Глава 9 3 страница

Руководство авиацией — твердое и решительное, но не обученное

новейшей тактике; в своих действиях схематично и недостаточно гибко. Войск связи ВВС в нашем смысле нет. Только радиосвязь. Радиопереговоры в критические моменты ведутся открытым текстом. Наземная организация громоздка. Крупные наземные технические части приданы авиасоединениям. Обеспеченность запасами, по-видимому, плохая»[997].

Сразу отметим, что германская военная разведка в оценке тактико-технических характеристик и количества советских самолетов была на диво беспристрастна и объективна, в отличие от творений отечественных писателей и историков «оттепели», «перестройки» и «переходного периода». Им по складу ума гораздо ближе декларации Гитлера о «советской неполноценности».

Э. фон Манштейн писал: «На этом примере особенно ясно видно, к чему приводит нецелесообразная организация высших военных органов, сложившаяся у нас вследствие передачи главного командования вооруженными силами Гитлеру без одновременного создания ответственного за руководство всеми военными действиями имперского Генерального Штаба. Фактически наряду с главой государства, определявшим политику, не было военной инстанции, которая отвечала бы за руководство военными действиями. ОКВ Гитлер уже давно низвел до положения военного секретариата. Кейтель вообще не был в состоянии давать советы Гитлеру по стратегическим вопросам. Командующим тремя видами вооруженных сил Гитлер практически не предоставил почти никаких прав для оказания влияния на общее руководство военными действиями. …Так как никто не имел права составлять "военный план", и менее всего, конечно, ОКВ, то практически все сводилось к тому, что все ждали проявления "интуиции фюрера". …И не осталось ни одной военной инстанции, ни одной личности, которая бы в духе деятельности подлинного начальника Генерального штаба была признана Гитлером не только экспертом или исполнителем, но и военным советником по вопросам общего руководства военными действиями»[998].

Начальника Генерального штаба вермахта, в первую очередь, интересовало состояние войск в Киевском Особом военном округе, разгром которого фюрер считал приоритетным в реализации Директивы № 21. Москва как таковая его не интересует, а Балтийское побережье занимает только второе место в плане «Барбаросса». Однако после тщательного анализа потерь и затрат на его воплощение и грядущих политических выгод генерал приходит к невеселому умозаключению: «28.01.41. Операция “Барбаросса”: смысл кампании не ясен. Англию этим мы нисколько не затрагиваем. Наша экономическая база от этого существенно не улучшится. Нельзя недооценивать рискованности нашего положения на Западе. Возможно даже, что Италия после потери своих колоний рухнет, и против нас будет образован южный фронт на территории Испании, Италии и Греции. Если мы будем при этом скованы в России, то положение станет еще более тяжелым»[999].

Воздадим должное уму генерал-полковника Ф. Гальдера, хотя он был соавтором «плана Барбаросса». Война между Германией и СССР объективно была невыгодна обеим сторонам. В ее провоцировании были заинтересованы правящие круги Великобритании, а в ее предотвращении — руководство Италии. Президент Ф. Рузвельт, вопреки укоренившемуся мифу «холодной войны», был заинтересован в сильном Советском Союзе как естественном союзнике в назревающем конфликте с Японией, хотя записные антикоммунисты на Капитолийском холме в своих однообразных речах призывали помочь Германии ликвидировать «большевистскую угрозу». В Токио тоже бушевали нешуточные страсти. Во-первых, военные действия Императорской армии в Китае не привели к дезинтеграции огромного азиатского государства на «марионеточные империи» типа Маньчжоу-Го. Во-вторых, зыбкое равновесие в Европе, установившееся после подписания советско-германского Договора о дружбе и границах, и политические разногласия между И.В. Сталиным и Чан Кайши позволяли японскому правительству надеяться, что Советский Союз не вмешается в «необъявленную войну» на Дальнем Востоке в обозримом будущем. События на Халхин-Голе давали Сталину такую возможность, но все военные коллизии завершились политическим компромиссом. Такая расстановка сил не сулила Гитлеру ничего, кроме затяжной и бесперспективной войны на два фронта, но он оставался в плену иллюзии, что свержение коммунистического режима будет поддержано большинством населения России. Это утверждал в своих ярких эмоциональных статьях и Бюллетенях оппозиции такой авторитетный и непримиримый «критик сталинизма» как Л.Д. Троцкий. А Геббельс и Гитлер их регулярно просматривали вплоть до его убийства.

Однако Ф. Гальдер как военный человек был обязан выполнять приказ главнокомандующего всеми вооруженными силами «третьего рейха», в дальнейшем поверяя свои беспокойные мысли только своему дневнику. Главным предметом беспокойства начальника Генерального штаба сухопутных сил был ограниченный запас топлива для танков и самолетов:

«3.12.40. Положение с горючим — плохое.

28.01.41. Горючее: положение серьезное. Можно рассчитывать на обеспечение горючим в период сосредоточения и развертывания и на два месяца операций.

18.02.41. Положение с горючим неясное и трудное.

13.03.41. С автобензином и дизельным топливом очень тяжело. Без русских поставок мы сможем на имеющихся запасах в случае крупного наступления продержаться два — два с половиной месяца.

20.05.41. Положение с горючим: в июне - достаточно. В июле будет не хватать 10 %.29.05.41. Нехватка горючего! 13.06.41. Осенью запасы горючего будут исчерпаны

7.08.41. При нынешнем положении с горючим проведение крупных операций невозможно»[1000].

Этот поразительный факт легкомыслия главнокомандующего вооруженными силами Гитлера отметил и А. фон Шпеер, которому было поручено обеспечить расширение производства нового двухмоторного пикирующего бомбардировщика Юнкерс Ju-88. «Три крупных завода… были построены в Брюнне, Граце и Вене впервые в нашей практике из сборного железобетона всего за восемь месяцев. Но уже с конца 1941 года наша работа осложнялась нехваткой горючего. Даже для нашей особой срочности государственной программы снабжение горючим было в сентябре сокращено до трети, а с 1 января 1942 года - даже до одной шестой потребности. Это - типичный пример того, как Гитлер, предпринимая поход на Россию, что называется, зарвался по сравнению с нашими возможностями. …Осенью 1941 года я приехал в Дессау на головное предприятие фирмы “Юнкерс”, чтобы скоординировать с генеральным директором Коппенбергом планы строительства новых цехов с целью расширения производства самолетов. В конце разговора он провел меня в секретную комнату и показал мне график, отражающий выпуск бомбардировщиков в ближайшие годы англичанами, американцами, русскими и нами. Я спросил его, о чем думает наше руководство, видя столь удручающие цифры. “Да в том-то и дело, что они не хотят им верить”,- ответил он и расплакался. Вскоре Коппенберг был смещен с занимаемого поста»[1001]. Став рейхсминистром вооружений А. фон Шпеер в апреле 1942 года откровенно заявил Гитлеру: «Американцы и русские научились добиваться большего эффекта более простыми организационными средствами, тогда как мы не достигаем соответствующих результатов из-за архаических организационных форм. Данная война - это война и двух управленческих систем: борьба нашей чрезмерно авторитарной организации против искусства конструкторской импровизации на противоположной стороне. Если мы сами не придем к их системе организации военной промышленности, то будущие поколения сделают вывод, что наша устаревшая, скованная традицией и ставшая громоздкой затратная структура производства должна была проиграть…. В этом году мы оказались на переломе нашей истории. Свидетельством этому стали окружение 6-й армии в Сталинграде, гибель Африканского корпуса, успешные наземные операции противника в Северной Африке и первые массированные налеты на немецкие города. Да и с точки зрения военной экономики мы находимся в тупике: вплоть до осени 1941 года она была приспособлена только к быстротечным войнам с продолжительными перерывами между ними. Теперь же идет непрерывная война»[1002]. Однако конвейерную сборку танков, самолетов, автомобилей и двигателей на германских заводах фюрер не одобрил, как и привлечение на военные предприятия немецких женщин... и французов. Увеличивалось количество иностранных рабочих и военнопленных, которые под любым предлогом занимались саботажем. «Гитлер и Геринг постоянно пересматривали производственные программы, что заставляло предприятия одновременно выполнять четыре или пять заказов, и по возможности - еще и от различных родов войск. Это позволяло при внезапном аннулировании одного задания переключать высвобождающиеся мощности на выполнение оставшихся. Часто вермахт и флот делали свои краткосрочные заявки. Так, например, до 1942 года производство боеприпасов ориентировалось по объемам их расхода только на новый “блицкриг”. Соответственно и производство то свертывалось, то расширялось, то есть создавалась ситуация, препятствовавшая специализации предприятий на полном и непрерывном производстве боеприпасов. Мы позаботились об определенных гарантиях под заказы и старались загружать предприятия по возможности меньшим ассортиментом продукции. Уже одни только эти меры означали шаг от того в известном смысле кустарного, изготовления вооружений к индустриальному производственному циклу»[1003]. Заявление Шпеера осталось лишь констатацией факта неизбежного отставания военно-промышленного комплекса «Великой Германии». При всей прямоте и честности высказываний рейхсминистра о «кустарщине» в военной промышленности рейха до его назначения, он себе позолотил пилюлю – коррективы в нее внесли суровые реалии второй мировой войны.

Организация целенаправленной дезинформации советского руководства была поручена всем управлениям СД, абверу и Министерству народного просвещения и пропаганды Германии. «Для нас было жизненно важно скрыть от всех иностранных разведок нашу лихорадочную мобилизационную активность. Я приказал своим сотрудникам провести превентивную акцию - массовые аресты подозреваемых агентов. Эти меры были осуществлены в сотрудничестве с военной разведкой Канариса и другими политическими службами вермахта, при этом особое внимание уделялось “чувствительным” участкам, таким как железнодорожные сортировочные станции и пограничные посты, - писал В. Шелленберг. - Если раньше я откладывал аресты особенно важных русских шпионских групп, то дальше тянуть с этим было нельзя. Теперь было жизненно необходимо перекрыть все каналы информации. Однако одну или две из этих групп мы по-прежнему использовали для снабжения русских дезинформацией, подготовленной вермахтом. Нам удалось передать им фальшивые материалы о возобновлении подготовки к операции “Морской лев” для вторжения в Британию. Было очень важно, чтобы Кремль давал ошибочную оценку политической ситуации, и принимаемые меры, безусловно, внесли свой вклад в то, что их застали врасплох. Например, русские пехотные батальоны в крепости Брест-Литовск все еще маршировали со своими оркестрами даже днем 21 июня»[1004]. Надо полагать, выздоравливавшие красноармейцы в Брестском окружном госпитале по принятой медицинской методике лечения таким способом очищали свои легкие и бронхи от остатков мокроты.

Директива № 21 «Барбаросса» стала в общих чертах известной из сообщений советских разведчиков уже в начале 1941 года. Их передали руководители «Красной капеллы» Х. Шульце-Бойзен и А. Харнак[1005]. И.В. Сталин, ознакомившись с их донесениями, отнеся к ним с объяснимым недоверием: за всю историю мировых войн после Наполеона в наступлении участвовала практически вся сухопутная армия противника и его союзников. Он считал, что главный удар будет нанесен в полосе Киевского Особого военного округа. Остальные наступательные действия на северо-западе и в центре будут носить отвлекающий характер. К слову, точность сталинского анализа намерений Германии в случае агрессии против Советского Союза подтверждает и Гудериан: «Гитлер… подчеркнул, что “сырьевые ресурсы и продовольствие Украины являются жизненно важными для продолжения войны. …Мои генералы ничего не понимают в военной экономике”»[1006]. Он полагал, что потеряв мощный экономический район, СССР окажется не в состоянии продолжать войну. Вермахт при этом понесет меньшие потери, чем при неизбежном штурме обеих столиц. Авторы плана «Барбаросса» В. фон Браухич, Ф. Гальдер и Ф. Паулюс исходили из противоположного тезиса. Они полагали, что стремительные удары на Москву и Ленинград приведут к дезорганизации государственного управления, военному разгрому Красной Армии и гибели советского государства. Новаторство, или, точнее сказать, военный авантюризм, Верховного командования и Генерального штаба вермахта проявилось в том, что они убедили Гитлера в возможности быстрого разгрома дезорганизованной Красной Армии за короткий период времени в течение одной «летней кампании» – от 6 до 9 недель.

Дислокация немецко-фашистских группировок на границе отнюдь не свидетельствовала о стратегических талантах немецких полководцев, ибо делать ставку на скудоумие политических руководителей противной стороны, некомпетентность командования противостоящей армии и низкие боевые качества солдат противника, его плохое вооружение и неумение воевать - это авантюризм, уже граничащий с безумием. Гитлер на этот раз уступил своим настойчивым честолюбивым генералам, и Германия, в конце концов, жестоко за это расплатилась. Три группы армий получили запас боеприпасов, топлива и запасных частей из расчета активных боевых столкновений в течение двух месяцев. Генерал-полковник Ф. Гальдер не на шутку встревожился, когда записал в своем дневнике: «17.07.41. Главнокомандующий сухопутными силами [В. фон Браухич] вернулся из штаба группы армий “Север” и сообщил, что превосходство в авиации на стороне противника. Боевой состав наших соединений, действующих на фронте, резко сократился»[1007]. Командование Люфтваффе ощутило острый дефицит авиационных бомб, торпед и мин. Захваченные на складах советские авиабомбы не годились для загрузки в бомбовые отсеки немецких самолетов, так как отличались по форме и не могли размещаться вертикально. Пикирующие бомбардировщики Юнкерс Ju-87 во время Смоленского оборонительного сражения сбрасывали с пикирования пустые дырявые бочки, чтобы парализовать волю обороняющихся красноармейцев. Фронтовая традиция богата этими фактами, и объясняет их «подлым характером фашистов». Но подготовленный к плановому вылету бомбардировщик никто из немецких офицеров не загрузил бы подобным «психологическим оружием», если имелись авиабомбы. Из-за значительных потерь самолетов Штаб Люфтваффе срочно перебросил из Центральной Европы на фронт четырехмоторные бомбардировщики Фокке-Вульф Fw-200 и Юнкерс Ju-90 и Ju-290, переоборудованные из пассажирских лайнеров, ветераны гражданской войны в Испании двухмоторные самолеты Юнкерс Ju-86 и бипланы-пикировщики Хеншель Hs-123. Рейхсмаршал Геринг настоял на увеличении количества румынских, венгерских и итальянских эскадрилий на советско-германском фронте. Генерал-полковник Гальдер бесстрастно записывает:

«16.08.41. Расход боеприпасов. За период с 1 августа [в Россию] доставлено такое количество боеприпасов, которое предусмотрено всем планом "Барбаросса"»[1008].

В декабре 1940 года И.В. Сталин получил первое известие о непосредственной подготовке вермахта к агрессии против СССР. В Москве без предварительного уведомления начала работать закрытая военно-теоретическая конференция, посвященная итогам советско-финской войны и задачам повышения боевой подготовки РККА. Она проходила с 23 по 31 декабря 1940 года без выходных дней. Мероприятие такого высокого уровня проводилось впервые. На заседании Политбюро ЦК ВКП (б) решили ограничиться приветствием от партийного руководства, и в ее работу не вмешиваться. На заседаниях присутствовали секретари ЦК ВКП (б) А.А. Жданов и Г.М. Маленков. Стенограмма конференции ежедневно ложилась на стол И.В. Сталина. Доклады и выступления ее участников были яркими и конкретными, хотя за малым исключением - оптимистическими[1009].

Герой Советского Союза генерал армии Г.К. Жуков в своих воспоминаниях намеренно выделил выступление начальника Главного управления ВВС РККА Героя Советского Союза генерал-лейтенанта П.В. Рычагова. Судя по всему, легендарный герой Халхин-Гола никогда серьезно не вникал в вопросы взаимодействия авиации и наземных войск. Даже в своих послевоенных мемуарах он по-прежнему безапелляционно утверждал, что японские самолеты превосходили советские истребители и бомбардировщики[1010].

Задачу уничтожения самолетов противника на аэродромах и завоевание господства в воздухе Рычагов считал «наиболее сложной, …так как для ее выполнения необходимо застать авиацию противника на ее аэродромах, а это при современной глубине базирования и способности авиацию к маневрированию по аэродромам представляет большие трудности. Большинство таких налетов будет постигать неудача.… В курсах боевой подготовки, одобренных Народным комиссаром обороны, для истребителей указано выполнение 2-3 тренировочных налетов на аэродромы противника, это, конечно, в подготовке истребителей не основное. Основное у истребителей - воздушный бой и воздушная стрельба. Я считаю это правильным, так как, хорошо подготовив истребителя для воздушного боя, он легко и свободно будет справляться с задачами для действия по целям на земле — самолетам, танкам и войскам. Мы должны иметь большой воздушный флот, который бы не позволил даже сильному противнику выступить против нас. Если наши летчики будут иметь хорошие самолеты, и драться они будут хорошо, мы с честью справимся со своими задачами, как в воздухе, так и на земле, помогая нашим наземным войскам выполнять свои задачи». Комдив П.В. Рычагов опять возложил все недостатки управления фронтовой авиацией во время советско-финляндской войны на командование стрелковых дивизий. «Наша наземная обстановка показывает, что ориентировкой летного состава могло служить то, что наши войска совершенно не маскируются. Мне рассказывал [Герой Советского Союза комдив] Денисов, что был случай на перешейке, когда ему один из командиров дивизии сказал, что при такой мощной авиации, какая имеется у нас, мы не будем маскироваться, потому что нам это не нужно, нас и так защитят; или такой случай, когда одна дивизия бросила свою зенитную артиллерию под Ленинградом и вылезла на фронт как на праздник. Или еще такой пример, когда один самолет противника появляется над нашим расположением, то поднимается паника, особенно в тылу. Считают, что к нам не может летать ни один самолет. Но попробуйте на высоте 5-6 тысяч метров заметить одиночный самолет. Говорят так, что финны летают одиночными самолетами, и мы их не видим, а они нам вред приносят. А что, если бы они летали десятками? Если бы они начинали летать десятками, то их сразу увидели бы, группу легче заметить... Наша пехота приучается сейчас к такому положению, что авиация противника ее не должна бомбить. Повоевали бы с противником, у которого много авиации и тогда зенитную артиллерию, которая возится как мягкая мебель, они вряд ли оставили бы, а привезли бы ее быстрее зимнего обмундирования. Мало нас били с воздуха, вот почему мы не знаем цену авиации»[1011]. Об этих резких выпадах в адрес армейского и дивизионного командования Г.К. Жуков в своих мемуарах умолчал.

Тем самым в развитии разведывательной и штурмовой авиации нет необходимости, а надо как в Испании и Китае уповать на уничтожение неприятельских самолетов в воздухе. Его поддержал дважды Герой Советского Союза, командующий ВВС Прибалтийского особого военного округа генерал-лейтенант Г.П. Кравченко. Со свойственным ему «истребительным» темпераментом он заявлял с трибуны: «Основным видом уничтожения самолетов противника является воздушный бой. Я не верю тем данным, которые мы имеем в печати и которые говорят о большом количестве потерь самолетов на аэродромах. Это, безусловно, неправильно. Неправильно, когда пишут, что французы на своих аэродромах теряли по 500-1000 своих самолетов. Я основываюсь на своем опыте. Во время действий на реке Халхин-Гол для разгрома одного только аэродрома мне пришлось вылетать несколько раз в составе полка. Я вылетал, имея по 50-60 самолетов, и уничтожил 17-18 японских самолетов. Только там, в воздухе, мы можем уничтожить воздушную мощь врага. …Опыт Халхин-Гола говорит об этом: 95% потерь враг понес в воздушных боях с истребителями и только 5%, - запомните эту цифру, - своих потерь он имел на аэродромах от наших штурмовых и бомбардировочных ударов. Бомбовые удары по военно-промышленным центрам врага, когда они запрятаны под землю, ничего не дают. Ни одна фугасная бомба их не достанет. А сколько стоит государству звено бомбардировщиков? А во столько обходится нашему правительству производство полка истребителей?»[1012]. Он по сути дела повторил доклад своего друга и начальника П.В. Рычагова.

Командующий ВВС Киевского Особого военного округа Герой Советского Союза генерал-лейтенант Е.С. Птухин докладывал: «Для того чтобы уничтожить материальную часть на аэродромах, а мы считаем в среднем на аэродроме будет стоять 25-30 самолетов, нужно подумать о мощном ударе на этот аэродром. Значит, группа должна быть не менее 100-150 самолетов. И второе, что нужно подумать, - это о боевых средствах. Это бомбы, снаряжение, какие мы будем проводить налеты. Никому не секрет, что любая фугасная бомба, падающая около самолета в нескольких метрах, не приносит ему вреда, самолет остается невредим. Совершенно другое дело, если попадает зажигательная пуля - она уничтожает материальную часть. Следовательно, нужно думать, какими средствами делать налет на аэродром. Второе, нужно иметь хорошие разведывательные данные. Без этого нельзя успешно проводить операции по аэродромам. Если мы будем посылать [бомбардировщики] на аэродром, где базируется авиация противника, то нужно иметь группу в 100 и больше самолетов с задачей уничтожить ее, эту задачу такая группа сумеет выполнить; и группу в 15-20 самолетов на блокировку этого аэродрома, дабы не дать противнику маневрировать»[1013]. Но налеты должны быть непрерывными.

Эти мысли своими словами повторил командующий ВВС Дальневосточного фронта Герой Советского Союза генерал-лейтенант К.М. Гусев[1014]. Командующий ВВС Забайкальского военного округа генерал-майор Т.Ф. Куцевалов существенно дополнил предыдущих ораторов: «По-моему, мы слишком преувеличиваем успехи германских воздушных сил в Польше. Война в Польше, как здесь тов. Кравченко совершенно правильно сказал, тоже не была подготовлена; не было аэродромов, подготовленных к маневрам, поэтому не удалось переменить дислокацию, а отсюда - Польша понесла сразу же поражение…Вопросами организации аэродромных баз, аэродромной связи, запасами на аэродроме нужно заниматься в мирное время. Здесь вполне справедливо говорили о значении удара с воздуха по воздушным силам противника. Бить материальную часть противника на ее базах значительно легче, нежели в воздушном бою. Поэтому нам нужно готовиться к таким ударам, не забывая, однако, подготовки летчика к воздушному бою, так как ему выполнять [основную] боевую задачу приходится в воздухе и он должен быть готовым в любой момент встретиться с воздушным противником»[1015].

Опыт воздушной войны во Франции и продолжавшаяся «битва за Британию» свидетельствовала о рождении совершенно иной, противоположной высказанной им точке зрения, стратегии и тактики военно-воздушных сил.

Диссонансом в этом хоре «истребителей» прозвучало выступление заместителя Главного инспектора ВВС РККА Героя Советского Союза генерал-майора Т.Т. Хрюкина. Он сказал: «Мы имеем опыт немецкого командования по взаимодействию с танковыми частями. Я считаю этот опыт характерным, и мы можем его изучить и применить для себя. Я его изучал, он заключается в следующем. После того, как танковые части прорвались в тыл на 70-80 км, а может быть и 100 км, задачу авиация получает не на аэродроме, а в воздухе, то есть тот командир, который руководит прорвавшейся танковой частью, и авиационный командир указывают цели авиации путем радиосвязи. Авиация все время находится над своими войсками и по радиосигналу уничтожает узлы сопротивления перед танками — тогда авиация приносит своевременный и удачный эффект… Я хочу привести еще один интересный пример борьбы с танками противника. На фронтовых учениях в Западном особом военном округе, возле Лиды, на участке 13-й армии была дана вводная генерал-лейтенанта Ватутина о прорыве танкового корпуса и о прохождении его в тыл на 80 км. Это была, конечно, игра, товарищ Народный комиссар обороны. Оказалось, что при всех расчетах у командующего армией было недостаточно сил в тылу, чтобы парализовать действия этих танков. Мы стали подсчитывать, что же может дать авиация. Оказалось, что мы бросили на 500-600 танков 6 авиационных полков: два истребительных полка с РС-82, два [истребительных] пушечных полка, 2 пикирующих полка. В результате действия этих 6 полков, по нашим скромным подсчетам, получается, что мы только сможем вывести [из строя] 110 танков. Почему получается такой плохой результат? Потому что мы имеем на вооружении пушку 20-мм, она имеет очень маленький калибр и мало пробивает, если считать калибр снаряда на калибр брони. Поэтому самым эффективным средством для борьбы с танками противника, прорвавшимися в наш тыл, будут пушечные штурмовики и истребители, вооруженные пушкой в 37 мм. У нас есть такие летчики, которые могут одну пулю зарядить в пулемет и эту пулю положат, куда им скажут. Поэтому каждый снаряд сможет вывести танк из строя. Самым действенным противотанковым вооружением будет пушка на самолете»[1016].

Заместитель начальника Генерального штаба по ВВС дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Я.В. Смушкевич заявил: «Сейчас мы в основном знаем характер участия ВВС на Западе. Поэтому мы можем безошибочно сказать, что огромное количество вопросов, которые были выявлены, скажем, в Испании, на Хасане, Халхин-Голе, а затем и в Финляндии сейчас составляют почти основу тактики действий ВВС на Западе… Немцы 10 мая 1940 года произвели одновременный налет на аэродромы Франции на глубину до 400 км и охватили своим налетом свыше 100 аэродромов. При наличии связи и хорошей организации такой налет мог кончиться большим поражением немецкой авиации, ибо указанный налет производился мелкими группами без прикрытия истребителей, и встреча этих групп в определенных районах с истребителями может кончиться уничтожением этих групп.… Я это утверждаю со всей ответственностью, потому что все действия воздушных боев, действия бомбардировочной и истребительной авиации днем и ночью, построение боевого порядка и управления записаны в наших уставах, составленных на основе применения наших ВВС в Испании, Халхин-Голе, Финляндии. … Наш командный и лётный состав свои уставы мало изучает и плохо знает. У руководящего состава ВВС нет единства взглядов по вопросам использования авиации в операциях»[1017]. Это заявление звучало тем более странно, потому что все неудачи ВВС РККА в Финляндии происходили как раз из-за слепого выполнения летчиками требований устаревших уставов и боевых наставлений, которые не были своевременно пересмотрены руководством.

Оба знаменитых героя Испании с санкции наркома обороны подготовили приказ НКО № 0362 от 22 декабря 1940 года «Об изменении порядка прохождения службы младшим и средним летно-техническим составом ВВС РККА». Высшее командование ВВС навело, таким образом, «уставной порядок и дисциплину в авиации». Всех командиров, кто еще не отслужил четыре года — срок срочной службы, - перевели на казарменное положение. «Приказом Народного комиссара обороны № 0362, одобренным правительством, - восторгался П.В. Рычагов, - кладется начало организованному Воздушному Флоту. Старая организация Воздушного Флота себя изжила. Сейчас нам нужен массовый Воздушный Флот, хорошо организованный и подвижный. В старой организации ВВС мы этого не имели. Приказ № 0362 наводит порядок, позволяет поднять дисциплину среди рядового летного состава. Повышается роль командира. Молодой человек — летчик, который должен выучиться летать и воевать, с самого начала службы не будет обременен семьей…. Я хотел бы, чтобы наше правительство издало такой закон, чтобы летному составу, окончившему школу и получившему звание командира, запрещалось совершенно официально жениться в течение двух-трех лет... Мы имеем сейчас в авиации буквально сотни болтающихся летчиков, которых нельзя допустить в полеты по разным причинам и которых трудно демобилизовать, так как к этому много барьеров. Эти лодыри поневоле болтаются у нас во флоте помногу лет, не находят себе места»[1018]. Все предложения Рычагова были немедленно воплощены в жизнь, а из рядов ВВС были уволены несколько тысяч летчиков и штурманов.

По окончании летных училищ курсантам присваивалось не командирское, а сержантское звание с соответствующим денежным довольствием и убытием из гарнизона только по увольнительным удостоверениям. Вступление в законный брак происходило с разрешения командира и комиссара без права семейным командирам проживать вне территории военного городка. Набор в авиационные и летно-технические военные средние учебные заведения проводились не на основе конкурсной системы, а только по призыву. Значительно повысилась роль политической и строевой подготовки. Вместо летной подготовки проводились регулярные занятия на плацу по принципу «пеший по-летному». Результаты этого нововведения были губительными. «Авиация - это такой вид оружия, в котором особенно большую роль играет качество, а не количество – писал Герой Советского Союза М.М. Громов. - Это относится и к технике, и к выучке людей.… У нас [перед войной] важным считалась массовость в противовес качеству. А это являлось показателем слабости нашей авиационной культуры. Наши летчики, особенно истребители, прибывали на фронт как пополнение, имея иногда всего 8-10 часов налета на боевых самолетах. Как говорили командиры полков, такие истребители кроме капота мотора перед собой ничего и не видели»[1019].

Дата добавления: 2015-08-05