МАТЬ - ГОВНО

Настал очередной бессмысленный день рождения, тетки и все ебанутые родственники, все в том же составе, поперлись в гости, как на каторгу. Именно, как на каторгу, потому что нужно было дарить подарок, денег лишних ни у кого не было, а прийти без подарка – это для них страшнее смерти. Ведь это же нехорошо, это неприлично, а что люди скажут. Основная часть родственников жила на одной улице. Во главе этой шайки стоял дед. Они – родители троих выродков, одним из которых был отец Хиппы, другим ее дядя и третьим ее тетка. Дядя, четко выполняя программу своих предков, выродил тоже троих, чем очень гордился. Папаша Хиппы, чтобы не ударить лицом в грязь перед старшим братом, пыжился, пыжился. Пусть в сорок лет, но все-таки высрали с матерью третьего, на сем и успокоились, гордые до усрачки. Тетка оказалась чуть-чуть поумнее и родила одного – больного, слабого, зато гением оказался. В два года он уже умел разбираться в компьютерных программах, понемногу разговаривает на трех языках и т. д. И вот они устроили соцсоревнование, у кого больше детей, у кого умнее. Тетка решила: у меня хоть и один, зато гений, это вроде компенсации. И все у них было запрограммировано заранее. У всех должно быть высшее образование, чтобы все думали, какие они умные и уважали их за это. Все дети должны были идти по стопам родителей, то бишь становиться учителями, врачами или инженерами. И насрать, сколько ты будешь получать денег, пусть даже три копейки, но ты будешь выполнять программу ебанутой родни. И с детства Хиппа видела, что все в ее семье и у всех родственников делалось только ради того, чтобы о них люди хорошо думали, уважали, восхваляли, любили. А если этого нет, то для чего же жить, уже вешаться надо.

Каждую неделю все внуки приходили к бабке с дедкой и докладывались, кто какие оценки получил, кого какие учителя похвалили, что сказали. И они должны были все это говно рассказывать, показывать дневники, тетради, трясясь получить много четверок, а уж тем более троек.

Получив тройку, а иногда даже четверку, Хиппа долго ревела, ни с кем не разговаривала и страшно боялась, что теперь ее обзовут троечницей, что она хуже сестры, хуже брата, а значит, она несчастная и позорит бабушку с дедушкой. И такая сильная зависимость формировалась именно в те моменты, когда ее ругали за плохие оценки.

Ранним морозным утром Хиппа выперлась на улицу и пошла в школу. Мыши потихоньку просыпались и чапали на работу. Стоял густой туман, так что на десять метров трудно было что-либо разглядеть. Мороз щипал щеки, под ногами хрустел снег.

Школа находилась в полутора километрах от дома, и нужно было за полчаса выходить из дома, чтобы добраться вовремя. В школу Хиппа всегда ходила через лес, ибо это было единственное место, где она всегда себя чувствовала легко и радостно. По дороге каждый день Хиппа останавливалась возле дерева, которое называла своим, и начинала разговаривать с ним.

Ей казалось, что оно слышит и понимает ее, и что ему она может рассказывать абсолютно все, что было внутри, а больше никому и ничего она никогда не рассказывала, так как чувствовала, что никто не сможет ответить ей на давно мучающие вопросы, но ответов этого дерева она не понимала…

Завалив на порог класса, Хиппа услышала знакомые возгласы одноклассниц: «А, Ляша приперлась (это было еще одно погоняло Хиппы), здорово!».

– Привет! – радостно сказала она, прошла на свое место и закинула портфель под парту.

– Че, яйца не все еще отморозила? – глумливо бросил Гога – один из самых крупных хулиганов в классе, и гадко заржал.

Хиппа глупо улыбнулась, но внутренне жутко обиделась, как это ее, примерную девочку, которая хорошо учится, да еще и списывать дает, так обзывают. Ведь бабка талдычит целыми днями – учись хорошо, будь правильной, тогда тебя все уважать будут. А тут что получается, хулиганы меня не уважают, а обижают, ржут надо мной, – носились мысли в ее голове. Как же так?! И уже со школы стали рушиться все представления, и болезненное воображение никак не состыковалось с реальностью, и Хиппа недоумевала, мучилась – ну, как же так, мне родители говорят одно, а выходит совсем по-другому. И тут же она слышала голосок мамочки, ебанутых учителей и других долбоебов: «Ну, это хулиганы, они плохие, поэтому ничего не понимают».

И только через много лет, уже в Рулон–холле, Мастер объяснил, что как раз хулиганы-то были истинными учителями, ибо это люди со здоровой психикой. У них более реальный взгляд на жизнь и здоровые человеческие реакции. И ей бы тогда прислушаться к тому, что говорят хулиганы, задуматься, дак бабка-то с матерью ей мозги все пудрят, говно в уши льют, а в жизни-то все по-другому. Никто не будет меня уважать за то, что я, якобы, правильная, честная и т. д. и т. п. А наоборот, жизнь будет бить меня за слабость, безвольность, слабохарактерность, вредность, обидчивость. Уважают как раз хулиганов, так как они очень агрессивные и напористые, они просто действуют, а я только воображаю и мечтаю. Нет, я больше не буду безвольной овцой, тупо идущей на убой от своих мечтаний и надежд. Если бы тогда Хиппа так подумала и увидела все, как есть, то встала бы на путь избавления от страданий. Но нет, к тому времени она уже успела стать серой бессмысленной мышью и четко выполняла мамкину программу. А потом еще усерднее упорствовала в дурости, продолжая мечтать, воображать, думать о своей особенности и исключительности. И с каждым годом ей становилось все хуевей и хуевей, проблем становилось все больше и больше, а она даже и не подозревала, что причина-то в ней, а не в людях, не в обстоятельствах.

Тут с визгом в класс забежали три бабы, вслед за ними с блестящими, как у хищника глазами, залетел Дроныч, второгодник с чрезмерно огромной головой, короткими ногами и вечно засаленными волосами. Подбежав к школьной доске, он резким движением одной рукой отодвинул доску, другой разом придвинул телок к стене, прихлопнул их доской и, навалившись на них поверх доски всем телом, стал щупать их за задницы, при этом гадко смеясь и вытирая сопли и слюни, которые текли из всех дыр. Все весело ржали. В это время другие два хулигана, Сизый и Рыжий, зажали ещё четверых баб под партой. Визг и гам стоял такой, что трудно было что-либо разобрать. Другую бабу уже привязали за ногу к батарее. Она ревет, визжит: «Отпустите меня, дураки, я все маме расскажу», – но от таких слов хулиганы еще больше развеселились.

Хиппа же в это время еблась со своими мыслями. Одна ее часть радовалась вместе со всеми, думая: славу богу, что это не со мной; другая же, вспомнив мамкину хуйню, начинала оценивать: «Ну, как же так, кого-то лапают, а меня нет, кому-то уделяют внимание, а мне нет, ну почему? А мать мне говорила, что если тебе уделяют внимание, особенно мальчики, это хорошо, значит, ты будешь счастлива, а если этого не будет, значит на всю жизнь ты останешься неполноценной». Тогда у Хиппы и мысли даже не возникало, что мать специально говорит всю эту хуйню, чтобы она, не дай Бог, не стала независимой от окружающих, раскованной, свободной. Нет, всю эту хуйню она скрывала своей коронной фразой: «Ведь я же тебе добра желаю», – а сама в это время такую свинью подложила.

И уже с младших классов Хиппа начинала сравнивать всех девчонок. У кого красивей глаза, у кого волосы и т. д., и тихо завидовала им, думая, что вот какая я несчастная, обделил меня Бог красотой, буду теперь мучиться всю жизнь. Вместо того, чтобы реально посмотреть и сказать себе: «Ага, вот есть люди лучше меня, а значит, мне есть у кого учиться, поэтому я буду активно работать над собой, изменяться, тянуться, становиться все лучше и лучше». Но, нет же, мать ее этому не научила.

Прозвенел звонок. Начался урок биологии, и в этот раз должна была прийти очередная новая училка, уже седьмая по счету за этот год. И потому все в ожидании готовились сделать все возможное, чтобы извести и ее.

Через несколько минут в класс зашло худощавого телосложения учило с жидкими и короткими волосами якутской национальности. Одна только ее физиономия с узкими глазами вызвала отвращение учеников, так как основная часть класса были русские, а в городе был развит национализм и все русские презирали якутов и наоборот.

– Якут-баламут – в жопе яички пекут, – заорал Козлов, и весь класс покатился со смеху. Лицо училы побагровело от стыда, глаза стали еще уже, но она ничего не ответила, а как ни в чем не бывало проговорила:

– Встаньте дети, здравствуйте, садитесь.

Все сели, а Козлов продолжал стоять, состроив дебильную морду.

– А почему вы стоите? – недоуменно спросила еще начинающая училка, у которой было много иллюзий об этой профессии. Навоображала себе, чо будет стоять перед всем классом, пиздеть что-то якобы умное и все ее будут слушать с открытыми ртами, будут ее хвалить, дарить подарки, цветы, но не тут то было. Хуй тебе на рыло.

– Вы знаете, я как только вас увидел… – при этих словах Козлов сделал вдох и замер, прижав левую руку к сердцу и состроив при этом страдальческую физиономию влюбленного. А затем продолжил пидорастическим голосом: – Я понял, что люблю вас.

Кто-то не выдержал и заржал, а за ним покатился и весь класс. Услышав такие слова, в дуре возникла мгновенная реакция: глупая улыбка стеснения, но в то же время самодовольство, вся размякла, полностью уснула в воображении. Да, мамкина программа сработала наверняка, но хулиганы, как люди со здоровой психикой, глумились над всей этой херней. И поэтому, недолго думая, Козлов продолжал:

– Я вас люблю, как булку с маслом, вы мне дороже двух котлет, а как увижу вашу рожу, так сразу тянет в туалет.

От неожиданности тупая училка уронила свои очки, разбив их вдребезги, и неистово заорала сквозь слезы своим писклявым голосом:

– Сейчас же выйди из класса, вон, вон, вон, родителей в школу, как там тебя звать…

Она не успела еще даже узнать фамилии и имена учеников, но уже познакомилась по существу.

Веселью не было предела. Были также такие, кто осуждал происходящее, ставя себя на место слабого, на место училы, и жалели ее, не осознавая того, что, реагируя таким образом сейчас, они всю жизнь будут занимать позицию слабого, пассивного, а также ничего не смогут добиться в жизни. Хулиганы же всегда занимали позицию сильных, никогда не зачмаривались, а наоборот, не дожидаясь, нападали всегда первыми, выплескивая энергию наружу. Но поведение хулиганов всегда шло вразрез с тем, что вдалбливала мать.

Хиппа же играла на два фронта, с одной стороны, ей нравилось угорать над преподавателем, но с другой, она боялась быть инициатором таких сцен, так как уже внушала себе: «Я должна быть примерной, не позорить родителей, хорошо учиться, не доводить до белого каления учителей». И когда у нее возникали мысли устроить западню учителям или сбежать с урока, так сразу же мамкин голос шептал: «Не смей, это нехорошо, хулиганы плохие, а ты хорошая, не расстраивай маму». И Хиппа, как робот, следовала зову ебаной дуры!

Нет, чтобы учиться у истинных учителей жизни, у хулиганов. Если бы она тогда реально посмотрела и увидела, что активные проявления хулиганов делают человека раскрепощенным, разбитным, без комплексов, зажимов. Они всегда живые и радостные, они не создают себе проблем мозгами, а живут реальными ценностями. У кого бы денег стрясти побольше, о чью бы морду кулак почесать, чье бы пирожное сожрать. Они никогда не мечтают, но всегда действуют. И ей бы тогда начать так же действовать, но она боялась осуждения большинства, а потом, как овца, накапливала всё больше и больше комплексов, думая, что это единственно верное. И так большинство людей, опираясь на мнение большинства, становятся быдлом, зомби; но по-настоящему нормальных людей всегда меньшинство, ибо такие люди идут против общественных установок, они изначально не могут быть, как все.

Дата добавления: 2015-08-05