Восточная Европа в VI-VII веках 2 страница

Катафрактарии построились клином. Кий был поставлен в первом ряду, слева от него стоял Мадит и еще два воина. Сзади них находилась линия закованных в железо всадников из шести человек, далее – из восьми, десяти и так далее. Линии Кия предстояло первой ударить по врагу.

Солнце подбиралось к полдню и жгло немилосердно. Металлическое снаряжение раскалилось так, что с Кия лил пот, было тяжело дышать. Конь беспокойно переступал ногами, мотал головой. Сам Кий нервничал, хотя и старался не показывать виду. Как никак, а это был его первый бой.
Вдали он видел густые толпы воинов противника, по краям их сосредотачивалась конница, видимо рассчитывая захватить аваров с флангов.

Но вот среди гарпиев началось движение. Кий услышал резкие и протяжные звуки рожков и труб, призывавших к атаке. И тотчас донесся рев толпы, даже сквозь мягкий подшлемник, закрывавший уши, он был явственно слышан, и у Кия по спине пробежали мурашки. Гарпии, вскинув вверх мечи и пики, бросились вперед.

К Кию повернулся Мадит, сверкнул глубоко посаженными черными глазами, весело прокричал:

– Ух, зададим жару этим дикарям!

В битве он не впервой, им владел только азарт, страха не испытывал или умело скрывал его. Но от подбадривающих слов Кию легче почему-то не стало.

Прозвучали звуки рожков, и аварский клин двинулся навстречу противнику, сначала медленно, но затем все более и более набирая скорость. Кий увидел быстро приближающихся воинов с длинными пиками, на которых виднелись крюки. «Стаскивать с лошадей будут», – мелькнуло у него в голове. Он уже целился своей пикой в рослого воина, который бежал навстречу ему. Кий ударил его острием пики прямо в плетеный круглый щит; только легкий толчок в руке ощутил он, когда она прошла
сквозь щит в тело врага; тотчас резким рывком рванул пику с обмякшим телом и нанес удар в другого гарпия. Первая его жертва оказалась чуть ли не у самой морды коня; под весом двух человек пика обвисла; Кий обрубил ремни спереди и сзади, и она рухнула на землю. Он заработал мечом.

Вокруг него уже бушевало сражение, удары мечей, дикие выкрики, ржание коней, стоны раненых, но этот невообразимый шум как бы отошел в сторону, Кий почти не слышал его. Все его внимание и силы были направлены на то, чтобы поразить врага и уберечься от мечей и пик, которые были направлены на него. Он мечом со всей силой ударил подвернувшегося под правую руку гарпия, видел, как надвое раскроил и матерчатый шлем и скрытую под ним голову. И тут же почувствовал, как крюк вцепился ему в плечо, развернулся и мечом перерубил деревянное древко. Тут же увидел спину, рубанул ее, оставив кровавую полосу... Рука, привычная к молоту, работала не уставая, из-под меча летели щепки деревянных щитов, никли тела воинов, скашивались набок срубленные головы, вылетали из рук выбитые мощными ударами мечи. По шлему и панцирю тенькали стрелы, в щит били мечами и топорами, но металл, произведенный рабами Каменска, защищал его.

Железный строй аварского клина медленно, но неуклонно прорубался сквозь толпу слабовооруженных и плохо защищенных гарпиев. Наконец, повергнув последнего противника, Кий вырвался на свободное пространство; перед ним расстилалась равнина, свободная от войска. Гарпии были разрезаны напополам. Он немного проехал, чувствуя как следом за ним движется масса конницы, и стал разворачиваться.

Теперь катафрактарии напали на противника с тыла, рубя и коля их в спины. Гарпии дрогнули и побежали. Преследование противника взяла на себя легкая конница, за ней побежали и пешие воины...

Кий остановил коня, долго стоял, успокаиваясь. Дрожал каждый мускул. Он еще жил горячкой боя, не в силах сдержать себя.

Подбежал оруженосец, распутал панцирь, помог сойти с коня.
Скинув остальное вооружение и оставшись в рубахе и штанах, Кий почувствовал себя легко и свободно.

Подскакал Мадит, прокричал азартно:

– Садись на коня, поскачем за добычей! Ох, говорят, здесь и девицы-красавицы! Натешимся вволю!

Кий устало махнул рукой:

– Без меня...

Он навидался картин грабежа еще на Руси, сполна хлебнул рабской жизни и не хотел смотреть на подобное сейчас, после боя.

Кий прошелся по лугу и присел на берегу Днестра. Течение реки было спокойное, даже ветерок не трогал ее ровной поверхности, только птички, носившиеся над самой водой, касались порой ее, оставлял за собой ровные круги, которые медленно расходились и пропадали. Возле берега, на отмели плескалась рыба – крупняк гонял мальков. Было тихо, словно и не пронеслась только что жестокая битва над этими местами...

Внезапно скорее чутьем, чем слухом Кий почувствовал опасность сзади и резко обернулся. В тот же миг, прошуршав, в левое плечо впилась стрела, ее окровавленный наконечник выглянул перед его лицом. Он увидел, как зашевелились кусты и кто-то стремительно убегал, только ветки трепетали, указывал путь беглеца. Это был, конечно, гарпий, спрятавшийся во время сражения.

Кий, превозмогая боль, приподнялся и крикнул. Он кричал изо всех сил, но изо рта вырвался лишь слабый звук. Но его услышали, подбежали. Один из воинов ловко отломил наконечник, второй, держась за оперение, осторожно вытащил древко стрелы. Кию стало легче, но обильно полилась кровь. Рану заткнули тряпочками, позвали лекаря. Настоем трав он обработал рану, перевязал чистой холстиной, а потом его перенесли в палатку, где лежали другие раненые; возле них хлопотали лекари-травники.

К вечеру вернулись преследователи. Каждый тащил добычу, на веревках вели рабов. На средину поля боя жрец воткнул меч – символ бога войны. Затем воины наносили кучу хвороста – это был алтарь для жертвоприношения. Возле него поставили большую чашу. Среди пленных отсчитали каждого сотого, подвели к алтарю. Жрец из кувшина поливал голову каждого предназначенного для принесения в жертву воина, произнося при этом какие-то заклинания. Потом их по очереди подводили к поваленному дереву, и жрец отрубал им правую руку и отбрасывал в сторону. После этого воины вели жертвы к чаще, наклоняли над ней их головы и кинжалами перерезали горло; кровь лилась в чашу. Когда все жертвы были умерщвлены, трупы их отнесли и бросили в овраг, а кровь из чаши выплеснули на хворост.

Затем к алтарю подвели несколько лошадей и задушили их, умело и быстро разделали туши, отделив мясо от костей. Кости побросали в хворост, а мясо мелко нарезали и забили ими желудки лошадей и на длинных жердях подвесили над хворостом, а хворост зажгли. Несколько воинов поворачивали жерди с мясом над огнем, доводя его до готовности.

Другие воины в это время несли из обоза вино и пиво, а также другие съестные припасы. Как только жертвенное мясо было готово, начался пир победителей. Кий из палатки слышал пьяные крики, песни, визги женщин... В палатку вбежал Мадит, бухнулся на колени перед Кием:

– Это как же тебя угораздило? Да еще после битвы? Поехал бы со мной и с богатой добычей вернулся и с девочками! И целый-невредимый остался! А мы, брат, поразжились! Купеческий караван настигли, такой товар захватили, на год гулять хватит! Ну да ладно, я побегу! Тебе вина-пива принести? Не надо? Ну выздоравливай. Меня там такая краля ждет, ты представить себе не можешь!

Целую неделю продолжался грабеж земли гарпиев. Шла веселая гульба в лагере. Край был разорен до основания. На восьмой день аварское войско двинулось в обратный путь, за ним тянулись доверху нагруженные награбленным добром телеги.

Всю долгую дорогу Кий размышлял над сильными и слабыми сторонами аварского войска. Несомненно, закованные в железо катафрактарии представляли собой огромную, всесокрушающую силу. Трудно воевать против такого противника. Но Кий видел и слабые стороны железной когорты. Прежде всего, ее малую маневренность и ограниченную подвижность. Нацеленная в одном направлении, она уже не в состоянии была изменить план боя, заранее определенный командующим. А бой – это водоворот, в котором обстановка меняется постоянно и надо искать новые способы поражения противника. На это аварская тяжелая конница была неспособна. Гарпии – необученная толпа воинов, поэтому их легко побили. Но если с войском провести занятия, научить некоторым способам борьбы с катафрактариями, можно побороть и железную когорту. Например, если бы какому-нибудь гарпию, удалось крюком стащить Кия с коня, то он в своем панцире не смог бы даже подняться с земли и был бы затоптан конями или убит пехотинцем, не оказав никакого сопротивления. Примеры борьбы показывали гарпии. Они подныривали под лошадей аваров, разрезали им брюхо, и кони, падая, подминали под себя воинов. Так погибло много его сослуживцев. И, наконец, надо охватывать когорту с тыла, нападать с боков; закованные в железо воины станут легкой добычей противника. Так перекладывал он в голове накопленный опыт службы в аварском войске, совершенно не думая о том, пригодится ли ему это в будущем.

Но одно совершенно точно и определенно решил Кий – уйти из отряда. Сражаться в воинстве, поработивших местное славянское население, совершавших набеги на Русь, ему было противно. Он не мог забыть и свое десятилетнее рабство. Поэтому, несмотря на неплохое жалование, сытую жизнь и хорошее отношение к себе, он чувствовал себя чужим в этом войске, а на аваров смотрел как на врагов,

В военном городке в свою палатку он не пошел, а остался у лекаря, ссылаясь на боли в плече, а также на то, что не может поднять руку даже на уровень плеча и вообще она его плохо слушается. Лекарь и так и эдак осматривал Кия, возился с рукой, делал массаж, прикладывал различные травы, натирал снадобьями, но Кий упорно твердил, что рукой он владеть не может и к тому же она мерзнет. Тогда по представлению лекаря командование уволило Кия из отряда, выдав жалование за полгода службы. В тот же день он, распрощавшись с побратимом Мадитом, собрал свои нехитрые пожитки и отправился в Каменск.

IV.

В Каменск Кий спешил потому, что там ему должны были выдать документ об увольнении из войска по ранению; без него на пути на Русь у него возникли бы многие трудности при встрече с местными властями: откуда идешь, как и почему на свободе, не сбежал ли из рабства или из войска?...

Военное ведомство располагалось в Акрополе, небольшой крепостце внутри Каменска, огражденной высокой стеной из сырцового кирпича. Внутри него располагались кирпичные и деревянные здания аристократии;
среди них выделялся двухэтажный дворец градоначальника с колоннами и террасами.

Акрополь тщательно охранялся. По крепостным стенам его прохаживались воины, а входные ворота контролировал отряд стражников. У Кия они проверили документ, выданный из войсковой части – кожаный лоскут с письменами и печатью – и пропустили вовнутрь. Там он сыскал одноэтажное длинное здание военного ведомства и чиновника, который занимался личным составом войска кагана. Чиновник, невысокий, пухленький, с редкой бородкой сорокалетний мужчина прочитал документ,
повертел его руках, похмыкал, а потом повел Кия в другой конец коридора. Они вошли в кабинет, стены которого были завешаны сухими травами, на полочках стояли различной величины глиняные кувшинчики, горшочки,
чашечки, воздух был наполнен терпким запахом трав и кореньев. Здесь помещался главный лекарь военного ведомства, толстый, с большими выпуклыми глазами сравнительно молодой человек.

– Проверь у него руку, – сказал чиновник, присаживалась на стул. –Сдается мне, что парню просто надоело воевать, а с рукой у него все
в порядке.

Лекарь приказал Кию раздеться по пояс, стал осматривать его рану, щупал ее толстыми мягкими пальцами, приподнимал и опускал руку.
Выспрашивал какие боли мучают, на что Кий коротко ответил, что рука
особо не болит, но он не может ее поднять выше плеча и она мерзнет, а порой немеет.

– Одевайся, – сказал лекарь Кию, а чиновнику коротко бросил:

– К военной службе негоден. Видно перерезана одна из связок и поврежден нерв. Это на всю жизнь.

Чиновник в коридоре произнес будто в пустое место:

– За документом об освобождении от службы придешь через пару дней.

Надо было искать крышу над головой. Кий снял землянку. После
долгой и утомительной дороги проспал остаток дня, всю ночь и проснулся только поздним утром. Сходил в харчевню, позавтракал. Делать было нечего, валяться в постели он не привык. Пошел бродить по городу, вышел на ипподром. Он представлял собой большое ровное поле с овальной беговой дорожкой, конюшнями и скамейками для зрителей. У кочевников главное в жизни – кони. Поэтому конские скачки были в почете, проводились они часто и собирали много народу.

Кий присел на скамейку. Стал наблюдать за приготовлениями к
соревнованию, прибывающей публикой. Вот подъехала крытая коляска градоначальника. Из нее вышел хозяин Каменска, его высокая красивая жена и дочь, удивительно похожая на мать. Они прошли мимо Кия, обдав запахом греческих духов. Тут мать оглянулась и сказала:

– Пожалуйста, Тамира, не отставай.

– Хорошо, мама, – ответила дочь низким грудным голосом.

И он вспомнил, что видел ее несколько лет назад, когда рабом устилал камнями и галькой дорогу. Тогда она была девочкой, теперь перед ним проходила взрослая девушка. У нее было плоское смуглое лицо, на котором выделялись большие широкопоставленные синие глаза, маленький носик и толстые припухлые губы. Он проводил ее взглядом, удивляясь необычной диковатой красоте.

Семья, чувствуя на себе взгляды сотен людей, шла медленно и чинно. Посредине гостевых скамеек для почетных граждан были поставлены кресла. Семья уселась в них. И тотчас начались скачки.

Кий наблюдал за поединком всадников без особого интереса, тем более азарта: он никого не знал и не собирался ни за кого болеть. Что-то другое подмывало изнутри. Его разъедало озорство, он то и дело поглядывал в сторону, где сидела дочь градоначальника. У него не было никаких намерений насчет нее, просто хотелось подойти поближе и еще раз посмотреть на столь необычную красавицу. «Тамира. Значит, звать ее Тамирой», – повторял он про себя машинально. Наконец, не вытерпел и, пригибаясь, стал пробираться к середине гостевых скамеек. На него никто не обращал внимания, все были заняты скачками, кричали, свистели, вскакивали с мест, возбужденно махали руками.

Кий сел сзади и чуть сбоку от дочери градоначальника и стал неотрывно смотреть на нее. Он видел щеку, маленькое ушко с завитками черных волос вокруг него, густые волосы, заплетенные в две толстые косы. Он наклонил голову вперед и исподлобья упорно глядел на нее, на его жестких губах бродила едва заметная улыбка.

Он смотрел долго. Она, как видно, почувствовала его взгляд, замерла на мгновенье, а потом резко обернулась и взглянула на него – коротко, сердито. И тотчас отвернулась.

Кием овладела бесшабашная отчаянность, словно у азартного охотника. Ему вспомнились многочисленные победы над девушками в лагере рабов, и внутреннее чувство подсказывало, что он близок к цели. Он совершенно забыл кто перед ним, кто она; он видел перед собой красавицу, которую должен был покорить, должен одержать очередную победу. «Она оглянется, обязательно оглянется», – твердил он про себя.

И она обернулась, и взглянула ему в глаза, прямо и открыто, взгляд ее был внимательным и серьезным. Они некоторое время (ему показалось - целую вечность!) смотрели друг другу в глаза. Затем она отвернулась, сердито передернула плечиками и больше не обращала на него никакого внимания.

Когда закончились скачки, Кий прошел к коляске градоначальника и встал так, чтобы она увидела его. Она шла с подругами, они весело переговаривались между собой. Кий не отрываясь смотрел на нее, чуть-чуть исподлобья, с той едва заметной затаенной улыбкой, которая, как он знал по лагерю рабов, безотказно действует на девушек. Их взгляды встретились. Она чуть откинула голову назад, ее глаза стали темными и глубокими. Потом она опустила взгляд, суетливо распрощалась с подругами и, поднявшись на ступеньку коляски, вдруг резко обернулась и взглянула на Кия. Глаза ее засветились внутренним блеском, и она шагнула в возок. Возок тронулся и скрылся за поворотом.

Кий долго стоял, не двигаясь. Сердце его учащенно билось.
Чутьем, которое редко обманывало его, он понял, что понравился ей. Он не думал о будущем. Он просто хотел видеть ее снова!

Он вернулся к себе в землянку, но там ему не сиделось. Он отправился гулять по городу. Перед ним стояли глаза Тамиры, неожиданно вспыхнувшие радостным блеском в ответ на его призывный взгляд, и его сердце тревожно и сладко сжималось и толкало к действиям.

В одном из огородов он увидел розы. Огляделся. Никого. Перемахнул через жердевую ограду сорвал букет и быстро выскочил на улицу. Никто его не заметил.

Он направился в Акрополь. Стража его пропустила – пропуском ему был тот же документ из войскового отряда. Он стал прохаживаться в скверике напротив дворца градоначальника, размышляя, в какой комнате она
может находиться. Только не на первом этаже. Там живет прислуга, находится кухня, там шумно. Нет, жилые комнаты наверху. С террасы второго этажа вовнутрь помещения вели четыре двери. За которой из них скрывается Тамира? Хотя бы на мгновенье вышла, тогда бы он действовал наверняка. Но она не показывалась. К тому же перед главным входом прохаживался стражник, мимо него никак не проскочить.

Кий ждал долго. Уходил из сквера, снова возвращался. Надвигалась темнота. Наконец, он заметил, как стражник, долговязый и худой, повертел головой туда-сюда и, воровато крадучись, нырнул в подвальное помещение. Не иначе как к какой-нибудь прислуге принять чарочку-другую, чтобы веселее прошло время дежурства.

Не успела за ним закрыться дверь, как Кий подскочил к перилам нижней террасы, перебросил цветы на террасу второго этажа и по резному столбу быстро вскарабкался на нее. Присел, огляделся. Тихо. Так за какой же дверью находилась дама его сердца?...

Дверь напротив была открыта. Он осторожно заглянул в комнату и увидел Тамиру. Он даже не поверил своим глазам. Но влюбленным везет иногда!

Тамира сидела за столом, перед ней горела свеча, она склонилась над книгой (край ее виден был Кию). Напротив нее висело зеркало,
в нем отражалось ее смутное изображение.

Кий приподнялся, отворил дверь шире и вошел в комнату. На него пахнуло духами и еще чем-то теплым, женским, волнующим.

Пламя свечи заколебалось. Тамира оглянулась, увидела его и в ее глазах появился ужас, рот открывался для крика. В какие-то доли мгновения он понял всю жуть своего положения: она закричит, набегут слуги, охранники, его схватят как вора и отрубят голову на площади или казнят еще более страшной, изощренной казнью. И чутье подсказало ему единственно верное решение: он упал перед ней на колени и протянул цветы, прошептав умоляюще:

– Не бойся! Это я! Ты видела меня на ипподроме! Я люблю тебя!

Она его узнала и подавила крик, но продолжала смотреть на него широко открытыми глазами, в которых постепенно угасал ужас и на смену ему приходили растерянность, удивление.

Она спросила:

– Но как ты мог?...

– По столбу. А потом перемахнул через перила, – простодушно ответил он.

Его простота и наивность поразили и восхитили ее. Она не отрываясь смотрела на него и вдруг лицо ее оживилось, она фыркнула, а потом стала
смеяться. Она так заразительно смеялась, что и он заулыбался, смущенно, неуверенно, а потом махнул рукой и развеселился окончательно, правда, не зная над чем.

– Ну хорошо, давай твои цветы, – сказала она. Приняла от него букет, понюхала. – Только тебе надо немедленно уходить. Немедленно. Давай провожу.

Она накинула легкий плащ с капюшоном и, взяв его за руку (маленькая ладошка утонула в каменной ладони), повела в дверь, скрытую за
шторами. Потом они спустились по темной лестнице в узенькое помещение. Повозившись с затвором, Тамира открыла дверь, и они оказались в саду.
Среди деревьев темнота была плотнее и гуще, в вечернем небе появились первые звездочки.

– Осторожно, – сказала она. – Не делай резких движений. Сад охраняется собаками.

Почти тотчас из кустов неслышно явились три огромных пса, утробно зарычали. Тамира погладила собак, успокаивая:

– Тихо, тихо. Свой, свой. Тихо.

По едва видимой во тьме тропинке она вывела его к железной ограде с решетчатой калиткой. Сняла замок, сказала:

– Быстрее уходи.

Он – шепотом:

– Когда мы встретимся?

– Иди. Скорее уходи!

– И все же – когда?

Она чуть помедлила, ответила:

– Завтра. Как свечереет. Здесь, у этой калитки.

– Придешь?

– Беги, беги быстрей! Если увидит охрана...

Он легонько сжал ее маленькую теплую руку и скрылся в темноте. Тамира продолжала стоять, затаенно улыбаясь.

V.

В детстве у Тамиры проявилась черта характера – упорство, за что мама в шутку называла ее «упертой». Нельзя было оторвать ее от дела,
будь то шитье платья для куклы или решение задачки по арифметике. Когда пытались отвлечь от важного по ее мнению занятия, она поджимала
губки и не отвечала на зов, пока не заканчивала начатое дало. Но в целом она росла девочкой послушной и покладистой, мама на своем не настаивала, а наоборот, поощряла ее «упертость».

Детство у нее прошло как обычное детство: папа, мама, дом, прислуга, куклы, летние выезды на море, рыбалки с отцом на Днепре и, конечно, учеба, как было принято в аристократических семьях. Ей нанимали греческих учителей, которые вдалбливали в ее головку греческий язык и литературу, географию, историю и философию, и она упорно постигала новые истины.

А в пятнадцать лет ей вдруг стало ясно, что это ерунда, не важное, второстепенное. Есть только одно достойное дело, чтобы посвятить себя ему себя всю. Это главное – любовь. И она влюбилась в учителя философии, только что прибывшего из Греции, тридцатилетнего грека Деметрия. Когда он приходил на занятия, она глядела в его черные глаза, худощавое лицо с горбатым носом и ей казалось, что никого прекрасней его не может быть на свете. Учитель сердился, что она не понимает простых философских категорий, а она и не старалась их понять: ей важно было видеть его, слышать его голос и внимать ему.

Мать видно догадалась в чем дело, и Деметрий был срочно заменен другим учителем философии, старым и скучным. Впрочем, и Деметрия Тамира быстро забыла.

Но любовь продолжала жить в ее сердце. Когда оставалась одна в комнате, то подолгу смотрелась в зеркало и видела, как она красива: красивы ее широкопоставленные синие глаза, брови вразлёт, чувственные губы. Она красива – и она это видела в глазах вчерашних мальчишек, ее ровесников, которые вдруг стали смотреть на нее с опаской и восхищением. Она красива – и это она читала в мимолетных взглядах мужчин. Ей льстили их взгляды, но и только; они не трогали и оставляли равнодушным и холодным ее сердце. И этот упорный, настойчивый взгляд высокого и красивого парня на ипподроме сначала вызвал у нее только раздражение. Но когда возле коляски они взглянули друг другу в глаза, она вдруг почувствовала, как горячо стало в груди, как в ней все задрожало от ликования и ожидания чего-то необычного и восхитительного. А после этой встречи не покидало ее это восторженное чувство, но к нему прибавилась тревога. Тревога мешала думать, и она поняла, что хочет снова видеть его. И она, с трудом дождавшись следующего вечера, вышла в сад. Девичья гордость заставила ее, прячась за деревьями, убедиться, пришел ли он. Он стоял на той стороне улицы, возле купеческого дома и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Она засмеялась, тихо и радостно, немного помедлила, а потом отомкнула калитку и вышла на улицу. Он, увидев ее, быстро перебежал дорогу и остановился перед ней, взволнованный. Он не очень верил, что она придет и ее появление во многом было неожиданным для него.

– Ну, здравствуй! – сказала она.

Он сглотнул слюну – она заметила, как заходил у него острый кадык, – ответил с хрипотцой в голосе:

– Здравствуй.

Они пошли по улице.

– И как тебя звать?

– Кием.

– Славянин?

– Да. Из Руси.

– А где такая страна?

– Вверх по Днепру.

– Никогда не слышала.

– Когда-то это была могучая страна со стольным городом Родня. Она объединяла славянские племена полян, древлян, дреговичей, дулебов, северян. Но пришел ваш народ и разгромил ее. Племена отпали, и Русь превратилась в небольшое государство между реками Днепр и Рось… Вот я оттуда.

– Я читала Геродота. Он пишет, что на севере живут одноглазые люди и даже есть народ, который спит по полгода. А какие-то невры превращаются в волков...

– Все это враки! На зиму спать ложатся только медведи. На них русы охотятся в зимнюю пору. В воинских походах русы доходили до полуношных стран, но нигде не встречали людей одноглазых или которые превращались бы в волков. Все это сказки или просто враки. Ничего про наши края греки не знают и поэтому выдумывают всякий вздор.

Тамира тихо рассмеялась, а потом спросила:

– Как же ты оказался в Аварии?

Кий хотел рассказать, как был захвачен аварским отрядом, продан
в рабство и целых десять лет был рабом. Он хорошо знал презрение, с
которым авары относились к рабам, которых они не считали за людей и
для них они были простыми вещами, почти ничем. Точно так же воспитана
и Тамира. Поэтому после некоторого раздумья ответил:

– Случайно, с отцом. Он внезапно умер, а я вот...

– Он что, торговцем был?

– Да... промышлял понемногу.

Тамиру этот ответ явно удовлетворил. Но она продолжала выспрашивать:

– А как же ты жил один в чужой стране?

– По-разному. Но потом приняли в кузницу, а там неплохо платят.

– Ты работал в кузнице? – восхитилась Тамира. Она совсем не знала жизни простых людей, поэтому многое представлялось ей в романтическом свете. – И что же ты делал в этой самой кузнице?

– Разное. Ковали мечи, кинжалы, подковы для коней...

– Может, и мою лошадь подковывал? У меня собственная, отец подарил. Очень умная и послушная. Звать ее Лебедь.

– Какое красивое имя! Я так и вижу: высокая, статная...

– Ты угадал. Настоящий альбинос. А у тебя есть свой конь?

– Был. Когда служил в войске кагана. Черный жеребец, сильный и злой.

– Так ты и воевал? Как это интересно! Участвовал во многих сражениях?

– Приходилось... А сейчас по ранению уволен.

– Знаешь что, – немного подумав, сказала Тамира, – давай я поговорю
с отцом, и он зачислит тебя в стражники. Стражникам хорошо платят,
у них нетрудная служба. А тебя с твоим ростом и силой обязательно
поставят командиром, ты можешь дослужиться до высокого чина.

Кий представил себе, как он будет ходить по крепостным стенам Каменска и следить за тем, чтобы ни один раб не смог убежать на волю, а беглецов ловить и отдавать в руки палачей на лютую казнь. Может, и его друзей – Джана, Ерумила, ту упрямую девушку, которую он проводил в последний раз... И он ответил:

– У меня серьезное ранение. Так что едва ли гожусь в стражники.

Назавтра они встретились вновь. Был поздний вечер. Небо хмурилось,
облака обкладывали небо со всех сторон, по всему чувствовалось – надвигался ненастный дождь. Они прогуливались по аллее скверика
в полном одиночестве. Тамира была задумчива и рассеяна. Кий видел, что ее что-то угнетало, отвечала она невпопад, подолгу молчала. Наконец тихо попросила:

– Кий, расскажи мне о своем народе.

Он подумал, ответил:

– Я мало знаю о нем. Мне было всего десять лет, как я покинул родину. Смутно помню рассказы стариков и жрецов о том, что когда-то жили мы на Дунае. Был там благодатный климат, проливались частые дожди, в обилии росли травы, поэтому названы тамошние места Зеленым краем. Предки мои занимались земледелием и скотоводством, у них было много овец, коров и лошадей. Но пришли какие-то дикие кочевые племена, главным занятием которых была война и грабеж, и они стали теснить наш народ. Тогда мудрый старейшина по имени Рус увел наш народ на Днепр. С тех пор мы стали называться русами.

– И живете в кибитках?

– Нет, мы живем в дубовых домах, а где нет леса – строим глинобитные. Мы по-прежнему разводим много скота, но одновременно занимаемся земледелием, выращиваем рожь, овес, репу. У нас много ульев. Как сейчас вижу, над самым Днепром стоят улья нашего рода, а пчелы с высокого берега отправляются в полет в поисках цветов. Сказочное было время…

– Авары тоже когда-то жили за Каспийским морем, кочевали по бескрайним просторам. – После небольшого молчания проговорила Тамира. – Но обмелели реки и пришлось уйти из родных мест. Долго
скитались, пока не пришли в здешние места. Были мы народом сильным и храбрым. Нас пытался покорить тюркский хан Истеми. Ему удалось завоевать полмира. У него было столько войска, что когда выходило в степь, то заслоняло горизонт. Сам Истеми не знал, сколько у него войска. Вот какой был могущественный царь, вот какие полчища повел он против нашего народа, чтобы покорить нас и сделать рабами.

«У нашего народа не было достаточных сил, чтобы вступить с тюрками в открытое сражение. И тогда мы стали отступать вглубь нашей территории, засыпая по пути колодца, уничтожая пастбища и уводя с собой население и скот. Повозки с продовольствием, женщин и детей и большую часть скота мы отправили на север. Отступая, авары изматывали силы противника внезапными налетами, выпускали тысячи стрел и исчезали в степи. От бескормицы у тюрков пало большинство коней, от недостатка еды погибали целые отряды воинов, тех врагов, которые пытались добыть пропитание и фураж, уничтожали наши быстрые конные отряды. И тюрки повернули назад, а мы продолжили путь на запад и завоевали большие территории. Вот какой храбрый и мужественный наш народ. Я горжусь им, – закончила свой рассказ Тамира.

Дата добавления: 2015-07-24