ЗАЯВЛЕНИЕ. Солнце уже всходило, когда она закончила писать.

Солнце уже всходило, когда она закончила писать.

Выжатая и обессиленная, она провалилась в забытье, уткнувшись в мокрую перьевую подушку. На прикроватной обшарпанной тумбочке образца конца 70-х годов прошлого столетия, среди недопитого чая, хлебных крошек и старых глянцевых журналов, лежало заявление на имя главного врача роддома. В нем было всего несколько строк, но сочиняла она их в течение всей ночи, неоднократно переписывая. Вот и сейчас, на короткое время, выскользнув из реальности, она не была уверена в правильности того, что там было написано.

А написано там было вот что:

Прошу мне разрешить отказаться от моего ребенка и перевести его в детский дом.

Она написала это предложение, но потом, задумавшись, зачеркнула «разрешить»: ведь, в самом деле, кто может ей запретить или разрешить решать судьбу того, кого родила она сама? Ведь это ее ребенок, она его родила, и она вправе распоряжаться его дальнейшим будущим. Ей самой совсем недавно исполнилось 16 лет, но она уже вполне четко усвоила, что она уже не ребенок и имеет право на что-то там. На что именно, она еще не понимала, но сейчас ей было важно только то, как избавиться скорее от ребенка.

Потом она зачеркнула «отказаться». Нет, она совсем не хотела бы отказываться от ребенка, которого она видела всего один раз, когда ей приносили его на кормление, – это было бы неправдой. Она удивилась и испугалась этого маленького существа, чего-то просящего и кричащего, к которому она теперь должна бы быть привязана до конца своих дней. Ей казался удивительным тот факт, что этот ребенок появился именно у нее и как раз тогда, когда он совсем некстати. Все в ее жизни произошло как-то стремительно и случайно.

Случайно она встретила его, случайно забеременела, случайно сбежала от родителей в другой город, работала поломойкой в ресторане, хотя училась в техникуме на швею, случайно родила… Отказаться – это совсем не то слово, которое она употребила бы в данной ситуации, отказаться она хотела бы от всего того, что было с ней до рождения ребенка, так как оно было все случайным и никчемным. А здесь: она совсем не против этого ребенка, нет – просто сейчас ей не потянуть его. Она одна в чужом городе, нет – это невозможно, ей нужно хотя бы расставить все на свои места, подумать… Может быть чуть позднее, когда все прояснится, в ней произойдет какая-то перестройка, но только не сейчас, не в данную минуту, не завтра. Ей с ужасом представлялся тот момент, когда через неделю ее выпишут, и нужно будет забирать ребенка и куда-то с ним ехать, а после – как-то жить с ним. Нет, сейчас она к этому совсем не готова.

Она привыкла жить легко, не задумываясь, еще совсем недавно жизнь представлялась ей сплошным праздником. Конечно, в ней много напрягов, но всегда можно было убежать: всегда был выход. Так, когда запои отца стали невыносимыми, и он окончательно потерял работу, они с матерью просто перестали его замечать. Сначала они боролись, тратили последние деньги на то, чтобы вытащить его из запоев всеми возможными средствами. Но все оказалось напрасным: он падал, а они были не в состоянии его удержать. И тогда они смирились и не стали ему мешать. Очень скоро он умер – забытый и презираемый всеми, – расколов голову об унитаз, пытаясь справить малую нужду в пьяном виде. Унитаз тоже треснул, но менять его не стали: всем было не до того.

Мать всегда ненавидела ее, и однажды она просто сбежала в другой город с каким-то фотографом, не оставив даже записки. В течение последних двух лет она ни разу не пыталась позвонить матери или как-то дать о себе знать.

Жалела она только об одном: что не успела вовремя сделать аборт. То ли побоялась чего-то, то ли до последнего момента надеялась, что все рассосется. А, в сущности, еще и не знала толком: что такое этот аборт. Когда все подтвердилось окончательно, было уже слишком поздно что-либо предпринимать. В тот момент эта сволочь бросила ее, оставив со всеми проблемами наедине, и она, конечно, упустила время. Сейчас, отматывая назад время, она предпочла бы смерть на операционном столе, лишь бы не знать всего того ужаса, которой ей пришлось пережить в последние дни. Этот ребенок появился у нее из какой-то другой, неведомой ей жизни, словно инопланетянин из космоса – она совсем не готова к такой встрече.

Кто она в этой убогой жизни? Маленькая, не приспособленная ни к чему частица непонятно чего. Что она может дать этому ребенку, если сама растеряна и ничего не понимает. Вправе ли она отказаться? Да, она не в состоянии принять этого ребенка. Она совсем не хочет отказываться от него, но и принять его никак невозможно.

Очнувшись ото сна, она снова взяла заявление и, перечитав несколько раз еще не проснувшимися глазами, вдруг поняла, что и фраза «моего ребенка», тоже совсем не уместна. Какой же он мой, если он пришел через меня, совсем не спрашивая меня. Кто меня-то спросил, хочу ли я этого ребенка или нет? Ведь я не хочу и не могу, – я хочу отказаться от всего и все изменить. Просто заберите его куда-нибудь и оставьте меня в покое. Может быть потом, может быть со временем. Что касается перевода его в детский дом, то тут тоже все не то: это уж совсем не моя забота. Я хочу, чтобы меня все это не касалось, чтобы все осталось так, как было до этого. Я готова вынести еще не одну беременность, если кому-то нужно, чтобы я страдала: с жуткими интоксикациями и слабостью, только бы не знать всех этих трудностей.

Резким и нервным движением она порвала и смяла бумагу.

Все было фальшивым и неестественным: она не знала, как нужно правильно писать такое заявление, а попросить образец, который, по ее мнению должен был быть, ей было неудобно. Она догадывалась, что эти старые грымзы – медицинские сестры и акушерки – будут осуждать ее, будут давить на чувства и сломают, в конце концов. Они заклеймят ее, и она поддастся их уговорам. Поэтому лучше просто написать заявление и держаться своего: у меня есть право. Когда-то, где-то она слышала, что право у нее есть. В конце концов, имею я право на жизнь: и такую, какая мне интересна, какую я себе сама придумала? Сколько можно терпеть все эти препятствия? Почему нельзя просто жить?

Она взяла чистый лист и написала новое заявление так, как она думала на самом деле, не пытаясь писать правильно, или как положено.

Она написала так:

Хочу остаться без ребенка.

Эту бумагу она передала главному врачу, но к ее удивлению ответа не последовало: никто не пришел уговаривать ее отказаться от своего решения, – никто вообще не пришел и ничего не сказал, словно бы бумаги и не было. В течение дня ей приносили ребенка, она кормила его грудью, потом его уносили, и она снова оставалась одна. Ребенок плакал и звал на помощь. Во всем мире у него не было роднее человека, чем она. И она чувствовала, что никто, кроме нее не сможет дать ему того, что он хочет. Ей самой нужно было то же, что и ему, – всю свою небольшую жизнь она жаждала ровным счетом того же, и не находила его нигде. Ей нужен был другой, который бы выслушал и утешил; помог, если бы и не делом, не словом, а хотя бы молчаливым пониманием. О, как она понимала этого маленького ребеночка в эту минуту: он просил у нее того, что и она все время ждет от жизни, – он просит ее о любви, о которой и она сама-то понятия не имеет. Кормя его грудью, она плакала, осознавая глубинным существом своим, что она жестоко обманута ожиданием любви. Сама еще не успев понять, что к чему в этом огромном и безразличном мире, ей вслед цепляется маленькими ручонками еще более юное живое существо и требует уступить место.

Весь день она плакала, изредка забываясь редким сном без сновидений. Практически не вставая с кровати, она весь день лежала и смотрела в окно. Зачиналась весна: было еще холодно, но солнце с каждым днем пригревало сильнее, все больше растапливая мерзлую землю. Под лучами ласково припекающего солнца ее сердце не могло оттаять, ибо оно не успело за столь короткое время ее жизни охладиться в должной мере. Скорее оно остановилось. Она лежала и думала о смерти, и ей стало вдруг все равно.

Уже смеркалось, когда она снова взяла лист бумаги, и, согнувшись над тумбочкой, как старуха, написала новое заявление. Там были совсем простые и почти детские слова:

Нет, я забираю его обратно.

Откинувшись на подушку, она долго-долго всматривалась в ночь, словно бы спрашивая у нее совета. Ночь пронзала насквозь все ее неокрепшее полудетское существо, пробирая волнами мурашек.

Чуть погодя она разорвала свое заявление на мелкие кусочки.

Дата добавления: 2015-07-26