Практики дзен

Только что закончились «Спокойной ночи, малыши!», и Хиппа, радостная, помчалась на кухню, чтобы чего-нибудь сожрать.

Влетев на кухню, она заорала:

– Ма, хочу хавать, дай чего-нибудь вкусненького.

Но мать молчала, стоя к ней спиной. Хиппа не врубилась, подбежала к ней и стала дергать за подол ее вонючего халата. Через некоторое мгновение Хиппа услышала всхлипывания мамаши. Она развернулась и, уже рыдая, взяла своего выродка в свои противные объятия и ни с того ни с сего начала говорить какие-то непонятные фразы:

– Ну, ничего, у тебя все будет хорошо, ты будешь счастлива, обязательно будешь, главное, никогда не сомневайся в этом.

– Ма, а че ты плачешь? Ты знаешь, мы сегодня в сугробы прыгали с гаражей, а потом бегали в лес смотреть северное сияние. Так здорово было! – с детской непосредственностью стала Хиппа рассказывать о впечатлениях прожитого дня.

Но вместо того, чтобы поддержать разговор и выразить какие-то эмоции восхищения и радости, мать словно не слышала ее. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не могла уже видеть звезды, снег, северное сияние, она уже не радовалась восходу и закату солнца, а просто с тупой миной, как зомби, твердила свое:

– Ты не переживай, это только я несчастная. Хотя нет, я счастлива, очень счастлива, – сквозь рыдания завнушивала сама себя глупая дура. – Ведь у меня есть вы, мои дети, а это самое большое счастье, которое может дать Бог.

Но маленький ребенок никак не мог дорубить, о чем же говорит эта мамка, какое счастье, в чем повезет, о чем переживать. Ведь тогда Хиппа уже была счастлива, и просто радовалась, что идет снег, как он блестит под лучами солнца, и ей было совершенно непонятно, о чем пиздит мать. Но такие сцены продолжались каждый божий день и, будучи ребенком, Хиппа впитывала все это говно как губка, не осознавая того, как же она срет в свое «светлое будущее». Хиппа стала думать: «Скоро я стану взрослой, детство кончится, как у матери с отцом. А что же такое стать взрослым? Они очень сильно отличаются от нас, детей. Вот мать не любит на санках кататься, в снежки играть, а все как-то дома сидит, посуду моет, готовит, а смеется только по праздникам, когда рюмками чокаются. И так ведь все живут. Но как это я вдруг перестану бегать, прыгать, смеяться, валяться в снегу, драться во дворе и буду все время с мрачной пачкой сидеть дома, нет, я так не хочу».

Так рассуждал маленький ребенок, который еще не утратил истинных ценностей жизни, ребенок, который еще не был напичкан всевозможными выдумками о счастье и прочей ересью. Потому отвергал все ложное и наносное, о чем говорили родители, учителя и прочие дураки. Но общество довлело над Хиппой, и она была не в силах противостоять этой трясине, которая буквально душила и угнетала программой БУДЬ КАК ВСЕ.

***

Убегая от пацанов, Хиппа забежала в подъезд своего дома и, как обычно она любила это делать, всем телом обрушилась на дверь. Дверь слегка пошатнулась, но все-таки еще стояла на месте. Через несколько секунд дверь открыл Чича (так прозвали брата Хиппы его любезные дружки).

– Ты че, свинка, давно не получала? – разбесился братец.

– А че-е-е? – ноющим голосом промямлила Хиппа, боясь получить пиздюлей.

– Да ниче, еще раз так сделаешь, будешь вместо груши, коза!

Не придав особого значения словам брата, Хиппа, даже не стряхнув с себя снег и не сняв валенки, шубу и шапку, помчалась врубать телек и завалилась в кресло в ожидании своего любимого фильма про партизанов.

Каждый божий день в садике, а потом и в школе Хиппа слышала от воспитателей и учителей: «Вы, дети, должны расти защитниками своей Родины, взращивая в себе чувство патриотизма – это высший долг человека. Человек звучит гордо! Владимир Ильич – Великий человек, вы должны молиться на него!» Везде висели портреты Ильича. А ещё Хиппа помнит, как в садике воспиталка усаживала детей в круг, брала книжку про Ленина и показывала картинки, где Великий вождь сидит возле зеленой лампы, а вокруг него на коленях куча выродков.

Наслушавшись всей этой херни, Хиппа начинала мечтать: «Вот был бы Ленин сейчас жив, и я бы у него на коленках посидела и послушала его интересные истории… какое счастье…» Уже с детства в мозгах у нее укоренялась мысль, что она должна быть счастливой, но счастливой она будет тогда, когда будет, например, дедушка Ленин рядом или когда она станет такой же ебанутой, как Зоя Космодемьянская или Гуля Королева. Целыми днями Хиппа стала думать о Ленине, о детях-героях. Она никогда не задавала себе вопроса: «А в чем же их героизм, почему я должна быть такой, что мне это даст?» Она не думала, но тупо действовала, как все быдло.

Ведь ей так эмоционально внушали: «За Родину! За Ленина! На смерть!». И она все серьезней и серьезней стала относиться к идее Родины.

Как же так, ведь живу же в этой стране, значит, я должна служить ей. Вот такие ебанутые мысли мельтешили в ее детской, но уже зазомбированной голове. А по телеку продолжал идти фильм про партизанов, где все носились, орали, убивали друг друга, спасали Родину. Орали: «Слава Советскому Союзу! УРА!» Хиппа, не отрывая глаз, зырила все эти маразматично-фанатичные сцены и представляла, что и она, когда вырастет, пойдет в армию, чтобы защищать Родину. Но скоро фильм закончился. Делать было нечего и Хиппа, сняв шубу и шапку, решила переключить программу.

Там шел какой-то старинный фильм, который совсем не привлек ее, но ей было все равно, лишь бы позырить телек. Со скучной миной Хиппа смотрела бессмысленные картинки от нехуй делать. Но тут показали комнату, в которой стоял старинный граммофон. Увидев его, она заорала:

– Мама, мама! Иди сюда!

– Подожди немного! Щас приду, – пидорастическим голосом ответила мамаша.

Но Хиппа ничего не хотела слышать и еще сильней заорала:

– Ма-а-а-а-а! Иди сюда! Иди сюда, – стала она истошно орать, прыгая на кресле.

– Ну, доченька, подожди немножко. У меня каша убежит, – умоляюще стала ныть тупая мать.

– Ну и пусть убежит. Иди сюда! – уже сквозь рев стало орать дебильное дитя. И видя, что мать не идет, встала на кресло ногами и начала долбаться затылком о стену, отталкиваясь задницей. – А-а-а-а!

Мать, услышав, что ее выродок разошелся не на шутку, бросила все и побежала к дуре. Вместо того, чтобы избить ее как следует, чтоб в следующий раз не захотелось больше орать, мать расплылась как говно:

– Ой, моя ласточка, успокойся, мама пришла. Что ты хотела?

– Купи мне вот этот, – стала тыкать Хиппа в телевизор.

– Что это? – изо всех сил старалась понять мать.

– Ну, его уже показали, а ты не пришла. Купи, купи, купи! – еще сильней завопила идиотка.

– Но что? Я не понимаю. Что купить? – стала нервничать мать.

Хиппа вконец разошлась и, упав на пол, стала кататься по полу, истошно вопя: «купи, купи, купи, купи, купи!». Мать, не зная, что делать, стала успокаивать дебильную дочь:

– Я куплю, куплю, доченька, не надо плакать, завтра тебе все куплю, что ты хочешь. Сегодня магазины закрыты, но я тебе мороженку дам. Хочешь?

Услышав слово «мороженка», у дебильной все слезы мигом исчезли и, резко успокоившись, Хиппа пробурчала, надув щеки:

– Хочу, дай.

И мать как угорелая помчалась на кухню. Каша давно уже выбежала на плитку и сгорела. Мать быстро достала мороженое и понесла его выродку. Сука думала, что угождает своему ребенку, добра желает, а на самом деле – калечила, делая из дочери морального урода, не подумав о том, что она сейчас дала ей мороженое за то, что та повалялась на полу, а в жизни-то ей не только не дадут мороженое, но еще и затопчут до смерти. Проявляясь жестко и агрессивно, отучая дочь от капризов и дурных реакций, уже готовила бы ребенка к настоящей, реальной жизни, где нет доброй мамы, которая все дает. И сама бы позанималась собой, не тратя время на выродка. Но нет же! Вместо этого мать побежала по родственникам и стала выспрашивать, кто видел этот фильм. Наконец тетка сказала, что видела, и они вместе стали догадываться, что же это такое могло быть. И, промучившись весь вечер, до матери дошло, что это граммофон. Радостная мать примчалась домой. На диване валялся озверевший от голода отец, делая вид, что читает газету. Увидев радостную морду матери, он еще больше рассвирепел:

– Где тебя носит? Почему жрать не приготовила?

– Ой, папочка, ну, не сердись, – стала лебезить мать и рассказала историю про граммофон.

Выслушав мать, отец взбесился окончательно.

– Дура набитая! Калечишь детей, вот дождешься, они тебе сядут на голову. Сама повезешь, без меня. Где она? – резко спросил отец. Ой, она, наверное, уже спит, – испугалась мать за выродка.

– Я ей щас устрою.

И встав, отец направился в комнату Хиппы. Услышав разговор родаков, Хиппа быстро забралась под кровать.

– Ну-ка, вставай! – заорал отец, откинув одеяло, и увидел, что там никого нет.

– Где она?

– Не знаю, – дрожащим от страха голосом проныла тупая мать.

– Да она под кровать залезла, – злорадно заложил Чича, валяясь на кровати и ковыряя в носу. Мать с упреком посмотрела на распиздяя: мол, мог бы и помолчать.

– А ну, вылазь, – прошипел отец, засунув свои грабли.

Проход под кроватью был узкий и отец не мог туда пролезть. Хиппа, воспользовавшись этим, максимально прижалась к стене.

– Лучше вылазь по-хорошему!

– Не вылезу, – обиженно ответила Хиппа. Отец, еще помучившись, не выдержал:

– Ну-ка, давай, доставай ее, – приказал он Чиче. Тот уверенно, так как он это делал каждый день, подошел к кровати и, резко присев, с размаху занес ногу и попал дуре прямо по животу.

– А-А-А – заныла она от боли.

– Давай вылазь, свинья, – наехал братец.

– Ой, сынок, не надо, – беспокойно ныла мать, заливаясь слезами.

– Да не лезь ты, – оборвал он ее и снова стал выпинывать Хиппу. Пытаясь увернуться от огромной лапищи, Хиппа все-таки вылезла, вся зарёванная от боли. Отец схватил её за волосы и поволок ее в зал.

– Почему мать не слушаешь, а?!

– Это не твое дело! – сквозь слезы орала Хиппа, вырываясь из железных рук отца.

– Я тебе сейчас дам, не мое дело! – бесился отец и стал бить ее по заднице. – Будешь еще?!

– Буду! Буду! Буду! – назло орала идиотина, действуя так, как приучила мать, думая, что отец ее пожалеет. Но отец и не думал с ней сюсюкаться, а бил еще сильнее.

– Дурак, я тебя ненавижу! Я тебя ненавижу! – в истерике орала Хиппа.

– Я тебя умоляю, не надо! Успокойся! Ты же ребенка прибьешь! – бросилась к ногам отца мать и стала реветь навзрыд. Только тогда отец опомнился и, отбросив выродка, сказал свою коронную фразу:

– Помяни мое слово: сядут тебе на шею в старости. Я тебе помогать не буду!

Но мать ничего не хотела слушать. И, схватив свое говно в объятья, стала успокаивать:

– Ну не плачь, папа просто голодный, но он тебя любит.

Вместо того, чтобы действовать как отец, сука-мать создавала оппозицию. И видя, что только мать защищает, жалеет, выполняет все прихоти, Хиппа сильно привязывалась к ней и думала, что мать – это свято, и ее ненависть к отцу росла с каждым днем.

– Почему ты его не бросишь? – заявила Хиппа.

– Ну, как же, а кто нас кормить будет? – удивилась такому выпаду мать.

– Да мы сами проживем, без этого дурака, – обиженно твердила дебильная дочь.

Мать всегда радовалась, когда слышала, что выродки больше любят ее, чем отца, и продолжала упорно калечить детей.

– Твой папа хороший, – убеждала мать.

– Я его ненавижу, ты бросишь его? – настаивала дура.

– Нет, – боясь реакции дуры, ответила мать, внимательно наблюдая за дочерью. Не говоря больше ни слова, Хиппа, обиженная насмерть, побежала к себе в комнату, уже строя планы, как навредить матери. Тут ей пришла бешеная мысль: «Мать все восхищается моими волосами, а вот возьму и обрежу их».

Подождав, когда все уснут, Хиппа на цыпочках прошла в кухню к мусорному ведру. В последний раз посмотрев на свои волосы, свисающие до жопы, идиотка опрокинула голову над ведром и как попало стала резать свои пакли. Когда дело было сделано, она завалилась спать, представляя несчастную морду матери и радуясь, что теперь не придется испытывать жуткий дискомфорт на утреннике в детском саду, когда мать завивала ее волосы и распускала их. Хиппа жутко бесилась и весь утренник стояла в напряжении, думая только о том, когда же все кончится и можно будет собрать волосы и снять платье. «Но теперь она уже никогда их не завьет», – с обидой подумала дебильная и захрапела.

– О Боже! Что ты сделала! – завопила дура-мать, увидев обкромсанную дочь.

– Чтобы тебе было плохо, – пробурчала Хиппа.

– Ой, ну что ты такое говоришь, ведь мама у тебя хорошая, мама тебя любит, – стала зомбировать тупая дура.

– Если бы ты меня любила, то бросила бы папу, – заявил выродок.

– Но я и папу люблю, – заныла мать, расплывшись как говно.

– Ну и люби себе на здоровье, тогда я от тебя уйду, – и Хиппа, соскочив с кровати, понеслась в коридор и стала напяливать одежду. И вместо того, чтобы отпустить ненормальную, сделав вид, что ей все равно – идиотка погуляла бы да вернулась, поняв, что ничего сама сделать не может – мать обосралась в штаны и принялась успокаивать придурошную.

– Ой, лапочка, не надо от мамы уходить, я все сделаю, как ты скажешь. Хорошо, мы прямо сейчас уйдем от папы.

И, собрав вещи, они уехали к бабке. Мать-дура была готова выполнить любую прихоть дебильной дочери. А та уже сильно привыкла, что стоит ей повыебываться и покапризничать, ей тут же все дадут. И думала, что ей в жизни достанется все так же легко. А хуй-то!

* * *

Однажды, придя в садик с опозданием, Хиппа увидела, что все уже завтракают.

– Ты почему опоздала? – набросилась Сова (так прозвали воспиталку с огромными очками и сильно затемненными веками), когда увидела, что мать Хиппы свалила.

– Проспала, – запуганно ответила та.

– Быстро за стол! За то, что опоздала, будешь есть без ложки.

Подобное делали с каждым, кто опаздывал. Хиппа уселась за стол, перед ней поставили манную кашу.

– Ну что уставилась? Быстро ешь, а то голодной останешься.

И Хиппа, засунув рыло в тарелку, стала вылизывать кашу языком, как собака. Дети тихо хихикали, боясь разозлить воспиталку. Хиппа жутко обиделась и стала смотреть, кто больше всех смеется над ней. И, увидев одну бабу по имени Ирка, она решила ей отомстить. В это время все дети доедали свои порции и только Юлька никак не могла доесть. Разбешенная Сова заорала:

– Если ты через пять минут не съешь все, я тебе насильно затолкаю.

В тарелке было еще больше половины. И Юлька со страху стала давиться. Прошло пять минут.

– Ну что, съела? – грозно посмотрев из-под очков, спросила Сова. Дети больше всего боялись этого взгляда.

– Н-н-нет, – заикаясь, ответила Юлька, уже готовая разреветься.

– Я тебя предупреждала, – заявила Сова и подошла к Юльке. Одной рукой схватила ее за нижнюю челюсть и, раскрыв пасть, стала запихивать туда кашу, приговаривая: «Жуй. Жуй. Глотай». Дети запуганно наблюдали за происходящим, боясь, как бы с ними не проделали подобного. Юлька, зареванная, давилась кашей. И от напряжения уже вся покраснела как рак.

– Запивай! – злобно рявкнула Сова и стала заливать чай в рот Юльке. Та, не успевая глотать кашу и чай, давясь, выплевывала все обратно, обрыгивая окружающих.

– Ну-ка, не будь свиньей, – бесилась мымра и засовывала блевотину обратно.

Наконец злосчастный завтрак был закончен, и Хиппа поперлась искать свою обидчицу. Вместо того, чтобы учить ребенка культивировать несерьезное отношение к себе, смеяться над собой, мать научила ее обижаться, причем долго и упорно, быть злопамятной и мстить, пытаясь доказать, что она полная и бесповоротная дура.

Ирка, как она обычно любила делать, схватилась за ручки двери и стала мотать ее из стороны в сторону. Хиппа, как бы невзначай, подошла с той стороны, где дверь захлопывалась, и, схватившись за ручку, притянула дверь к себе, сильно прижав пальцы Ирки. Та истошно заорала от боли и заревела, тряся рукой. Хиппа, отпустив дверь, с ненавистью налетела на обидчицу. Вечером, когда за всеми стали приходить родаки, Ирка нажаловалась своей матери на Хиппу. Та, обидевшись за дочь, неожиданно подошла к Хиппе сзади и, схватив ее за уши, стала теребить их:

– Как ты смеешь обижать мою Ирочку, противная девчонка! Не смей к ней больше подходить!

Тут приперлась мать Хиппы, и, увидев происходящее, завопила:

– Что вы делаете! Немедленно отпустите ее!

– Да вы посмотрите, что ваш гаденыш сделал с моей Ирочкой! – орала жирная корова, наглаживая пальцы дурной дочери.

– Ну и правильно сделала! Наверняка был повод! – заявила мать. – Да вы вообще не умеете воспитывать детей.

– Это я-то не умею! Это вы не умеете! Моя Ирочка такая нежная, хрупкая, а ваша неотесанная, бесстыжая!

– Да ваша Ирочка – кукла зареванная!

Так две курицы полчаса орали, расхваливая свое говно, пока их не успокоили.

В детстве мать всегда расхваливала Хиппу во всех спорах и всегда уверяла в том, что она права, что она самая лучшая, особенная. Но мать не предупредила, что в жизни ей самой придется отстаивать себя и не надеяться на помощь доброй мамы. И когда уже через несколько лет Хиппе давали понять, что ты чмо особенное, она негодовала: как же так, почему все не так, как говорила мать. Такая двойственность стала создавать иллюзорную неразрешимую проблему, от которой стало очень хуево, и за все спасибо маме! Ебать ее коромыслом.

Придя домой, Хиппа обнаружила, что кроме Чичи никого нет.

– Свинка, иди сюда, – заорал братец.

– Че-е-е-е, – промямлила Хиппа, боясь, что опять будет пиздить.

– Я тут игру классную придумал. В раба. Будешь играть?

– Буду, – радостно заорала Хиппа, даже не зная, что это за игра.

– Короче, ты будешь играть раба, а я господина. И все, что мне нужно, ты будешь делать. Ну, например, мне надо, чтоб ты вымыла посуду. Я делаю три хлопка и кричу: «Раб!», ты ко мне прибегаешь, складываешь руки на груди и, опустив голову, говоришь: «Слушаюсь, мой Господин!». Поняла?

– О-о-о-о, ничего себе, какой ты хитрый. Мама тебе сказала посуду мыть, потому что я еще маленькая, – заныла избалованная свинья.

– Да подожди ты, – стал уговаривать Чича, зная, на чем ее подловить. – Я же тебе буду платить за каждую работу. – И он показал бумажную денежку, которую сам нарисовал и разукрасил яркими фломастерами, зная, что Хиппа любит всякие цветные штучки.

– О, здорово, ну я же на них ничего не куплю, они же игрушечные, – догадалась Хиппа, надув щеки.

– Да дура ты, на эти деньги ты можешь покупать мои вещи, которые тебе понравятся.

Когда Чичи не было дома, Хиппа любила рассматривать всякий хлам в его ящиках: кульки, цепочки, ножички перочинные, марки, солдатики, набор металлических гирек. И при мысли, что какая-то из вещей сможет быть ее, она охотно согласилась на игру.

– Только клянись, что маме ничего не скажешь, а то ничего не получишь.

– Клянусь, – с легкостью ответила Хиппа.

– Не так клянись, жопой клянись! – заявил брат.

– Как это? – недоумевала та.

– Сними штаны и скажи, что клянешься, а если проговоришься, то я тебе по заднице настучу сто раз.

Хиппа так и сделала.

– Раб, ко мне, – начал игру Чича.

– Слушаюсь, мой Господин, – пропищала свинка.

– Смотри в пол, че вылупилась, – сделал он замечание. – Посуду мыть.

– Слушаюсь и повинуюсь, – проговорила Хиппа и помчалась на кухню, уже представляя, как похвастается подругам новой цепочкой брата. Так уже с детства Хиппа воображала результат, не думая, как этого достигнуть, не училась быть в процессе действия, а бессмысленно мечтала.

После посуды «Господин» приказал мыть полы, вытирать пыль, стирать белье.

– Быстрей, быстрей, а то зарплату урежу, – запугивал Чича.

И страх, что может не хватить на цепочку, подгонял Хиппу делать все быстрей. И так к приходу матери вся квартира была убрана.

– Ой, сынок, что это с тобой случилось, как хорошо все убрал, – удивилась тупая мамаша.

– Да, – нагло заявил тот, и глазом не моргнув.

Так продолжалось каждый день. Чича скидывал все обязанности на Хиппу, выплачивая зарплату.

– Ну, давай вещи, – заныла Хиппа.

– Вот, выбирай, – выставил он предметы на стол.

– Я хочу вот это купить, – указала Хиппа на цепочку.

– О, это дорого стоит, у тебя не хватит.

– Ну, сколько, скажи, – чуть ли не ревя, пропищала она.

– Ну, это тебе еще неделю посуду мыть, – нагло заявил козел. Так он делал всегда, когда было жалко отдавать какую-нибудь вещь.

В детстве было все просто и легко, каждый день казался радостнее и необычнее другого, никаких проблем, беззаботное и счастливое состояние. Но маразм крепчал с каждым днем и впереди ждала школа с ее затраханными учителями.

Дата добавления: 2015-08-05