Глава 8 2 страница

1) «Во время польской кампании немецкая пехота продемонстрировала свою несостоятельность - инертность, отсутствие боевого духа, тактическую леность и недостаточную выучку младшего начальствующего состава.

2) Некогда железная дисциплина упала, армия на пороге печальной памяти событий 1917 года - алкогольные эксцессы, бесчинства на вокзалах и акты вандализма при перевозке железнодорожным транспортом. У меня скопилось масса рапортов от комендантов станций, судебных дел и представлений на возбуждение уголовных дел в связи с дисциплинарными проступками военнослужащих. Армия запущена и нуждается в интенсивном политико-воспитательном обучении, прежде чем бросать ее в бой против прекрасно обученного противника»[873].

Сведения о повальном пьянстве, мародерстве и бесчинствах немецких солдат и младших офицеров, не говоря уже об эсесовцах, посеяли повсеместное недоверие к фарисейской идеологии «третьего рейха» у населения Литвы и прибалтийских государств. В европейской либеральной прессе появился новый синоним национал-социалистов – «гунны».

Совнарком СССР заключил договоры о взаимопомощи и ненападении с Эстонией 28 сентября 1939 года, с Латвией 5 октября 1939 года, и с Литвой 10 октября 1939 года. Кроме этого, Литовской республике передавались Вильнюс и Виленская область, где, правда, преобладало польское население, которое увеличилось в связи с огромным притоком беженцев из оккупированной Польши. Согласно этим договорам СССР получал право размещать ограниченные воинские контингенты в количестве одного Отдельного стрелкового корпуса в каждой республике[874], авиационные и военно-морские базы на условиях долгосрочной аренды.

Министр обороны Эстонии И. Лайдонер так разъяснял политику своего правительства в этом вопросе: «В своей речи 23 сентября я выразил твердую уверенность, что наше государство и народ не должны быть втянуты в войну. Я заявил, что если кто-нибудь нападет на нас, то мы окажем вооруженное сопротивление. Прошло только три недели. В жизни нашего государства и народа произошли серьезные события. Мы заключили пакт о взаимопомощи с нашим большим восточным соседом - Советским Союзом. Содержание этого пакта всем известно. Пакт уже вступил в силу. В Таллинн сразу же приехала военная комиссия Советского Союза и такая же комиссия была назначена с нашей стороны. Перед смешанной военной комиссией Советского Союза и Эстонии стояла трудная задача - быстро найти взаимное согласие по вопросам реализации пакта, установить места баз для морских сил Советского Союза и достичь соглашения по вопросу о размещении и временном местонахождении гарнизонов, предназначенных для защиты этих морских баз.

Эта большая работа теперь закончена. Она проводилась в атмосфере взаимного доверия и понимания. В настоящее время окончательно установлены районы размещения советских войск. Я хочу остановиться кратко на вопросах, связанных с размещением войск Советского Союза. Вопросы эти интересуют наши административные и военные власти, в также население.

Войска Советского Союза будут размещены в первую очередь в общественных зданиях и частично в пригородных дачах. И только в последнюю очередь речь может идти об их размещении в отдельных небольших домах и в отдельных хуторах»[875].

Советские войска в Литве размещались в заброшенных артиллерийских фортах и складских помещениях, оставшихся от русской царской армии, и красноармейцы вначале спали на самодельных соломенных матрацах и готовили пищу на кострах, пока не соорудили из купленного металлолома койки и не сложили русских печей. В Риге им приходилось обживать пустующие цехи бесхозного завода РБВЗ и «Калеп». Водопровода и канализации, как правило, не имелось, а колодцы, бани и прачечные приходилось отрывать и строить личному составу. Местное население могло наниматься на работу в воинские части в качестве наемных рабочих и обслуживающего персонала, имели право покупать промышленные товары в магазинах Военторга. Город Палдиски, ставший базой КБФ, состоял всего из девяти улиц - параллельных берегу и поперечных, где было только три каменных здания[876]. Это стало причиной нехватки жилья для командного состава, помещений для отделов и служб базы. Особенно тяжелым оказалось положение личного состава береговой обороны и строителей, живших в первую зиму в палатках[877]. Развертывание военно-морской базы в Либаве было сопряжено с теми же проблемами[878].

В приказах НКО № 0162, № 0163 и № 0164, которые регламентировали поведение военнослужащих РККА в прибалтийских республиках, прописывалось следующее:

- на основании пактов о взаимопомощи части Красной Армии и Военно-Морского флота СССР расквартированы в пунктах, предусмотренных договорами. Особые стрелковые корпуса отныне находятся на территории дружественных прибалтийских республик как «авангардный заслон от возможных покушений врагов». Свою ответственную задачу они выполнят с честью только в том случае, если жизнь и повседневная боевая подготовка частей корпуса будет протекать в нормальной и здоровой обстановке, что возможно только при полном соблюдении нашими частями всех пунктов пактов о взаимопомощи. «Различные антисоветские провокаторы будут пытаться и уже пытаются изобразить вступление наших частей в Латвию как начало ее “советизации”, - говорится, в частности, в приказе № 0163. - Такие и подобные им настроения и разговоры о “советизации” Латвии в корне противоречат политике нашей партии и правительства и являются, безусловно, провокаторскими. Советский Союз будет честно и пунктуально выполнять пакт о взаимопомощи и ожидает того же со стороны Латвии. Настроения и разговоры о «советизации», если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом, ибо они на руку только врагам Советского Союза и Латвии».

- «весь личный состав наших частей должен точно знать, что по пакту о взаимопомощи наши части расквартированы и будут жить на территории суверенного государства, в политические дела и социальный строй которого не имеют права вмешиваться.... Командиры и комиссары должны проникнуться сознанием, что части Красной Армии находятся в чужой стране, с которой мы состоим в определенных договорных отношениях, и что они отвечают не только за свои действия, но и за действия своих подчиненных. Находясь на чужой территории, части… Особого стрелкового корпуса должны не только полностью сохранить, но непрестанно повышать свои морально-политические качестве и боевую выучку, ибо на них возложена ответственейшая задача - защищать подступы к нашей Родине. Для местного населения начальствующий и рядовой состав наших частей должен быть образцом организованности, культурности и дисциплинированности»[879].

Никаких политических перемен после передислокации советских войск в оговоренные в договорах районы не произошло. Наоборот, красноармейцы оказывали помощь местным беднякам в уборке урожая, а политические комиссары постоянно приглашали местных жителей на бесплатный просмотр советских художественных фильмов.

Гитлер, будучи человеком импульсивным, но отнюдь не глупым, понял, что впервые по вине Сталина оказался заложником советской внешней политики. Он не предполагал быть втянутым в новую мировую войну, к которой Германия была подготовлена гораздо хуже, чем в 1914 году. Тем не менее, длительная война стала свершившимся фактом, и расстановка сил была отнюдь не в пользу «третьего рейха». Потеря Прибалтики оказалась второй неприятной для него неожиданностью после очевидного проигрыша в политической афере «Советско-германский пакт». Высокомерно отождествляя «остзейских немцев» с костяком прибалтийской государственности, и видя в них основную творческую и производительную силу Балтии, Гитлер задумал подорвать ее экономический потенциал.

Вопрос о репатриации этнических немцев из Прибалтики был поставлен Гитлером в рейхстаге 6 октября 1939 года. Он торжественно объявил, что эта политическая акция проводится с целью переселения в Германию немцев, разбросанных в различных странах. В связи с этим уже 7 октября «Немецкое народное объединение» в Латвии обратилось к своим соплеменникам с воззванием, где подчеркивалось, что на балтийских немцев теперь возложена великая миссия: «содействовать заселению новоприобретенной германским рейхом восточной площади». Вслед за этим вся немецкая пресса в Латвии призвала соплеменников к переселению в Германию. Вывоз национальной валюты в любой форме запрещался. Все лица, выезжавшие в Германию, передавали свою наличность и недвижимость специально созданному в 1939 году Германскому акционерному обществу по управлению имуществом переселенцев – UTAG. Оно держало свои капиталы в двух коммерческих латвийских банках: Сельскохозяйственном и Кредитном банках. Они в свою очередь являлись пайщиками Национального банка Швеции, и имели возможность осуществлять финансовые расчеты с помощью облигаций, векселей и других ценных бумаг. Поэтому персональные вклады и фонды частных компаний и акционерных обществ оказались в среднем весьма скромными. Однако после национализации банков в 1940 году и этих сумм репатриантов в банковских хранилищах не оказалось.

Рассчитывая на психологический эффект из-за нарушения традиционных торговых и хозяйственных связей, окончательный срок выезда немцев на родину растягивался до 25 марта 1940 года. За этот период в Германию уехали 67 805 переселенцев. В их число вошли и представители других национальностей из различных антисоветских организаций и военизированных формирований, среди которых были поляки, литовцы, караимы, татары и грузины. Они неожиданно выразили горячее желание считаться «арийцами»[880]. Отсутствие координации действий между НКВД СССР и министерствами внутренних дел Латвии, Эстонии и Литвы привело к тому, что националистические военизированные формирования получили всю конспиративную сеть и запасы оружия репатриированных «культурных обществ» и белоэмигрантских боевых групп. Этим процессом руководил Восточнопрусский отдел «Абвер-2» немецкой военной разведки.

В этой связи представляется любопытным Сообщение ТАСС, где недвусмысленно раскрывается политическая сущность плана репатриации этнических немцев из Прибалтики. Гитлер в глазах мировой общественности вновь выглядел мелочным менялой, который таким путем саботировал им же самими инициированный Договор о дружбе и границах между Германией и Советским Союзом.

«В последнее время в зарубежной прессе появился ряд высказываний, которые в неверной трактовке представляют причины эвакуации немцев из Прибалтийских государств. Выдумывая всякого рода измышления о том, чем вызваны столь срочные меры Германского правительства, известные газеты, равно как и телеграфные агентства пытаются провести связь между отъездом немцев из Эстонии и Латвии с заключенными между Советским Союзом и Прибалтийскими государствами договорами о взаимопомощи. Распространяется также абсурдная и клеветническая версия о том, что эти пакты повлекут за собой советизацию Эстонии и Латвии, несмотря на то, что в них четко выделены положения о невмешательстве во внутренние дела и уважении государственного, социального и экономического устройства стран - участников договора. Вышеприведенное объяснение, данное в немецкой полуофициальной газете, показывает, что эвакуация немцев в Германию проводится исключительно по инициативе Германского правительства и обусловлена вышеупомянутыми соображениями германского государства»[881].

После подписания советско-германского договора «О дружбе и границах» 28 сентября 1939 года были созданы Белорусский и Украинский пограничные округа, где были расквартированы 15 пограничных отрядов. При их штабах впервые создавались подвижные кавалерийские резервы, которым придавались грузовики ГАЗ-АА и легковые автомобили ГАЗ М-1. На этих пограничных заставах количество ручных пулеметов увеличилось до четырех ДП-36 на одну заставу, а сержантскому и младшему командному составу выдавалось личное автоматическое стрелковое оружие и противотанковые гранаты[882].

Правительства Франции и Великобритании, находясь в состоянии войны с Германией, немедленно организовали утечку информации о перспективах своих дальнейших отношений с Советским Союзом. Идея нападения на нефтяные разработки в СССР,- пишет французский исследователь Ж. д'Ооп, - была сформулирована с самого начала войны» [883]. Автор здесь не совсем точен. Планы непосредственной вооруженной агрессии против СССР стали разрабатываться французским Генеральным штабом и Комитетом начальников штабов Соединенного Королевства только после взаимной ратификации советско-германского Договора о дружбе и границах. Союзники рассчитывали, что именно проблема границы станет камнем преткновения в рейхстаге. Но в Берлине и Москве этот вопрос прошел обсуждение на удивление легко, поскольку фюрер и Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) тогда согласились на беспрецедентные территориальные уступки и репатриацию этнических немцев из Прибалтики. Оба рассматривали этот договор как явление вынужденное, а значит - временное.

Рейхминистр вооружений А. фон Шпеер эзоповым языком воспроизвел свои собственные аргументы в пользу будущей агрессии против Советского Союза. Он писал, что «сразу же после обнародования германо-русского пакта… Геббельс первым заговорил открыто о вырисовывающейся военной опасности. Странным образом этот, в остальном столь радикальный пропагандист, считал риск очень серьезным и пытался рекомендовать Гитлеру мирную политическую линию. Он позволял себе весьма несдержанные высказывания о Риббентропе, которого считал главным представителем “партии войны”. Мы, близкое окружение Гитлера, видели в нем, как и в Геринге, выступавшим также за поддержание мира, слабых людей, разложившихся в благоденствии власти, просто не желающих ставить на карту приобретенные привилегии… Собственно военная партия, кто бы помимо Гитлера и Риббентропа к ней ни принадлежал, оперировала следующей аргументацией: “Допустим, что сейчас мы, благодаря нашему быстрому перевооружению, имеем соотношение сил 4:1. Со времени оккупации Чехословакии противная сторона активно вооружается. Но прежде, чем ее военное производство полностью развернется, пройдет полтора - два года. Только начиная с 1940 года, она начнет ликвидировать наше солидное превосходство. И лишь когда она выйдет на наш количественный уровень выпуска промышленной продукции, начнется постепенная утрата военного превосходства рейха. Для того чтобы сохранить его, нам пришлось бы учетверить объемы производства. Но это нам не по силам. Даже если противник достигнет половины уровня производства в Германии, общее соотношение сил изменится не в нашу пользу. К тому же именно сейчас у нас во всех родах войск поступает вооружение нового типа, тогда как у противной стороны - устаревшая техника”. Соображения такого рода вряд ли подействовали на принятие Гитлером решения (о нападении на СССР – А.Г.) как главный аргумент, но они, несомненно, повлияли на выбор момента»[884].

Париж откровенно провоцировал Гитлера на агрессию против СССР. «На флангах СССР есть три района, способных вызвать серьезные причины для беспокойства Сталина. На севере – это прибалтийские государства и Финляндия... На юге – это Кавказ, где существует много уязвимых мест... И наконец, Владивосток на Дальнем Востоке, являющийся револьвером, направленным против наших японских друзей, который они всегда хотели обезвредить»[885]. Не надо быть искушенным политиком, чтобы понять, что это подробное послание было адресовано Гитлеру. «Эта концепция, распространенная во французских политических кругах, приводила к убеждению, что для вооруженной интервенции против России не будет никакой серьезной помехи… Общий театр военных действий чрезвычайно расширится. Югославия, Румыния, Греция и Турция дадут нам подкрепления в размере 100 дивизий. Швеция же и Норвегия могут дать не более 10 дивизий»[886]. В октябре 1939 года был заключен оборонительный англо-франко-турецкий договор, закрепивший военный союз трех стран, направленный против Советского Союза. В приложении к договору указывалось, что принятые обязательства «не могут принуждать Турцию к действию, результатом или последствием которого будет вовлечение ее в вооруженный конфликт с СССР». Одновременно командующий французской армией в Леванте дивизионный генерал М. Вейган, установивший режим личной диктатуры в Сирии, получил официальные полномочия от премьер-министра Э. Даладье начать переговоры о планах совместного вторжения в Закавказье с начальником турецкого Генерального штаба маршалом А. Чакмаком. Тот, по его словам, «не отказался от рассмотрения возможных гипотез»[887]. В турецких ВВС насчитывалось 400 военных самолетов, а в составе военно-морского флота находились линейный крейсер «Явуз Султан Селим», 2 легких крейсера, 4 эскадренных миноносца и 6 подводных лодок. Ш. де Голль вспоминал, «что некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они были больше озабочены тем, как нанести удар СССР — вопросами оказания помощи Финляндии, бомбардировками Баку или высадкой войск в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией. Многие открыто восхищались Муссолини»[888].

Турецкое правительство проявляло разумную осторожность, чтобы не возникло дипломатических конфликтов, как с Москвой, так и с Берлином. Тем не менее, французский посол в Анкаре Р. Массильи с преувеличенным оптимизмом сообщал в министерство иностранных дел в Париже, что он не ожидает каких-либо препятствий со стороны турецкого правительства в организации нападения на СССР[889].

В случае вступления Турции в войну против СССР, Черноморскому флоту, как в первую мировую войну, пришлось бы сосредоточиться на прикрытии с моря портов на побережье Украины, Крыма и Кавказа.

В Закавказском и Среднеазиатском военных округах началась интенсивная работа по изучению командным составом тактики турецкой армии и особенностей ее наступательных вооружений. Корабли Черноморского флота и Каспийской флотилии начали проводить учения по новой программе, разработанной с учетом опыта первой мировой и гражданской войны. В ЗакВО стали формироваться эскадрильи ночных истребителей И-153[890].

Командующий английским средиземноморским флотом адмирал Э. Каннигхэм подготовил приказ о подготовке передислокации в Черное море 2 линкоров, 4 легких крейсеров, двух флотилий эскадренных миноносцев и пяти подводных лодок среднего водоизмещения. В это время Адмиралтейство Великобритании вынуждено было решать проблему острой нехватки противолодочных кораблей, в первую очередь эсминцев: их пришлось срочно покупать уже правительству Чёрчилля в США в значительном количестве - 50 кораблей постройки времен первой мировой войны.

Командующий комитета начальников штабов Соединенного Королевства фельдмаршал Э. Айронсайд 31 октября 1939 года по просьбе Н. Чемберлена посвятил внеочередное заседание обсуждению вопроса об объявлении войны Советскому Союзу под предлогом «защиты скандинавских стран от советской агрессии». Британские генералы и адмиралы констатировали, что «не может быть и речи о том, чтобы Россия смогла напасть на Норвегию и Швецию через Финляндию». В то же время они подчеркивали, что любое ослабление напряженности у границ Советского Союза «будет все в большей и большей мере превращать Запад в решающий фронт вооруженной борьбы»[891]. Сам Айронсайд записал в этой связи личное мнение, что этот план «имеет много преимуществ и может стать решающим. Он, безусловно, заставит немцев действовать немедленно, вынудит их распылять свои силы и ввязаться в военные действия не только на сухопутном театре... Это будет наиболее эффективным средством предотвращения наступления немцев на других фронтах»[892].

Такого же мнения придерживался и начальник Генерального штаба Франции М. Гамелен. Он предлагал осуществить высадку англо-французского экспедиционного корпуса в Нарвике, после чего немцы навсегда «забудут про Западный фронт - наиболее важный для Англии и Франции …Захват или разрушение любого крупного русского города, в частности Ленинграда, может явиться сигналом для начала антикоммунистических выступлений внутри страны»». Одновременно предусматривалась высадка десанта в Петсамо с последующим его продвижением совместно с финскими войсками в направлении на Кандалакшу, чтобы перерезать Мурманскую железную дорогу и создать угрозу Ленинграду с севера[893].

В Кремле учитывали растущую опасность англо-французской агрессии, что требовало срочной перегруппировки ударных соединений РККА на угрожаемые направления за счет войск на новой советско-германской границе, в первую очередь авиационных и танковых дивизий. Новая техника теперь направлялась преимущественно в Закавказский, Среднеазиатский и Ленинградский военные округа. Обеспечить необходимым количеством современных самолетов ВВС Северного флота НКАП оказался не в состоянии, к тому же в Заполярье было мало стационарных аэродромов с взлетно-посадочной полосой, пригодной для современных бомбардировщиков и истребителей.

В октябре 1939 года Председатель Совнаркома СССР В.М. Молотов начал переговоры с министром иностранных дел Финляндии Ю.К. Паасикиви об аренде островов Гогланл (Суурсари), Лавенсаари, Сескар (Сейскааре), Тиуринсаари и полуострова Гангут (Ханко). Там предполагалось создать стационарные военно-морские и авиационные базы Краснознаменного Балтийского флота. В качестве компенсации Советское правительство предложило передать в долгосрочную аренду Медвежьегорскую область Карело-Финской АССР. Следующим предметом переговоров должна была стать аренда никелевых залежей в районе Печенги (Петсамо) и вывод финского воинского контингента из окрестностей Выборга (Виипури). Переговоры шли медленно, так как финское правительство А.К. Каяндера ожидало в ближайшее время запланированной агрессии Франции и Англии против СССР.

В официальных выступлениях на совещаниях командного состава и советско-партийного актива слушатели узнавали о том, что в перспективе произойдет война Советского Союза в союзе с Германией, Италией и Японией против антисоветской коалиции в составе Англии, Франции, Турции, Китая и Румынии, и она закончится неизбежной победой первой коалиции. В принципе, это полностью отвечало сложившимся реалиям 1939 года. Формальным инициатором военного конфликта с Советским Союзом якобы выступит королевская Румыния[894]. Учитывая централизованную структуру советского «политпросвета», становится понятным, что инициатором этой пропагандистской кампании являлось Главное политическое управление РККА во главе с армейским комиссаром 1-го ранга Л.З. Мехлисом.

Заместитель наркома путей сообщения И.Я. Гинзбург рассказывал автору, что поздней ночью 19 сентября И.В. Сталин созвал заседание Политбюро ЦК ВКП (б), на которое вызвал руководителей оборонных наркоматов. Он раздал всем присутствующим незапечатанные «красные конверты» на случай начала войны и просил их с ними ознакомиться. По его словам в них был изложен план эвакуации промышленных предприятий на восток страны и строительства на Урале и в Сибири «заводов-дублеров» для срочного развертывания там производства современной военной техники и боеприпасов. Ответственным за подготовку эвакуации назначался член Политбюро ЦК ВКП (б) нарком НКПС Л.М. Каганович. Поэтому на восток страны удалось в 1941 году за неполные полгода перевести 1360 крупных промышленных предприятий оборонного назначения на предварительно подготовленные производственные площади.

Личный состав и материальная часть укрепленных районов вблизи прежней государственной границы, или знаменитая «линия Сталина», по директиве Генерального штаба подлежали расформированию. Речь вовсе не шла о демонтаже долговременных оборонительных сооружений – их предполагалось передать в народное хозяйство в качестве складов, зернохранилищ и других помещений. Требовались опытные артиллеристы и пулеметчики для формирования мобильных Отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов (ОПАБ) в Западной Белоруссии и Западной Украине. Необходимость такого решения подтвердилась после комплексной проверки состояния УРов инспекторами ГАУ РККА. В заключительном акте комиссии говорилось: «Состояние мобилизационная и боевая готовность укрепленных районов явно неблагополучны. Отсутствие должного контроля над укомплектованием, боевой готовностью частей и укрепленных районов в целом привело в ряде укрепленных районов к низкому качеству боевой подготовки, слабой дисциплине, плохому материальному обеспечению частей УРов, к ослаблению бдительности в охране сооружений, расхищению имущества укрепленных районов, как войсковыми частями, так и местным населением»[895].

Начальники укрепленных районов подчинялись не командующим военных округов, а Военно-инженерному управлению РККА и Главному управлению пограничных войск НКВД. Генеральный штаб не участвовал в распределении для них вооружения и боеприпасов. Саперы отвечали за профилактический ремонт ДОТов и ДЗОТов, а пограничники обеспечивали комплектование переменного состава подразделений. В окружных учениях они обычно участия не принимали[896]. Материальная часть штатного артиллерийского полка представляла собой музей военной техники первой мировой войны. На его вооружении, как правило, находились 76-мм полевые пушки образца 1902 года, 122-мм гаубицы образца 1909 года и даже 107-мм орудия образца 1897 года – все на стационарных лафетах. В тесных железобетонных фортах, построенных в начале тридцатых годов, оказалось невозможным применять новые орудия: из-за резонанса и пороховых газов красноармейцы глохли, слепли и даже теряли сознание. Стрелковое оружие состояло из английских ручных пулеметов «Кольт», «Виккерс» и «Льюис» и японских карабинов «Арисака» с нестандартными 7,5-мм и 6,9-мм патронами, закупленные еще царским правительством. С целью экономии боеприпасов учебные стрельбы проводились крайне редко. С переподчинением этих подразделений Главному артиллерийскому управлению с устаревших пушек снимались орудийные замки и прицелы, которые вместе со снарядами отправлялись на склады. Иностранные пулеметы, винтовки и патроны уничтожались, а ставшие бесполезными орудия оставались в казематах[897]. Поэтому старые укрепленные районы в плане «Прикрытия государственной границы на 1941 год» даже не упоминались. Но в красноармейских массах упорно ходили слухи об их неприступности, и германская военная разведка, поверив в этот миф, называла хаотичную цепь заброшенных казематов «неприступной линией Сталина», а несуществующие укрепленные районы на новой границе - «линией Молотова».

И впрямь - для обороны новой границы по Плану ее прикрытия важная роль отводилась укрепленным районам, расположенным на территории западных округов. В ноябре 1939 года, как говорилось, в Генеральном штабе было решено остававшиеся в тылу УРы законсервировать. С лета 1940 года началось возведение 20 укрепленных районов, которые занимали две полосы обороны общей глубиной до 20 км. Для их сооружения было сформировано 84 строительных батальона, 25 отдельных строительных рот и 17 автомобильных батальонов. В апреле 1941 года к строительству было привлечено 160 инженерных и строительных батальонов Главвоенстроя НКВД и 41 саперный батальон красноармейцев нового призыва из местного населения. Смущает только мизерная сумма ассигнований – 9% военного бюджета, которая явно не соответствует заявленному объему строительства. Не случайно начальник военно-хозяйственного управления ЗапОВО докладывал, что строительство УРов «находилось в полном провале из-за отсутствия материалов, транспорта и механизмов»[898]. В Одесском и Ленинградском военных округах к их строительству даже не приступали. К началу войны удалось построить около 2500 долговременных земляных огневых точек - ДЗОТов, и только 927 железобетонных артиллерийских ДОТов. Они находились в опорных пунктах «первого эшелона развертывания», и полоса оборонительной полосы не превышала 3 км.

Непростая обстановка, связанная с перемещением войск к государственной границе, сложилась в Западной Белоруссии и Западной Украине, или в прежней «Польше “Б”». Железнодорожная сеть осталась такой же, как накануне первой мировой войны. Тяжелые отечественные паровозы типа «ИС», «ФД», «СО» и «Л» на них интенсивно применяться не могли без риска повредить рельсовый путь или деформировать переезды и мосты. Пропускная способность железных дорог не превышала четырех небольших поездов в сутки, а мосты являлись деревянными и требовали серьезного капитального ремонта. Недоставало шоссейных дорог с твердым покрытием, идущих с востока на запад – их было только две. Все рокадные дороги пролегали вдоль границы. Аэродромная сеть досталась советскому командованию, что называется, по наследству. В свое время она создавалась исходя из других стратегических задач и под другие типы самолетов. Но вместо того, чтобы строить новую систему авиационного базирования, радикально модернизировать транспортную структуру и, главное, средства связи и управления подразделениями командующие ВВС западных военных округов легкомысленно оставили ее без изменений.

Поэтому огромные ассигнования были вложены в строительство и капитальную реконструкцию стратегических автомобильных шоссе с твердым покрытием: Москва – Горький, Москва – Ленинград, Москва – Минск, Москва – Харьков, Ленинград – Киев, Киев – Житомир, и Киев – Херсон общей протяженностью 1 430 000 км. Они строились на основе научных исследований советских инженеров опыта сооружения «автобанов» в Германии[899]. К сожалению, эти новые дороги с твердым покрытием оказали неоценимую помощь в развитии наступления немецко-фашистских войск на промышленные центры СССР.

Советско-германская граница не оборудовалась рогатками с колючей проволокой, так как в Советском Союзе она производилась вручную и в основном направлялась в распоряжение Главного управления лагерей НКВД. Железнодорожные мосты через пограничные реки не минировались. Лекторы Главного Политического управления РККА объясняли, что это было бы недружественным актом в отношении Германии. В Берлине этот факт расценили иначе: Красная армия сохраняет коммуникации для внезапного нападения на германские войска в образованном нацистами на польской территории «Варшавском генерал-губернаторстве».

Дата добавления: 2015-08-05