Рок клуб

Многие приходили сюда, просто чтобы побалдеть, покрасоваться «в прикиде». Это было вечером, а наутро они надевали цивильную форму и шли в свои колледжи, техникумы и школы. И так они вели двойную жизнь, стараясь угодить и «вашим и нашим». Некоторые же, наоборот, тусовались круглосуточно, разыгрывая из себя крутых неформалов, а затем возвращались к своим мамам и папам, заводили себе семейки, плодили детишек и становились обычными серыми тупыми мышами. И лишь редкие самородки – буквально считанные единицы, могли всю жизнь оставаться панками при любых обстоятельствах и были ими всю жизнь. То были люди, которые уже отличались от обычной аморфной человеко-массы: люди, которые поняли простое. Которые не хотели и не могли быть как все. Когда спустя год, я рассказала Состису о своем опыте тусовки, то он просто подпрыгнул от радости: «Да это же настоящие начинающие йоги!» – «А почему?» – спросила я. – «Потому, что они сами отреклись от мирского, – ответил он. – Если бы они еще и посвятили все свои усилия не политической борьбе, а работе над собой, тогда они уже могли бы достичь освобождения!»

* * *

После концерта мы завалили в шикарные апартаменты одного сынка богатого партийца. Это был поклонник «Инструкции» по кличке Фуфлогон. Все музыканты, за исключением Гоги, который избегал шумных тусовок и лишь самоотверженно отдавался репетициям и концертам, пошли посмотреть, как живут те, против которых они так яростно выступали. «Ну что, Фуфлуша, неплохо ты устроился», – глумливо восклицали они по очереди, разглядывая неестественно огромные комнаты с дорогой обстановкой. «Да это все пращуры мои, – нервно отвечал тот, стряхивая пепел от сигареты прямо на стол. – А вообще-то меня все это заебало: кроме их барахла у них за душой ничего нет! Как будто не люди, а роботы какие-то». Неожиданно в дверь затрезвонили. «А это еще кого притащило?» – недовольно протянул Фуфлогон. Посмотрев в домофон, он увидел двух телок из рок-клуба. Весело потирая руки, он подскочил к двери и впустил их. «Панки, хой! – поднял он в знак приветствия средний палец. – Привет жабам!» Те весело заржали и, не снимая обуви, зашли в квартиру. У одной на голове был выбрит гребень. Обссученные волосы, стоящие торчком, создавали резкий контраст с только что отросшими своими черными. На плече у нее сидела белая крыса. Другая была с неряшливыми засаленными волосами до плеч. На джинсовой куртке на спине у нее красовался большой лохматый паук, а из-под нее торчала вытянутая длинная кофта болотного цвета. Вид обеих был одинаково шокирующ и мерзок.

– А привет, герлы! – развязно закричали панки, лапая их за задницы и мацая за грудь. — Ну что! Фак-сейшн будем устраивать?

– Какой вопрос! – развязно отвечали те. – Конечно, елы-палы! А бухло есть?

– Хоть запейся, хоть залейся! – отвечал изрядно выпивший панк по кличке Упырь.

Герлы прошли вместе с ним на кухню, где восседала вся честная компания, уже изрядно подогретая. Кухня представляла собой огромный зал, в середине которого стоял стол с резными ножками. Вокруг него можно было кататься на велосипеде. Финский гарнитур не мог заполнить собой все пространство кухни. Над столом низко свисал огромный абажур. – А вот и они! – радостно повскакивали со своих мест пьяные ублюдки. «Привет, герлы! – заорал панк по кликухе Самогон. – Ну что, работать на благо рок-клуба пришли! Валяйте!» Фуфлогон схватил одну за подметки и потащил к столу. Датая компания радостно глазела на все это светопреставление. Он водрузил, недолго думая, герлу на стол, налил стакан водки и дал ей выпить. Та залпом опустошила его, закусила огурцом и начала выплясывать вульгарный танец, делая непристойные движения и постоянно лазия себе руками в штаны. Публика ликовала и улюлюкала. Грязные лапы со всех сторон начали тянуться к ней. Той это очень нравилось. Хмель долбанул ей в голову, и она начала на ходу стягивать с себя одежду. Сняв куртку, она стала весело размахивать ею в воздухе и зафинтилила ее на плафон. Затем последовала тельняшка. Под ней ничего не оказалось и дурища стала трясти бессмысленными обвисшими титьками. «Давай-давай! – орали панки. – Мочи!» Жабища стала стягивать с себя обрешканные, полуразлезшиеся джинсы. Под ними оказались позорные белые трусы с дырками. Публика стала жадно облизываться. Почти уже раздевшись до конца, идиотка спьяну наступила в вазу с салатом, поскользнулась и со всего маху шмякнулась на стол, сбивая на ходу все блюда, стаканы и ложки. Панковье взвыло от восторга. «С мягкой посадкой!» – воскликнул Фуфлогон и начал стягивать с нее трусы. Она не сопротивлялась и весело хохотала. Тот расстегнул ширинку, вытащил свой короткий, толстый хер, который уже стал торчком и засандалил ей его «по самые кукры». Панки улюлюкали, глумились, орали «Долой стыд!», «Да здравствует Октябрьская революция!», «Лукич, мы с тобой!», забрасывали ебущихся кожурой от апельсинов и бананов, бычками, картофельными очистками и прочим мусором. Тем, казалось, это было до фени. Под конец разбесившиеся панки соорудили из длинных макарон «прическу» Фуфлогону. В этот момент тот глупо взвизгнул, замер на мгновение и тут же обмяк, навалившись своей тушей на пьяную жабу. Та лежала на спине с открытым ртом и плохо соображала, что же с ней происходит.

Наебавшись, Фуфлогон слез с жабы и застегнул ширинку. «Прошу к столу!» – сделал он развязное движение, приглашая остальных панков. Не долго думая, к ней подвалил маленький и коренастый панк по имени Клоп. Тот тоже расстегнул ширинку и достал из штанов защитного цвета свой тонкий стручок и воткнул в разъебаную клоаку жабы. Но после толстого хуя Фуфлогона, его пипетка болталась там, как язык в колокольчике, и тот никак не мог кончить. «А, чертова кукла!» – заорал Клоп и вскочив на стол, на котором развалилась голая жаба с раскрылещенной пиздой, сел ей прямо на лицо своей грязной жопой и засандалил ей хуй прямо в рот. «Соси! КГБ-шная сука!» – орал Клоп, на пьяную дуру. «Я не сука!» – пыталась возразить ему она. «Тогда тем более соси!» – еще яростнее заорал Клоп. Жаба покорно повиновалась и начала рассасывать вялый хуй, постоянно причмокивая и сопя. Пантомима длилась недолго. Панки злорадно хохотали и бросали пламенные реплики типа: «За Родину! За Сталина!» или «Коммунисты не сдаются!» Веселье закончилось тем, что когда Клоп замер, начал стонать и конвульсивно трястись, панковье резко раздвинуло крышки в разные стороны и говноеды полетели на пол под дружный смех. Выкрики «Панки, хой!» оглушили всех вокруг и даже самих кричащих. Клоп и жаба не обиделись на эту выходку, а освободившееся место занял следующий долговязый ублюдок по кликухе Корчагин. Рок-сейшн был в полном разгаре. Двигаясь часто, как отбойный молоток, он «отвалился» очень быстро. Жаба довольно похрюкивала от удовольствия. «У тебя еще не задымилась?» – спросил ее Клоп. Та и в ус не дула. Так все это продолжалось до тех пор, пока все ублюдки не переебли честную безотказную жабу. «А вот тебе и презент», – радостно заорал Фуфлогон и громко пернул своей сракой прямо в лицо своей «подруге». Все гадко заржали. Я с ужасом смотрела за всем происходящим, забившись в угол кухни. Во мне срабатывали мамкины установки. «Да все это нормально!» – хлопнул меня по заднице малолетний пункер. «Ты только врубись, что ебля может быть самой разной. И вот такой, как у нас, понимаешь ли, это все хорошо!» – Пункер игриво улыбался мне.

«Тебе что, ромашку разве не делали на трассе?» – радостно спросил он. «Чего?!» – недоуменно спросила я. – «Ну, по кругу не пускали? Хором не ебли?» – «Нет, что ты, что ты!» – в ужасе замахала я руками. «Ну, ты многое потеряла! Лишать себя такого!» Тут он схватил меня за руку и сказал: «А хочешь, прямо сейчас попробуешь?» – «Не-е-ет!» – завизжала я, вырываясь от него. – «Ну и урла! – воскликнул он. – Объяснял-объяснял тебе, а ты так ничего и не поняла! Ну и хуй с тобой.» С этими словами он направился к другой панкушке, которая своим вызывающим видом притягивала к себе нездоровое внимание.

«Братва! Айда звонить Егору!» – крикнул один из панков. Все дружно встали со своих мест и пошли в комнату с телефоном. Кухня, оставленная панками, напоминала поле боя, усеянное костями.

Все дружно двинули в соседнюю комнату, где находился огромный старинный шкаф, неестественных размеров кровать, на которой могло бы улечься сразу десять человек, миниатюрная этажерка и стеаринное зеркало с позолотой. Телефон висел на стене. Панки засели в этой комнате, сняли телефон со стены, быстрехонько набрали номер Егора и развалились на диване. Летов взял трубку почти сразу. «Хелло! Это Егор?» – злорадно спросил Клоп, размахивая в воздухе концом не застегнутого ремня. – «Да это я!» – послышался в трубке баритонистый голос. – «Панки, хой!» – заорал Клоп в трубку. – «Хой! Хо!» – скороговоркой ответил Егор. – «А знаешь, чем мы тут занимаемся?» – с ехидцей сказал Кровосос. – «Ну, наверное, дрочите!» – «Правильно! Но не только это». – «А что еще?» – «Мы тут все хором ебем твою Рыбу». Ответа не последовало. – «Она передает тебе привет!» – сказал Клоп и сунул трубку в нос Фуфлогону. Тот начал прикалываться и возбужденно задышал, имитируя еблю. Вместо ответа в трубке раздались гудки: Егор на поверку оказался чадосом.

Он реагировал как инфантильный ребенок пяти лет отроду. Не мог относиться ко всем вещам спокойно и ровно, вкладывал во все несуществующий смысл. Более того, когда я встретилась с ним через полгода, он не стал со мной даже разговаривать: настолько он был обижен. Как, оказывается, сильно подействовал на него этот образ. А ведь реально ничего не произошло, но он реагировал тупо, как запрограммированный зомби. За имиджем крутого прародителя сибирского панк-рока скрывалась детская инфантильная сущность. На память тут же пришло одно из выступлений Летова в N-ске. Егор повздорил со звукорежиссером во время репетиции перед концертом. Он требовал, чтобы тот сделал звук на сцене по своему усмотрению. Звукорежиссер считал себя очень опытным в этом плане и сделал по-своему. Возникла перепалка, не увенчавшаяся ничем. Но в результате этого звукорежиссер затаил на Летова злобу. И когда начался концерт, прямо во время кульминации резко отключился микрофон, и Летов, подобно рыбе, беззвучно открывающей рот, заметался по сцене. «Дайте звук! Дайте звук в зале!» – голосил он изо всех сил. Но разозленный пакостник даже и в ус не дул. Он только радостно восседал за своим пультом и смотрел, как мучается его жертва. Егор согнулся в три погибели прямо посреди сцены и дудонил в микрофон: «Дайте мне звук! Звук в зал!» Кто-то из зала начал утешать его: «Да ты не расстраивайся, Егорушка! Все будет хорошо!» Металлисты, наоборот, засвистели, заулюлюкали, заорали: «Давай проваливай, поганый пункер». (Концерт был смешанный – всех направлений рока.)

В Летова полетели банки из-под пива и бычки. В общем, неизвестно, чем кончилась бы истерика Егора, если бы на сцену не вышла Янка с гитарой и не спасла все положение. Спев несколько песен без микрофона и ансамбля, она очень сильно эмоционально завела толпу. Панковье кричало: «Молодец Янка! Янка, хой!» А Егор в это время ходил за кулисами и от зависти кусал себе локти, бесясь и на режиссера и на Янку одновременно. В этот момент с отчетливой ясностью было видно, насколько Янка взрослее, целостнее и сильнее его. Насколько он психован, глуп и инфантилен по сравнению с ней. Не раз бывало так, что во время потасовки с гопниками Янка своей могучей грудью защищала Егора и шла первой в атаку, как боевой слон. Получая по морде от озверелой гопоты, она прятала за своей спиной пункера в Ленноновских очках по кликухе «Дохлый». Он с честью оправдывал это прозвище. Когда страсти утихали, она говорила, рассматривая свои синяки: «Вот как я с ними подрался! Они мне пизды дали, но и я им пизды дал!» Все весело смеялись над ее обаятельными выходками, хлопали по плечу и говорили: «Молодец, Янка! Свой парень!»

* * *

Утренний рассвет осветил шикарные апартаменты партийного работника, где проходил панковский фак-сейшн. Дом, казалось, был перевернут вверх дном. Пустые бутыльки из-под одеколонов, аэрозоли, пивные банки и бычки причудливым орнаментом усеяли шикарные ковры на полу и паркет. Повсюду на диванах, креслах, столах и прямо на полу в самых неестественных позах валялись панки. Солнечные лучи не только осветили всю эту гадкую картину, они еще и привели с собой, о Боже! – хозяина сего жилища, – «партайгеноссе» из обкома.

В дверном замке щелкнул ключ, и через мгновение в прихожей появилась коренастая фигура, одетая в добротный плащ, начищенные штиблеты и дорогую шляпу. «Боже! Что здесь происходит?!» – заорал переполошенный папаша. Ответа не последовало. Фак-сейшн спал мертвецким сном. Увидев все, партиец начал тормошить своего в усмерть упитого сынка. Тот, еле продрав глаза, глянул на своего папашу и промямлил: «А! Это ты. Привет, батя!» И тут же завалился опять дрыхнуть. «Кого ты сюда приволок?! Откуда все эти ублюдки?» – недоуменно размахивая холеными руками, вопрошал папаша. Ответом ему был только раскатистый храп мертвецки пьяного выродка. «Вставай немедленно, кому говорю!» – забесился старый партайгеноссе. Нервно тряся сынка за ворот матросской тельняшки. «А чяво я вставать-то буду? Че пристал!» – разбесился проснувшийся пункер. – «Отвянь от меня!» и резким движением вырвался из лап папаши. «Да ты посмотри, во что превратилась квартира!» – «А нам похуй!» – невозмутимо воскликнул сыночек. – «Как тебе не стыдно!» – зашелся праведным гневом папаша. – «Долой стыд!» – парировал выродок. – Это ведь был девиз коммунистов на заре социализма!» – «Да что ты мелешь!» – «А то, что знаю, в уставе говорилось, что каждая комсомолка должна «давать» любимому комсомольцу по первому требованию. Все жены общие». – «Фу, пакость, – брезгливо сморщился папаша». – «И вовсе не пакость, а даже круче у них было: комсомольцы радостно совокуплялись на площадях, как собаки, и транспаранты такие несли на митингах: «Долой стыд» – «Это все происки буржуазной пропаганды, – разъярялся старый партиец. – А это кто такие тут валяются?» – подошел он к мертвецки пьяным дружкам своего сынка и начал требушить одного за ворот кителя.

«А ну, без рук!» — промычал спросонья бритоголовый панк со знаком анархии на макушке из коротко отросших волос. «Ах ты, свинья такая! – заорал папаша. – Залезла за стол да еще и ноги на стол!» – «А ноги ты, папуля, сам протянешь, если не оставишь нас в покое!» – подошел к нему сынок, приставив к горлу складной нож. «Ах ты выродок! Несчастный пакостник. Я тебя породил, а ты мне вот что устроил!» – «А я и не просил меня рожать!» – парировал «сынок». – «То есть, как не рожать! Подумай сам! Ведь если бы тебя не породили на свет, то тебя бы и не было на Земле!» – «Вот и хорошо!» – безапелляционно парировал «выродок». – «А что в этом хорошего!» – не унимался отец. – «А что плохого! Ведь если бы я не родился, то сейчас бы и не мучился, и вообще бы никогда мне мучиться не пришлось!» – «Да это же кощунство!» – схватился папаша за голову руками. – А что бы по этому поводу сказала твоя мать?» – «Мать! Мать?! А мне на мать мою насрать. Нечего меня было рожать. Меня от нее тянет блевать! Будь проклята вонючая мать!»

Выплясывая, «сынок» размахивал руками перед лицом своего папаши. «Не рожай меня мать, не дай мне страдать...»

Партиец еще больше удивился такой выходке и, не выдержав, бросился со всех ног к телефону, едва не опрокинув по пути этажерку с книгами. «Все! С меня хватит! Я вызываю милицию!» – бросил он, вытирая пот со лба рукавом пиджака. Лысина его покраснела, руки тряслись, пальцы не слушались и никак не набирали номер.

– Ах ты, старый стукач! – подоспел предусмотрительный сынок и резким движением перерезал телефонный кабель. Шнур уныло повис в руках у озадаченного папаши. С минуту он стоял, беззвучно открыв рот и переводя взгляд то на своего сынка, то на трубку, а затем завыл как вепрь и бросился к выходу.

– Атас, братва! Папик легавых вызывать побежал! – заорал на всю квартиру сынок, распихивая ногами вповалку спящих пункеров. Долго никого уговаривать не пришлось. Хорошо всем знакомое слово «легавые» произвело на всех магическое действие. И уже через минуту квартира была пуста. Последний панченок предусмотрительно пробежался по комнатам и собрал остатки выпивки, также все освежители, одеколоны и даже гуталин. Стаскав все в мусорный мешок, он опрометью кинулся к выходу, громко хлопнув напоследок дверью.

Дата добавления: 2015-08-05