Вот тайный смысл, тебе его дарю 1 страница

И посвящаю в блуд нерукотворный.

Мне дрожь свою унять невмоготу,

И льется с губ призывный мат отборный.

Ах, сука, мать ети – и все такое,

Люблю с тобой я действо непристойное.

Закончив читать свой стих, я победоносно посмотрела на Лилит. В ее взгляде я прочитала восхищение и закомплексованность одновременно.

– Ну, как? Нравится?! – радостно воскликнула.

–Еще как! – ответила она.

Лилит с блеском в глазах слушала стих, как вдруг в соседней комнате раздался громкий звук. Лилит вздрогнула. Но как выяснилось позже, это был не погром, а всего лишь бабкин пердеж. Лилит ворвалась в комнату бабки.

– Фу! Старая вонючка! – заорала она на нее и больно ударила ее между лопаток. Бабка заохала, завозилась, а затем тут же заснула.

Вернувшись в большую комнату, мы продолжили чтение. Сексуально облизнувшись, я стала читать:

А твой сосок был у меня во рту.

И он дрожал, искрился, извивался,

Я нападала, ты не отстранялась,

Призывно обнажая срамоту.

Ты говорила, что тебе все это в кайф,

Глаза блестели искрами бесстрашья.

Мужчины – тлен пред этой нашей ласкою.

И думалось: придешь ты завтра.

Ты обманула. И с легкостью путаны

Другим теперь бросаешь поцелуи.

Мне наплевать, раз так –

Я не желанна – давай за деньги,

Черт с тобой, сторгуемся.

Ну, почему, зачем же ты сбежала,

Ведь видит Бог, себя ты обокрала.

Я победно посмотрела на Лилит. Глаза ее выражали вполне определенное состояние. Вся ее поза, улыбка, мимика говорили об одном желании. Но я не спешила. Я стала читать дальше:

Вот ночь пришла и тишина,

Да кошка завизжала дико:

Ей хочется кота, а мне тебя –

Как будто это я зашлась вся в крике.

Да, это я, скребя ковер когтями,

И вою, и трясусь

В последнем зове страсти.

Кровь на губах смывается слезами.

О, если б ты была в моей здесь власти!

Вот зеркало, и сквозь туман глядя,

Тебя не видеть, как лишиться воздуха

Мне больше жить по-прежнему нельзя.

И черные круги мерцают омутом.

Замолкли кошки,

Сердце сталось в мареве,

Мне даже телефона не оставили.

Лилит совсем забыла, где мы находимся, что происходит вокруг, как будто бы находясь в подвешенном состоянии.

Я продолжала:

Тебя совсем я больше не люблю,

И никогда тебе не позвоню.

И бархатный изгиб твоей спины,

И дивность губ твоих

Мне больше не нужны.

Тебя забыла раз и навсегда,

Но брата телефон есть у меня.

Он юн, наивен, глуп, он не поймет,

Какая цель ведет меня вперед.

Еще секунда, номер набрала.

Дрожит язык, кружится голова.

«Что я спрошу? Конечно, о здоровье.

Сестра больна, лежит уже 5 дней

Не может выйти, позвоните ей».

Она радостно рассмеялась и захлопала в ладоши, как ребенок. Но тут же остановилась и продолжила слушать:

Убить успеется, за окнами рассвет.

Она жива, ей надо пить и есть.

И я бегу с корзиной за покупками,

Чтоб ублажить и тело ей, и душу.

Купила в дальнем магазине:

Кило сосисок, апельсины,

Две пачки с чаем, водки с перцем.

И дальше в путь под стуки сердца.

Вот дверь, звонок, ты отворяешь,

Халат на плечиках твоих.

Смотрю сквозь дым и забываю,

О чем вчера писала стих.

Жизнь на Земле банальна и мгновенна,

С тобой лишь встреча здесь первостепенна.

За стеной раздавались звуки шагов Суки и редкие, но сильные удары в стену, а также угрожающие реплики Суки по отношению к бабке. Та отвечала ему умоляющим голоском. Селена и Лилит были увлечены процессом чтения, и опять звучал стих:

Ни хрипа в трубке – это голос низкий

Как у извозчика, прокуренный до дна,

Мне стоило услышать…

И я сомлела, словно от вина.

Так ты болеешь или испугалась?

Скажи мне правду, как пред алтарем.

И ты мне смачно все живописала:

Что гноем харкаешь, и лоб горит огнем.

Ты не придешь, твой анализ

На той неделе будет лишь готов,

Да, дифтерия, страх, исход летальный

Без лишних тягот и никчемных слов.

О счастье: Боги зов мой услыхали,

Она не разлюбила, умирает.

Лилит отпрянула со страхом и отвращением. Но сразу же спохватилась от мысли, что ведь ничего страшного не произошло: всего лишь навсего стих. И тут же расслабилась, мило улыбнувшись.

– А что дальше? – с детской непосредственностью спросила она.

Я радостно продолжала:

Ну почему всего лишь дифтерия,

А не чума, холера или спид?

Тогда б друзья, любовники, родные –

Все б от тебя трехкратно отреклись.

И только я спокойно, тихо, смело

Тебя бы подошла поцеловать,

И вместе б наши души отлетели,

Чтоб в мире ином благо испытать.

Но ты черна, гореть в аду,

Наверно, будешь за грехи свои ты.

Я ж мать семейства, в рай я попаду.

И мы не встретимся, разлучат Херувимы.

Один есть выход – грех я совершу.

У трупа холодного сама себя убью.

На этот раз Лилит уже не испугалась, а злобно расхохоталась. В ее глазах сверкнул дьявольский огонек. Она вызывающе посмотрела на меня. Я делала вид, будто бы сначала не замечала этого, но затем как бы невзначай стала бросать беглые взгляды на Лилит. Она неотрывно смотрела на меня. Ноздри ее раздувались, глаза блестели, рот был полуоткрыт в вызывающей улыбке. Весь облик ее преобразился. В этот миг она мне напоминала таинственную и свирепую амазонку: воинственную и притягательную. Я подняла голову и обомлела от ее внешнего вида. Наши взгляды встретились. И в этот момент мы поняли, что обе хотим одного и того же.

Наши взгляды неотрывно смотрели друг на друга, наши руки потянулись друг к другу и сплелись в пламенном объятии. Наши губы приблизились друг к другу. Еще мгновение и уже не будет такой силы, которая могла бы нас разлучить!.. Как вдруг в дверь начали тарабанить. Лилит замерла и побелела, как саван.

– Что с тобой? – громко вскрикнула я и принялась трясти ее.

– Тс-с-с! – поднесла она палец к губам, – это еврейские погромы!

– И что нам теперь делать? – мало понимая что-либо, спросила я.

– Давай, ты пойдешь к двери и детским голосом будешь спрашивать: «Кто там?», – заговорщически шепнула она, – а потом, когда спросят: «Нет ли здесь евреев?», – ты скажешь, что мама с папой сняли тут квартиру.

– Хорошо, – детским голоском пролепетала я и отправилась к входной двери.

Тем временем удары в дверь усиливались и учащались. А затем они переросли в мощные увесистые пинки. Мне стало страшно, что слабенького совковского изготовления дверь не выдержит такой мощи и развалится по частям, и я самоотверженно бросилась выручать свою подругу от страшной расправы.

– А кто там? – детским голоском пролепетала я.

– А это я, – послышался знакомый голос, – гений всех времен и народов. Великий раджа-йог Удмуртии! А ну-ка открывай!

Узнав нашего Учителя, мы радостно бросились открывать дверь.

– А вот он я! – радостно сказал Состис.

Мы весело бросились к нему на шею, визжа и хохоча при этом. В этот раз мы уже не устраивали свалку. Состис нежно обнял нас обеих.

– А разве нет погромов? – тут же испуганно спросила Лилит.

– Каких погромов? – весело переспросил Мудрец, хлопая ее по попке.

– Еврейских, – нервно твердила она.

– Я не видел никаких погромов, все тихо, мирно, – также беззаботно отвечал Мудрец. Лилит немного расслабилась и пригласила Учителя войти и успешно закрыла за ним дверь. Но уже через секунду наш восторг сменился неудобством. Мы встали, робко глядя на Мудреца, не зная, как объяснить ему причину нашей встречи здесь. Учитель нисколько не смутился и сказал:

– Что, лесбиянничаете? Ну что ж, это полезно.

– Да нет, Селена тут ко мне за книжкой приходила, – попыталась было оправдаться Лилит.

Состис весело ухмыльнулся ее словам:

– В том, что вы хотели заняться лесбиянством – нет ничего особенного. Это не страшно. Страшнее то, что вы хотели мне соврать.

Лилит закусила губу от неудобства.

– Конечно, мать вас учила, что врать не хорошо! – бойко продолжил Учитель, – но и это тоже – хуйня!

– А как надо поступать? – с любопытством спросила я.

– А нужно скрывать всю правду от малознакомых, а также от всех мышей на улице. Вот, например, вы ходите дома разнаряженные, накрашенные и все такое прочее. Это полезно для того, чтобы всегда быть в хорошей форме, подтянутыми, – продолжал Мудрец свои поучения.

– Но если вы в таком виде выйдете на улицу, мыши вас не поймут. Они будут над вами смеяться, показывать пальцем, домогаться, лезть. Поэтому на улицу вы должны одеваться во все серое, бессмысленное, чтоб из толпы не выделяться.

– Ах, вон оно что! – дошло до меня. – То-то на меня все бабки во дворе таращатся!

– Вот так! Так что вы должны быть очень осторожными, как в одежде, так и в поведении, в словах, – наставлял Мудрец. – Не думать, что вам все можно. Ведь мир очень опасен. Не выдуманных погромов надо бояться, а реальных мышей, которые каждую секунду находятся вокруг вас.

–Так это что, нужно постоянно себя контролировать?! – недоуменно воскликнула Лилит.

– Конечно! – ответил Мудрец. – А чем вам еще заниматься! И это только начало!

– Начало? А что же будет дальше? – удивленно спросила Лилит.

– А дальше вы должны научиться контролировать каждое свое состояние, каждую свою мысль, каждый свой импульс. И тогда вы сможете добиться успеха в жизни.

– А это как? – удивилась я.

– Нужно научиться видеть, к чему могут привести те или иные состояния, мысли и поступки. Тогда у вас в жизни не будет проблем.

– А как этому научиться? – радостно спросила я.

– А вот как раз этому-то мы с вами будем учиться! – эхом отозвался Учитель. – Хотите этому научиться?

– Хотим! Хотим! – завизжали мы и весело захлопали в ладоши.

– Ну, тогда мы вас проверим! – лукаво подмигнул Состис и направился в комнату бабки, – А тут что происходит?

Он открыл дверь и невольно отпрянул от густого, настоявшегося запаха старушечьей мочи и говна. Старуха, оказывается, навалила кучу прямо посреди комнаты. Сидя подле нее, она залазила в говно пальцем, а затем засовывала его в рот. От этой сцены нас чуть не стошнило и не вырвало.

– Ой, что ты делаешь, старая мерзопакостница?! – разъярилась Лилит и с тумаками обрушилась на бабку.

– Ой!-ей-ей-ей! – завопила старая вобла.

Лилит схватила ее за космы и носом стала тыкать в говно.

– Что это такое? Что это, тебя спрашиваю! – кричала она на свою мамашу.

– Безвкусная кашица, безвкусная кашица, – твердила маразматичка.

Вконец потеряв терпение, Лилит со всей мочи навесила бабке такого тумака, что та не удержалась и шмякнулась вперед. По пути пытаясь затормозить, бабка въехала руками в говно.

– Фу! Вонючка! – закричала на нее Лилит и захлопнула дверь бабкиной комнаты.

Та так и осталась сидеть перепачканная в говне. Впрочем, это ей было все равно. Вот как доживал свои годы интеллигентный образованный человек, инженер авиации…

Мы направились в большую комнату.

– Ну, а тут что такое? – весело усмехаясь, Учитель подошел к шкафу с книгами.

– Это моя библиотека, – гордо подняла голову Лилит.

– А ну-ка, давай позырим, – подражая пьяному хулигану, сказал Учитель и подмигнул мне.

Мы весело открыли створки шкафа и начали изучать так называемых «классиков». Первый попавшийся был Пушкин. Мы стали перелистывать томик его стихов и там обнаружили, что почти на каждой странице было стихотворение, посвященное новому имени.

– Ебкарный бабай! – воскликнул Состис. – Да какая же это к чертям любовь, если она каждый день возникает к новому человеку?!

– Но это великий поэт! – вступилась за Пушкина Жидовка.

– А я вот слышала, что это был великий бабник! – парировала я, видя, как Лилит идет своим упрямством против Учителя. – У него каждый день была новая любовь: сегодня одна, завтра другая, послезавтра третья. И всех он трахал и забывал о них. Вот кто это был. Он мог бы заразиться сифилисом и сдохнуть как собака, если бы Дантес вовремя его не прихлопнул.

– Правильно! – радостно воскликнул Учитель. – Все эти классики – это большие хуеплеты и сукины дети. Сборище шизофреников, бабников и пидорасов!

Мы весело и глумливо захохотали, глядя на удивленную Лилит. Та стояла, открыв рот, все в том же убогом спортивном костюме и хлопала глазами.

– Так, с этим пидором все понятно! – деловито воскликнул Состис. – Тащи мусорное ведро! – скомандовал он мне.

Я, не долго думая, побежала на кухню и притаранила ведро.

– Что вы собрались делать?! – забесилась, почуяв опасность, Лилит.

– Мы избавляемся от макулатуры! – яростно воскликнул Учитель, снимая собрания сочинений хуеплета с полки и, водружая его в ведро.

– Боже! Какой ужас! – бросилась к ведру Жидовка. – Это же великий гений поэзии!

Видя ее намерения, я резко схватила ведро и, закрывая его своей спиной, стала бегать по комнате, ловко уворачиваясь от Лилит. Тут же Учитель громогласно выкрикнул:

– Та-а-ак! А еще что здесь есть?

Испугавшись, что следующую «классику» тоже отправят в помойку, Лилит переключилась и с пеною у рта стала доказывать, что все они хорошие и их надо любить и у них учиться. Услышав такое, Состис сделал идиотическую мину и сказал:

– Учиться! У такого пидорасья! Уже научился! – И тут же начал идиотски паясничать и строить дебильные рожи.

– О! Это кто? – тут же спросил он, беря в руки томик Достоевского.

– О! Это великий философ! Он написал такие глубокомысленные рассказы, у него такая глубокая психология! – взорвалась Лилит бурей эмоций.

– Ха-ха-ха! – засмеялся Состис. – Глубокомысленные рассказы! Да там только одна мудятина! Читать невозможно!

– Не говори так! – забесилась Лилит. – Если человек не понимает Достоевского, то он и не может стать таким же, как он.

– Таким же как он шизофреником! – подначивала я.

– А ты вообще молчи! – заорала на меня Лилит.

– А чего это я буду молчать? – взорвалась я. – Твой Достоевский был шизофреником! И жизнь свою кончил полным идиотом, а все его рассказы для тех, кто хочет тоже стать такими же, как он долбоебами!

– Ты ничего не понимаешь! – напустилась на меня Лилит. – Это высочайшие умы человечества! – долдонила она.

А тем временем Учитель изъял из шкафа собрание этого «высочайшего ума» и отправил его туда же – в помойку.

– Так! А это что?! – злорадно потирая руки, Состис потянулся к «шедеврам» Толстого.

– Нет! Только не это!

С диким визгом, как будто ее режут, Лилит бросилась отнимать книгу из рук Учителя. Тот ловко перебросил ее мне. Я стала, как флагом размахивать ею в воздухе. Лилит подскочила ко мне, схватилась за кусок книги. Мы сцепились и потащили каждый в свою сторону. В результате этого «Толстой» был поделен на две части.

– Что ты наделала?! – тряся своей половинкой, рыдала Лилит. – Теперь ведь его даже в «Букинист» не примут!

– Да на фиг он тебе сдался?! – удивляясь, спросила я.

– Учитель! Ну, объясни ты мне! – с нескрываемым отчаянием подступилась Лилит к Мудрецу. – Чем вам не нравятся классики?

– Тем, что это все слабые, безвольные люди, – абсолютно спокойно и уверенно произнес Мудрец.

– В чем они слабые? – психовала жидовка.

– Ну вот, например, этот Толстой. Он написал роман «Война и мир». И роман его потом перевели на французский и другие языки мира.

– А это что ли про Наташу Ростову? Бля буду-ю, – кося на блатной манер, спросил Состис.

– Да-да! – восторженно отозвалась Лилит. – Про то, как …

– Ха-ха-ха! – перебил ее Учитель. – Как одна дурища разъезжает по балам и показывает всем свою тупую пачку перед всевозможными чуханами. И долго маялась дурью, о чем-то мечтала, свинила. И ни к чему хорошему это ее не привело. В конце концов, она просто стала курицей-наседкой с детьми. Обабилась, растолстела. И никому не нужная засела у себя в глуши.

– Но ведь это так прекрасно! – сентиментально промямлила Лилит.

– А что в этом прекрасного?! – разъярился Учитель. – Чего ей не ездилось по балам! Что она, не могла что ли всю жизнь на балах на ентих сидеть! Плясала бы себе, веселилась!

– Что ты говоришь, Учитель! – замахала руками Лилит. – Как же можно! А как же дети?

– А на хрен ей все эти дети! Ведь из-за них она в глуши-то и засела. Лягушка болотная! – яростно восклицал мудрец.– Поквакала, поквакала и назад, в трясину!

– Ну, а что ей нужно было делать? – Поправляя свои вороньи очки, спросила Жидовка.

– А она должна была то с одним, то с другим хахалем. Со всеми крутиться, башли у всех брать, по балам разъезжать, по охотам шляться, а там, глядишь, и за границу бы поехала. Мир бы повидала, к королю бы пристроилась. Да мало ли чего можно было бы добиться! А она, ишь, с детишками уселась, дурища проклятая! Да это же просто свиноматка тупая! – неистовствовал Мудрец.

– Но как же так! Ведь я во всем подражала этой самой Наташе Ростовой! Я что, выходит, тоже свиноматка? – неуверенно спросила Лилит.

– Конечно! – безапелляционно заявил Учитель.

Жидовка уронила челюсть и вытаращилась на него, моргая через каждую секунду.

– Но как же так? – не унималась она, – Я, что, зря что ли все это читала и зря рожала?

– А ты что, иначе думала? – расхохотался Мудрец. – Никому не надо объяснять, что конфеты – вкусные, никого не надо убеждать, что если солнце светит – это хорошо. Но вот то, что семья и дети – это полезно, хорошо, нас убеждают на каждом шагу. В том числе и в этих вот романах.

– Как реклама что ли? – радостно подзуживала я.

– Конечно! Ты верно догадалась! – усмехнулся Состис, – А что больше всего рекламируют во всех средствах массовой информации? – Конечно же все самое ненужное и дрянное, чтобы продать все это как можно дороже. И, конечно же, получается, что мыши радостно расхватывают все это дерьмо, отдавая за это свои деньги. Но когда мышь заводит себе семейку, то она платит всей своей жизнью, здоровьем, свободным временем, всем, чем только можно. И все это назад уже не вернуть. И это самое страшное, что только можно представить! И если купив плохой товар, мышь может больше не совершать старую ошибку, то, заведя семейку, она уже не может отказаться от нее и вынуждена будет срабатываться до костей, пока не сдохнет. И никто не может подсказать ей, что все это ей просто не нужно, – поучал нас Мудрец. – Ну, а мы-то с вами не будем делать глупость! – весело подмигнул нам Состис.

– Но что бы было, если бы в каждой книжке было написано о том, что вы говорите? – возмущенно спросила Лилит.

– Вот то-то и оно! – засмеялся Учитель. – Вся беда в том, что в этих книжках описываются только страдания героя… и ни слова не сказано о том, как избавиться от этих страданий. Как не делать глупостей, которые потом тебе выйдут боком! – философски завершил Учитель.

– И что же теперь делать? – удивленно спросила Лилит.

– А для начала мы выкинем все эти книжки, которые учат нас дурости. – С этими словами он вручил ей стопку Толстого и потянулся за следующей партией книг.

Ошеломленная тем знанием, которое она только что услышала, Лилит механически взяла в руки книги и потащила их в ведро. Не задавая больше лишних вопросов, она помогала Учителю очистить книжный шкаф от хуйни, коей были так основательно забиты не только полки, но и ее тупые мозги. Но, как выяснилось позже, очистить мозги от хуйни оказалось гораздо сложнее.

– Постойте, постойте, – как сквозь сон стала вдруг бормотать Лилит. – Но ведь эти книги я собирала в наследство моему Суке! Я хотела передать ему это богатство.

– Богатство, – присвистнула я. – Ты что, с ума сошла? Тебе же только что все объяснили!

– Да, но ведь мой сын должен прочесть все это! Он должен стать образованным, - как зомби твердила Лилит.

– Сама ты всей этой херни поначиталась: и время, и зрение тратила, а теперь еще и ребенка портишь, – теперь уже не выдержала я.

– Он у меня умный, добрый, он будет очень хорошим! – тупо твердила Лилит.

– Хорошим! – издевательски усмехнулся Состис. – Да это же черт, а не ребенок! И он не книжки твои читать будет, а разбоем займется. Вот, смотри! Кто это сделал? – и Мудрец показал пальцем на уродливую каракулю, нарисованную прямо на обоях синим фломастером.

– Сука, – упавшим голосом сказала Лилит.

– А это чьих рук дело? – спросил он, указывая на клок вырванных обоев прямо посреди стены. – Его же, – удрученно ответила она.

– А это еще только начало. А что будет, если он вырастет? Да он же тебе житья не даст.

– Как так? – не понимала Лилит.

– А вот так! Если еще ребенком так свинит, то когда вырастет, то сядет тебе на шею, и будет выпивать из тебя соки.

– Ужас! – перебила Лилит.

– А когда он все выпьет, то придушит тебя во сне подушкой!

– Не может быть! – схватилась она за голову.

– Может, может, – успокаивал ее Учитель. – Так что быстрей выбрасывай всю эту хуйню в помойку!

Лилит испуганно схватила книги и потащила их в помойку, плохо соображая, что она делает.

– Когда-нибудь ты еще вспомнишь мои слова, – загадочно философски изрек Мудрец удивленной Лилит.

Выбросив в помойку ненужный хлам, мы принялись за воспитание Суки – пащенка Жидовки. Открыв дверь туалета, мы нашли его там спокойно и мирно спящего в обнимку с котом.

– Ну что, дрыхнешь! – толкнул его ногой Состис. – Вставай! А то жизнь проспишь!

Сука встал, зевая, вышел из туалета и, качаясь, с полуприкрытыми глазами пошел за нами на кухню.

– Та-а-ак! Иди сюда! – скомандовал Учитель. – Есть хочешь?

– Хочу, – прогундосил Сука.

– Тогда трудись, мать твою так!

– А как? – спросил пащенок, тря кулаком заспанные глаза.

– Вот! Видишь плита как засрана? – указал Мудрец на старую плиту «Лысьва», которая не мылась еще со времен ее покупки. Толстый слой пригоревшей пищи, въевшейся в эмаль, Суке нужно было очистить за вечер.

– Ну, что! Давай работай! – глумливо скомандовал Учитель, корча пальцы на блатной манер.

Сука подошел к плите и стал, скрести ее ногтями.

– Э! Постой! Не дурачься! – одернул его Мудрец. – Так ты пальцы себе до костей сотрешь!

Сука выпятил нижнюю губу и исподлобья уставился на Учителя.

– На, вот, возьми, – и Учитель бросил ему металлическую сетку и банку с пастой. Сука схватил их и начал тереть, что есть силы, чтобы побыстрее набить едой свой урчащий от голода желудок.

– Давай! Давай! – бесновался Просветленный. – Что потопаешь, то и полопаешь!

Сука вначале тер быстро, затем затормозился и начал еще елозить, зевать. А затем и вовсе прекратил это занятие. Забыв, что за ним наблюдают, он начал разглядывать сетку, разговаривать с ней, как с человеком. А затем, подбрасывая ее словно живую мышь, погнался за ней по всей кухне. Ничего, не видя вокруг, он ткнулся носом в свою мамашу.

– Что! Шары-то разуй! Ничего не видишь! – глумливо выговорил Учитель, на манер школьного хулигана.

Сука зачморился, пряча ложку за спиной.

– Если ты и дальше собираешься так работать, то ты еще долго останешься голодным! – поучал его Состис. – Ты должен вот как работать, мой милый! – с этими словами Учитель сжал сетку в ручонке Суки своей здоровой и сильной рукой так, что тот аж взвыл от боли и начал активно ею тереть плиту. – Вот видишь, как надо делать! Видишь, как надо! – тычил он Суку носом в тот участок, который удалось очистить с невероятной скоростью.

Сука только молчал в ответ и хлюпал носом. Жидовка все это время наблюдала за всем этим с замиранием сердца. Увидев такое, Состис напал на нее:

– А ты чего тут нюни развела, сопли распустила?

– Жалко ж ведь его – он еще маленький! – сентиментально всхлипывала она.

– Маленький?! – присвистнул Учитель. – Да это же здоровый лоб тупой! Он уже сам может тебя обеспечивать.

– Не говори так, Учитель! – закричала Лилит. – ему же всего 5 лет!

Учитель громко расхохотался и произнес:

– Целых 5 лет! Пя-я-ять! Не 2, не 3, не 3 с половиной и с четвертью, а пя-я-ять!

– А что же тогда нужно делать? – удивленно вытаращилась на него жидовка.

– А ты должна была думать так: вот, пока он еще маленький, я буду его немного кормить, а потом он вырастет и уже сам будет меня кормить.

– Но ведь он еще не вырос! – запротестовала Лилит.

– Если ты так будешь рассуждать, то он у тебя никогда не вырастет.

– То есть как?!

– А вот как мой отец, который дожил до шестидесяти лет, и его все это время потчевала бабушка.

– Неужели?! – удивленно воскликнула я.

– Да! – махнул рукой Учитель. – И он, проходимец, умер раньше ее. Просто спился. И кормить ее в старости он не собирался!

– Но мой же сын будет другой! – не унималась Лилит. – Он не будет пить. Он у меня талантливый. Он вырастит гением.

– Так думает каждая курица-наседка! – безапелляционно отрезал Мудрец, – думают, что родят гениев, вундеркиндов или Иисусов Христов, или, на худой конец, просто послушных, прилежных и добрых. А реально вырастают пропойцы, зечье, убийцы, в лучшем случае – просто, уроды.

– А что же теперь мне делать? – в страхе схватилась за голову Лилит.

– А тебе надо было так думать: вот, мол, выродила я этого урода. Ну, ладно уж, лет до трех я его покормлю, а потом попрошайничать отправлю.

– Что ты говоришь! Как можно! – всплеснула руками Лилит.

– А чего? Ничего особенного! Ходить научился, говорить научился – значит, уже может ходить и у всех выспрашивать: дай-дай-дай! Так он и прокормиться сможет. Вот как ему хорошо будет!

– Но что же с ним дальше будет, если еще с детства он уже ходит с протянутой рукой?! – не унималась Лилит.

– А вот и хорошо ему будет! – злорадно хохотал Состис, – с трех лет он себе еду выпрашивать будет, а с пяти уже тебя должен начать обеспечивать.

– Да он же не сможет! – долдонила Лилит, как заезженная пластинка.

– Сможет! Еще как сможет! – глумился Учитель, – здоровый такой! Бежит, у всех просит: дай-дай-дай! А потом тебе еду приносит. А ты только лежишь себе, припеваючи живешь, отдыхаешь, ничего не делаешь. Лафа, а не жизнь!

– Но что обо мне скажут люди?

– А что тебе до людей? Люди просто тебе безразличны. Не они ж тебя кормят. А ты живешь себе припеваючи, и думаешь: «Да! Я не зря его родила. До пяти лет я его кормила, а теперь он меня кормит!» – вот тогда еще имеет какой-то смысл рожать, – весело поучал ее Учитель.

Лилит молчала, оценивая слова Мудреца. «Так что вот, пусть учится ценить блага жизни. Вот сейчас он зарабатывает себе на жизнь мойкой плиток, а мог бы уже подрабатывать мойкой машин. Или еще чем-либо подобным».

Тут, заметив, что Сука считает ворон на улице, Состис подошел к нему и сказал:

– Если ты и дальше будешь продолжать так тереть, то тебе еще долго придется голодать.

Сука посмотрел на него исподлобья, выпятив нижнюю губу, и начал обеими руками отскребать злосчастную грязь.

– Ну вот, теперь мы видим, что он не напрасно живет! – удовлетворенно потер руки Учитель. – Ну а мы теперь займемся своим самосовершенствованием.

С этими словами мы перешли в большую комнату и уселись на диване. Мудрец встал, прошелся по комнате и включил музыку. Как бы невзначай он повернулся и посмотрел на нас обеих, бессмысленно плюхнувшихся на диван.

– Ну, нет, бляха муха, так дело не пойдет! – сказал он, презрительно глядя на нас.

Мы недоуменно переглянулись.

– Ну, вы посмотрите только, чему вас научила ваша мать. Вы абсолютно не умеете держать себя.

Еще больше удивившись, мы спросили:

– А как это? И что нужно делать, для того чтобы этому научиться?

– Во-первых, вы должны себе усвоить на всю жизнь, что то, как вы одеты, причесаны и накрашены – это всего 20 процентов успеха, а остальные 80 процентов – это ваши манеры, – наставлял нас Состис, элегантно усевшись на журнальном столике и покачивая свесившейся ногой.

– У меня всегда хорошие манеры! – перебила его Лилит, быстро моргая глазами.

Состис весело рассмеялся. В этом смехе было столько обаяния и шарма! Любая женщина могла бы позавидовать ему.

– Нет! Не в том смысле.

– А в каком же? – опять перебила Лилит.

– Это говорится вам не в смысле того, что вы должны обладать правилами хорошего тона, а вы должны уметь манерничать.

– А-а-а! – протянула я. – Это в смысле, что мы должны кривляться и выкомыривать что-то из себя?

– Вот именно, – сказал Мудрец, ничуть не удивившись такому ответу. – Мама вас учила, что кривляться плохо, что кокетничать – это не хорошо!

– Да-да, вот именно, – немного виновато сказала я. – Она говорила, что так делают только шлюхи, проститутки.

Дата добавления: 2015-08-05