Slove(a)n Slaven 8 страница

В этой связи постановка вопроса «Была ли у славян своя ориги­нальная письменность до Кирилла и Мефодия» и положительный ответ на него представляется крайне актуальным и этически оп­равданным»². Тут все верно, хотя противоречит замыслу автора, пы­тающегося дешифровать праславянскую письменность, то есть знаки того периода, когда у предков славян заведомо не было никакого государства. Да и вообще, связь письменности с государственностью, на чем настаивала филология советского периода, далеко не всегда подтверждается фактами.

Во втором разделе приводятся данные разных авторов о нали­чии у славян письменности до Кирилла и Мефодия. «В современ­ной научной литературе это первоначальное «докирилловское» письмо получило название письма типа «черт и резов» (иногда «славянских рун»)»². Конечно, каждый волен называть славянское слоговое письмо как угодно, однако термин черноризца Храбра «чер­ты и резы», как показано выше, относится к разного рода меткам, тамгам, знакам собственности и прочим символам для счета и гада­ния, но не к развитой системе письма, поэтому он для меня непри­емлем. Что же касается термина «славянские руны», то он тоже ведет к путанице, ибо в XIX веке под ним понимали германские руны в славянском употреблении, то есть буквенные, а никак не слоговые знаки. Лично я предпочитаю термин «руница», который тоже иногда встречается.

Третий раздел описывает последовательность этапов дешифров­ки: формальный анализ (установление строя письменности и на­правления чтения), эпиграфический анализ; «озвучивание знаков», чтение текста, перевод и толкование надписи. Удивление вызывает лишь фраза: «В нашем случае вопрос о языке надписей решался сам собой, поскольку надписи, принятые к дешифровке, нанесены на предметы, изготовленные славянскими мастерами. Найдены эти предметы на территории расселения восточных и западных сла­вян и датируются IV-X веками, а известно, что еще «в IV-X веках славянские языки незначительно отличались друг от друга, не бо­лее, чем, скажем, говоры современного русского языка» (Хабургаев Г.А. Старославянский язык. М.: Просвещение, 1986 г.). Поэтому язык надписей, — праславянский язык, на котором говорили славя­не, составлявшие в прошлом единую общность. Этот язык очень близок к известному всем старославянскому языку»³. Хотя на пер­вый взгляд аргументация убедительна, на самом деле всякий, кто имел дело с археологией, знает, что на одной и той же территории

могли существовать различные народы. Откуда Гриневичу известно, что предметы изготовлены славянскими мастерами? Во всяком случае для археологов это всегда проблема. Иными словами, есть некоторые предметы, славянское происхождение которых несомненно, в других случаях столь же очевидно иностранное происхождение находок; на­конец, есть изделия, происхождение которых для археологов неизвес­тно. Из процитированных слов можно сделать вывод, что Г.С. Грине-вич, не обладая эпиграфическим опытом, просто не видит сути проблемы. К сожалению, в этой печальной истине мне пришлось поз­же неоднократно убеждаться.

Далее следует раздел о слоговом характере письма и о вираме, а также об особенности эпиграфического анализа Г.С. Гриневича. Оказалось, что помимо 116 линейных знаков существует и 10 ри­сунчатых, что для меня было новостью. Ведь одно дело, если пик­тографические значки встретились на 1-2 памятниках случайно, и даже если они помогли догадаться об их фонетическом значении, это еще не настолько серьезное основание, чтобы помещать их в общий репертуар знаков.

На рисунке, однако, представлены 11 знаков, причем знаки 1-5 и 10 мне не кажутся рисунчатыми, а остальные можно принять за узоры или поясняющие текст картинки. Почему Гриневич решил, что это пись­менные знаки? В тексте статьи на этот вопрос нет ответа.

С другой стороны? можно порадоваться, что со времени интер­вью в «Советской России» число линейных знаков возросло с 87 до 116. Знаки разбиты на две подгруппы. Первая содержит 13 рядов. При первом же взгляде видно, что знаки имеют разный характер и вряд ли по чисто графическим признакам могут относиться к одно­му ряду. Так, в первом ряду содержатся уголки, что не вызывает возражения, но тут же находятся и круги, в том числе перечеркну­тые. А круги к ломаным фигурам графического отношения не име­ют. Во втором ряду я вычеркнул бы треугольник, в третьем — знак двойного треугольника, в пятом — знак в виде Ч и дважды перечер­кнутую вертикаль, но добавил бы второй знак из шестого ряда, в седьмом лишними оказываются правые знаки, как и в восьмом, в девятом — один правый знак, в одиннадцатом — третий и четвер-

тый, в двенадцатом — третий, в тринадцатом — первые три. Так что поверить в то, что Г.С. Гриневич руководствовался только графичес­кими соображениями, я не могу. Вторая подгруппа на ряды не разби­та; эпиграфист включил в нее то, что не подходило ни в один ряд первой группы.

похоже на первый знак шестого ряда, знак в виде 3 второй строки можно было бы поместить рядом с М-образным знаком It-го ряда. Эти аналогии можно продолжить. Опять возникает впечатление, что все эти «графические сходства» предложены для отвода глаз, тогда как на деле соображения автора этой журнальной статьи были совер­шенно иными.

После сказанного закрадывается мысль о том, что графический анализ, названный тут «эпиграфическим», не мог помочь в выявле­нии значения знаков.

Более подробно поясняется акрофонический метод. Его суть из­ложена теми же словами, что и в интервью, однако приводится кар­тинка, на которой дано пиктографическое значение знака (1), ри­сунчатые и линейные слоговые знаки (2 и 3), а также фонетическое значение знака (4). В случае изображения рака дано пояснение: КАРЬКИНЪ — рак, знак зодиака.

И опять я вынужден усомниться в истинности слов эпиграфиста: последний знак первой строки вполне уютно чувствовал бы себя в третьем ряду первой группы, а два знака перед ним выглядят очень

Теперь бросается в глаза фантастичность чтения рисунчатых зна­ков Г.С. Гриневичем. Знаки СА, ЗА и РЫ похожи настолько, что небрежное исполнение каждого из них (что характерно для народ-

ного письма) тут же меняет чтение; вряд ли письменность могла быть построена таким образом. Равным образом ВЕПРЯ можно принять за КОЗЛА, ЛОШАДЬ за АНТИЛОПУ, КОПЬЕ за СТРЕЛУ, ЧЕЛО­ВЕКА за ЕЛЬ, РАКА за ТАРАКАНА и т.д. Кроме того, слов ЛО­ШАДЬ и СОБАКА (у Гриневича даже САБАКА) до татаромонгольс-кого нашествия на Руси не было, у славян были КОНЬ и ПЁС. Слово ЦЕЛОВЕК произносится только в «цокающих» диалектах (на­пример, новгородском) и в этом виде не принадлежит к общеславянс­ким. Опять возникает впечатление, что Г.С. Гриневич взял соответ-

ствующие значения знаков откуда-то еще, а данное им объяснение придумано post factum.

Окончательно убеждает в этом выводе его таблица сравнения зна­ков слоговой письменности с кириллицей и глаголицей. В ней нет гласных А, О, Ы, Ъ, Ь, ЯТИ, ЮСОВ; зато приводятся формы букв кириллицы (1), болгарской глаголицы (2), хорватской глаголицы (3), знаки слоговой письменности (4), фонетические значения, при­нятые при сопоставлении (5) и окончательные значения (6). При сопоставлении видно, что в ряде случаев Г.С. Гриневич понимал сход­ство знаков очень смело, а в случае глаголического Н, Р, придумал даже свою букву V, в точности повторяющую слоговой знак F. Есте­ственно, что таким образом сходство будет обеспечено.

Возникает предположение, что некоторые слоговые знаки дей­ствительно были сначала частично дешифрованы по сходству с бук­вами славянских азбук, затем поставлены в слова изучаемых тек­стов, дав консонантный костяк слов, а дальше уже было нетрудно догадаться о смысле слова и о значении гласного для входящих в него слоговых знаков. Впрочем, никто не запрещал Г.С. Гриневичу просто угадать смысл знаков — ведь и на таких условиях можно читать надписи. Однако в таком случае не следовало бы говорить о научном подходе, об эпиграфических рядах и акрофонии. И, разу­меется, точность прочтения сразу стала бы весьма сомнительной.

Но перейдем к самому интересному разделу, к пояснению процеду­ры чтения. Увы, читателя тут ждет разочарование. Текст этой части статьи оказался столь же скупым, каким он был в интервью, разве что примеров стало побольше. В самом деле, вот как описывает процедуру

чтения Г.С. Гриневич: «Слог вставал к слогу, образуя слова; и, слово за словом, прояснилось содержание некогда «загадочных» надписей; и вот уже нет никакой тайны; и мы узнаем, что на горшке из Алекано-ва надпись содержит практический совет хозяйке горшка: НАДУО-БИЕ ЗАКРЫТЬ, ВЪ ЧЕЛО ВЪСАДИВЪ - «надо закрыть, в чело посадив (поставив)», (чело — наружное отверстие русской печи); что костяной предмет (кистень) из Рославля с княжеским знаком Всеволода Ярославича действительно принадлежал Всеволоду — ВЪСЕВОЛОЖИЕВЬ; что в горшке из поселка Огурцово хранилось лекарство — ЛИЕКА, а в другом, «Черняховском» горшке — какое именно лекарство, ЛИЕВИ ЛОИ (львиное сало); что на грузиках Троицкого городища указан их вес, ВИЕСО 4 ЛОТА, ВИЕСО 4 УНИ­КИ (унции), ВИЕСО КО"ПНО 2 УНИКИ («Весит в совокупности 2 унции»), причем действительно вес этих грузиков, по данным археоло­гов, их открывших, равен соответственно 51', 104, 52 грамма»⁴. Когда я прочитал эти строки, у меня аж дух захватило от удовольствия. Как же ладно все получается! Слог встает к слогу, образуя слова, и, слово за словом, проясняется содержание... У меня так никогда не выходи­ло. Слог не соединялся со слогом, получалась какая-то околесица, при­ходилось перебирать несколько вариантов знаков, ибо, как правило, знаки были начертаны небрежно, напоминая очертания других знаков, и приходилось часами выяснять значение даже простой надписи. И даже когда вроде бы слоги были прочитаны верно, слова часто образо­вывали странный смысл, так что приходилось опять искать неверно прочитанные слоговые знаки. Словом, никакой тиши и глади...

Но если неясен процесс чтения, то сомнителен и результат. Прав­да, на первый взгляд, в дешифровках не к чему придраться. Они действительно правдоподобны и звучат по-русски.

Честно признаюсь, что когда я впервые прочитал эту статью и представил себе, что «слог встает за слогом» и вот так просто можно

вникнуть в содержание древних надписей, меня охватил энтузиазм. Тогда, в начале 1992 года, мой эпиграфический опыт был еще очень скромным, так что я смотрел на статью Г.С. Гриневича глазами рядо­вого читателя; скучные рассуждения о всякого рода эпиграфических рядах и акрофонии я просто выбрасывал. И вот мне волшебник по фамилии Гриневич передает содержание надписей, и, оказывается, ни­чего загадочного в них нет, надо просто подставлять уже найденные им значения. Прочитана надпись села Алеканово, так озадачившая Городцова и вовсе не означавшая наличие погребального сосуда, — просто хозяйка напоминала себе, что надо бы закрыть крышку; да и грузики содержат надписи, соответствующие их весу. Всё так просто!

Неужели же можно прочитать и надпись Эль Недима? Оказывает­ся, да! «В отношении «недимовской» надписи историки предполага­ют, что она, нанесенная на «белую дощечку», представляет собой «охранную грамоту», своего рода посольский документ, и это дей­ствительно так, поскольку ее содержание таково: РАВЬИ И ИВИЕ (СЪ или РЪ) (два мужских имени? Или русские и грузины?) ПО-БРАТАНЕ (т.е. союзники, братья)»⁴.

Поражает, как прелестно разложена лигатура, означающая БРА­ТАНЕ. Похоже, что эта лигатура действительно прочитана верно, так что хотя бы эта часть надписи наконец прочитана. Правда, не совсем ясно, что такое РАВЬИ И ИВИЕСЪ (или ИВИЕРЪ); кажет­ся, в данном случае «слог не встал за слогом», и, кроме того, наличие

двух вариантов чтения (ИВЕСЪ и ИВЕРЪ) показывает, что чтение отнюдь не было гладким. Конечно, РАВЬИ — это не СВЬЧЖЕНЬ, но все же это и соседнее с ним словечко явно отдают фантазией эпиграфиста. Но все-таки шаг вперед в понимании смысла надписи Эль Недима сделан.

«Надпись на шахматной фигурке с Темировского поселения в рабочем варианте выглядела следующим образом: КО Н(-) — вто­рой слог без огласовки; но смысл надписи ясен, КОНЬ; следова­тельно, окончательное фонетическое значение второго знака — НЬ»⁴. Помнится, эта надпись в интервью звучала как КОЧЬ — ладья. Стало быть, эпиграфический ряд помог осмыслить этот сло­говой знак как Н(-), а не Ч(-), хотя в дальнейшем действовал имен­но тот механизм дешифровки, который я предположил, а именно угадывание гласного по общему смыслу слова.

Можно, конечно, не останавливаться на мелочах, но Гриневич Тимеревское городище упорно называет Темировским, а на рисунке дает свою последовательность графических элементов. Кроме того, приглядевшись, можно заметить иной наклон поперечной черточки. Но если применить правильную последовательность знаков, их тог-

да следовало бы читать НЬКО или ЧЬКО, что бессмысленно. Я не думаю, что эпиграфист пошел тут на сознательную подтасовку; я полагаю, что и в данном случае сказался его общий стиль исследо­вания: необычайная легкость в обращении с материалом, полное пренебрежение деталями. Просто он перечерчивал знаки много раз и в какой-то момент пришел к их зеркальному отражению.

Две надписи были скопированы с пряслиц. «Пряли, собравшись в одной избе; и при разборе веретен и пряслиц из большой кучи каж­дая пряха стремилась найти свое пряслице, с которым она привыкла

работать, и потому пряхи старались отличать'пряслица, подписы­вая их. ВЕРШ ATE КАШЕВИ — «возвратите Кашеви», — просит пряха по имени Кашева (от слова «каша»?), жившая когда-то в Старой Рязани. На пряслице из Гродно написано, чье оно: РЕШЕК ДИНОЧИ — «решек (пряслице) Диночи» (женское имя Дина)»⁵.

В данном случае уже приходится говорить о явных ошибках эпиг­рафиста. Прежде всего — элементарная небрежность при перенесении

текста с рисунка в статью: на рисунке начертано ВИЕРТАТИЕ ЙУ КАШИЕВИ, тогда как в статье - ВЕРТАТЕ КАШЕВИ. Иными сло­вами, не переданы ЯТИ, стоящие там, где им не положено, пропущено местоимение ЙУ, то есть Ю, ЕЕ. И слово ОНА совсем не подходит к существительному мужского рода ПРЯСЛЕНЬ, а ведь именно его должна вернуть пряха. Слово ВЕРНУТЬ ни в одном диалекте русско­го языка не звучит в повелительном наклонении как ВЕРТАТЕ, а слова РЕШЕК в русском языке нет, равно как нет имен ДИНОЧА и КАШЕВА. Словом, уже пошли ВРЕВОРУСЫ и ПЕЛЕГОЛЫ. Более того, пряслице из Старой Рязани содержит, как известно, надпись КНЯЖЕН, так что читать ее, начиная с буквы Ж, разбитой пополам, слоговым способом просто нелепо. Равным образом неправомерно пе­реворачивать надпись на пряслице из Гродно кверху ногами и читать ее задом наперед.

Словом, чем дальше разворачивалась статья, тем досаднее ста­новились ошибки. Мой первоначальный энтузиазм сменился глубо­ким разочарованием.

«Эффект Гриневича». Между тем рассматриваемую статью про­читала научная общественность (я не имею в виду филологов) и весьма воодушевилась. Из статьи следовало, что у славян как в древности, так и в Средние века существовала своя система письма, которая применялась даже в быту, и эти надписи вполне можно было прочитать. А отсутствие ряда подробностей дешифровки даже делало данную публикацию более интересной и понятной, ибо раз­бираться в научных тонкостях обычному читателю скучно. В 1993 го­ду Родионов выпустил уже монографию Г.С. Гриневича. При этом волна популярности Г.С. Гриневича все нарастала, его стали при­глашать с выступлениями, о нем появились отзывы в печати, да еще какие! Вот что писал, например, профессор Белградского универси­тета, президент Сербского фонда славянской письменности и сла­вянских культур Р.Н. Мароевич: «Речь идет о капитальном труде, составляющем эпоху исследовании, которое отодвигает начало сла­вянской письменности и славянской истории на несколько тысяче­летий назад. Это книга, с которой начинается новое направление в славистике — изучение праславянской слоговой письменности и после которой методологически будем различать, с одной стороны, новую (фонетическую, гласно-согласную), СЛАВЯНСКУЮ пись­менность Кирилла и Мефодия, их учеников и последователей, и, с другой стороны, собственно ПРАСЛАВЯНСКУЮ письменность, пись­менность «праславянских рун», письменность «черт и резов», осно­ванную на слоговом принципе, которая и может укорениться благо­даря действию фонетического закона «открытых слогов» в

праславяпском. На существование праславянской письменности до Кирилла и Мефодия указывали многочисленные факты»⁶. Запом­ним: это составляющее эпоху исследование!

Руководитель Центра по исследованию аномальных контактных ситуаций и член-корреспондент ряда международных уфологичес­ких организаций А.К. Прийма пропел такие дифирамбы Г.С. Гри-невичу: «Я — филолог по образованию и книгу Г.С. Гриневича читал глазами весьма заинтересованного человека, взявшего ее в руки отнюдь не из праздного любопытства... Насколько мне, скром­ному филологу-языковеду, дано судить и позволительно оценивать, Г.С. Гриневич умудрился содеять практически невозможное. Он сделал научное открытие принципиального толка в той области гуманитарных знаний, которая, казалось бы, была уже изучена лин­гвистами и отчасти историками вдоль и поперек. Г.С. Гриневич окинул, если можно так выразиться, абсолютно свежим взглядом дошедшие до наших дней образчики письменности типа «черт и резов», а также пиктографического типа и... прочитал начертан­ное на тех образчиках. Выяснилось, что древнейшие памятники письменности на евразийской континентальной плите были состав­лены — все до одного! — на праславянском языке. Попутно выяс­нилось также, что у истоков индоевропейской цивилизации лежала праславянская культура»⁷. Открытие принципиального толка!

А вот мнение о Г.С. Гриневиче Владимира Геннадиевича Родио­нова — одного из важнейших действующих лиц в издании трудов Г.С. Гриневича; к сожалению, на страницах печатных изданий он постоянно остается «за кадром». Лишь в полемике со мной он отва­жился опубликовать одну страничку от своего имени, и там он вы­сказал свое отношение к своему кумиру в виде такого назидания: «Мой убедительный совет всем чтецам древних письмен: если вы беретесь за чтение (озвучивание) докириллического слогового сла­вянского письма (открытого, бесспорно, Гриневичем), но при этом не хотите пользоваться фонетическими значениями знаков слого­вого письма из ЕГО «Сводной таблицы», — создавайте СВОИ таб­лицы, но только обязательно указывайте, чем они, ваши, отлича­ются от ПРОТОТИПА, а что повторяют в нем»⁸. Из этого высказывания следуют две вещи: что Г.С. Гриневич открыл славян­ское слоговое письмо и что его сводная таблица является прототи­пом. Оба утверждения, на наш взгляд, крайне сомнительны. Тем не менее они отражают взгляды широких кругов общественности, не очень искушенных в истории дешифровок.

Наконец, можно отметить уменьшенное по объему, но подроб­ное издание дешифровок Гриневича как «Пособие по истории Рос-

сии для школьников, студентов, преподавателей» А. И В. Сторожевых, где отмечается, что «особая роль в создании этой книги принадле­жит труду замечательного переводчика древнеславянских текстов Г.С. Гриневича... Фактически Г.С. Гриневич в свое работе предос­тавил тот уникальный лингвистический материал, который стал опорой материалу историческому и укрепил стремление авторов этого издания к разработке особого направления исторического ис­следования»-⁹. Замечательный переводчик! Родоначальник особого на­правления исторического исследования!

Я не буду утомлять читателя цитированием всех лестных отзы­вов о работе Г.С. Гриневича, написанных в превосходной степени и славословящих результаты проделанной им работы. Его открове­ния заразили многих людей. Достаточно сказать, что в Реутове на базе Русского физического общества сложилась группа его последо­вателей, которая пропагандировала результаты его деятельности. Из чисто научной проблема русской докирилловской письменности перешла в разряд социальной, на Г.С. Гриневича стали ссылаться как на корифея.

Вообще говоря, не так уж плохо, когда узкоспециальные пробле­мы эпиграфики становятся предметом широкого обсуждения и при­влекают к себе взоры многих энтузиастов. Это способствует притоку свежих сил исследователей. Вместе с тем данный поток энтузиазма вылился вовсе не по нужному адресу; оказались забытыми имена полутора десятков исследователей, работавших до Г.С. Гриневича. Но главное, что осталось непонятым истинное значение вклада этого исследователя, его мнимые успехи вскружили людям голову.

Так что же все-таки сделал Г.С. Гриневич?

Понять истинный вклад Г.С. Гриневича невозможно без тщатель­ного анализа его дешифровок, без учета критики исследователей его творчества и без анализа общей ситуации в науке эпиграфики. С од­ной стороны несомненно, что он пробудил интерес общественности к древней славянской письменности, но с другой стороны, даже при самом благожелательном и поверхностном чтении стало ясно, что ему не удалось избежать ошибок, свойственных всем предшествующим эпиграфистам. В силу большого общественного резонанса, вызванно­го его работами, а также принимая во внимание большое число про­анализированных им текстов, имеет смысл взглянуть на конкретные результаты его творчества уже без всяких эмоций и проанализировать его основное детище — два тома его монографии, ссылаясь, разумеет­ся, и на статью.

Чтение наиболее древней праславянской надписи. Уже в жур­нальном варианте Г.С. Гриневич предваряет свое чтение такой пре­амбулой: «Выше уже говорилось, что трипольцы являлись наслед­никами культуры Винча-Турдаш, с которой связаны древнейшие на

нашей планете письменные памятники, и в частности глиняная таб­личка, найденная в 60-е годы близ румынского поселка Тэртерия. Возраст памятника по данным радиоуглеродного метода составля­ет 7 тысяч лет. Табличка имеет круглую форму. Вертикальной и горизонтальной линиями поле таблички поделено на четыре части. В каждой из них от двух до пяти знаков, но два знака в третьей по счету (против часовой стрелки) [строке] полустерты, и вряд ли их когда удастся восстановить. Тэртерийские знаки в графическом отношении абсолютно идентичны знакам праславянской письменно­сти, фонетическое значение которых было установлено при чтении надписей, исполненных письмом типа «черт и резов», этрусских, крит­ских и протоиндийских надписей, и потому чтение тэртерийской надписи не составило большого труда: РОБЕ ЕТЬ (ять) ВЫ ВИНЫ [...] Д'АРЬЖИ ОБЪ. Перевести этот текст может любой, знаю­щий славянские языки, даже не заглядывая в словарь. Ведь РОБЕ — это «робята, ребята», «дети» и ЕТЬ (ять) — форма глагола «яти, иму» — «взять, брать»; и местоимение ВЫ — «вас», то есть «ваши» (вспомните знаменитое славянское ИДУ НА ВЫ). Можно дога­даться, что слово ОБЪ означает «около, рядом»... и ВИНЫ — «вина», это то, в чем мы провинились, грешны. Так что перевод текста, написанного нашим предком в пятом тысячелетии до н. э., звучит просто и понятно: ДЕТИ ПРИМУТ ВАШИ ГРЕХИ... ДЕР­ЖИТЕСЬ ОКОЛО (держитесь детей своих)»'. Однако сама дешиф­ровка в журнальном варианте отсутствовала. В книжном варианте кар­тинка появилась². Данное чтение не совсем понятно. Если первым квадрантом считать левый верхний, то по логике вещей вторым следу­ет считать не левый нижний, а верхний правый. Но тогда сначала надо прочитать верхнюю строчку, потом среднюю и, наконец, нижнюю. Это даст совершенно иной порядок чередования знаков. Если с чтени­ем первого знака можно согласиться, то второй знак вовсе не БЕ, а ДА, как в слове ДАРЖИ. Но тогда получается, что первое слово будет РОДА, а не РОБЕ. Знак под Ш Г.С. Гриневичу хорошо знаком, это Ж А/ЗА, однако он его не читает. Читаемы и «полустертые» знаки, это два ВЪ/ВО и параллельные линии ДИ/ДЫ. Совершенно удивительно, что предпоследний знак прочитан не ВО (как следует читать слоги), а О (как буква кириллицы). Короче уговоря, из 17 знаков 4 не прочитаны и 2 прочитаны неверно, то есть треть надписи искажена, а последовательность чтения избрана неверно. Удивитель­но, что вообще что-то удалось прочитать! Удивляют и слова. Слово РОБЕ нам никогда не встречалось в надписях, хотя несколько раз встречалось слово БЕБИ. Слово ДЕРЖАТЬ никогда не изображалось

как ДАРЖАТЬ. Конец фразы оказывается не на правом нижнем квад­ранте, где он должен быть при любом порядке чтения, а на правом верхнем, и тут мы встречаем слово, состоящее из одной приставки, ОБЪ! Еще более удивителен смысл, уместный разве что в христиан­стве, где грехи родителей становятся грехами детей. Допустить такое морализаторство в культуре Винча кажется более чем странным. Ко­роче говоря, по всем показателям данное чтение Гриневича не выдер­живает критики. В монографии появляются некоторые новые момен­ты описания. Так, Д'АРЖИ понимается как слово ДЯРЖИ (белорусский вариант произношения!), а ОБЪ — как предлог ОКО­ЛО³. Но остается неясным, почему ПРЕДЛОГ должен стоять ПОС­ЛЕ слова. В последующих выпусках журнала непрочитанный кусок текста стал читаться как ЩЕЖА ЙЕ, то есть ЩЯДЯ ЕГО. Так что теперь общий смысл стал таким: ДИТЯ ВОСПРИМЕТ ВАШИ ГРЕ­ХИ - ЩАДЯ ЕГО, ДЕРЖИ ЕГО ПООДАЛЬ⁴. Следовательно, сло­во ОБЪ из ОКОЛО превратилось в ПООДАЛЬ, поменяв свое значе­ние на прямо противоположное. Вообще для издателя В.Г. Родионова это изречение стало любимым, и он стал заполнять им пробелы между статьями журнала, не отдавая себе отчета в том, что много раз цитиру­ет эпиграфический полуфабрикат, чтение которого только начато. К сожалению даже теперь, после того как возросло число прочитанных знаков, мы не можем считать чтение Г.С. Гриневича верным из-за нарушенного порядка и искажения значения знаков.

Чтение серии надписей черняховской культуры. Другой комп­лекс образуют надписи черняховской культуры, рассмотренные Г.С. Гри-невичем⁵, о чем у нас уже шла речь. На первом рисунке изображен кувшин из Раду-Негро V-VI веков, на котором исследователь читает ЛЕВИ Л ОЙ, то есть ЛЬВИНОЕ САЛО. Эта надпись комментируется как «конкретное лекарство». Поверить в такое чтение крайне сложно, хотя к прочтению каждого знака у нас претензий нет: во-первых, тысячу лет назад львы на территории нашей страны не водились; во-вторых, у хищных животных сала практически нет, так что вытапли­вать из их туш просто нечего; в-третьих, даже свиное сало в горшках не хранят, и, в-четвертых, сколько же нужно было истребить львов, чтобы из них наполнить трехлитровую банку? Подобный странный результат получился у эпиграфиста, на мой взгляд, за счет неверного разложения лигатуры. Следующая надпись, ЛЕКА, на первый взгляд прочитана верно, если только она правильно скопирована. Третья над­пись, ПОПЕ(?) или, в монографии ПОПЕЙ, прочитана неверно, ибо знак, который Гриневич принимает за ПО, в таком чтении в славянс­ком силлабарии отсутствует, а более короткий знак с отрогом вправо

Дата добавления: 2015-07-24