Зоофилия

– Бела - Бела - Бела - Бела! – позвала Зухра свою ободранную болонку. Та подскочила к своей хозяйке, виновато повиливая хвостиком, и заискивающе посмотрела в глаза. Один глаз у собаки был карий, а другой голубой.

– У-тю-тю, моя хорошая! – стала тетешкаться дура с собакой.

Взяла на руки и потащила с собой в постель. Немытые лапы тут же запачкали всю простыню, но Зухре не было до этого дела. Она тискала объект своих чувствишек и ни о чем не думала. Гормон к ее тринадцати годам уже стал вовсю действовать. Собака стала обнюхивать свою хозяйку и вдруг учуяла запах нестираных трусов. Это ее сильно заинтересовало. Она полезла прямо под одеялом к ее кунке и стала тычиться в нее своим носом. Зухра почувствовала состояние легкого возбуждения и не стала отстранять собаку. Та стала сильнее внюхиваться, и стремиться носом залезть под трусы. Вдруг в голове набитой дуры зазвучал голосок ее мамаши: «Ты что! Тепушка, так ведь делать не хорошо. Писю не трогай. Это неприлично!» – та уже хотела было повиноваться и послушно отстранить собаку, но волна нарастающего возбуждения стала побеждать мышиные установки. Любопытно посматривая на шевелящееся одеяло, Зухра сбросила с себя его и сняла трусы. Болонка начала жадно вылизывать лобок и недавно появившуюся поросль. Зухра вольготно разлеглась на кровати и раздвинула ноги. Волна сладостного возбуждения стала нарастать. Собака принялась жадно облизывать половые губы и клитор. Зухра помогала ей, раздвигая руками свою мохнатку и пошире разводя ноги. Волны все нарастающего возбуждения сладостно разливались по телу. Клитор уже торчал вовсю, как хер у молодого бычка. Блаженные флюиды нахлынывали с все большей силой. Собачий язык то и дело задевал его, и это приносило острое наслаждение. Упоительное состояние стало нарастать все больше и больше. Ум тонул в потоке беспредельного блаженства. Теперь уже он ничем не беспокоил тупую Зухру. Она с вожделением и любопытством смотрела на свою кунку и испытывала неописуемое наслаждение. Белка стала трогать языком и вход во влагалище, затянутый девственной плевой. Буря переросшего возбуждения захлестнула малолетку и та обмякла. Всполохи ослепительного света захлестнули ее сознание. Собака продолжала лизать у нее между ног. Но Зухра лежала в бесконечном экстазе. Блаженство, охватившее ее, унесло ее сознание далеко от окружающей реальности…

Очнувшись, Зухра почувствовала неприятное трение у себя между ног. «Вот как кайфно!» – подумала она, отстраняя от себя собаку и надевая трусы.

«Только бы погань ничего не узнала! А впрочем, собака ей ведь об этом ничего не скажет, а я тем более. А главное – собака не будет тебя бить, как бил погань Жорик, очередной пьяный сожитель проклятой матери, не будет бухать и пропивать твои вещи, как это делал еще один хахаль погани по кличке Кот. А еще Зухра слышала от половозрелых старшеклассниц, что секс с мужчинами не приносил им должного удовольствия: сунут на минуту и потом позорно обкончаются. А после этого надо бегать по абортариям, или долго вылечивать какой-нибудь триппер. А как только ты вылечишься или аборт сделаешь, они опять тут как тут. Мол, давай опять ебаться, вот радость-то! То ли дело с собакой! Собака тебя не ударит, ничего из дома не потащит. После нее не надо будет лежать в абортарии или в триппер-баре. С ней можно делать долго, можно получить настоящий оргазм и после этого собака не будет иметь к тебе претензий или заставлять на нее батрачиться! Одним словом, собака – друг человека!»

С этими мыслями Зухра сладко заснула, обнимая свою мохнатую любимицу.

Очнувшись поутру, Зухра сладко потянулась с воспоминаниями прошлой ночи и начала шарить по постели руками в поисках своей любимицы. Но той и след простыл. Это немного встревожило Зухру. Она подскочила на постели и увидела, что та спит на кровати у поганой. Волна ревности подхлынула к голове. Кровь застучала в висках. «Как так!? Она же недавно была со мной. Я именно с ней занималась сексом. Она должна принадлежать мне! Только мне! И больше никому!» – мучительно повторяла сама себе Зухра.

– Бела-Бела-Бела! – подозвала собаку Зухра.

Но та не реагировала. Поганую она признавала как хозяйку и к Зухре идти не хотела.

– Ах так! Бессовестная! Как тебе не стыдно! – кричала Зухра на свою собаку. –Немедленно! Сейчас же! – Но та и ухом не вела. Только виновато повиливала хвостиком. В нестерпимых мучениях дурища закружилась по комнате, схватившись руками за голову. Услышав вопли доченьки, проснулась поганая.

– Что случилось, моя хорошая?! – прогундосила она.

– Да н-нет, ничего, – тут же спохватилась Зухра.

– А тебе же пора в школу. Ты собрала свой портфель?

– Нет.

– Ну, давай, я тебе помогу, – стала оказывать «медвежью услугу» погань своей доченьке.

Та только бессмысленно смотрела, как сердобольная мамаша собирает учебники.

–Учись хорошо, моя доченька, учителей слушайся, будь умницей! – гнусавила старая погань.

– У-гу, – бессмысленно отвечала переросшая дурища.

– А хочешь, я тебе омлет сделаю с кофейком?

– У-гу, – пассивно отвечала Зухра.

Пока погань возилась на кухне, Зухра подступилась к собаке:

– Почему ты меня бросила? Почему? Ведь ты же была сегодня со мной! – на это собака непонимающе помахивала хвостиком. – Ну, чем я хуже ее? Почему она, а не я? – продолжала Зухра, бешено размахивая руками.

Собака еще больше испугалась и уже приготовилась удирать, но Зухра схватила ее за хвост. Та взвизгнула и жалобно заскулила.

– Почему ты меня бросила? Почему? Чем она лучше? Чем?

Ответа не последовало. Собака заелозила лапами по кровати, стараясь отчаянно вырваться из рук. Видя это, Зухра оттолкнула от себя свою любимицу, с размаху плюхнулась на кровать, уткнулась лицом в подушку и завы-ы-ыла. Белка забилась под стол, непонимающе глядя из своего убежища. Зухра молотила головой, ногами и руками по постели.

Поебень не могла дать Зухре счастья потому, что мать так завнушала ее, что та была обречена на глубочайшие страдания. Депрессию, самосожаление, детский психоз, претензии к миру – не важно, что сейчас она переживала всего лишь из-за какой-то собаки. Потом вместо собаки мог оказаться какой-нибудь проходимец, забулдыга или голодранец, и все те же самые страдания она бы переживала из-за него. Мать ведь ей внушала: «Если поебень не удается, дочь, ты должна страдать, переживать, мучиться или даже оканчивать жизнь самоубийством». Вот какого «добра» она навнушала своей любимой доченьке. Да за одно только это нужно было просто мать убить! Какого черта калечить мозги людям?! Не все ли равно как к хуйне относиться, но ведь внушила, сука проклятая, что из-за этого обязательно надо страдать! Да пошла ты нахуй! Тварь проклятая!

Если бы мать действительно желала добра своей дочери, она бы сказала: «Дочь, мужиков много, как говна! И расстраиваться из-за всего этого нет смысла. Ищи не первого встречного засранца, а того, кто нормальный, получше, побогаче. А если у тебя что-то не получится, то не стоит расстраиваться, переживать. Нужно быть радостной и беззаботной. Есть засранец – хорошо, нету – тоже хорошо». Тогда бы не пришлось страдать, переживать, мучиться. И жизнь Зухры была бы абсолютно спокойной, беззаботной, не было бы никаких проблем, переживаний. Живет себе, радуется, наслаждается всеми радостями жизни! Кайфно! Бомж ушел – она думает не: «Ах, он меня бросил», – а: «Вот и хорошо! Теперь я смогу заняться тем, что мне интересно. Или найду себе другого!» Вот как бы думал нормальный, полноценный человек.

– Тепа, иди кушать! – завопила поганая из кухни. – Иди, моя хорошая!

Здоровая рохля, не умываясь, прямо в ночнушке поперлась на кухню. Ей уже самой надо было начать зарабатывать деньги на паперти или на панели, а ее все кормила мамочка. Пожирая омлет, Зухра все продолжала думать о собаке, о ее измене, и жалела и жалела себя.

– Большая ты у меня уже выросла, – подступилась поганая, тиская свою дурищу, – у тебя все еще впереди. Тебе должно, дочь, повезти, – буровила она, подкладывая еще омлет. Зухра уже наелась, в нее уже не лезло, но погань все пичкала и пичкала ее. – Кушай, кушай, расти, моя хорошая! Зухра не хотела есть, но все-таки запихивала в себя куски омлета. Тупая, нескладная, психованная, беспомощная, не могущая сама ничего сделать, даже собрать портфель. Она надеялась, что ей обязательно повезет в жизни, она найдет что-то сверхъестественное. Что могла она найти в таком состоянии? Только какого-нибудь засранца, который мог ее только бить, бить и бить.

– Большая ты вымахала, – снова подступилась к ней погань. Скоро ты станешь взрослой, и у тебя у самой будет семья.

– Нет! У меня никогда не будет семьи! – забесилась Зухра.

– Что ты говоришь! – замахала поганая. – Ты же на всю жизнь останешься несчастной. Одна ты будешь никому не нужна. А это большое горе!

– Ну и что! – беззаботно ответила Зухра, уплетая омлет.

– Нет, нет, у тебя обязательно должен быть принц. Без него ты будешь всегда несчастной.

Зухра призадумалась: до этого никогда она не имела никаких принцев и не была несчастной. «А что если и вправду случится какое-то чудо?! – подумала она. – А какой он будет, этот принц?»

Ответа она не знала. И поэтому она решила представить его так, как ей заблагорассудится.

Взяв собранный поганью портфель, Зухра почапала в школу. Светило яркое весеннее солнце. Свежий воздух бодрил силы, веселя и будоража воображение. «Где-то есть мой принц. Где-то есть моя половинка. Я ее скоро найду. Она где-то рядом», – усиленно внушала себе Зухра. Перед ее внутренним взором уже замаячил силуэт призрачного принца: высокого, облаченного в длинный темный плащ, с длинными светлыми волосами, утонченными чертами лица, тонкими пальцами и умными добрыми глазами.

Зухра уже приближалась к школе. Она шла, мечтательно глядя вверх, погруженная в свои эфемерные грезы. В этих грезах принц двигался навстречу ей, загадочно улыбался, протягивал к ней руки. Зухра умиленно улыбалась, расплываясь в своих мечтах, как вдруг, ей в рожу прилетел огромный комок снега.

– Эй, Зухра, че варежку раззявила? – крикнул рыжий хулиган Паряга. – У нас расстрел питерских рабочих. Давай к стенке становись! – глумливо произнес он, улыбаясь своей конопатой физиономией и щеря кривые зубы.

Зухра едва успела отереть лицо от снега и уже хотела было идти в школу, как вдруг мощная подсечка и бросок сразили Зухру, и она рухнула в весенний рыхлый снег.

– Что мечтаешь, глазки в небо! – глумливо прогнусавил Паряга. – Пора бы тебе чуть-чуть освежиться, – захохотал придурок, засунул Зухре снежок за шиворот и похлопал ей по пальто.

– Ой-ой-ой, ну не надо, – загнусила она.

– Надо, Зухра, надо, – отвечал Паряга, растирая снежок по спине. – Смотрела вчера фильм «Дата Туташки»?

– Да, смотрела, – бессмысленно промямлила она.

– Видела, что там делали с Зухрой?

– Видела.

– Сейчас мы и с тобой то же самое сделаем, – бесновался Паряга, начиная стаскивать с нее пальто. – Сейчас мы тебя разденем как ее. Ты же ведь у нас Зухра.

– Ай, не надо, – завизжала как бешеная Зухра. И что было сил рванула в школу. Уж больно ей не хотелось щеголять голой перед всей школой, как ее тезка в фильме, да еще и на весеннем снегу.

– Постой, постой, – орал Паряга, пытаясь догнать тупую Зухру, – Публика уже ждет! – Мы хотим полюбоваться на твою задницу.

– Давай, давай! – Бесилось школьное хулиганье. Всем хотелось развлечения. Но Зухра так вчастила со страху, что уже никто не мог догнать ее. Залетев в школу и чуть не сбив с ног директора, она прошла в свой класс и уселась за парту рядом с Мишутиным – толстоватым, ленивым, но агрессивным хулиганом. Тот вальяжно расселся за партой, расставив жирные ляжки в стороны и положив голову на мясистые кулаки. Мишутин еще не проснулся и поэтому не обращал внимания на Зухру.

«Неужели все мальчишки такие? – с ужасом подумала она, поправляя совсем растрепавшиеся волосы и прикладывая руки к лицу. След от снежка до сих пор горел у нее на лбу. Лицо раскраснелось, а взгляд непрерывно блуждал, как бы ища опоры вовне. «Ну, уж нет! – запальчиво отвечала она сама себе. – Это только в нашем классе такие придурки собраны: агрессивные Паряганы и Мишутины и бессмысленные Шишкины, Кашены и Клепиковы. А в других классах совершенно другие люди и вот среди них обязательно найдутся принцы». Уж там-то обязательно Зухра найдет своего избранника.

Но тупоголовая дура не могла даже и подумать, что ее класс ни какой не особенный, и люди не подобраны именно в этом классе все такие дебильные. А что именно такие люди и есть в каждом классе, в любой школе, во всем мире. Класс просто является олицетворением всего мира. А все люди в этом мире абсолютно одинаковы. Все люди, подавляющее большинство, и есть все эти агрессивные Паряганы, Мишутины и забитые Шишкины, Клепиковы и Кашены. И что если баба будет ждать, что к ней первым подойдет какой-нибудь сказочный «принц», то к ней привяжется агрессивное школьное хулиганье, какие-нибудь придурки и пьяная сволочь. И никаких сверхъестественных принцев в жизни нету. Они существуют только в тупой репе таких идиоток, как Зухра.

Самое большее, что могла найти она в жизни, это пристроиться к какому-нибудь нормальному, богатому, энергичному, гармоничному, умному человеку. Причем его она должна была не ждать, а искать сама. Потому что таких людей очень-очень мало, может быть, один на сотню или даже на тысячу. И такой человек, поскольку он нормальный, будет окружен со всех сторон активными, яркими самками, или он будет женатым, или не захочет ни на ком жениться. В общем, это будет какой-то нестандартный, но очень интересный нормальный человек. И естественно, к нему нужно подходить самой, добиваться его внимания, завоевывать его расположение, цепляться за него руками-ногами. А главное – нужно подстраиваться под этого человека, стараться всячески ему угождать, принимая его таким, какой он есть, холостяком или бабником, или принимать то, что ты у него только любовница. Тогда можно добиться чего-то хорошего в жизни. Но добиться не счастья, не мамочкиных выдумок, не каких-то отношений, а просто хорошей жизни: стабильности, обеспеченности, общения с интересным, умным человеком, а не с какой-то бомжатиной, идиотом, к которым нас толкала наша поганая мамочка со своими мечтами. Причем этот нормальный человек вовсе не будет идеалом. У него могут быть недостатки, под которые нужно будет подстраиваться. И опять-таки это должно делаться не ради каких-то чувствишек или каких-то отношений, а ради хорошей жизни, достатка, материального благосостояния, интересного общения.

Начался урок геометрии. Потрепанное учило после школьной планерки прошмыгнуло в класс и юркнуло на свое место у окошка. Одетое в бесцветный старомодный костюмчик, бесформенные калоши, с бессмысленными кучеряшками на голове и губами, подкрашенными в бледно-розовый цвет.

«Вот в кого превращается человек после того, как он следует мышиным установкам», – подумала Зухра, глядя на Алгебру (так прозвали эту училку школьные хулиганы).

«И такое уродство жизни учит детей?! Да чему же хорошему оно может их научить?!» – при этой мысли Зухру охватила злобная дрожь.

Учило писало на доске формулы, что-то невнятно бормоча себе под нос, но кроме нескольких подлиз-отличников ее никто не слушал. У «алгебры» явно не хватало личной силы, чтобы заставить слушать себя весь класс.

«Нет, быть такой слабой, уродливой и тупой я не хочу! – еще больше взбесилась Зухра. – Пускай сами влачат свое бессмысленное тупое существование! Слепые вожди слепых!»

Внезапно внимание Зухры переключилось на рыжую Людку Куклачову, сидящую на первой парте. С самого детства она носила слуховой аппарат, так как плохо слышала.

– Эй, курица, покудахтай нам! – заорал Парягин, срывая с Куклачовой косынку, под которой прятался слуховой аппарат.

– Ну чо, ну чо! – завопила та на весь класс.

Парягин спрятал косынку за пазуху и уселся, как ни в чем не бывало.

– Куклачова, не срывай урок! – забесилось на нее учило. Та села и сделала попытку успокоиться. Она старательно уткнулась в свою тетрадку. Но хулиганье только растравила дерзкая выходка Паряги. Другой, черноволосый широкоплечий Саньков, быстрым ловким движением сдернул аппарат с головы Куклачовой и перебросил его на галерку Мишутину. Тот радостно схватил добычу и спрятал в карман. А Парягин и Саньков заботливо вернули платок Куклачовой, и даже хотели помочь ей его надеть, но не тут-то было. Рыжая курица подскочила на своем месте, повернулась к хулиганью и замахала руками, как ветряная мельница перед нахальными рылами.

– Отай! Отай! – шепелявила Людка.

– Да я же тебе только что отдал! – глумился Паряга.

– Отай, кому кофорю! – не унималась глухая.

Это еще больше злило и веселило хулиганье. Гадкие рожи оскалились в надменных ухмылочках.

– Из таких не получатся принцы, – подумала Зухра. – Слишком уж они хищные и наглые.

– Куклачова, немедленно сядь! – раздался визг училы.

Но та ничего не слышала и продолжала нападки на хулиганье. Учило не выдержало такой дерзости и, подскочив к Куклачовой, схватило ее за руку.

– Немедленно сядь, а то я вызову твоих родителей в школу! – орала Алгебра.

– Пути, пути! – вырывалась Куклачова.

Алгебраичка не выдержала и взорвалась бурей эмоций.

– Немедленно пошли к директору! – орала она на Курицу и силком пыталась вытащить ее из класса.

Куклачова уперлась руками-ногами в парту и не собиралась даже сдвигаться с места.

– А давайте мы вам поможем! – с радостной инициативой подхватили Парягин и Саньков.

И не дожидаясь ответа, они схватили Куклачову за руки и потащили к выходу. Та стала кобениться и выворачиваться как угорь, но у нее ничего не получалось. В конце концов Курица психанула и выбежала из класса.

– Подожди, не уходи! Я тебя люблю! – орал ей вдогонку Парягин.

– Я не могу без тебя жить! – добавлял Саньков.

И оба гадко хохотали вдогонку улепетывающей Курице, бегущей со всех ног из класса.

«Вот они, принцы, – подумала Зухра. – О чем может быть дальше речь?! О каких отношениях?! Чего можно ждать от них, кроме издевательств, насмешек и скотского отношения?»

И когда она так думала, ей сразу становилось хорошо, спокойно. Иллюзии махом улетучивались. Уже не хотелось каких-то «особенных» отношений. У нее было самое простое, естественное желание – побыстрее куда-нибудь спрятаться, забиться в какой-нибудь уголок и тихонечко там сидеть, чтобы никто ее не видел, не слышал, ничего от нее не хотел.

Учило хотело было преследовать Куклачову, но поленилось и, вернувшись к доске, стало прилежно писать формулы.

Ловкий и проворный пацан по фамилии Пироженко подкрался к училке, затевая очередную пакость. Пирог, как звали его хулиганы, достал из кармана грязную тряпку с мелкими кусочками мела, аккуратно развернул ее и с глумливой, гадкой рожей приблизился к училке, приложил тряпку к спине и старательно растер весь мел по ней.

– Что ты делаешь? Почему ты не сидишь на своем месте?

– А у вас тут спина была грязная. Я решил вам помочь, – произнес Пирог, пряча грязную тряпку в карман.

– А! Помочь! – обрадовалось сбитое с толку учило.

– Да! У вас тут еще чуть-чуть осталось.

– Давайте я вам помогу! – учтиво сказал он и стал старательно втирать мел в кримпленовый костюм училки.

Та размякла, расчадосилась, стала радостно улыбаться и благодарить.

– Да не за что, – с наигранной глумливой скромностью ответил Пирог.

Немного покуражившись, он сел на свое место. Урок продолжался.

«Вот также, с такой же глумливой заботливостью мог бы ко мне относиться какой-нибудь идиот, – подумала юная зооманка. – И я бы в точности, как эта тупая училка, верила бы каждому его слову и росла бы покорной рабой всех прихотей этого бомжа. А он обращался бы со мной как со слепой скотиной и я радовалась бы этому».

От всех этих мыслей Зухре стало грустно. Грустно от того, что где-то в глубине души она продолжала еще надеяться, что ее мечтам суждено осуществиться в жизни. И от столкновения реального видения и идиотских мечтаньиц у нее рождался внутренний дискомфорт. На самом же деле ей просто нужно было отказаться от глупой надежды на счастьице с дураком, а представить – какой будет на самом деле замужняя жизнь.

– Эх, наверное мальчишки только в школе такие дураки, пока еще учатся. А когда они вырастают, то обязательно умнеют и все поголовно становятся принцами.

Тут у нее в памяти всплыл эпизод из детства. В маленькой комнате в табачном чаду, положив ноги на стол, сидел пьяный мужлан с красным лицом и наливал себе стопку за стопкой. Испуганная женщина с опухшими от слез глазами стояла перед столом, теребя руками замызганный фартук.

– А ну-ка, села! – орал пьяный выродок.

Женщина присела на краешек стула.

– А ну-ка, встала!

Та безропотно повиновалась.

– Ложись!!! – скомандовал придурок.

Та покорно легла ничком и закрыла голову руками как при бомбежке.

– Встать! – бесновалось быдло.

Женщина испуганно подскочила.

– К стене! Живо! Быстрей, контуженная!

Та подскочила и встала лицом к стене.

– Лицом ко мне! – скомандовал выродок.

Как безропотная раба она повернулась. Пьяный вурдалак схватил набор ножей, и начал по одному кидать их в свою жену. Ножи каким-то чудом не попадали в нее, а втыкались по сторонам от ее тела. Некоторые покачивались воткнутые в стене, некоторые падали на пол. Несчастная вздрагивала при каждом ударе, любой из которых мог оказаться для нее смертельным. Когда последний нож воткнулся, рядом с головой несчастной, срезав клочок волос, она с криком бросилась из избы.

Жестокая реальность этой сцены потрясла Зухру до глубины души. «Вот оно, оказывается, какое – семейное счастьице! – подумала она. – Но может так не у всех?» – мелькнула в голове у нее обнадеживающая мысль. Мысль, которая продлевала мучения. Мысль, принесшая ей впоследствии множество мучений и страданий. Но внезапно прозвеневший звонок на перемену вышиб Зухру из глубоких размышлений.

Выскочив на перемену, она оказалась в шумном водовороте бегающих учеников. Маленькие мальчишки и здоровые амбалы носились друг за другом, сшибая девчонок, прячась за их широкие спины. Здоровый рыжий верзила, в разорванном под мышками костюме играл в игру «жопой к стенке». Всех, кто не успел прислониться к стенке, он пинал под зад. В коридоре то и дело раздавались звуки от его мощных пинков. Кое-кому удавалось увернуться или убежать от него. Зухра беспечно расхаживала по коридору, как вдруг получила мощный пинок под зад. Это сильно взбесило ее. Она погналась за рыжим придурком, чтобы отомстить ему. Но тот быстро и проворно ускакал от нее. Зухра решила ему отомстить. Подкараулив его, она увидела, что длинный боров наклонился над краником и пьет воду. Аршинными шагами Зухра подскочила к жердю и с размаху ебнула ему по затылку. Рыжий долбанулся со всего маху о железный краник зубами. Лицо его сначала позеленело от боли, потом побагровело от гнева и стало в тон с его огненно-рыжими волосами. Он повернул к Зухре свою перекошенную пачку.

– Ах ты, мразь! – прохрипел рыжий боров. И выпрямившись со всего маху, двинул Зухре по зубам. – Ты на кого руку подняла!

Зухра взвыла от нестерпимой боли, и как испуганный зверь бросилась наутек. Рыжий, запоздало среагировав, бросился за ней, но неуклюже двигался и запутался в толпе младшеклассников. И Зухре удалось-таки оторваться от рыжего дебила. Забежав в директорский туалет, она закрылась на щеколду и припала ухом к двери. В коридоре было тихо. Зухра облегченно вздохнула. Страх стал улетучиваться. Разбитая верхняя губа и часть носа ныли от удара. И вместе с этим в ее тупой репе возник голосок ее мамочки: «Как же так! Тебя ударили! Бедненькая ты моя, несчастная! Тебе плохо! Тебе больно, очень больно!» Зухра, болезненно вслушиваясь в него, начала жалеть себя: «Как же так! Меня ведь должны любить! А вместо этого меня бьют прямо по лицу!» Зухра уселась на подоконник и взвыла как белуга.

В туалет постучались. Самосожаление вновь сменилось страхом. На цыпочках Зухра подкралась к двери и болезненно стала прислушиваться к шумам за дверью. По до боли знакомому запаху французских духов она поняла, что это директриса. «Попалась», – мелькнуло в голове у Зухры. Но делать было нечего и она, скрепя сердце, открыла.

– Что здесь происходит! – завопила жирная свиноматка.

– Ой, извините, пожалуйста, я больше так не буду! – заканючила Зухра. Она уже была готова к такому повороту дела. – У меня расстройство. А этот туалет оказался самым близким.

– А ну-ка, давай, быстрей отсюда! – разразилась директриса ругательствами. Обрадованная Зухра вышмыгнула восвояси.

Как только она оказалась в пустом школьном коридоре, как только страх пропал, она вновь осталась наедине со своими мыслями. Гложущее самосожаление опять стало играть роковую шутку с ней. И ни с того, ни с сего она разревелась. Все было спокойно, никто не собирался на нее нападать, но она с огромной силой все жалела и жалела себя.

– Эй, чего ревешь?! – послышался сзади энергичный звонкий голос.

Зухра обернулась. Это была Маринка Копыткова. Ее темно-карие глаза смотрели беспристрастно и холодно. Она была меньше ростом, чем Зухра, на полголовы, но выглядела гораздо более зрелой и умной, чем она. Ее отцом был чистокровный цыган, а матерью – русская. Ее поджарое худое тело выражало энергию и мобилизованность. Красивое строгое лицо не выражало ни капли сострадания к Зухре.

– Что ноешь? – саркастично произнесла Копыткова.

– Да вот, меня тут рыжий придурок звезданул, – еще больше заныла Зухра.

– Чо, так сильно?! А ну-ка, покажи!

– Во-от, – заныла дура.

Но Копыткова не была похожа на добрую мамочку.

– О! Да меня отец еще не так каждый день избивал. Когда мне было десять лет, он уже начал на меня нападать. Я просила мать, чтобы она меня защитила, но она отнекивалась. Говорила, мол, я и сама его боюсь. Справляйся сама как хочешь. И он меня забивал как хотел.

Слушая Маринку, Зухра стала забывать про себя и успокаиваться, потому что если думаешь о себе, то тебе становится очень хуево, ибо мать намешала внутрь тебя столько противоречий, что от всех них можно сразу повеситься. Лучше вообще не думать о себе.

– А как ты с ним справлялась?

– Да никак, – безразлично ответила она. – Он просто приходил пьяный и бил всех подряд. Мать могла ему дать отпор, и он ее не трогал. А я каждый день ходила вся в синяках, но плакать мне было западло. Да и к тому же отец начинал из-за этого меня еще больше бить.

Зухра слегка приоткрыла рот.

– Вначале я стала ходить на секцию рукопашного боя, потом каратэ и тренировалась там с огромными амбалами. Я всегда искала соперников сильнее себя, чтобы стать сильной и победить отца. Мне было трудно, но я виду не показывала. И к тринадцати годам я уже так натренировалась, что стала давать отпор отцу. Он вначале не понимал, что происходит, сильно бесился, но не тут-то было. Я стала его побеждать и подчинять своей воле.

– Вот это да, – воскликнула Зухра, с уважением посматривая на Маринку.

– Вот почему ты так легко расправляешься со всеми хулиганами!

– Да это еще ерунда! – презрительно фыркнула Копыткова. – Когда батя стал стариться, он стал сам от меня получать пизды. Как только домой припрется косенький, я ему: «Почему пьяный, скотина, приперся! Где деньги? Опять пропил? Получай, получай!» Вот так я стала побеждать его. И он стал меня бояться.

– Вот здорово! – воскликнула Зухра.

– А ты че разнылась? Тебя же всего один раз ударили!

– У-у! Больно, – вдруг вспомнила Зухра о своей боли. Весь клубок противоречий всплыл внутри нее. От всех комплексов, навнушенных мамкой ей хотелось повеситься.

– Хватит жалеть себя! – разозлилась Копыткова. – Возьми губу в рот и соси ее, пока опухоль не пройдет.

– А ведь больно же будет! – заканючила Зухра.

– Соси, дура! – жестко приказала Копыткова, – а то так разбарабанит, что потом рот закрыть не сможешь.

– А-а-а! – бессмысленно промычала Зухра. Она взяла губу и стала сосать ее. По ее глупой роже пробежала гримаса самосожаления.

– Ну, ладно. Я пошла, а ты оставайся. Соси до вечера и все пройдет, – поучительно произнесла она и тут же саркастично добавила, – научишься хорошо сосать – великое будущее обретешь!

Зухра открыла рот от недоумения.

– Я пошутила, но все равно учти, – ободрила Маринка.

Зухра пошла по коридору, погруженная в мысли самосожаления. Копыткова смерила Зухру презрительным взглядом и пошла в своем направлении.

Прозвенел звонок. На перемену вывалили ученики. Вдруг, среди разношерстной толпы Зухра увидела пацана, в которого она полгода назад втюрилась. Это был чучик смышленый и проворный, но, в общем, долбоеб порядочный.

– Вадик! Вадик! – стала бредить наяву Зухра. Гормон шибанул ей в голову и она стала идеализировать этого придурка.

Любовь есть не что иное, как связь сексуального гормона с образом того или иного человека. Просто как условный рефлекс.

Вадим ничего не подозревал о страданиях Зухры, о ее чувствах и беззаботно, весело играл со своими сверстниками. А она сама боялась подойти к нему, потому что мать внушила ей, что если тебе кто-то нравится, то ты должна ждать, что он сам к тебе подойдет. А самой первой подходить к кому-то плохо – это унизительно для женщины. Нужно стоять как баран на рынке, и продаваться за три волшебных слова первому, кто их произнесет.

Но Вадим и не собирался подходить к Зухре. Он бегал, дрался, бесился, в общем, жил своей жизнью. Она все страдала и страдала. Оказывается, погоня за счастьем приносила много страданий тупой дуре. Потому что мать сказала ей, что если счастье не удастся, то надо страдать, мучиться, переживать. И вот теперь, глядя на бегающего балбеса, она страдала и переживала. Надо самой подходить, не ждать, что кто-то, что-то.

Однажды одноклассницы Вадима поймали Зухру в школьном туалете.

– Это правда, что ты втюрилась в этого придурка? – язвительно произнесла одна, высокая модная брюнетка.

Не зная, что отвечать, Зухра стояла красная как рак и теребила свой фартук.

– Влюбилась, влюбилась, – прикалывались они.

– Молчание – знак согласия.

Их глаза смотрели насмешливо и нагло.

– А Зухра мучилась, что ее этот придурок не любит.

– Да, ты что? С ума сошла что-ли? Да это ж ведь чмарофос! – гадко хохотала еще одна – огненно-рыжая пампушка.

– А я думала, что он умный, что он принц, – долдонила Зухра.

– Да какой он, в жопу умный, не смеши людей. Да ты его просто не знаешь. А он вчера жидко обосрался на уроке, – хохотали самки.

Но Зухра ни в какую не хотела поверить в то, что они говорят. Этот пидор ей казался сказочным принцем из волшебной сказки, и отказываться от иллюзии она не хотела. Настолько она была загипнотизирована своей матерью.

Вдруг, рядом с Зухрой послышался топот башмаков и улюлюканье:

– Эй, ты! Придурок, пошел нахуй! Куль с говном! – послышался рядом с ней тембристый голос ее «принца». Он гадко хохотал и дубасил огромными кулаками еще одного придурка. Оба были грязные как черти, воняли потом и брызгали слюной.

– Неужели! – мелькнуло в ее голове. Этого не может быть: мой принц Вадим, и матерится! А я же ведь так верила в него, так его обожествляла!

Но он ничего не зная об этом, весело дрался со своим приятелем. Зухра встала как овца с остекленевшими глазами и сама не верила своим глазам. Ее иллюзии рушились.

Пацаны упали на пол и кубарем покатились по полу, приближаясь к Зухре. Вадим подскочил на ноги, размахнулся и нечаянно въехал Зухре по шее. Та встала как вкопанная и раскрыла рот.

– Ну, че тут стоишь, мешаешься?! Дубина стоеросовая! – небрежно произнес он. Принц ее мечты оказался обычным хамом.

– У-у-у! – забесилась, заскулила она.

– Че ноешь?! – сказал второй пацан.

– Это же он тебе не больно заехал. До свадьбы доживет.

Но Зухра как бешеная понеслась по коридору не разбирая дороги, сшибая на ходу всех подряд.

– Во, бешеная! – кричал ей вдогонку Вадим.

Зухра припустила еще сильнее, подогреваемая обидой и самосожалением.

Этого не может быть! Этого не может быть! – набатом звучало в ее голове. – Ведь я так верила в него. А он оказался таким говном. Я ждала, что он будет проявлять ко мне знаки внимания, а он меня ударил. Нет! Это невыносимо!

Впоследствии она поняла, что оказывается, не только этот Вадим, но и все остальные ее так называемые «принцы» не являются совершенством, а всего-навсего просто обычные люди со всеми недостатками и пороками. И никакие они не идеальные. И нечего идеала искать в обычной жизни. Его в ней просто нет! Его надо искать там, где он существует – в воображении.

Дата добавления: 2015-08-05