ее следующим образом: «Животное благодаря своему инстинкту уже есть все; чужой разум позаботился для него обо всем. Человеку же нужен свой собственный разум. У него нет инстинкта, и он должен сам вырабатывать план своего поведения. Но так как он, появляясь на свет совершенно беспомощ­ным, не в состоянии сделать это сразу, то о нем должны позаботиться другие». («О педагогике»// Кант И. Трактаты и письма. М.: Наука, 1980. С. 445.) Следова­тельно, ребенок будет цивилизован родителями и воспитателями. Воспитание состоит из двух этапов: один негативный — это дисциплина, а другой позитив­ный — это воспитание в строгом смысле этого слова (оно проходит несколько

¹ Gauvard Claude. De Grace especial. Crime, Etat et societe en France a la fin du Moyen Age. Publication delaSorbonne. 1991.

ЧАСТЬ I. Институт политики

фаз, самой высокой и благородной из которых является фаза приобщения к мо­рали, позволяющей человеку выбирать себе хорошие цели). Первая фаза педа­гогики — дисциплина — является решающей, потому что именно в этой фазе происходят преобразование животности в человечность, освобождение челове­ка от животности и появляется возможность цивилизовать человека, подчинив его Закону.

Дата добавления: 2015-08-03