Глава 8 4 страница

Сохранение Нарвика в сфере геополитических интересов Берлина грозило прямым вмешательством вермахта в советско-финляндский конфликт. Вопрос, на чьей стороне немецкие солдаты будут воевать, оставался открытым. «Оккупация Германией норвежских прибрежных баз, - докладывал Гитлеру 12 декабря 1939 года гросс-адмирал Э. Рёдер,- естественно, вызовет сильные ответные меры англичан. В результате этого у норвежских берегов произойдут серьезные морские сражения, а немецкий военно-морской флот не готов справиться с такой задачей на протяжении еще длительного времени. В случае оккупации Норвегии это будет одним из уязвимых мест»[921].

В Англии, Шотландии, Новой Зеландии и Канаде началось комплектование 100-тысячного добровольческого экспедиционного корпуса, который по мере комплектования отдельных пехотных бригад отправлялся в Нарвик. Во Франции также создавался 50-тысячный корпус из служащих «Иностранного легиона» для отправки на финский фронт через нейтральную Норвегию. К марту 1940 года в Нарвике скопилось большое количество вооружений - 191 военный самолет, 28 танков, 223 артиллерийских орудия, 100 полковых минометов, 120 противотанковых пушек, 200 противотанковых ружей, 166 зенитных орудий, 6 000 станковых и ручных пулеметов и 100 000 автоматов и винтовок. Но необходимого количества солдат и офицеров они так и не дождались из-за активизации действий германских рейдеров. После подписания Московского советско-финляндского мирного договора 12 марта норвежское правительство наложило эмбарго на их поставку в Хельсинки. Это оружие попало в Финляндию лишь после фактической германской оккупации Норвегии в 1940 году по распоряжению коллаборационистского премьер-министра В. Квислига.

Реакция Кремля оказалась непредсказуемой. Район Петсамо (Печенги) был занят советскими морскими пехотинцами практически в первый день советско-финляндского конфликта. Для превращения его в авиационную базу английскому Королевскому военно-морскому флоту пришлось бы проводить дорогостоящую десантную операцию в Баренцевом море, и вступить в бой с советским Северным флотом. На рейде Мурманска и Полярного появились пассажирский лайнер «Бремен», германские эсминцы «Ягуар» и «Ганс Лоди», и немецкие подводные лодки, прибывшие с дружественным визитом. Их присутствие в Баренцевом море стало полной неожиданностью для британского Адмиралтейства, и сказалось на его дальнейших планах[922]. Гросс-адмирал Э. Рёдер даже рекомендовал Гитлеру обратиться к Сталину с предложением, чтобы Красная армия в ходе наступления в Финляндии заодно захватила и Нарвик, но поддержки не получил[923].

Легкий германский вспомогательный крейсер № 47 «Комета», переоборудованный из быстроходного пассажирского теплохода, по соглашению с Советским правительством с помощью мощного ледокола «Иосиф Сталин» прошел в 1940 году в Тихий океан Северным морским путем. За 17 месяцев рейда «Кометы» на тихоокеанском театре военных действий она потопила английские пароходы, тоннаж которых составил 60 тысяч тонн.

США предоставили финскому правительству кредит на приобретение 43 современных палубных истребителей Брюстер В-239, а Великобритания отправила Финляндии 33 боевых самолета и 24 легких танка. Швеция, в свою очередь, передала финнам 36 самолетов-истребителей, Франция – 7 самолетов воздушного боя, Италия – 2 истребителя, а Норвегия – 2 патрульных поплавковых гидросамолета. Военную технику невозможно было провозить через территорию Германии в условиях начавшейся второй мировой войны. Поэтому немногочисленные грузовые пароходы с оружием для Финляндии следовали в Стокгольм под флагами нейтральных Швеции и Норвегии, хотя их формально досматривали немецкие пограничники и таможенники[924].

Финский флот во время войны в море не показывался. Их надводные корабли стояли на своих базах под прикрытием артиллерийских береговых батарей. Финская авиация действовала исключительно на сухопутном фронте. Советские морские летчики долго охотились за транспортными кораблями и в первую очередь за финскими броненосцами, но корабли были идеально камуфлированы и прятались в шхерах к западу от полуострова Ханко. Их с воздуха надежно прикрывали истребители ПВО, зенитные установки и сторожевые корабли.

Корабли Краснознаменного Балтийского флота применялись исключительно для разрушения береговых оборонительных сооружений и артиллерийских батарей на островах, но результаты таких обстрелов оказались неэффективными. При первом выходе двух эсминцев «Гневный» и «Грозящий» для разрушения финских укреплений на острове Утэ выяснилось, что корабельные команды слабо знают особенности обслуживания механизмов современных морских орудий. Огневые точки финнов так и не были подавлены. Эти финские береговые батареи три дня спустя обстреляли и повредили эсминец «Карл Маркс». Обстрел островов Русаари и Бьёрке артиллерией крейсера «Киров» также продемонстрировали неважные результаты – островные батареи противника почти не пострадали. Неудачными оказались и бомбардировка позиций противника орудиями главного калибра линкоров. Основная причина состояла в том, что стрельба велась без необходимой авиационной корректировки. Корабельные самолеты-разведчики КОР-1 в этом отношении себя не оправдали из-за плохой погоды, а армейские летчики не имели навыков полетов над морем.

Гораздо лучше действовали советские подводные лодки. Субмарины С-1, С-2, Щ-319 и Щ-324 смогли в тяжелых условиях замерзающего Ботнического залива потопить четыре финских военных транспорта. Подводная лодка С-2 погибла в походе, а Щ-319 раздавило льдами, и ее экипаж попал в плен. Оставшиеся две были вынуждены возвращаться в Либаву в подводном положении, потому что военно-морскими уставами довоенного периода не предусматривалось использование ледоколов для их проводки к месту назначения в боевой обстановке. Этот героический зимний подводный переход дизельных субмарин подо льдами стал первым в истории мирового флота[925].

Многочисленной советской армейской и морской авиации так и не удалось полностью завоевать господство в воздухе по причине их разобщенности по сухопутным армиям. Боевые задачи ВВС нередко ставились армейскими штабами без учета реальных возможностей авиации и погодных условий. Нередко моторы на бомбардировщиках не удавалось запустить в течение суток, а на самолетах СБ от сильных морозов на двигателях лопались радиаторы.

В течение всей «зимней войны» советская авиация смогла выполнять боевые задачи всего 24 дня, когда устанавливалась солнечная морозная погода. Все остальное время военные самолеты были прикованы к аэродромам.

Собственно, во время «стодневной войны» произошло всего два крупных воздушных боя. В январе 1940 года для снабжения продовольствием и боеприпасами окруженной в выборгских лесах 1-й Пролетарской стрелковой дивизии вылетели 62 легких бомбардировщика Р-5. Их сопровождали 40 истребителей И-16 под командованием Героя Советского Союза полковника Е.И. Холзакова. Их атаковали 16 финских истребителей Бристоль «Бульдог» и Глостер «Геймкок». Противник потерял 10 истребителей, летчики которых покинули горящие самолеты с парашютами. Остальные 6 «бульдогов» сумели уйти невредимыми, используя плотную облачность. Советские летчики потеряли один истребитель и 4 бомбардировщика. А 2 февраля 1940 года над станцией Иматра 12 «чаек» встретились с 18 финскими легкими бомбардировщиками Фоккер C.X, летевшими без сопровождения. В итоге 12 самолетов противника были уничтожены при 2 потерянных советских истребителях[926].

Постоянные «слепые полеты» производили мобилизованные в РККА пилоты ГВФ на отечественных легкомоторных самолетах. Кроме них, командование Северо-Западного фронта привлекло 43 самолета АНТ-6 «Авиаарктика» под командованием Героев Советского Союза В.С. Молокова и И.П. Мазурука.

Советская артиллерия на Северо-Западном фронте приме­нилась с большой активностью, но результаты ее огня оказались поразительно низкими. В обобщающем докладе наркому оборо­ны, в частности, сообщалось: «Артчасти ведут безудержный огонь без достаточной разведки целей, не достигая нужного результата. Один 116-й артполк расстрелял с 30 ноября 17 700 152-мм выстрелов (72 вагона). Относительный расход самых тяжелых калибров часто превышает расход дивизионной и полковой артиллерии. Например, 316-й полк израсходовал 18 декабря 1939 года по шестьдесят снарядов на 280-мм мортиру, а за этот же день в 125-й стрелковой дивизии на полковую и дивизионную пушку израсходовано 18 выстрелов, а на 45-мм пушку — 9 выстрелов. В том же дивизионе и в 455-м артполку подавались команды на беглый огонь из 280-мм и 152-мм гаубиц образца 1937 года. Были случаи, когда общевойсковые начальники требовали вести ночью постоянный беспокоящий огонь из 280-мм мортир по дорогам. Отношение к экономии и сбережению артвыстрелов в войсках - пре­небрежительное»[927]. Словом, артиллеристам нужно было учиться воевать. Командиры расходовали боеприпасы так, как им этого хотелось, совершенно не учитывая, соответствует ли калибр орудий важности целей. Орудия вели огонь, не имея точных разведывательных данных, по площадям. Но это ничего не давало в густом лесу. И никаких видимых успехов такая «пальба для отчета по гильзам» не достигала.

Легкотанковые роты оказались неспособными без тяжелой артиллерии РГК подавить мощные финские узлы обороны и, тем более, прорывать эшелонированную оборону «линии Маннергейма». Они использовались не для поддержки атакующей пехоты, а для фронтальной атаки позиций противника, то есть выполняли непредусмотренные для них задачи средних и тяжелых танков прорыва. «Наши легкие танки Т-26, - пишет дважды Герой Советского Союза В.С. Архипов, - садились днищем на гладкие камни – и, как говорится, ни взад, ни вперед. Приходилось стягивать танк на буксире либо проталкивать другим танком. В бригаде не было штатных тягачей, которые могли бы вытянуть застрявшую или подбитую машину. Да и вообще уже первые бои и марши в глубоких снегах, на морозе заставили танкистов по-новому взглянуть на Т-26. Оказалось, что легкой и послушной была только там, где всегда были готовы к ее услугам водомаслогрейка и стационарные ремонтные мастерские. А тут на резко пересеченной местности, при жестоких морозах и обильных снегопадах машина не тянет. Иногда ее скорость падает до 4-6 км/час, то есть до скорости пешехода. Проходимость слабая, что резко снижает возможность для маневра в бою. Завести двигатель на морозе – проблема, приходилось таскать танк танком. Поэтому мы вынуждены были держать машину круглые сутки на газу»[928]. Иногда танкисты поступали иначе. «На ночь… под танком отрывали яму, и всю ночь поддерживали небольшой костер, чтобы двигатель и механизмы не остывали,- вспоминает Маршал бронетанковых войск П.А. Ротмистров. – Но и в этих случаях перед запуском двигателя нередко приходилось подогревать масло. Пушки и пулеметы также требовали специального обслуживания и сохранения»[929]. Финские солдаты по непрекращающемуся урчанию моторов и дыму костров в зимнем лесу всегда были осведомлены о местонахождении советских танков, и к утру сооружали препятствия из бревен, в которых занимали позиции гранатометчики и бронебойщики.

Неверное управление танковыми дивизиями отразилось на их боеспособности. Но, когда подразделениями руководили грамотные инициативные командиры, противник нес значительные потери: танкисты 35-й легкотанковой бригады во встречных боях уничтожили 35 неприятельских легких танков Рено FT.17 и 14 танков Виккерс Mk.VI. Экипажи трех «виккерсов» сдались в плен, и танки отправили в Ленинград в качестве экспонатов музея Октябрьской революции. Однако в период блокады эти танки отремонтировали, оснастили 45-мм пушками и отправили на фронт.

Отсутствие взаимодействия между стрелковыми дивизиями, танковыми бригадами, артиллерийскими полками и авиацией обнажило существенный порок довоенной подготовки вооруженных сил – несогласованность боевых уставов. Складывалось впечатление, что каждый род войск должен выполнять самостоятельные задачи. К сожалению, теоретическая эклектика тактических представлений первого поколения пролетарских командармов гражданской войны во главе маршалом М.Н. Тухачевским принесла свои горькие плоды. Стрелковые дивизии согласно Боевому уставу пехоты, написанному лично Тухачевским, действовали самостоятельно без поддержки автобронетанковых подразделений. В декабре 1939 года в окружение севернее Ладожского озера попали 139-я и 75-я стрелковые дивизии, а неделей позже были окружены и полностью уничтожены 163-я и 44-я стрелковые дивизии. В плену на сей раз оказалось более 2000 красноармейцев. Командиров обеих дивизий расстреляли перед строем прорвавшихся из окружения военнослужащих. Позже в феврале 1940 года 18-я стрелковая дивизия без поддержки бомбардировочной авиации и танков была окружена и практически полностью уничтожена. Командир дивизии и начальник штаба покончили с собой[930].

Командующий ВВС 9-й армии Герой Советского Союза П.В. Рычагов 16 апреля 1940 года в Политбюро ЦК ВКП (б) рассказывал: «После того как 44-я дивизия отошла, пошла 54-я дивизия, которая была окружена. Окружили ее несложно: отрезали в одном месте дорогу; по бездорожью выйти она не могла, и осталась окруженной. Плюс к этому ее потом разделили еще на несколько гарнизонов, и таким образом, превратили как бы в слоеный пирог. С этого момента работа авиации переключилась на помощь гарнизонам передового 337-го полка, командного пункта 54-й дивизии и дивизионного обменного пункта. Туда было направлено основное внимание армии. Работал там 80-й полк и две приданных эскадрильи. Они занимались бомбардированием вокруг этой дивизии, то есть не давали противнику возможности стрелять по дивизии, защищая ее от всех невзгод... Противник занял высоты и прекрасно все видел, как на ладони. Командиром был Гусевский. Он каждый день, а иногда по нескольку раз в день, слал паникерские телеграммы, вплоть до того, что писал: “Последний раз видимся”, “До свидания” и всякая прочая паническая информация. Это совершенно недостойное поведение для командира стрелковой дивизии Красной Армии. Под влиянием этих телеграмм угробили почти все резервы 9-й армии, какие там были и подходили, туда бросали множество людей, и не могли организовать никакого наступления по освобождению. Дивизия кормилась 80-м авиаполком в течение 45 дней, и этот полк фактически спас ее, бездействующую дивизию, от голода и гибели, не давая финнам покоя день и ночь. Ежедневно при малейшей активности финнов, там поднималась паника, туда давали все постепенно прибывавшие эскадроны и батальоны лыжников... Вот к чему привело это паническое поведение Гусевского. Благодаря заточению в окружении, где он сидел, там авиация обязана была бомбить, стрелять, охранять его в течение 45 дней. Гусевский понял, что живет благодаря авиации, и сообщает: стреляют два орудия, высылайте бомбардировщиков. Оттуда присылали заявки на авиацию почти ежедневно с такими запросами, что просто было неудобно, что это пишет комбриг Красной Армии.… Присылали повторные телеграммы такого содержания: “наша заявка вчерашняя не выполнена”, добавляют два-три пункта и посылают новую телеграмму. Телеграммы приводились к исполнению. На самого Гусевского повлиять никак не могли, а порядка в осажденном гарнизоне не было. Гусевский просил бомбить даже отдельные орудия. Противник свои орудия после того, как выстрелили из них, переносил с места на место, у него их было мало, берегли как дитя, перетаскивали в другое место и открывали с этого места снова огонь, попробуй бомбардировщикам угоняться за ними. Орудие противника стреляет, значит, считают, что авиация работает плохо. Где противник, не знали. Выделялся сектор десятин по 20-30, говорят, давайте молотить, молотят пустой лес, остаются от этого леса шишки, все деревья изрубят. От такого бомбометания никакой пользы нет. Те объекты, которые должны бомбардироваться авиацией, оставались в спокойном состоянии. Когда панические настроения прекращались, нам удавалось бомбить другие объекты»[931]. Комментировать этот образный рассказ не имеет смысла, хотя нынешние поборники истины всеми силами делают из комбрига «жертву сталинского произвола».

Среди подобных комбригу Н.А. Гусевскому проштрафившихся командиров РККА всех рангов прокатилась вторая война репрессий, ибо их оправдания сводились к цитированию устаревшего Боевого устава пехоты 1932 года, а нового наставления они даже не знали! Так случилось, что их записывали или во «врагов народа», или в «агентов военно-троцкистской террористической организации» в зависимости от возраста и воинского звания.

Другие «птенцы из гнезда пролетарских полководцев», наоборот, удостоились высоких правительственных наград и охотно делились своим опытом.

Начальник штаба Ленинградского военного округа генерал-майор П.Г. Понеделин утверждал: «Некоторые историки не без основания приходят к выводу, что одной из причин неуспеха немцев во время мировой войны является поправка — и существенная поправка к плану Шлиффена — на 2 или 3 корпуса, которые были отняты из ударной армии и переброшены на Восточный фронт, в интересах обороны. Но, наряду с этим, мы знаем и блестящие примеры решения этой задачи. Это — наша гражданская война. Классически было разрешено распределение сил по фронтам и по направлениям. Вы помните, наши руководители не боялись, идя на оголение целых больших пространств с тем, чтобы собрать нужные войска на нужном направлении фронта и в нужное время.… Наш батальон 1940 года обладает чрезвычайно большой огневой способностью. Если в 1929 году батальон давал в минуту 16 000 пуль, то сейчас он дает 35 000 пуль. Поэтому современный батальон в состоянии обороняться на 2 - 3 и 3,5 километрах по фронту при соответствующей глубине. Кроме того батальонные районы необязательно должны соприкасаться, как это раньше у нас было принято считать. Могут допускаться промежутки. Когда вы [все это] прикинете, то увидите, что наша дивизия может успешно обороняться на 10-12 и на 16 км. Я не беру особые случаи, когда дивизия не без успеха может обороняться на 30-40 километрах. 139-я стрелковая дивизия построила прочную оборону на фронте 30 километров, имея справа открытое пространство в 50 км и слева в 40 км. Дивизия прикрывала отдельное направление»[932]... от семи финских лыжных батальонов! В июле 1941 года 12-я армия под его командованием попала в окружение и погибла вместе с 6-й армией в Уманьском «котле» на Юго-Западном фронте благодаря такой «красногвардейской тактике».

Внешнеполитическое положение СССР осложнилось. Несмотря на то, что в Западной Европе происходила «странная война» с Германией, французский Генеральный штаб выступил с инициативой начать военные действия против Советского Союза. В архиве Министерства обороны Соединенного Королевства имеется запись о том, что «распространение большевизма является худшим злом, чем распространение гитлеризма, против которого мы вступили в войну. Опасность, следовательно, заключается в том, что если мы не сможем выступить решительно против России, то рискуем лишиться симпатий нейтральных государств, а это приведет к серьезным военным последствиям»[933]. Планировалось под предлогом помощи Финляндии нанести авиационный удар по Ленинграду и Мурманску, а на юге - уничтожить советские нефтяные промыслы на Кавказе. Расчеты сводились к тому, что фашистская Германия предпримет «естественный шаг» и нанесет удар по центральным районам Советского Союза. В телеграмме британского посла в Финляндии говорилось: «Вероятнее всего, победителем будет не Гитлер, а Сталин, и поэтому он представляет наибольшую опасность... Чтобы нанести ущерб Советскому Союзу, я предлагаю приложить усилия к тому, чтобы достигнуть соглашения с Японией,...внезапное нападение которой ускорит ее закоренелая враждебность к большевизму»[934]. Видный английский историк Б.Х. Лиддел-Гарт отмечал, что «это был набор фантастических проектов и напрасных мечтаний союзных лидеров, которые пребывали в мире иллюзий до тех пор, пока их не привело в чувство наступление Гитлера»[935]. Капитана П. Стелэна, уезжающего в Финляндию в качестве советника, во французском Генеральном штабе ознакомили с картой предстоящей операции и пояснили, когда начнется наступление англо-французских войск на Баку с целью захвата основных центров добычи нефти[936].

«Репертуар наших театров, - указывалось в передовице газеты «Правда», - должен быть тесно связан с задачами обороны и укрепления социалистического Отечества. Героические пьесы, построенные на материалах военной истории нашей Родины, истории гражданской войны, современной боевой жизни Красной Армии приобретают сейчас особое значение»[937]. Так считали и в отделе агитации и пропаганды ЦК ВКП (б), и Главном Политическом управлении РККА. На экранах советских кинотеатров появился массовые художественные фильмы «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году» и «Оборона Царицына», где впервые главными действующими лицами являются Ленин, Сталин и Ворошилов. Подвиги советских полководцев, рядовых красноармейцев и краснофлотцев в период гражданской войны и героические будни советских воинов были показаны в кинокартинах «Щорс», «Александр Пархоменко», «Котовский», «Пятый океан», «Истребители», «Сердца четырех» и «Валерий Чкалов». Особое место в советском прокате занял художественный исторический фильм «Гибель “Варяга”», прославляющий героизм российских моряков в начале русско-японской войны. Даже кинофильм для юношества «Тимур и его команда» стал важным инструментом патриотического воспитания молодежи, пусть и о событиях советско-финляндской войны, во время которой на экране разворачиваются кинематографические действия, там нет и ни единого слова. Зрители наслаждались музыкальной комедией «Трактористы», в которой обаятельный демобилизованный механик Клим Ярко готовит из числа рабочих МТС будущих танкистов для боев с самураями.

Были выделены немалые деньги для съемок художественных исторических кинофильмов «Суворов» и «Кутузов», живописующих разгром французов в Италии и в Отечественной войне 1812 года, «Адмирал Нахимов» и «Адмирал Ушаков», где противниками России выступают турки, которых подстрекают к войне коварные англичане. Знаменитый кинофильм «Александр Невский» в это время из кинопроката был изъят. Все новые исторические фильмы вышли на экраны с опозданием, но стали - после купирования прогерманских сюжетов – средством военно-патриотического воспитания населения.

В феврале 1940 года французский Генеральный штаб закончил разработку конкретного плана интервенции против Советского Союза, и 4 апреля текст был направлен Председателю совета министров П. Рейно. «Операции союзников против русского нефтяного района на Кавказе могут иметь целью... отнять у России сырье, которое необходимо ей для ее хозяйственных нужд, и таким образом подорвать мощь Советской России... Франко-английское воздушное нападение на кавказскую нефть будет направлено исключительно на предприятия по рафинированию нефти и портовые сооружения Батума, Поти, Грозного и Баку. Можно считать, что в течение первых шести дней будет разрушено 30–35% предприятий по переработке нефти и портовых сооружений Батума. Материальная часть, предназначаемая для нападения, будет включать 90–100 самолетов, в том числе 6 французских авиагрупп и 3 английские эскадрильи. Французские авиагруппы должны быть подготовлены таким образом, чтобы они могли находиться в готовности для атаки Баку в назначенный срок. Эти отряды должны состоять из двух групп самолетов типа Фарман Fa.221 и четырех групп «Гленн-Мартин», которые должны иметь запасные баки с горючим. В каждый вылет они смогут сбросить в общей сложности 70 тонн бомб примерно на 100 разведанных нефтеочистительных заводов»[938]. Штаб главнокомандующего в деталях изучил объекты нападения. «Военные действия против кавказских месторождений нефти, — добавлял М. Гамелен, — должны иметь целью поражение уязвимых пунктов расположенной там нефтяной промышленности. Сюда относятся индустриальные центры, возможные запасы и погрузочные станции. В основном речь идет о трех целях: Баку, Майкоп и Батум. Грозный лежит на северном склоне Кавказского хребта и слишком отдален, чтобы стать целью военной операции с воздуха. Остаются, следовательно, Баку и Батум»[939].

Союзное командование полагало, что для нанесения сокрушительного авиационного удара по городам Кавказа будет достаточно 100 самолетов. Со своими 29 ночными тяжелыми четырехмоторными бомбардировщиками Фарман Fa.221/222 французы попали впросак: большинство из них либо находилось в ремонте, либо были сбиты немецкими истребителями, когда обильно посыпали города Германии листовками. В Сирию и Ирак были отправлены 5 эскадрилий новейших двухмоторных бомбардировщиков Мартин-167 «Мэриленд», накануне закупленных в США, и 4 эскадрилий британских скоростных бомбовозов Бристоль «Бленхейм» Mk.II. Предполагалось, что в войну против СССР затем вступят Югославия, Румыния и Турция. Генерал М. Вейган доложил Гамелену, что подготовка воздушного удара будет завершена к концу июня - началу июля[940]. Поэтому мирный договор с Финляндией Советскому правительству необходимо было подписать до наступления этого срока, а для этого требовалось прорвать мощную оборонительную «линию Маннергейма» невзирая на прогнозируемые немалые потери.

Гитлер усматривал в англо-французских приготовлениях к прямой агрессии против СССР фактор, который отвлекал внимание будущих противников от предстоящего наступления вермахта на западе, и всячески поддерживал по дипломатическим каналам и через средства массовой информации надежды Лондона и Парижа на совместный с Германией дележ советской территории. «Проекты возможного мира распространялись за Ла-Маншем германскими агентами,- писал французский дипломат Ж. Барду.- Мир был бы заключен за счет России, против которой сразу же после заключения перемирия выступил бы вермахт. Англия получила бы Туркестан. Границы Ирана и Турции оказались бы отодвинутыми до Каспийского моря. Италия имела бы долю участия в нефти, а Германия аннексировала бы Украину»[941]. Руководство Генерального штаба вермахта в перепечатке таких публикациях в немецких коммерческих изданиях ненавязчиво убеждало генералитет РККА и в том, что в будущей войне ключевым объектом агрессии станет Украина. Это, в общем, соответствовало, представлениям советского политического и военного руководства о планах гитлеровской Германии в случае неизбежного вооруженного конфликта. Издательство наркомата обороны выпустило большим тиражом альбомы опознавания французских и английских самолетов. Командиры военных кораблей получили справочники по флотам Франции и Великобритании, и альбомы опознавания иностранных линкоров и крейсеров[942].

Военная кампания в Финляндии закончилась быстрой и неубедительной победой Красной Армии, но позволила СССР улучшить свои стратегические позиции на северо-западной границе и отодвинуть ее от Ленинграда на 140-200 км. Судя по всему, о «советизации» Финляндии И.В. Сталин не помышлял.

Выступая на заключительном заседании начальствующего состава РККА 17 апреля 1940 года, он подчеркнул, что пока «на западе три самых больших державы вцепились друг другу в горло, …когда руки заняты и нам предоставляется благоприятная обстановка, для того чтобы в этот момент ударить. Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент и не попытаться поскорее, пока там идет война на западе, решить вопрос о безопасности Ленинграда. Вот почему наше правительство поступило правильно, не отклонив это дело и открыв военные действия, непосредственно после перерыва переговоров с Финляндией»[943].

Согласно отчетам советского командования было «уничтожено 362 белофинских самолета и 37 военных транспортных кораблей». На самом деле финны потеряли 65 легкомоторных разведчиков, бомбардировщиков и истребителей, а также 4 военно-транспортных корабля. Это объяснялось тем, что летчики часто считали сбитым уходивший от атаки с резким снижением самолет противника. Собственные безвозвратные потери официальная советская статистика оценивала достаточно реалистично в 261 самолет и 321 пилота, то есть, главным образом, пострадали экипажи бомбардировщиков. Но финская статистика впервые в ХХ веке нарушила все мыслимые статистические приличия: газеты, ссылаясь на неофициальные данные Генерального штаба, опубликовали астрономические цифры потерь Красной армии. Оказалось, что их истребителями, зенитной артиллерией и пулеметным огнем было уничтожено 725 советских самолетов из 1200 единиц, участвовавших в конфликте, а количество сожженных легких танков составило 1600 машин, не считая 251 танка, экипажи которых сами бросили исправные машины и бежали. В ходе военных действий финны захватили 228 артиллерийских орудий различных калибров и 520 станковых и ручных пулеметов! В плен попали 5500 командиров и красноармейцев. Геббельс впоследствии пользовался неповторимой финской «героической статистической методикой» с неизменным успехом.

Несмотря на то, что планам англо-франко-турецкой интервенции не суждено было сбыться, в пропаганде Главного Политического управления РККА произошли заметные изменения. В официальных выступлениях на окружных военных совещаниях командного состава и советско-партийных активах слушателям стала проводиться мысль о том, что в 1940 году неизбежно произойдет война Советского Союза в союзе с Германией, Италией и Японией против антисоветской коалиции в составе Англии, Франции, Турции, Китая и Румынии. Война, естественно, закончится неизбежной победой армий первой коалиции. Правда, перспективы устройства послевоенного мира, учитывая политический исход локальных вооруженных конфликтов тридцатых годов в Испании, Китае и на Халхин-Голе, никак не комментировались[944].

После окончания советско-финской войны 8 мая 1940 года маршал К.Е. Ворошилов был освобожден от должности Народного комиссара обороны, оставшись, однако, в составе Политбюро ЦК ВКП (б). Ему напомнили выступление на XVIII съезде ВКП (б), где он доказывал тезис о непобедимости Красной Армии следующими цифрами: «Если сравнить вес снарядов, мин, гранат и пуль, выпущенных в течение минуты стрелковым корпусом РККА и аналогичными сухопутными подразделениями Франции и Германии, то окажется, что советский корпус в состоянии выпустить 78 932 кг, французский – 60 981 кг, а германский – только 59 509 кг»[945]. Причины значительных потерь Красной армии в «зимней войне», понятное дело, объяснялись тем, что в у противника стрелковых корпусов не существовало.

Дата добавления: 2015-08-05