Глава 9 10 страница

На советско-германской границе было сосредоточено 3509 немецких военных самолетов в составе 5 воздушных флотов, и армейских групп «Остзее» и «Норд». В резерве только одной группы армий «Центр» находилось 397 боевых самолетов. Румыния выдвинула к границе 504 самолета, Венгрия – 364 самолета, Финляндия – 307 самолетов, Словакия – 136 самолетов и Италия - 83 самолета[1193]. В оккупированной Европе остались только три штатные истребительные эскадры Люфтваффе – JG.2 «Рихгофен» и JG.26 «Шлагеттер» на побережье Ла-Манша, и JG.27 в Средиземноморье[1194]. В Германии имелись в составе пассажирских компаний, во вспомогательных и учебных эскадрильях 7682 запасных самолетов различных классов. Они, в крайнем случае, могли быть в кратчайшие сроки переоборудованы в истребители, бомбардировщики и разведчики 2-й категории[1195]. Против СССР на 29 мая 1941 года было сосредоточено 306 авиационных эскадр из имевшихся 443 подразделений Люфтваффе, то есть 70% всей авиации «третьего рейха»[1196].

По состоянию на 22 июня 1941 года силы немецко-фашистские подразделения насчитывали 5 млн. 500 тысяч офицеров и солдат вермахта против 2 млн. 180 тысяч военнослужащих РККА. Союзники «третьего рейха» выдвинули к советским границам наиболее боеспособные воинские подразделения: Финляндия – 18 пехотных дивизий и 5 танковых бригад, Румыния - 12 пехотных, 4 кавалерийских и 1 танковую дивизии, 3 горно-пехотные и 2 крепостные бригады; Венгрия – 2 моторизованные и 1 кавалерийскую бригады; Словакия – 2 пехотные дивизии и 1 кавалерийскую бригаду; а Италия - 3 моторизованные и 3 танковые дивизии.

Еще 6 вспомогательных добровольческих дивизий СС (Waffen SS) были сформированы этническими немцами из всех оккупированных европейских государств и политических эмигрантов, прошедших расовую проверку. «Мы помогаем, - признавал Геббельс, - лишь представителям национальных партий, не имеющих поддержки в народных массах»[1197]. Дивизии именовались по национальной принадлежности волонтеров: «Валлония», «Богемия и Моравия», «Викинг», «Денемарк», «Гембез», «Лангемарк», «Нордланд», «Недерланд» и «Шарлемань»[1198]. Партийная канцелярия НСДАП, которую возглавлял М. Борман, сделала специальное пояснение: «Подразделения Wassen SS, состоящие из национал-социалистов, вследствие их интенсивной национал-социалистической подготовки в вопросах расы и народности лучше других вооруженных сил пригодны для выполнения специальных задач, подлежащих решению в оккупированных восточных областях»[1199]. Из французских летчиков, уроженцев Эльзаса и Лотарингии, была сформирована истребительная авиационная эскадра JG.101, которая базировались в Румынии под видом «учебной». Она имела на вооружении лучшие французские истребители Девуатин D.520. Советская разведка считала их боевой частью румынских Королевских ВВС[1200]. Впоследствии этими самолетами и пилотами профашистского мировоззрения были укомплектованы истребительные эскадры JG.103 и JG.105. В советской историографии эти соединения обычно не учитывались, поскольку им приходилось выполнять будто бы только вспомогательные задачи охраны тыловых коммуникаций и специальные, то бишь карательные операции. Но в маневренной войне такие функции являются важнейшим фактором победы наступающих войск первого эшелона, и такие соединения играют роль оперативного резерва. В случае необходимости они направляются в первый эшелон, как это случилось с французской дивизией СС «Шарлемань» осенью 1941 года.

На вооружении дивизий Панцерваффе на советско-германской границе находились во втором эшелоне 600 французских легких танков Гочкис Н.35/39, 843 танка Рено R.35/39 и 50 штук FCM.36, 400 средних танков СОМУА S.35, 161 тяжелых танка Рено-Шнейдер-Крезо В.1 и В.1bis, 722 легких чехословацких танка – 360 LT.35, и 352 LT.38, 22 легких польских танка 7.TR и 55 танкеток TKS. В их число пока не были включены 1100 устаревших легких танков Рено FT.17/18, которые предназначались для поддержки зондеркоманд СС в глубоком тылу «третьего рейха». Начальник Генерального штаба вермахта Ф. Гальдер со свойственной ему педантичностью отметил: «23.12.40. Трофейные [французские] танки: 4930 шт., включая транспортеры для боеприпасов. 201-й танковый полк получает трофейные танки... К концу января все танки будут приняты. Инструкторы, обучающие вождению танков, - французы. Курсы водителей. Следующий полк будет сформирован в феврале»[1201].

Наряду с ними во вторжении в Советский Союз участвовали 179 венгерских танков «Толди» и LT.38, 137 финских танка Т-26, Т-37/38 и Виккерс Mk.VIE, 124 румынских танка LT.38 и ЧКД R.1, 56 легких итальянских танка L.3/33 и L.6/40 и 40 словацких танков LT.38[1202]. В первый день войны советские артиллеристы уничтожили несколько бронированных «больших французских танков со свастикой»[1203]. В ходе грандиозного танкового сражения под Луцком, Дубно и Бродами в июне 1941 года часть из трофейных французских танков по причине больших потерь немецкой автобронетанковой техники была введена в бой. Маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков, рассказывая о встречном бое на Юго-Западном фронте, упоминает среди подбитых неприятельских машин и чехословацкие танки, и французские «Рено» и «Шнейдер-Крезо» и даже польские танкетки. Они входили в бронетанковые батальоны 1-й танковой группы вермахта[1204]. Таким образом, суммарное количество всех немецко-фашистских танков было приблизительно равным числу боеготовых советских танков в четырех приграничных военных округах Советского Союза.

Вопреки господствующему мнению, немецко-фашистские войска добились временного превосходства над РККА в первый месяц войны благодаря абсолютному количественному превосходству пехоты и кавалерии. Большинство танков и самолетов противника по своим тактико-техническим характеристика и эксплуатационным качествам уступали образцам советской военной техники, превосходя их в тактике боевого применения.

По причине увеличения протяженности западной границы 199 стрелковых, танковых и кавалерийских дивизий и бригад РККА вынуждены были расположиться по всей ее линии, сконцентрировав основные силы на предполагаемых направлениях главного удара противника. Но, ни одно соединение западных военных округов не было укомплектовано по полному штату: 144 дивизии имели численность по 8 тысяч человек, 19 — от 6 до 3 тысяч военнослужащих, и 7 кавалерийских дивизий — в среднем по 6 тысяч конников[1205]. А согласно мобилизационному расписанию в стрелковой дивизии предполагалось иметь 14 483 человека. Между Таллинном и Ленинградом, Либавой и Ригой на побережье вообще никаких регулярных сухопутных войск не было. Эти соединения при всем желании и отваге командиров и красноармейцев физически не могли сдержать натиска многократно превосходящих сил противника.

В мае из внутренних военных округов к рубежу Днепра и Западной Двины началось скрытное выдвижение 7 армий, одного стрелкового и 2 механизированных корпусов[1206]. Переброска войск из внутренних округов осуществлялась под предлогом учений железнодорожным транспортом с соблюдением маскировки и без нарушения графика движения мирного времени. Войска должны были завершить сосредоточение в заранее намеченные районы с 1 июня по 10 июля 1941 года. Одновременно с выдвижением войск из внутренних районов страны начиналась скрытая перегруппировка соединений внутри приграничных округов. Под видом изменения дислокации летних лагерей в связи с плановыми учениями 66 стрелковых дивизий с 12 июня 1941 года подтягивались ближе к границе. Некоторые из них перебрасывались по железной дороге, причем также без нарушения графика движения мирного времени. Большинство стрелковых соединений перемещалось походным порядком в ночное время. Утром 15 июня из всех дивизий, составлявших резерв западных военных округов, более половины были приведены в движение. Большая часть перемещаемых соединений выдвигалась в районы, удаленные от государственной границы на 20—80 км. Несмотря на принятые меры, к 22 июня советскому Главному Командованию не удалось создать исходной стратегической группировки Красной Армии у западных границ в том ее виде, которого требовала реально складывавшаяся обстановка. Это в значительной мере и определило неблагоприятное для СССР соотношение сил в приграничной полосе к началу войны[1207].

Сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года представлял собой заключительный и тщательно продуманный дипломатический демарш Сталина, который рассчитывал получить ответную ноту германского правительства любого содержания, свидетельствующую о намерениях Гитлера, ненавязчиво подтверждая свою приверженность Договору о ненападении. Официального ответа из Берлина впервые не последовало.

Рейхсминистр пропаганды и народного просвещения И. Геббельс не преминул поставить себе в заслугу умело организованную дезинформацию Сталина, даже не прочитав Сообщение ТАСС:

«14.06.41. Я счастлив. Английское радио уже заявило, что наши выступления против России - пустой блеф, за которым скрывается наша подготовка к вторжению [в Англию]. Такова и была главная цель... Обман удался полностью. Этому очень рад фюрер.

16.06.41. Москва хочет остаться вне войны до тех пор, пока Европа не устанет и не истечет кровью. Вот тогда Сталин захотел бы действовать....Россия напала бы на нас, если бы мы стали слабыми, и тогда мы имели бы войну на два фронта, которую мы не допускаем этой превентивной акцией. Только таким образом мы гарантируем свой тыл.

18.06.41. Маскировка наших планов против России достигла наивысшей точки. Мы настолько погрузили мир в омут слухов, что сами в них не разбираемся. Вопрос о России становится все более непроницаемым. Наши распространители слухов работают отлично. Со всей этой путаницей получается как с белкой, которая так хорошо замаскировала свое гнездо, что под конец не может его найти! …Новейший трюк: мы намечаем созыв большой конференции по проблемам мира с участием России»[1208]. Похоже, Геббельс сам не был уверен, что вторжение немецко-фашистских армий состоится в ближайшие дни, коль скоро собирался создать еще один «мыльный информационный пузырь» - мирную конференцию.

Гитлер, по воспоминаниям Г. Гудериана, напротив, нервно отреагировал на Сообщение ТАСС: «14 июня фюрер собрал в Берлине всех командующих группами армий, армиями и танковыми группами, чтобы обосновать свое решение о нападении на Россию и выслушать доклады о завершении подготовки. Он сказал, что не может разгромить Англию. Поэтому, чтобы прийти к миру, он должен добиться победоносного окончания войны на материке. Чтобы создать себе неуязвимое положение на европейском материке, надо разбить Россию. Подробно изложенные им причины, вынудившие его на превентивную войну с Россией, были неубедительны. Ссылка на обострение международного положения вследствие захвата немцами Балкан, на вмешательство русских в дела Финляндии, на оккупацию русскими пограничных балтийских государств также не могли оправдать столь ответственного решения, как не могли его оправдать идеологические основы национал-социалистического учения и некоторые отрывочные сведения о военных приготовлениях русских. Поскольку война на Западе не была закончена, каждая новая военная кампания могла привести к военным действиям на два фронта, на что Германия Гитлера была еще менее способна, чем Германия 1914 года»[1209]. В другом месте Гудериан замечает, что «наше командование превзошло в безрассудном упрямстве Карла XII и Наполеона I»[1210]. Тем не менее, никто из присутствовавших генералов и адмиралов, кроме генерал-фельдмаршала Г. фон Рунштедта, серьезных возражений против этого плана не высказал. «Война с Россией, - заявил Рунштедт, - бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца. Но если, по политическим причинам, война неизбежна, мы должны согласиться, что её нельзя выиграть в течение одной летней кампании. Вы только посмотрите на эти огромные пространства! Мы не можем разгромить противника и оккупировать всю западную часть России - от Балтийского до Чёрного моря - за какие-нибудь несколько месяцев»[1211]. Ф. Гальдер, надо полагать, от неожиданности ограничился скупой фразой; «14.06.41. После обеда фюрер произнес большую политическую речь, в которой мотивировал причины своего решения напасть на Россию, и обосновал то положение, что разгром России вынудит Англию прекратить борьбу»[1212]. Командующий ВМФ «третьего рейха» гросс-адмирал Э. Рёдер отметил: «В длинной речи 14 июня, обращенной к высшим офицерам вооруженных сил, Гитлер изложил причины, по которым было необходимо напасть на Россию и разбить ее. “Война все равно была неизбежна, мы должны были решиться на нее в качестве превентивной меры именно сейчас, а не ждать, когда Россия нападет на нас через некоторое время, когда она будет лучше подготовлена к войне, а мы будем связаны в своих действиях”. Будучи знаком с методами аргументации Гитлера, я был в меньшей мере впечатлен этой речью, чем некоторые мои сотрудники. Но одно было очевидно: было принято, вероятно, самое важное решение всей войны – наперекор всем моим советам и предупреждениям, подкрепленным всеми фактами и цифрами, которые я смог собрать»[1213].

Даже не блиставший оперативными талантами генерал-фельдмаршал В. Кейтель высказал свои опасения относительно успеха операции «Барбаросса». Он писал: «В своих оценках Гитлер исходил из допущения, что военная промышленность России находится в стадии становления, кроме того, Сталин искоренил лучшие командные кадры в 1937 году, а светлых голов среди пополнения до сих пор не замечено. Материалы допросов взятых в плен офицеров русского генштаба убеждали Гитлера в неизбежности столкновения, однако он исходил из ложных предпосылок, оценивая стратегический потенциал и мощь советской военной промышленности. Даже без Донбасса, Россия была объективно сильнее рейха, а преимущество Красной армии в танках было таким, что мы были просто не в состоянии ликвидировать отставание»[1214]. Самоуверенность создателей плана «Барбаросса» из Генерального штаба вермахта воистину была беспредельной.

И командующего II-м Воздушным флотом генерал-фельдмаршала А. фон Кессельринга аргументы фюрера не особенно убедили. «Точка зрения Гитлера, состоявшая в том, что русские используют первый же удобный момент для того, чтобы на нас напасть, тогда показалась мне абсолютно правильной. Кремль мог без труда найти предлог для внезапной атаки. В любом случае, время было на стороне русских, а они, как никто, умели с толком его использовать. Из докладов офицеров-экспертов Люфтваффе, которые совсем недавно побывали в России, мне было известно о гигантской по своим масштабам программе наращивания военно-промышленного потенциала и производства вооружений, которую русские начали осуществлять. В скором времени мы будем не способны за ними угнаться даже в условиях войны. К сожалению, Геринг и Гитлер сочли эти доклады плодами чересчур разыгравшегося воображения. Я до сих пор считаю, что только неисправимый оптимист мог предполагать, что Россия удовлетворилась бы статусом второстепенной державы... Только размещение аэродромов русской военной авиации поблизости от границы могло свидетельствовать о подготовке действий наступательного характера»[1215]. Он невольно признает, что длительной войны с Красной армией вермахту и Люфтваффе выдержать не удастся.

Руководителя абвера, – военной разведки вермахта, – адмирала В. Канариса «ужасно тревожила приближающаяся кампания. Он в самых крепких выражениях критиковал руководство вермахта, которое, несмотря на свои военные знания, оказалось настолько безответственным и глупым, что поддержало взгляды такого человека как Гитлер, считавшего, что мы будем в состоянии закончить войну с Россией в течение трех месяцев. Он говорил, что не будет участвовать в этом и не понимает, почему Браухич, Гальдер, Кейтель и Йодль превратились в самовлюбленных, лишенных чувства реальности и слепо веривших в удачу игроков в покер»[1216].

Э. фон Манштейн считал, что причина подготовки войны против СССР «заключалась в личности Гитлера, в его необузданной жажде власти и в переоценке им своих возможностей, чему способствовали его несомненные политические успехи, низкопоклонство видных партийных деятелей, а также некоторых окружавших его лиц. Это было также в значительной мере следствием того, что он по отношению к несогласным с ним военным деятелям был не только главой государства, но и верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами, то есть их высшим прямым начальником. К тому же он блестяще умел в споре со своими военными партнерами бросать на чашу весов политические и экономические аргументы, которые последним нелегко было опровергнуть, ибо для их оценки решающее слово также имели не военные, а государственные деятели. Главную роль, однако, в узурпировании роли не только главы государства и политического вождя, но и полководца сыграла, очевидно, жажда власти. В этой связи мне на многое раскрыла глаза беседа с Гитлером, состоявшаяся в 1943 году. …Гитлер во время этой беседы заявил, что он совсем не заинтересован в том, чтобы "играть роль полководца", хотя его, безусловно, привлекала связанная с этим слава. Он подчеркнул, что решающее значение в этом вопросе играет власть, и что он один обладает достаточным авторитетом для того, чтобы добиться выполнения своих решений. Он верил только во власть и считал, что она олицетворена в его воле. …Этому человеку с его необузданной жаждой власти, не останавливавшемуся при этом ни перед чем и обладавшему высоким умом, противостояли [посредственные] генералы фон Браухич и Гальдер» [1217]. Добавим – и не только они! Немецкий генералитет в это время не имел серьезных возражений против мнения своего «непогрешимого фюрера», кроме сроков начала вторжения.

«Дилетантизм, - верно подметил А. фон Шпеер, - был одной из характерных черт характера Гитлера. Он не имел специального образования и, в сущности, всегда и во всем был самоучкой. Как и все люди такого рода, он плохо представлял, что такое настоящие профессиональные знания. Не будучи способным к комплексному охвату проблем, присущих всякому крупному начинанию, он с какой-то ненасытностью взваливал на себя все новые и новые задачи. Не обремененный традиционными представлениями, его быстрый, подвижной ум иногда выдавал смелые необычные решения, которые никогда не пришли бы в голову специалисту. Стратегические успехи первых военных лет можно напрямую связать с его неисправимой неграмотностью в правилах игры и его дилетантской решительностью. Поскольку противная сторона исходила из определенных правил, и не понимала природы Гитлера, тогда и возникали ошеломляющие эффекты, которые в сочетании с военным превосходством закладывали предпосылки его успехов. Когда же посыпались неудачи, он, как и большинство непрофессионалов, потерпел крах. …Выглядевшая наивной слабость Гитлера блеснуть цифровыми данными - теперь уже в области вооружений, как прежде в автомобилестроении или архитектуре - также обнаруживала в нем дилетанта. Он всегда старался выглядеть ни в чем не уступающим специалистам, а то и превосходящим их. Подлинный профессионал не станет, и вполне оправданно, перегружать свою голову деталями, которые он может уточнить по справочнику или получить от помощника»[1218].

Министр иностранных дел Италии граф Г. Чиано писал в те дни: «Многочисленные признаки говорят о том, что начало операций против русских теперь близко. Идея войны с Россией сама по себе полезна, ибо дата краха большевизма будет одной из выдающихся дат в истории цивилизации. Но мне не нравится это как симптом. Поскольку не хватает ясной и убедительной мотивировки, обычное объяснение сводится к тому, что речь идет о попытке найти выход из ситуации, которая развивается не так, как это предполагали.… Каков будет ход войны? Немцы думают, что в течение восьми недель все закончится, и это возможно, так как военные расчеты Берлина всегда были более точными, чем политические. Но если этого не случится? Если Красная Армия окажет сопротивление более стойкое, чем армии буржуазных государств? Какова будет реакция в широких пролетарских массах всего мира?»[1219]

Для справедливой оценки дипломатии И.В. Сталина и В.М. Молотова следует учитывать, что Советскому Союзу в ближайшее время угрожала война на двух фронтах: с нацистской Германией на западе, и с милитаристской Японией на востоке.

Во время подписания советско-германского Договора о ненападении 23 августа 1939 года в Монголии продолжались бои с авангардом Квантунской армией, и никто в Наркомате иностранных дел и Генеральном штабе РККА не мог исключить того, что военные действия не примут затяжного характера. Имея на границе Маньчжоу-Го и МНР развитую транспортную инфраструктуру, японская Императорская армия могла продолжать воевать по «китайскому сценарию», во всяком случае, еще несколько месяцев, если не дольше. Концентрацию дивизий, танковых и воздушных армий Страны Восходящего солнца в Маньчжурии и в Корее на Дальнем Востоке в разряд случайностей при всем желании отнести было трудно. И, учитывая значительную пропускную способность КВЖД, очевидную слабость Тихоокеанского флота и настойчивые предупреждения Р. Зорге о планах Генерального штаба Японии о подготовке агрессии против СССР, Дальневосточный фронт мог стать главным в грядущей войне.

«Мюнхенский сговор», срыв Московских переговоров по коллективной безопасности, сколачивание объединенной вооруженной коалиции Франции, Англии и Турции против СССР осенью 1939 года и провоцирование Финляндии на разрыв дипломатических отношений с Москвой, - нелепость такой политики отметили и Маннергейм, и Чёрчилль, - почти не оставили выбора советскому руководству. «Пакт Молотова – Риббентропа» был, вероятно, далеко не лучшим выходом из геополитического кризиса, но США тогда занимали неопределенную, выжидательную позицию[1220].

Наконец, соотношение сил на советско-германской границе в 1941 году было стратегически невыгодным для РККА. Имея незначительное количественное превосходство в танкетках и легких танках и военных самолетах старых конструкций, Красная армия абсолютно уступала немецко-фашистским силам вторжения в количестве и уровне подготовки рядового и младшего командного состава соединений, что всегда было и остается решающим фактором успеха в континентальной войне. Слабой была и образовательная и военная подготовка командиров, красноармейцев и краснофлотцев. Она осталась на уровне начала тридцатых годов. Вермахт имел солидный опыт ведения наступательных операций в Центральной и Западной Европе. Они не шли ни в какое сравнение с победами Красной Армии в локальных военных конфликтах в Испании, Китае и Монголии. И.В. Сталин со свойственной ему прямотой говорил, «что многие товарищи преувеличивают значение событий у озера Хасан и Халхин-Гол с точки зрения военного опыта. Здесь мы имели дело не с современной армией, а с армией устаревшей. …Конечно, Хасан и Халхин-Гол сыграли свою положительную роль. Их положительная роль заключается в том, что в первом и во втором случае мы японцев побили. Но настоящий опыт в перестройке нашей армии мы извлекли из русско-финской войны и из современной войны на Западе»[1221]. Опыт финской кампании, как отмечалось, остался уникальным, хотя и стимулировал переучивание командного и рядового состава в полевых условиях. А вот опыт военных сражений в Европе изучили на всех уровнях начальствующего состава РККА! Впоследствии Маршал Советского Союза Г.К. Жуков дал свое объяснение всем этим фактам:

«Говоря о предвоенном периоде и о том, что определило наши неудачи в начале войны, нельзя сводить все только к персональным ошибкам Сталина или в какой-то мере к персональным ошибкам Тимошенко и Жукова.

Все это так. Ошибки были.

Но надо помнить и некоторые объективные данные. Надо подумать и подсчитать, что представляли собой мы и наша армия, и Германия и ее армия. Насколько выше был ее военный потенциал, уровень промышленности, уровень промышленной культуры, уровень общей подготовленности к войне…

Словом, нельзя забывать, что мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Германией…

Наконец, надо добавить, что Гитлер со дня своего прихода к власти абсолютно все подчинил интересам будущей войны, все строилось в расчете на победу в этой войне, все делалось для этого, и только для этого. А мы такой позиции не заняли, остановились на полумерах. Сталкивались друг с другом интересы ведомств, шла бесконечная торговля по каждому вопросу, связанному с вооружением армии и подготовкой к войне»[1222].

Начальник Генерального штаба генерал армии Герой Советского Союза Г.К. Жуков не мог не знать о реальной мощи РККА и о потенциально небольших возможностях оборонной промышленности СССР, но сознательно умолчал об этом. Но главную причину он назвал – невысокий культурный, общеобразовательный и специальный уровень подготовки красных командиров всех рангов. И очень немногие из них обладали наряду с заслугами и орденами за победы в гражданской войне еще и талантом военачальников.

Заключение

Начиная с марта 1941 года, по Берлину поползли упорные слухи о готовящемся нападении Гитлера на Советский Союз. При этом фигурировали разные даты, которые сбивали с толку советскую разведку: 6 апреля, 20 апреля и 15 мая 1941 года. После этого разговоры внезапно прекратились. Эскадра боевых кораблей германского и нераспознанного количества кораблей финского флота 19 июня начала демонстративные маневры на виду наблюдательных советских постов на побережье. Из штаба Ленинградского военного округа и Краснознаменного Балтийского флота в Москву было отправлено срочное оперативное донесение, что под их прикрытием в Финляндии высадились около 43 тысяч немецких военнослужащих.

В эти последние недели перед войной советская разведка перехватила ряд шифровок иностранных послов в Хельсинки. В одной телеграмме, адресованной 18 июня японскому послу в Москве, а в другой, отправленной 19 июня итальянским посланником в Рим, говорилось о последних военных приготовлениях, происходящих в это время в Финляндии. Так, в частности, отмечалось: «Всеобщая мобилизация, объявленная неофициально, сейчас завершена. Страна находится на военном положении. Продолжается прибытие германских вооруженных сил, включая авиационные части. Считается, что Германия немедленно примет решение в отношении СССР». Более того, советской разведке стало известно из сообщения японского посланника своему руководству о том, что в финском дипломатическом представительстве в Москве начали сжигать секретную документацию. То же происходило в посольствах Германии и Румынии[1223].

19 июня члены Военного совета Ленинградского военного округа выехали специальным поездом в Заполярье для изучения на месте складывавшейся обстановки. Командующий ЛВО генерал-лейтенант М.М. Попов писал: «В ходе полевой поездки практически на местности изучались возможные варианты вторжения противника на нашу территорию и отрабатывались мероприятия по нашему противодействию. Пребывание на границе лишний раз убедило меня в том, насколько откровенно немцы и финны подводят свои войска к нашим рубежам и готовят плацдарм для наступления... Мы и лично наблюдали, поднимаясь на некоторые вышки пограничников, отчетливо видимые группы немецких офицеров, группы солдат, продвигавшихся в различных направлениях, машины, носившиеся по дорогам, и много дымов – очевидно, от полевых кухонь, так как в жаркий июньский день вряд ли кто-нибудь разводил костры»[1224].

Все мероприятия И.В. Сталина по форсированному перевооружению всех родов вооруженных сил Советского Союза и свертыванию программы создания океанского флота лишний раз свидетельствовали о том, что ему были известны планы Гитлера о начале подготовке агрессии против СССР. Гитлер не оставил Советскому Союзу ни единого лишнего дня для исправления стратегических и военных ошибок тридцатых годов, и никакие дипломатические маневры Генерального секретаря ЦК ВКП (б) уже не могли отсрочить трагическое для советских людей начало Великой Отечественной войны, к которому Красная армия не была в полной мере готова.

До организованного подхода пяти армий и двух механизированных корпусов из внутренних военных округов командующим западными военными округами был отдан приказ - не поддаваться на вооруженные провокации. Они могли быть организованы и националистически настроенными поляками по приказу из Лондона, и украинскими националистами из ОУН-УПА, и литовскими «лесными братьями», и латвийскими «айсарзгами», а не только немцами. Приказ о приведении подразделений РККА и НКВД западных округов и флотов в боевую готовность Сталин решил пока не отдавать, считая, что недвусмысленное Сообщение ТАСС заставит Гитлера отложить вторжение. Это было его ошибкой.

О том, как воспримут Сообщение ТАСС партийные и военные руководители на местах, Сталин не думал, считая, что они по должности обязаны руководствоваться постановлениями Политбюро, приказами НКО и Генерального штаба. Но оно посеяло зерна благодушия и самоуспокоенности среди многих старших командиров и комиссаров РККА. В Западном Особом военном округе стали предоставлять очередные отпуска командирам и политработникам. Командующий войсками ЗапОВО генерал армии Герой Советского Союза Д.Г. Павлов вечером 21 июня с видимым удовольствием присутствовал на спектакле Московского театра оперетты «Цыганский барон» в минском окружном Доме Красной Армии, хотя он сам и его штаб еще 19 июня должен был переехать в Барановичи.

В окружном доме Северного флота в Мурманске демонстрировался художественный фильм «Если завтра война», но в зале присутствовали только члены семей командного состава, дежурные командиры и краснофлотцы. Командующий контр-адмирал А.В. Головко, командиры и матросы находились на кораблях, аэродромах и артиллерийских батареях.

Организацию ночных рейдов бомбардировщиков Люфтваффе на Лондон предварительно анализировали в наркомате обороны СССР, что позволило с запозданием начать реорганизацию системы ПВО Москвы и Ленинграда. Однако цели и результаты бессмысленного разрушения Ковентри никто из авиационных специалистов объяснить не смог – высказывалось единодушное предположение об ошибке навигационной службы. Фразе рейхсмаршала Геринга из его речи 1 мая 1941 года о «ковентризации» противника как залоге молниеносной победы Германии в Главном Разведывательном управлении РККА не придали должного значения.

Дата добавления: 2015-08-05