Схема г. Каменска

Василий Седугин

Дочери Татьяне.

КНЯЗЬ КИЙ. ОСНОВАТЕЛЬ КИЕВА

Исторический роман

Москва 2009

А Н Н О Т А Ц И Я

Насыщенный яркими событиями, приключенско-исторический роман рассказывает о жизни легендарного основателя Киева. Ребенком Кий попадает в рабство, откуда благодаря счастливому стечению обстоятельств ему удается вырваться на свободу. Он проходит службу в элитных войсках Аварского каганата, судьба дарит романтическую любовь дочери аварского сановника Тамиры, ему открываются пути в Византию, где он может стать знаменитым военачальником в наемных войсках. Но события развертываются таким образом, что он возвращается на Русь и начинает борьбу за освобождение своей родины от аварского ига, одерживает многие победы, становится народным героем. Ему удается сплотить вокруг себя племенных князей, но случайная любовная интрижка разрушает задуманные планы. Кий не отступает и благодаря его государственным способностям и полководческому таланту авары изгоняются из Руси и Восточной Европы.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Аварский каганат…………………………………………………………...
Русь…………………………………………………………………………..
От Днепра до Днестра………………………………………………….......

АВАРСКИЙ КАГАНАТ

«В те времена существовали и обры… Эти обры воевали и против славян, и притесняли дулебов – также славян».

«Повесть временных лет».

I.

Поселение рода Волегоста раскинулось на самой границе Руси, на высоком берегу Днепра, с которого далеко видны были луговые просторы на той стороне, где часто появлялись стада овец, коров и коз, табуны лошадей, охраняемые пастухами и собаками; следом за ними переваливались кибитки, в которых кочевал какой-нибудь аварский род.

Кочевник – беспокойный сосед. Иногда бросались в реку группа всадников, вспарывая сильными грудями коней плавные воды Днепра, выскакивали на берег и, торопясь, взбирались по крутым скатам на равнину, чтобы заняться почетным тогда делом – грабежом чужих селений и уводом в полон жителей. На этот случай дежурили в укромных местах секреты, в случае опасности поднимали тревогу, и тогда хватались за оружие все взрослые мужчины, а из племенного центра спешила подмога.

Так в постоянной опасности жили все роды русов на пограничной
реке. На грани жизни и смерти вырастали люди смелые и отчаянные, в любую минуту готовые к боевым схваткам. Так жил и род Волегоста. Обосновался он в селении из глинобитных домов, расположенных четырьмя кругами; в центре стоял дом старейшины рода. А вокруг раскинулся жирный чернозем, кормивший род многие столетия.

Вот и сегодня старейшина рода с сыновьями пахал участок возле реки. Велогост и старший сын, Слободан, шли за сохами, а младшие, Щёк и Хориф, вели под узцы их коней. Велогост, высокий, широкоплечий, со здоровенными руками шел по пропаханной борозде уверенно и неутомимо, будто только начал работу. На него поглядывали сыновья: солнце перевалило за полдень, пора и обедать, а потом с часок отдохнуть...

Наконец, отец остановился, крикнул:

– Распрягаем коней!

Посредине поля был устроен временный стан: лежало оружие, с которым мужчины никогда не расставались, еда, с утра захваченная на пахоту: хлеб, большие куски баранины, в глиняном горшке каша, в крынке – молоко. Отец снял о пояса кинжал, прижав к груди буханку, нарезал толстыми ломтями хлеб. Слободан между тем поджег заранее приготовленный сушняк, схватил котелок и побежал к реке, чтобы набрать воды. С маху кинулся под обрыв, присев, проехал несколько шагов по мягкой глинисто-песчаной почве и прямо перед собой увидел всадников в чужой одежде.

– Папа! – истошно заорал он. – Обры! Обры!

И, не переставая кричать: «Обры!», он начал изо всех сил карабкаться по крутому склону наверх. Вдруг возле уха прошелестела веревка и туго охватила шею. «Удавка!» – промелькнуло в голове Слободана. Он схватился за кинжал, висевший на поясе, намереваясь перерезать веревку, но тут им овладела сладкая сонная истома, тело размягчилось, стало непослушным, и он потерял сознание.

Не знал через какое время очнулся и не мог понять, где находится.
Он висел вниз головой, перед его глазами стремительно неслась земля. «Перекинули через круп коня», – наконец догадался он.

Долго мчались они то по лугу, то спускались в овраги, то петляли перелесками. Наконец всадник остановился, спрыгнул на землю. Его окружили мужчины, которые говорили возбужденно и радостно на чужом языке. К Слободану подошел авар, который захватил его, и бросил на землю рядом с другими пленниками. Слободан видел над собой веселые лица, перед глазами мелькали руки, которые трогали то одного пленника, то другого; авары показывали на них пальцами, видно сравнивая и оценивая пойманных рабов.

Натешившись, кочевники связали пленников по рукам и ногам; бросили в крытые кибитка, задернули задний полог и куда-то повезли. Слева от Слободана лежал мужчина лет тридцати, справа – девушка. Он тихо спросил у мужчины:

– Ты какого рода?

Итотчас получил от сидевшего у них в изголовье авара плетью по лицу. Пришлось молчать.

Так ехали они двое суток. Два раза в день их развязывали, кормили, поили, разрешали походить, размяться. Слободану удалось-таки перекинуться несколькими фразами со своими товарищами по несчастью. Девушка и мужчина оказались из соседнего рода Богумилов, были захвачены во время рыбалки ночью спящими у костра.

На третий день приехали в какое-то большое селение, остановились на многолюдном рынке. Там пленников развязали и поставили в один ряд.
К ним стали подходить богато одетые авары, иностранные купцы. Они внимательно их рассматривали, трогали мышцы рук и ног, щупали тело, заставляли открывать рот и показывать зубы, ворошили волосы. Одного за другим покупали, уводили с собой.

Наконец Слободаном заинтересовался старик-авар. Борода и усы у него были длинные, глаза острые, колючие, пальцы тонкие и крючковатые с длинными крепкими ногтями, и Слободан тотчас прозвал его про
себя колдуном Маргестом, прислужником повелителя тьмы и источником всяческих бед. Колдун Маргест покрутил мальчика перед собой, пальцами поскреб по коже, заглянул в рот, уши, кажется, вынюхал всего. Потом подошел к авару, взявшему мальчика в плен, отсчитал несколько десятков наконечников стрел и цепко схватил его за руку, так что ногти впились в кожу. Пробормотав что-то себе под нос, он провел своего раба к бричке, стоявшей неподалеку. Возле нее старик привязал веревку к руке мальчика, другой конец взял в свои руки. Затем они взобрались на бричку и уселись на скамейку, кучер ударил лошадей плетью, и повозка тронулась в путь.

Так ехали они два дня. Слободан с тоской понял, что ему теперь никогда не вернуться домой. Если он даже убежит от своего хозяина, то все равно не сможет найти обратную дорогу: столько раз они меняли направление движения, что он совсем запутался и даже не представлял в какой стороне находится Русь. На глаза навертывались слезы, но он крепился, потому что был мужчиной, а мужчине плакать не положено, это удел слабых женщин, так учили его с детства.

На третий день вдали показался город, окруженный крепостной стеной. Такой большой город Слободан видел впервые. Он с интересом рассматривал высокие деревянные стены, окруженные глубоким рвом, башни., сооруженные из бревен и покоившиеся на кирпичных основания. На башнях стояли воины в полном вооружении и с пиками в руках.

По гулкому деревянному мосту они переехали ров, миновали железные ворота крепостной башни и въехали в город. Сразу за башней тянул ровная дорога, усаженная по краям деревьями, она была устлана каменьями и галькой, с неглубокими канавами для стока воды; эта дорога, как потом узнал Слободан, вела в Акрополь, где жила местная знать. Справа от дороги он увидел глинобитные дома вперемежку с землянками. Потом ему объяснят, что тут обитали свободные рабочие.

Они свернули влево и оказались перед невысокой бревенчатой стеной,
деревянные ворота в ней также охраняли воины. Они пропустили повозку, и перед глазами Слободана открылись ряды бараков, каменных и деревянных с маленькими подслеповатыми окошечками, со вставленными в них бычьими
пузырями. Хозяин ввел его в один из них. В нос ударил настоявшийся
удушливый запах грязи, пота, человеческих испражнений. В полутемноте виднелись двухярусные нары, на них валялись одеяла, шкуры, всякое тряпье; тряпье и одежда висела на вбитых в столбы гвоздях и крючках. Кое-где нары были отгорожены досками, занавешены тканью. По бараку бегали дети, голые, с большими животами, тонкими ножками и ручками, и худенькими личиками. Они уставились на вошедших большими впалыми глазами, молча следили за каждым ихдвижением.

Старик отвел Слободана в середину барака, указал место на нижнемярусе нар, что-то повелительно сказал. Слободан понял, что теперь он здесь будет спать и жить. Хозяин ушел.

Мальчик тотчас взобрался на нары, перетряхнул грязное тряпье, кусок шкуры кинул на деревянный валик, заменявший подушку, ткнулся в него лицом. Он так устал от дороги и пережитых волнений, что моментально уснул, будто провалился в черную бездну.

Разбудил его шум многих голосов. Как выяснилось, это пришли из мастерских рабы. Они расходились по своим местам, снимали обувь, одежду, ложились на нары. Значит, Слободан проспал почти целый день.

Рядом с ним сидел мальчик его лет. Он обратил внимание на его высокий лоб, большие умные глаза, которые с интересом наблюдали за ним. Слободан присел. Мальчик тотчас спросил:

– Рус?

Слободан кивнул головой.

– А я по первому взгляду узнал, что ты рус, – на славянском наречии продолжал сосед и улыбнулся. – Я быстро узнаю людей из Руси.

– Это каким образом? – удивился Слободан.

– Очень просто – по одежде. Здесь много рабов из Руси. Вы сеете лен и носите тканую одежду.

– А ты из какого племени?

– Из древлян. Моя страна лежит в лесах, охотимся на зверя и шьем себе одежду из шкур животных.

– А почему у тебя на шее железный обруч? За что-то наказали?

– Это знак раба. На всю жизнь. Посмотри, все носят такие ошейники, кроме детей. Завтра и тебя в такой же закуют.

Слободан приподнялся на нарах, глаза его заблестели:

– Я никому не позволю надеть на себя позорный ошейник раба! Вот увидишь!

– Тогдатебя забьют плетями до смерти. Или снимут с головы скальп и будут водить по баракам в устрашение рабов. А потом отрубят голову
и вывесят ее на кол для всеобщего обозрения, – бесстрастным голосом
сообщил мальчик.

Слободан сник, долго пыхтел себе под нос. Наконец спросил глухим голосом:

– Как хоть тебя зовут?

– Дажаном. А тебя?

Слободан назвался. Спросил:

– А когда будет ужин?

– Кормят на работе. Так что все уже поужинали. Я заболел, мне принесли друзья. Давай поделимся.

Он пошарил под лохмотьями, вытащил кусок хлеба и немного мяса, разделил пополам. Оба стали есть с аппетитом.

– Ну и запах у вас, – поморщился Слободан.

– А что ты хочешь? Две сотни человек. Дети малые какают, часто под себя. Есть немощные больные, встать не могут, горшки у них... Да и просто ночью некоторым лень выйти во двор, разный народ живет. Ничего, поживешь – привыкнешь. Яуж ничего не чувствую, будто так и надо.

Слободану казалось, что с ним говорит не мальчик, а умудренный жизнью старичок. Настолько его слова были рассудительны и спокойны, будто говорил он не о своей жизни, а о чем-то постороннем.

– Завтра поведут тебя на работу, – продолжал Дажан после некоторого молчания. – Хорошо бы в нашу мастерскую определили. Мы бы с тобой
подружились. Вдвоем веселей.

– А чем ты занимаешься?

– Я, брат, инкрустирую оружие.

– А что это такое?

– Красоту навожу. Дают мне, например, меч. Только что сработанный.
Закаленный, отшлифованный. Так себе с виду. А я ему такую красоту придаю! Узоры разные, вензеля. И получается не меч, а загляденье!

– Так все один и делаешь? – восхитился Слободан.

– Нет, конечно. Я пока в учениках. Мастер мне покажет как что делать, а я разрисовываю. Говорит, способности у меня к этому делу большие.

Слободан откинулся на спину, стал глядеть в доски нар второго яруса. Перед его глазами встал меч его отца, длинный, почти с его, Слободана, рост, с мощной рукояткой, увенчанной навершием в форме когтей хищной птицы. Рукоятка и лезвие меча были покрыты золотыми вензелями, которыми он часто любовался. Может, их рисовал Дажан? Нет, меч у отца столько времени был, сколько себя помнит Слободан, так что разрисовывал его какой-то другой мастер.

– А как ты к обрам попался? – спросил Дажан.

Слободан поведал свою историю пленения.

– А я совсем по-глупому вляпался, – вздохнул Дажан… – Жил в Полесье. У нас знаешь какие леса и болота! И народ воинственный! Ни один к нам сунуться не решается... А я еще маленьким был, лет пять-шесть наверно. Увязался с взрослыми мальчишками по грибы и ягоды, заблудился. Целых пять дней лазал по чащобам. Как назло, ненастная погода стояла, а то я бы по солнышку к селению вышел. А меня совсем в другую сторону леший потащил, к самой границе. Она от нас недалеко проходит. И нарвался прямо на конный отряд обров. Вот четвертый год здесь. Мамочка моя, наверно, слезами вся изошлась... Ну да ладно, давай спать, а то завтра рано подымут, с восходом солнца.

– Ты же больной!

– Надсмотрщик приходил, осматривал. Сказал: выздоровел.

– А как ты себя чувствуешь?

– Да вроде полегче. У нас кудесники хорошие, травами исцеляют.

Наутро Слободана разбудил хмурый мужчина, по всем приметам, раб, сказал по-славянски:

– Собирайся на работу. Со мной пойдешь.

Они вышли из барака и направились к ряду приземистых длинных зданий, серых, закопченных, уныло стоявших друг возле друга. В них втягивались вереницы невыспавшихся, молчаливых людей. Слободан догадался, что это были мастерские, в которых трудились рабы.

Мужчина подвел его к закопченному строению с множеством труб, из которых вился дымок. Едва он перешагнул порог, как на него обрушился оглушительный стук молотков, лязг металла, в нос ударил запах каленого железа. Сквозняки гоняли по помещению сухой воздух. Во всю его длину стояли печи, в которых полыхал огонь, возле них суетились полуголые люди, клещами таскали раскаленное железо, клали на наковальни, колотили кувалдами и молотками, сыпались брызги ослепительных искр. Слободан понял, что попал в огромную кузницу.

Мужчина подвел его к одной из печей, наклонился к пожилому мастеру, сказал ему что-то на ухо, кивнул на Слободана. Тот глянул на мальчика, губы его зашевелилась, видно спрашивал что-то про него. Затем он поманил его пальцем, указал место у печи, сунул в руки веревку и сказал по-славянски:

– Будешь этими мехами раздувать в горне огонь. Понятно? Работай по моей команде. Начинай!

Слободан потянул веревку, за спиной у него шумно, словно Змей- Горыныч, задышали меха, в печи, в черной массе углей засветились яркие огоньки. Он дергал веревку, а сам наблюдал за работой кузнецов. Вот мастер ловко выхватил из печи раскаленную металлическую полосу, кинул ее на наковальню, и тотчас по ней молотом стал бить подручный, а мастер легонько постукивал по ней маленьким молоточком, в стороны врассыпную летели брызги искр. Долго они колдовали над ней: то клали в печь и накаляли добела, то снова били кувалдой и молоточком. Часто мастер внимательно осматривал ее со всех сторон и, наконец, опустил в бочку с водой; вода закипела, над ней показался парок. Потом он вытаскивал новую полосу и все повторялось сначала.

Через два часа работы мастер проговорил:

– Шабаш! – и все пошли завтракать.

В соседнем помещении были расставлены длинные столы, за них усаживались рабы, у всех на шее висели железные ободья. Кормили хорошо: подали кашу с мясом, хлеб, напиток из шиповника. Видно понимали хозяева, что на плохой еде в кузнице долго не проработаешь и много изделий не наготовишь. Да и доставалось продовольствие, как потом узнал Слободан, почти задаром: поставляли его покоренные народы, жившие на положении полурабов.

После завтрака мастер подозвал его к себе, в его руках был металлический круг. Спросил:

– Знаешь, что это такое?

– Догадываюсь.

– Ошейник раба. Носи и не шали. Без него тебе смерть. А как тебя звать?

– Слободаном.

– Слободан. Значит свободный. Свободный раб… Нет, так не годится. Будешь отныне прозываться Кием. Что означает молот, в просторечии – кузнец. Постарайся быть хорошим кузнецом!

Мальчик встал на колени перед наковальней, и мастер сковал на его шее металлический круг.

После завтрака вновь раздались удары молотов, лязг железа. Резкие, оглушительные звуки неслись со всех сторон, метались где-то под потолком, от них закладывало уши, разламывало голову. Привыкший к деревенской тишине, мальчик изнемогал, ему казалось, еще чуть-чуть – и у него голова расколется от грохота. Он попытался заложить уши тряпочками, но из-за этого не слышал приказаний и получал подзатыльники, пришлось отказаться.

По мастерской ходили надсмотрщики. Это были рослые, здоровенные детины со свирепыми лицами, в руках у них были плети из сыромятной кожи, ими они иногда крепко хлестали рабов. Потом вдруг все остановили работу, встали в два ряда, и перед рабами повели мужчину. Руки его были привязаны к палке, за которую вели двое воинов. Слободан с ужасом увидел, что на голове наказуемого вместо волос было кровавое месиво, уши отрезаны, и кровь заливала лицо и голое по пояс тело. Человека, как видно, водили уже давно, он еле передвигал ноги, а из разъятого рта раздавались только хрипы.

– Беглый раб! Пойман беглый раб! – изредка выкрикивали воины.

Наконец, беглеца вывели из кузницы, чтобы провести по другим мастерским. Слободана всего трясло.

– И что ним будет? – наконец спросил он у подручного Ерумила.

– Отрубят голову или повесят, чего еще? – пожав плечами, ответил тот.

Фигура окровавленного раба стояла перед Слободаном, за обедом он
с трудом глотал пищу. Однако этим день не кончился. Только приступили к работе, как в ближнем углу началась какая-то беготня, и вот двое надсмотрщиков вывели раба и рабыню.

– Решили вместо работы поспать! – громко кричали надсмотрщики.

Всех рабов кузницы согнали в круг. Посредине его поставили
провинившихся. Резким движением один из блюстителей порядка сорвал с женщины платье, она осталась совершенно голой и, сжавшись, ждала наказания. Надсмотрщик отошел от нее на пару шагов, взмахнул плетью и изо всей силы хлестнул по спине, потом по животу, снова по спине, потому что женщина, громко крича, вертелась на месте, руками пытаясь защититься от ударов. Наконец, после полутора десятков хлёстких ударов она упала и замерла, виднопотеряла сознание.

Тогда истязатели принялись за раба-мужчину. Его положили брюхом на пол, двое мучителей сели на него: один на голову, другой на ноги. Третий отступил назад шага на три. В руках его оказался кнут, на самом конце которого были привязаны три ремешка длиною с палец из твердой недубленой бычьей кожи, они резали тело как ножи. Палач начал стегать не торопясь, но бил изо всей силы, явно наслаждаясь своей работой. Раб сначала громко кричал, а потом стих. Его спина превратилась в сплошное кровавое месиво. Наконец, истязание было закончено, женщину и мужчину вынесли из кузницы.

– Они выживут? – невольно прижимаясь к Ерумилу, спросил Слободан.

– Вечером их друзья проберутся на кухню, выпросят шкуру овцы или козы, только что зарезанных, и накинут им на тела. В большинстве случаев спасает.

Под вечер у Слободана разболелась голова, он еле добрел до барака. Там, на своей лежанке, он придвинулся к Дажану и шепотом стал
рассказывать про издевательства в кузнице, которые творились в течение дня.

– Я наверно, сойду с ума от ужаса, – говорил он. – И еще от грохота. Сил моих нет, голову будто стрелы насквозь пронзили.

– Я уже привык, – по-стариковски спокойно отвечал Дажан. – Сколько перед моими глазами замучили и убили рабов! И несчесть. Чуть ли не каждый день наказывают и убивают нашего брата. Куда деваться? Привык. И ты привыкнешь. Человек ко всему привыкает. Не сразу, конечно. Грохот перестанешь замечать недели через две. Со мной тоже такое было. Думал, голова расколется. А потом прихожу на работу, кругом шумит-гремит, а я вроде и не слышу. Весь грохот куда-то под потолок ушел. Для меня он с тех пор как разговор в бараке.

Схема г. Каменска

(из книги В.Н. Гракова «Каменское городище». М.: АН, 1954)

Слободан долго молчал, съежившись, потом проговорил упрямо:

– Сбегу. Все равно сбегу. Не смогу жить рабом.

– Куда побежишь? Кругом крепостные стены, рвы, стражники с собаками.

– Разведаю хорошенько. Неправда, есть где-нибудь слабое место в охране.

– Много было таких храбрецов, как ты. Кого собаками затравили, а кого прилюдно казнили, как ты сам видел. Нагляделся я за три года.

– Запугали?

– Испугаешься. Лучше уж с ошейником ходить, чем быть растерзанным или без кожи на голове умирать.

– Как в таком унижении жить? Или ты забыл, что такое свобода?

– Не забыл, только не вырваться отсюда. Никак не вырваться. Такая видно наша доля.

– Ты – раб, и у тебя рассуждения раба!

– Это верно. Хочешь, древнюю историю расскажу, которая случилась в наших краях? Давным-давно это было. Может двести лет назад, может больше. Тогда в этих краях жил такой народ – скифы. Так вот, ушли скифы воевать, ушли надолго. А их женщины вступили в связь с рабами и родили детей, отчаянных парней. Когда скифы вернулись и хотели повелевать ими как рабами, они взялись за оружие и восстали. В нескольких битвах молодые воины разгромили рабовладельцев. Тогда скифы пошли на них… знаешь с чем? Не с мечами и копьями, как раньше, а всего-навсего с плетьми… И героические парни в страхе разбежались и снова стали покорными рабами. Правда это или выдумка, но ясно одно: у нас души рабов и ничем в нас рабскую покорность не вытравишь. Живем рабами и умрем рабами.

Дажан отвернулся и скоро уснул. Но Слободан еще долго не мог успокоиться, твердил про себя:

«Убегу, все равно удеру. Найду какую-нибудь щелку. В мышиную норку пролезу, но выскользну! Обязательно вырвусь из этого ужаса!».

II.

В середине VI века из осколков различных племен на Алтае образовался новый народ – тюрки, которые в короткий срок создали могущественное государство – Тюркский каганат, простиравшийся от Желтого до Аральского морей. В Приаралье тюрки натолкнулись на сопротивление племен вар и хион, которые называли себя аварами. Это были индоарийские потомки древних сакских племен, белокурые и голубоглазые. Они унаследовали древнюю высокую цивилизацию Турана. У них была панцирная конница и многовековой воинский опыт, накопленный в многочисленных войнах с Персией и Византией.

Однако в войне против Тюркского кагана авары потерпели поражение и вынуждены были уйти на запад. На Северном Кавказе они попросили у аланского царя Саросия принять их под свое покровительство. Положение беженцев было действительно ужасным, и Саросий оказал им поддержку. Однако авары проявили необычные хитрость и коварство. Они неожиданно налетели на сабиров и разгромили их, а затем повергли утугуров и залов, увлекли за собой побежденные народы и в союзе с кутургурами в 558 году напали на антов (славян). Анты под водительством своего князя Мезенмира храбро сражались с искусным врагом, но вынуждены были отступить в Карпатские горы. Князь Мезенмир вступил с аварами в переговоры, чтобы обменяться пленниками, но жестокие и коварные авары убили его. «Сей муж приобрел величайшее влияние среди антов, – писал впоследствии о Мезенмире византийский летописец Протиктор, – он способен был противостоять любому из своих врагов. Поэтому нужно было его убить, а затем беспрепятственно совершать набеги на чужую землю».

С тех пор славяне стали платить дань аварам, владения которых простирались от Азовского моря до Альпийских гор. Авары, которых на Руси называли обрами, установили жестокий режим, покоренные народы не только нещадно эксплуатировались, но их насильно мобилизовывали во вспомогательные воинские подразделения, на различные работы и просто всячески над ними измывались. «Повесть временных лет» отразила весь ужас аварского ига, рассказывая, как обры, «великие телом и гордые умом», запрягали в телегу по три, по четыре или пять славянских женщин и ехали, куда надо.

Авары восстановили скифский металлургический городок Каменск на Днепре, который стал основой их экономического могущества; без него столь малочисленный народ не смог бы долго продержаться в окружении могущественных противников. Мастерские Каменска работали на основе богатого залежами железной руды нынешнего Криворожья. В нем были сотни плавильных печей, и мастерских, главным образом железообрабатывающих, производивших оружие и прочую утварь для аваров. В городе проживало несколько тысяч человек, в основном рабов, которые говорили на языке своих господ и заказчиков – аваров. Это был грандиозный лагерь рабов.

Лагерь тщательно охранялся и побег из него был почти невозможен.

Дата добавления: 2015-07-24