И ослы бывают принцами

По дороге в Рулон-холл Хиппа уже не видела деревьев, не видела солнца, облаков, она полностью была погружена в свои тупые мысли.

– Какой кошмар, как теперь жить, я трахалась с тем, кого не люблю. О боже, я держала его член, – вновь стала она прокручивать все то, что только что произошло. – Как теперь людям в глаза смотреть.

Придя в Рулон-холл, Хиппа осторожно вошла в комнату, где проводилась медитация на портрет Учителя. Ученики сидели в ваджрасане (сед на коленях), и перед ними стоял магический портрет Просветленного Мастера. Созерцая магическое фото, каждый пытался выйти на контакт с Гуру и получить безмолвное Знание, покаяться в своих грехах. Присоединившись ко всем, Хиппа пыталась сконцентрировать внимание на портрете, но ничего не выходило. Вместо этого она видела ужасную рожу говновоза и сцену, как она держит его вонючий хуй. Все внутри переворачивалось. Не сошлись мамкины выдумки с реальностью. Вместо того, чтобы помолиться Учителю и попросить вразумить ебанутую дуру, чтобы она могла увидеть жизнь реально, без всяких мамкиных сказок, говно стало заниматься самосожалением.

– У-у-у-у, нет, это ужасно, это не по-человечески, а-а-а-а-а, я хочу домой к м-а-а-а-ме-е-е-е. Она говорила, что все будет по-другому, это только здесь все не так, а где-то там, на краю света, блядь, специально для тебя сидит принц.

И весь последующий день Хиппа думала только о прошедшей ночи и уже не могла молиться, не могла думать об Истине, слушать Божественные песнопения. Дура не понимала, как насрала ей мать, что именно из-за ебанутых романов, мечтаний она сейчас страдает и ебет себе мозги, вместо того, чтобы обрадоваться, что истина наконец раскрывается, и теперь она узнает всю правду жизни.

Вскоре занятия закончились, и все ученики стали готовиться к ужину. Ужин, как обычно, состоял из пророщенной пшеницы без всяких приправ и специй и к тому же в количестве трех столовых ложек. Хлеб не давался. Вместо чая была заваренная трава без сахара. Такой аскетичный образ питания способствовал очищению организма, поэтому в комнате стояла ужасная вонь от разных выделений: – у кого-то гнойники пошли, у кого-то чирики, а у кого-то обильные потовыделения.

Как только еда была разложена по тарелкам, ученики, как стадо голодных свиней, набросились на пшеницу, отбирая друг у друга вилки и ложки, так как на всех не хватало. Быстро все сожрав, народ стал расползаться по полочкам.

– А у меня есть мед, еще из дома, – сказала Светлана сидящим рядом с ней Евгению, долговязому мужику с лысиной и нарушенной координацией, и Роберту, жирному пидорасу со свинячьим рылом.

– О, дай пожрать, – сразу как звери накинулись на нее мужики.

– А вы мне массаж сделаете?

– Да, да, конечно, – закивали придурки и с жадностью набросились на банку.

Вот так голод давал проявиться сущности человека. Два, так сказать, уважаемые мышами человека. Один директор какой-то фирмы, другой – заслуженный пидорас вцепились в банку и уже забыли обо всем на свете. Остальные же только повели завистливыми взглядами. Лысый худощавый мужик с орбитами наружу по имени Павел, сделав хитрую морду, пропищал деланым голосом:

– А меня угостишь?

– Нет, банки не хватит, – резко рявкнула Светлана, состроив недовольную морду.

– А у меня есть изюм, – заявил Павел, и полез в сумку и стал один жрать изюм, довольный до усрачки.

А Хиппа с Геей и еще с двумя пидорами достали буханку хлеба и, разделив на четыре части, стали с жадностью пожирать его за обе щеки. Увидев такое, Павел чуть не подавился от зависти.

– А давайте поменяемся: я вам изюм, а вы мне хлеб, – состроив жалостливую мину, заявил бывший хирург.

– Ну ты, Паша, даешь, стукнулся что ли, решил говно на конфетку поменять, – с глумливой улыбкой изрек Андрей и на глазах изголодавшегося хирурга забросил в глотку последний кусок хлеба.

Вскоре все стали укладываться спать. Комната была маленькой и все сорок человек каким-то образом должны были умудриться лечь. Со шкафа полетели вонючие и рваные матрасы и такие же одеяла. Постельного белья практически не было, а если и было, то какие-нибудь ободранные простыни, сменившие свой белый цвет на черный. Народ стал укладываться штабелями: мужик – баба – мужик. Когда все улеглись, получилось, что на нижнем матрасе лежит по пять человек.

– Ой, какой ты тепленький, твой живот мне будет подушкой, хи-хи-хи, ха-ха-ха, – послышался ебанутый базар народа. Все уже забыли о молитве, о медитации и принялись активно себе выбирать принца-бомжа, оказавшись так близко друг к другу. И уже не было разницы, воняет он или нет, свинячье у него рыло или ослиное. Какая хуй разница, главное, чтобы было так, как мать говорила: "Ты должна любить говно и быть любима говном".

Хиппа оказалась между двух свиней с огромными пузами. Один был лысый лет шестидесяти, весь волосатый и потный. Другому было лет сорок, с язвами на спине, при виде которых Хиппа стала отодвигаться насколько это было возможно. Но, отодвинувшись, она увидела похотливую харю шестидесятилетнего старика, который повернулся к ней своим животом и потянул к ней свои вонючие старческие лапы. От отвращения Хиппа чуть не заорала, но все-таки сдержалась.

– Хуй ли эта скотина на меня лезет, мне мать про второго принца ни хуя не говорила. С одним оттрахалась, он же первый, а значит, единственный, – подумав так, она резко вскочила и побежала к двери.

– Ой, Хиппуль, куда же ты от таких хороших дядей, может, ты мне их подаришь? – льстивым голосом крикнула уже очумевшая от внимания пидарасья Светлана.

– Мне не жалко, – грубо ответила Хиппа, обиженная на весь мир.

Увидев небольшое место возле двери, она легла, подогнув руки и ноги, и закрыла глаза, пытаясь уснуть.

– Ну почему же все не так, как мать говорила, сначала один придурок, теперь целая толпа. Наверное, это сначала так, но я верю, что где-то там, хуй знает где, есть принц, и я обязательно его найду. Ведь мне же мать говорила, значит, найду, – стала надеяться ебанутая вместо того, чтобы реально посмотреть: "А дак мать меня наебла по-крупному, сука. Никаких принцев-то, оказывается нет, кроме этих дебильных идиотичных рож".

Вскоре все стали успокаиваться потихоньку и захрапели. Довольная, что отъеблась от всех, Хиппа погрузилась в сновидение, но долго дрыхнуть ей не пришлось. Неожиданно она проснулась от боли в ногах. Открыв глаза, Хиппа увидела, что жирный боров захотел поссать и, идя в сортир, резко открыл дверь, не замечая ее. И эта дверь максимально придвинула колени к подбородку, отчего трудно стало дышать.

– Больно же, блядь, – рявкнула Хиппа.

– Га-га-га, не хуй тут валяться, – заявил жирный и вывалил из комнаты.

Хиппа опять сделала попытку уснуть, но так ничего и не вышло, ситуация повторялась всю ночь до тех пор, пока вся толпа не проссалась и не просралась. Наутро Хиппа обнаружила, что ноги сильно затекли, а на подбородке образовался огромный синяк от ударов об него коленями. Посреди ночи можно было услышать:

– Санек, вставай, твоя очередь в туалет.

– Да я завтра схожу, – спросонья пробубнил парень и уткнулся в подушку.

– Смотри, обоссышься, – предупредил его доброжелатель.

На утро так и произошло. Он и остальные четверо, которые лежали на этом матрасе, оказались в моче.

Хиппа снова попыталась уснуть, и вдруг послышался сильный грохот, а за ним и истошный крик. Вскочив и протерев зеньки от сна, Хиппа увидела картину: огромный жирный мужик лет пятидесяти и весом не меньше ста килограмм ебнулся с высоты потолка на бабу, худющую и костлявую, раз в пять меньше его по габаритам. Та от ужаса заорала. И народ тут же начал вытаскивать ее из-под туши. Лежанка из матрасов, с которой рухнул придурок, повалилась следом и завалила часть людей.

Когда все более или менее успокоилось, народ снова завалился дрыхнуть.

– Подъем, – послышался голос младшего наставника.

Кое-как потягиваясь, ученики стали вставать с матрасов.

– Хиппа, Ихлас зовет, – сказал Сергей, придя из туалета.

– Ясно, – ответила она и помчалась к наставнику.

– Ом Гуру, – зачморенно, как овца, проговорила она.

– Ом Гуру, – ответил казах, – присаживайся.

И Хиппа, подойдя к коврику напротив его лап, села на колени, вся во внимании.

– Ты знаешь, что скоро тебе предстоит пройти еще одну практику. Ты еще не передумала в своем решении?

– Каком? – наивно спросила дура.

– Ну, – несколько замявшись, продолжил наставник, – ты же хотела ребенка родить?

– Да, – мечтательно, с нездоровым блеском в глазах ответила ебанутая. Уже несколько лет она мечтала, что у нее обязательно должен быть выродок, так как мать внушила: " Мужа у тебя может и не быть, а вот выродок обязательно, чтобы тебе жизнь малиной не показалась. Он тебе якобы в старости кашу жевать будет".

А хуя с два. Выродится какой-нибудь наркоман, сам заколется и тебя заколет, или убийца – тебя прикокошит. Но об этом мать не предупредила, сука.

– Дак вот, – все также размеренно продолжал хитрый казах, – тебе предстоит пройти с наставником тантрическую мистерию.

– Как? Опять трахаться, – болезненно забеспокоилась зомби, – но ведь это нехорошо, сразу с несколькими, – коварно нашептывал мамкин голос.

Казах продолжил:

– И вы вдвоем в этом акте сотворите Христа. Ты родишь Христа, представляешь, – интригующе произнес Ихлас.

На мгновение Хиппа задумалась, потом ее болезненное воображение начало рисовать картины, как она, ебать ее в рот, ни с того ни с сего рожает Христа, и все восхищаются ею, вот какая она святая.

– Ты согласна пройти такую практику с наставником? – доебывался Ихлас, заглядывая ей в глаза.

Хиппа снова засомневалась на мгновение, что мать-то скажет, уже перед вторым нужно пизду раскрывать, но потом она вдруг ярко представила, как она ходит опоросяченная, с огромным брюхом. И ее уже хорошо кормят шоколадом, фруктами и т. д. Дура где-то слышала, что опоросятившихся хорошо кормят и соблюдают особый режим.

– Пиздато как, вот я буду брюхатая ходить, меня поместят в особые комфортные условия, будут кормить особыми яствами, непонятно с какого хуя, – навоображала себе выше крыши ебанутая и заявила:

– Да, я готова!

– Хорошо, – довольно улыбнувшись, изрек Ихлас, – только ты никому ничего не должна говорить, иначе ничего не получится, – таинственно продолжал наставник.

– Ясно, – тихо ответила дура.

Придя в комнату, она увидела, что все уже дрыхнут. Забравшись на свободное место под столом, Хиппа попыталась заснуть. Но болезненное воображение никак не давало ей это сделать. Она спала и видела, как высирает Христа.

– Это уже интересней, тогда пока домой не поеду, – решила дура.

Она уже забыла, что приехала в Рулон-холл для того, чтобы работать над собой, самосовершенствоваться, постигать Истину. А вместо этого только и думала целыми днями о том, как найти папу в семью. Зомби ебучая! Найти бомжа и опоросятиться – вот сраное будущее, которое ей уготовила сука-мать.

Вдруг ее размышления прервал запах чего-то печеного.

– Время, наверное, уже три часа ночи, кто это, интересно, печет в такое время, – размышляла она. И, решив посмотреть, высунулась из-под стола и увидела Мурата, который стоял возле одноконфорочной электроплитки и жарил лепешки на сухой сковородке.

– Ты чё это делаешь? – охуевая от удивления, спросила Хиппа.

– Тихо, завтра утром всем раздам, знаешь как кайфно! На, попробуй, – быстро протараторил Мурат, протягивая ей лепешку, боясь, что она может всем рассказать и заложить его. Но Хиппа не собиралась этого делать, так как пожрать что-нибудь кроме овса и пшеницы она всегда была непрочь.

– Вкусно, – промямлила она. – А где ты печку то высрал?

– Да мы вчера ходили на другую квартиру за крупами, смотрю ржавая валяется. Включил – не работает, взял с собой и вчера всю ночь чинил. И муку там взял с сахаром, еще на несколько дней хватит.

Вдруг послышался стук двери из комнаты наставников.

– Тихо, – испуганно заявил Марат и засунул печку прямо с тестом под стол, но запах печеного все равно оставался. – Да, наставники все видят, пиздец мне пришел.

На следующий день никто ничего не сказал.

Тук-тук, – раздался стук в дверь.

– Да, – рявкнул Ихлас.

Хиппа зашла, как обычно опустив голову. Но на этот раз обстановка была непривычная. Свет погашен, чтобы не было видно мясных консервов, мусора, пустых бутылок. На черной от сгоревшей каши печке стоял огарок свечи, воск капал прямо на одеяло, на котором сидел Ихлас. Полная раковина грязной посуды и еще не вымытый пол. Возле раковины стоял маленький магнитофон без одной каретки и со сломанными клавишами. Играла какая то дебильная музыка, под которую можно было уснуть. Горели благовония, чтобы не чуять той вони, которая там была.

Ихлас сидел лохматый, как всегда, в своих неизменных резиновых тапочках для бассейна, порванная, давно не стиранная, футболка была небрежно заправлена в штаны.

– Тебе нравится эта музыка? – прикидываясь таинственным, начал ебать мозги беззубый казах.

– Да, – соврала Хиппа, – подумав скажу нет, а вдруг окажется действительно хорошая, и подумают, что я дура недоразвитая.

– Встань, – в приказном порядке сказал Ихлас.

Хиппа в то же мгновение встала. Он резко подошел к ней и сильно прижал к себе так, словно она могла убежать. Сильными грубыми движениями он стал гладить ее по тыкве, по заднице, по пизде и по всему телу. Волна возбуждения охватила все тело.

– Тебе нравится? – брызжа слюной, спросил грязный казах.

– Да, – мечтательно произнесла дура, уже вообразив – вот это, наверное, мой принц, не так воняет, как тот, первый. И только она начала расплываться в ебаных мечтах, как вдруг почувствовала, как Ихлас положил ей свои руки на голову и с силой стал давить вниз.

– Расслабься и просто опускайся, – прошептал казах, продолжая давить на бошку. Хиппа послушалась и стала сама опускаться. И тут вдруг с ужасом увидела нечто висящее волосатое и противное. Ужаснувшись, она поняла, что это хуй.

– Какой кошмар, тот лысый хоть просто давал подержать, а этот уже в нос сует.

– Возьми его в рот, – сказал казах и стал совать свою пипетку ей в рот.

Она, не ожидая, такой наглости, сомкнула губы так, что его сраная пипетка стала тыкаться в ее сомкнутые губы.

– Возьми его в рот и соси, – уже раздраженно заявил Ихлас и, сделав резкое движение тазом вперед, все-таки засунул свой вонючий хуй ей в рот и стал держать ее за затылок, чтобы она не отпустила.

– Какой ужас, ведь мать мне про такое вообще ничего не говорила. Ведь я слышала, что хуи сосут только пидоры на зоне. Боже, какой позор, что я делаю, что скажет мать? – особенно волновал ее болезненный вопрос.

– Соси активней, – рявкнул тупой казах.

И с огромным отвращением, завнушенная до усрачки, она стала кое-как слюнявить обвисший член. Ей так и хотелось облеваться от отвращения. Вся униженная и оскорбленная, она заревела от самосожаления. Ну как же так, меня, такую хорошую, заставляют заниматься таким низким делом. Ведь я же хотела принца в облаках, а тут приходится вонючий хуй сосать.

– Соси, соси, – не унимался пидорас. – А-а-а, зачем ты зубами его кусаешь? – заорал от боли придурок.

– Так тебе и надо, – подумала про себя Хиппа, сгорая от желания откусить его пипетку, но удержалась, вспомнив, что он все-таки наставник.

Ихлас сделал еще одно резкое движение тазом, и член зашел в самую глотку, так, что у дуры орбиты наружу повылазили и стало трудно дышать.

– Меня насилуют, – возникла в тупой башке внезапная мысль. Она больше всего боялась изнасилования, но несколько самого действия, сколько осуждения дураков, быдла. В этот миг она ненавидела весь мир, а особенно всех мужиков. За то, что они не соответствовали тем выдумкам, которые она сама себе навыдумывала. Но осталась надежда, что это просто ей не повезло еще, но скоро обязательно повезет и она встретит своего принца-бомжа. Но вместо этого…

Тут она стала ощущать, что хер становится упругим, как дерево.

– Блядь, так он и рот может порвать, – психуя, подумала про себя Хиппа.

Наконец ебаный казах вытащил из ее рта свой стоячий хер.

– Повернись ко мне спиной, – скомандовал он.

Уже ни во что не въезжая от нестыковки того, что внушила мать, и того, что происходило сейчас, Хиппа кое-как на коленях повернулась.

– Закрой глаза.

Хиппа закрыла и через секунду почувствовала, что дебил вяжет ей повязку на глаза.

– Ничего не видишь? – обеспокоено спросил дурак, сильно затягивая повязку и завязывая ее на узел.

– Не видно, – упавшим голосом произнесла она, ни хуя не въезжая, что происходит.

– Это необходимо для свершения следующей части ритуала, – пиздел тупой говнюк. А про себя подумал: "Завяжу-ка я ей глаза, а то увидит Великого наставника маленького, щуплого, с короткими и кривыми ногами. Нет, нельзя так позориться". – Ложись, – проговорил он, толкая ее на рваный матрас. – Снимай с меня штаны, – скомандовал Ихлас и положил ее руки на свои штаны.

Неуверенно она стала стягивать штаны, уже наполовину спущенные. Пидор своими собачьими лапами стянул с нее футболку, затем он попытался снять с нее штаны, но дура никак не могла оторвать жирную задницу от матраса, так как завязанные глаза и гадкий привкус от хуя полностью выбили ее из всякой ориентации. И теперь она была похожа на тряпку, с которой можно было делать все, что угодно.

– Подымись, – психовал Ихлас.

Она делала дергательные движения, но ничего не получилось. Видя это, придурок разбесился и со злостью разорвал трусы вместе со штанами. Спустив их до щиколоток, так их и оставил.

– Твою мать, последние трусы, – промелькнула в башке сожалеющая мысль.

Пидор, взгромоздясь на нее, начал мацать. Но, так же как и в первый раз, дура лежала как истукан, не зная, что делать.

– У тебя что, никого не было? – удивленно спросил говнюк.

– Нет, – соврала Хиппа, вспомнив, что лысый ей строго настрого наказал: "Если Ихлас спросит, что мы делали, скажи, что ремонт в квартире или что-то в этом роде. Помни – это тайна. Об этом знает только Учитель и еще одна наставница, поэтому молчи".

Услышав такой ответ, дурак обрадовался и спросил:

– А тебе со мной хорошо?

– Да, – помедлив, снова соврала она, подумав, – что тут может нравиться, когда лежишь голая, с сильно завязанными глазами и болтающимися на щиколотках штанами. Но, несмотря на всю эту хуйню, Хиппа продолжала надеяться, что ебаный принц все равно есть, просто он еще не появился, а то, что сейчас с ней происходит, это просто какое-то недоразумение, и «светлое будущее» где-то впереди, у черта на хую. И так думает каждая баба. И только из-за этой средневековой чуши о дворцах и принцах на белых конях баба готова терпеть побои пьяного мужа, подтирая за ним мочу и блевотину, терпит всяческие унижения и избиения утюгами и еще хуй знает чем, про себя думая: «А может, он исправится». Хуже того, вместо того, чтобы своей дочери рассказать всю правду жизни, она пиздит ту же хуйню о принцах, обрекая ее на такое же скотское существование. Говно, блядь!

* * *

Как обычно, в 18-00 вечера народ собрался на занятия Рулон-холла в одной из квартир. Наставница Сингарелла проводила тантрическую практику. В соседней комнате шли приготовления для индивидуальных практик.

– Хиппа, зайди ко мне, – резко проговорил Ихлас.

– Ясно, – ответила Хиппа, думая про себя, щас мацать меня будет, и, отложив работу, поскакала на кухню, где заседал гадкий казах. С тех пор, как казах стал ее трахать, дура вообразила, что это ее принц, о котором так много пиздела мать.

Раз ебет, значит любит – выстроила мамкину логическую цепочку дура. Хиппа и не подозревала, что Ихлас ничего не знает о принцах и принцессах, что ему мать почему-то об этом нихуя не рассказывала. А похотливому казаху только и нужно было куда-нибудь засунуть свой вонючий хер и обкончаться.

Вся в хуевых мечтах, дура постучала в кухню.

– Да, – раздался резкий ответ.

– Я сейчас ухожу и ты должна будешь проводить практики в соседней комнате, так, так и вот так, – стал он махать руками.

– Но я же никогда этого не делала, – зачадосила та.

– А теперь будешь, – рассвирепев, процедил Ихлас сквозь плотно сжатые губы.

«Ой, ну, почему он так грубо со мной разговаривает», – подумала ебанутая, абсолютно уверенная в том, что раз я вообразила, что это принц, значит, он должен быть таким, как я хочу. А вот хуиньки-заиньки.

– Все, иди, – резко заорал казах. Хиппа, обиженная до полусмерти, что ей не уделили нездорового ебанутого внимания, ломанулась к двери.

– Стой, – неожиданно заорал казах и, подойдя сзади, схватил дуру за плечи, развернул и прижал к двери. Одним движением он защелкнул замок.

«Я знала, что он любит меня», – обрадовалась свинья, готовая ползать перед вонючим мерзким казахом, лишь бы все было так, как говорила мать.

Но Ихлас и не собирался становиться принцем, а всего лишь хотел удовлетворить свою похоть.

Вытащив свою пипетку, Ихлас уже собирался засунуть ее ей в пизду, но она не вставала.

– Соси, – злобно приказал казах. И Хиппа, исполнительно спустившись по двери, взяла в рот вонючий хуй и стала его насасывать, думая про себя: «Ну, зачем обязательно сосать, ебаться, ведь можно просто посидеть рядом, поцеловаться, помацаться, ведь главное – это чувства», – ебала свои мозги недоебанная свинья.

Вместо того, чтобы с шести лет начать трахаться, дура целыми днями мечтала, как все будет прекрасно и легко, ее будут таскать на руках, и прочую хуйню. И вот уже здоровая дура никак не может врубиться, что жизнь – это не сказка, что, кроме пьяниц, бомжей и психов, никаких других принцев нет и никогда не было. А казах уже схватил ее правую ногу, закинул на плечо и захуярил свой хер по самые кукры. Вдруг раздался телефонный звонок. Запыхавшись, казах застыл и, не вытаскивая хуя, взял трубку:

– Алло, – в своей обычной манере, поддерживая мистику, начал разговор, – Понятно, да, я здесь беседу проводил, через пять минут буду на месте, – отчитывался кому-то он по телефону,– Ясно, – было последнее слово. Положив трубку, казах резко вытащил хуй, сбросил ногу ебанутой и стал одеваться.

– Ну, что стоишь? – спросил он, видя, что дура еще стоит, кое-как одевая штаны.

– Ясно, – обиженно произнесла та и медленно вышла.

«Как же так? Почему так грубо он со мной обходится?» – стала терзаться хуйней идиотка, создавая кучу неразрешимых проблем.

«Неужели не любит? – с ужасом подумала она, – Нет, не может быть, если бы не любил, то и не трахал бы», – нашла она веский довод. Тем и успокоилась.

«Самое страшное – остаться одной, – внушала сука-мать, – Ты обязательно должна быть чьим-то придатком, иначе ты будешь несчастна».

И эта программа сильно засела в тупой башке Хиппы. Вместо того, чтобы воспитывать дочь независимой, самодостаточной, полноценной, мать приложила максимум усилий, чтобы она стала сентиментальной, слабой, размазанной квашней и ползала перед всеми на карачках и умоляла уделить ей внимание. Но, кроме пиздюлей, она не могла получить какого-то другого внимания от жизни.

Полностью улетев в своих мыслях, Хиппа, идя по коридору, врезалась в стену и стала ее пинать, думая, что это дверь.

– А сегодня практики будут? – неожиданно отрезвил ее голос одного из учеников, который увидев такое, охуел и застыл на месте.

– Да, – плохо соображая, ответила Хиппа, кое-как приходя в себя.

В большой комнате начались танцы. Громко играла музыка. Народ уже разогревшись, активно стал беситься, стуча ногами и визжа.

Хиппа тем временем подготовила вторую комнату для индивидуальных практик. Зашли три бабы, уселись на колени и под мелодичную музыку стали трансоваться. Хиппа, ни хуя не врубаясь, что делать, стала махать руками, как учил дебильный казах. Вдруг самая сексуальная баба стала сильно мотать башней, затем она стала издавать какие-то непонятные звуки. Навалив от страха в штаны, Хиппа так и застыла, не зная, что делать. Никого не позовешь, позориться нельзя, старших никого нет. А баба уже стала биться головой о стену. Хиппа попыталась подойти к сумасшедшей и начала с ней спокойно разговаривать.

– Все хорошо, все спокойно, вы видите море, солнце.

– Х-х-х,-а-а-а, и-и-и, ы-ы-ы, – еще больше стала орать идиотка.

Тут послышался стук по батарее.

– Соседи забесились, – с испугом подумала Хиппа.

Шум нарастал, баба орала, в соседней комнате народ бесконтрольно топал ногами в экстазе танца. И тут в окно полетели камни. Третий камень разбил стекло. Все, опомнившись, стали утихомириваться.

Но идиотка была невменяемой: орала, легла на спину, стала биться об пол. А камни все летели, раздавались пьяные возгласы мужиков, угрожающих расправой. Хиппа, сама не понимая, что делает, подошла к сумасшедшей и стала пиздить ее по харе. Наконец, дура успокоилась и отрезвела. Тут раздался протяжный звонок в дверь, а затем тяжеловесные удары.

– А ну, открывайте, козлы, не то хуже будет, – послышались агрессивные вопли.

В течение нескольких минут продолжался стук и крики. Хиппа вместе со всей толпой стояла в зале. Неожиданно дверь распахнулась от сильного удара ногой, и в комнату ввалились Ихлас и Лось, а вслед за ними два жирных борова. У одного в руках был кинжал с толстой рукояткой, у другого какой-то металлический резак.

– Ну-ка, суки, все в сторону, – рассвирепел Боров с кинжалом. Толпа, съежившись, машинально прижалась к стене.

– Чем вы тут занимаетесь? – орало пьяное рыло, – Говори, сука, – набросился он на Лося, приставив кинжал к горлу.

– Да мы просто в гости пришли, – заикаясь, ответил Лось.

– Ключ от квартиры гони, падла, и чтоб через пять минут здесь никого не было.

– Ну, где ключ? – не успокаивался жирный Кабан.

– Он у хозяина, – ответил Лось, прикрывая голову руками.

– Ты хозяин? – набросился второй на Казаха.

– Нет, его сейчас нет, – промямлил дурак, прижимаясь к стенке и со страхом смотря на резак в руках выродка.

– Вы че, суки, поиграться решили? Быстро ключ сюда, иначе всех перережу, – разбесился не на шутку Кабан. И, видя, что все молчат, выродки не выдержали и стали пиздить Лося и Ихласа. Огромный кулак с размаху проехался по морде Лося, тот покачнулся и ебнулся на диван.

– Э, ну, ребята, давайте по-хорошему, хозяин придет, вы с ним поговорите.

– Ты тут мне, сука, не пизди, у меня мать больная лежит, а вы тут потолок проламываете. А если она умрет, я тебя придушу, козел, – весь побагровев от злости, заорал Кабан и, набросившись на Лося, стал его душить. Тот высунул язык и, кряхтя, пытался освободиться, отцепив правую руку. Боров ебнул его под дых и стал запинывать. В это время второй Кабан пиздил Казаха. Со всего размаху он ебнул его в глаз, потом в другой. Придурок нисколько не сопротивлялся. Просто бессмысленно, как груша, болтался из стороны в сторону. За свою безответственность тупой казах валялся на полу, и грязные ботинки свиньи обрушивались сверху, снизу, сбоку.

– Ну че, будете ключ отдавать? Не то всех баб перебьем, – свирепел все больше и больше ублюдок.

– Дайте нам пять минут и мы уйдем, а вы здесь хозяина подождите, – стал хитрить Лось, держась за отбитые яйца.

Казах валялся на полу и уже ни хуя не соображал. Придурки, испугавшись, что могут забить до смерти, принялись за парней, стоящих в толпе. Схватив одного, Боров врезал ему под глаз рукояткой кинжала, затем, схватив за волосы, с размаху пизданул его о стену, от чего парень рухнул рядом с казахом.

– Ну, все. Собирайте шмотки и проваливайте. Если через пять минут не съебетесь отсюда, то всех баб перебьем.

Быстро собрав шмотки, все вывалились на улицу.

Придя в Рулон-холл, Хиппа стала снова ебать себе мозги: «Бедный Ихлас, где он? Ему плохо. Как жалко, что я не могу ему помочь». Вместо того, чтобы самоотверженно выполнить задание Гуру, тупая скотина сидела в углу и маялась хуйней. Она уже забыла, что приехала в Рулон-холл совершенствоваться, и решила, что нашла себе принца и будет с какого-то хуя счастлива с тупым безмозглым казахом.

Через два дня посреди ночи Хиппа почувствовала, что кто-то дергает за ногу. Кое-как продрав зенки, она увидела опухшую от побоев морду казаха.

– Зайди в зал, – шепнул ей пидор.

И свинья, обрадовавшись, поскакала, вместо того, чтобы с презрением подумать: «Да это же чмо последнее, хилый, слабый, даже драться не умеет, пидор последний». Она стала жалеть дебила, ведь мать так учила, если ты будешь кого-то жалеть, то и тебя пожалеют и будут любить за это.

Зайдя в зал, Хиппа увидела, что казах валяется на полу животом вниз и вся спина в синяках от побоев. И нет, чтобы позлорадствовать: «Полезно тебе, сука, почаще ощущать свое тело, чтоб не мечтать», – нет же, дуре стало жалко пидораса. А пидор, зная слабую кнопку, стал жать на нее.

– Вы все ушли, а меня в ментуру забрали и еще там отпиздили. Ты переживала за меня? – пропердел он не свойственным ему мягким пидорастическим голосом.

И вместо того, чтобы испытать отвращение, увидев кусок растекающегося говна, Хиппа, отъебанная до верху мамкиной хуйней, радостно пропиздела:

– Да, – и растянулась в шизофреничной улыбке, воображая себя мечтательной Ассоль.

– Тогда возьми мазь и растирай мне спину, – самодовольно сказал гадкий казах.

Дура взяла какую-то мазь и стала размазывать ее по вонючей спине мерзкого Казаха. Она видела, как это делают в фильмах, значит, мамкина хуйня стыкуется, все хорошо и прекрасно.

Но ебанутая и не подозревала, что у казаха мысли совершенно противоположные.

Ему было в кайф, что есть такие дуры, как она, которым скажешь пару ласковых, и она тебе уже готова жопу лизать. Почему бы этим не воспользоваться? И каждый день похотливый казах еб по несколько баб, а каждая из них думает, что он ебет только ее, потому что она особенная, дура.

– Сядь мне на задницу и продолжай массировать, – самодовольно прокряхтел Ихлас. Усевшись на его костлявую задницу как на собаку, Хиппа продолжала тереть вонючую казахскую спину. Через некоторое время дебильный Казах стал ерзать, трясь хуем об пол, затем он стал прыжками подымать задницу вверх, Хиппа так и норовила наебнуться с казахской собаки.

– Держись, что, уже держаться не можешь, – возмущался придурок. Хиппа обхватила его за то место, где должна быть талия. Вдруг он резко перевернулся и свалил дуру на спину так, что она ебнулась головой с грохотом.

– Какой ты сегодня красивый, – пропиздел Ихлас, оглядывая чморную, бледную как поганка морду дуры.

– Мне нравятся твои волосы, – стал он лапать грязными ручищами давно уже не мытые и свисающие как попало пакли Хиппы. Ко всему прочему, на ней были очень красивые рваные с вытянутыми коленками штаны и футболка на два размера больше. Но Хиппа, не беря во внимание весь свой видон, расплылась, как говно, услышав комплимент в свой адрес от тупого пачкуна. Ей не важно было, ебет он ее или нет, но вот, если он хвалит ее, восхищается ею, дает понять, что она, хуй знает какая особенная, то это огромное счастье. Мать не научила, что нужно смотреть, кто и что тебе говорит. Лучше услышать хулу от нормального человека, чем хвалу от придурка вроде тупого казаха.

Удовлетворившись мамочкиной хуйней, радостная дура поперлась на свое место и засопела как обожравшаяся свинья. Только Хиппа заснула, как через два часа она снова проснулась от прикосновения гадкого Ихласа.

– Зайди на кухню, – снова прошептал он. Из его рта повеяло парашей.

– Ща-а-с, – сквозь сон промямлила Хиппа, на этот раз уже недовольная тем, что ей не дают подрыхнуть. Кое-как напялив штаны, она завалила в кухню с взъерошенными волосами и заспанными глазами. Света на кухне не было – окно открыто настежь, и сонный казах, сидящий на подоконнике и болтающий своими кривыми лапами.

– Ты че, спать хочешь? – задал он тупой вопрос.

– Да, – раздраженно ответила Хиппа, обиженно надув щеки.

Заметив такую реакцию, казах схватил дуру в свои вонючие объятья и придвинул к подоконнику.

– Смотри, какой красивый луна, – стал нагонять придурок романтику.

«О, как в романах», – сразу замелькали мысли в тупой башке. И вместо того, чтобы, увидев казаха в таком сентиментальном, расслабленном состоянии, разозлиться на всю ересь, которую он сейчас ей вдалбливает, она, как последнее чмо, опять растеклась, как жидкий понос.

– Нравится, – промямлила свинья и тупо улыбнулась.

Недолго думая, казах принялся за дело. Он резко завалил ее на вонючий матрас, который валялся на полу, и, стянув штаны, запиздюлил свою крохотную пипетку. Подрыгавшись несколько секунд, Ихлас приказал:

– Делай, как тебе приятно. – Тупой казах часто любил спрашивать: «Тебе нравится?» – и Хиппа ради приличия и из-за боязни потерять «принца» говорила:

– Да, конечно, приятно, – кое-как при этом терпя боль. И тут он вдруг говорит, чтоб она сама это делала. Мысленно дура стала вспоминать наиболее безболезненные позы. И, оседлав мерзкого казаха, идиотка стала шевелить тазом, прикидываясь, что тащится. Но пидор заметил неестественное напряжение.

– Зачем ты меня обманываешь, – стал психовать Ихлас.

– Не знаю, – виновато прощебетала дура.

– Ну-ка, ложись, – разозлившись, рявкнул говнюк и скинул тупую овцу.

– Закрой глаза, подними голову, – последовала следующая команда. Хиппа так и сделала. И казах быстро завязал ей глаза повязкой. Грабли Ихласа полезли ей в пизду и стали шарить.

– Тебе приятно? – обеспокоенно спросил пидор.

– Агу, – еле выдавила Хиппа, думая только о том, когда все это закончится. Отказать она не могла, безответная овца. Мать же говорила: «Людям отказывать нехорошо, они могут обидеться на тебя». И потому Хиппа валялась, как куль с говном, и гадкий казах мог делать все, что угодно. А ведь вместо него мог оказаться маньяк, который бы отъебал во все дыры и еще прикокнул, а дура бы твердила, как зомби: «Людям отказывать нехорошо». Тут Хиппа почувствовала, что казах поднял ей ноги, под задницу подставил табурет.

«Хорошая асана для позвоночника», – подумала про себя Хиппа. Положив ее ноги к себе на плечи, извращенец стал делать какие-то манипуляции. Дура долго не могла въехать, что он делает, но вскоре она с ужасом догадалась, что он лижет ей пизду.

«Фу-у-у, – чуть не вырвалось у нее от отвращения. – Зачем он это делает? Бывает же такое», – ужаснулась идиотка.

Нализавшись вдоволь, казах неожиданно рассвирепел и заорал:

– Быстро отжиматься на кулаках!

Ни хуя не врубаясь, в чем дело, Хиппа растерянно спросила, – А можно повязку снять?

– Нет, – резко заорал идиот, – отжиматься, быстро.

Хиппа кое-как сползла с табуретки и, нащупав пол, стала отжиматься.

– Ниже, ниже, касаться грудью пола, резче, активней, – сквозь плотно сжатые зубы шипел казах. Выдохшись, Хиппа рухнула на пол.

– Встать, руки за голову, приседать, – дура стала приседать и, потеряв ориентацию с завязанными глазами, ебнулась головой об угол стола.

– Отжиматься, – не давал опомниться Ихлас. Видя, что дура уже вспотела, казах сдернул с нее повязку и, схватив за руки, уставился ей в глаза, – Тебе понравилось?

– Да, – бессмысленно ответила овца и тупо улыбнулась. Про себя она думала: «Это только сейчас так хуево, но скоро он изменится и будет ласково со мной обращаться и все будет хорошо». А отказаться трахаться с пидором для нее было самым страшным и ужасающим, потому что в мозгах крепко засела мысль: «А вдруг я не встречу больше принца, вдруг не повезет, так что лучше уж уцепиться за пидора». Мать внушала: «Пусть плохонький, но мой. Лучше с говном жить, чем одной всю жизнь».

Дата добавления: 2015-08-05