Мальчуган в коридоре Наркомпроса

Тетушка моя работала в библиотеке Наркомпроса, что на Чистых прудах. Уж не

помню, в каком году это было. В 1936-м? 1937-м? Но я приходил к ней почитать

журнал "Вокруг Света" — там сохранилось несколько старых комплектов.

Вот сижу я за столиком, читаю. Тетя Маша куда-то ушла и, когда вернулась,

рассказала мне удивительную историю. Только что пришел в Наркомпрос мальчик

лет девяти с мамой. Мать зашла в один из кабинетов на третьем этаже и сказала,

что она не знает, как ей поступить. Ее сын, во всем остальном ничем от

сверстников не отличающийся, все помнит и ничего не забывает. Сотрудница

позвала мальчика, дожидавшегося в учрежденческом коридоре, хотя и впрямь не

знала, что ей с ним делать. Педологов только что разгромили, а это именно они

занимались особо одаренными. Идеологический штамп того времени: СССР —

страна талантов, страна героев. А поскольку "у нас все талантливы", то

заниматься особо одаренными Наркомпросу не с руки. Достаточно было по тем

временам одного Буси Гольдштейна в музыке и Мамлакат Наханговой на уборке

хлопка.

Но делать было нечего. Сотрудница попросила мать позвать мальчика.

Собственно, она не знала, о чем его спросить. Мальчик, который, по-видимому, не

в первый раз вынужден был участвовать в таких смотринах, догадался ей помочь:

Тетенька, — предложил он. — Там у вас в коридоре висит стенгазета, я ее

прочитал. Хотите, я ее Вам перескажу?

Принесли огромную тоскливо-вымученную (как я теперь догадываюсь)

"стеннуху", разложили на столе. Мальчик отошел к окну и, глядя на верхушки

деревьев Чистопрудного бульвара, прочитал газету от первого слова до

последнего, ни разу не сбившись. После чего предложил прочитать "шиворот-

навыворот" от последнего до первого слова. Но наркомпросовская дама убоялась.

Мистика! — сказала она, понимая, что за потворствование мистике можно и

неприятности нажить.

Мальчика вернули в коридор, а натужливая беседа с его матерью

продолжалась...

Услышав от тети Маши эту историю, я сразу же помчался на третий этаж.

Мальчик, немногим меня младше, сидел на деревянном учрежденческом

диване и болтал ногами в коротких брючках. Чуть поодаль, висела длинная

простыня стенгазеты. Я подошел к ней, прочитал несколько строчек передовой

статьи и, закрыв глаза, попытался их воспроизвести. Ничего не получилось. Там

было много неизвестных мне слов (наверное, каких-то политических штампов).

Вздохнув, подошел к мальчику. И, не зная, что спросить, сказал:

Это про тебя рассказывали? Он, не переспросив, кивнул.

А ты и вправду с конца прочитать сможешь?

Могу.

Ну прочти, — я отошел к стенгазете и крикнул:

Читай!

Он медленно, но без запинки прочитал последнее слово, потом предпоследнее,

потом следующее. Получилась какая-то абракадабра. Но слова были именно те.

В это время из комнаты вышли две женщины, взяли мальчика за руку и куда-то

повели.

Уходя, он обернулся и показал мне язык. Было очень обидно.

Об этом, обидевшем меня мальчугане я вспомнил через много лет,

возвращаясь из лицея (Московская школа № 1521) — своего рода питомника для

высоко одаренных детей. Действительно, удивительное учебное заведение.

Достаточно привести только один пример. Два ее ученика, окончив в 12 лет курс

средней школы, сразу же были приняты в Московский университет. Они его за

короткое время окончили, защитили дипломы, которые были им зачтены как

кандидатские и… уехали работать за границу. Так мне, во всяком случае,

рассказывали.

Я вместе с группой сотрудников Президиума Академии сидел в кабинете

директора школы. Побеседовав с директором, Хромовой, я попросил пригласить в

кабинет мальчика, о котором мне рассказывали. Знал, что он учится в девятом

классе и ему около одиннадцати лет. Директор сказала, что его сейчас позовут, а

потом несколько смущенно заметила:

Он хороший мальчик, но не всегда бывает вежлив. Как-то раз с ним беседовал

корреспондент газеты и после нескольких вопросов, которые поставил

"интервьюер", его собеседник сказал: "Извините, мне неинтересно с Вами

разговаривать". Встал и, попрощавшись, ушел. Но я все-таки его сейчас приглашу.

Мне стало понятно, что моя репутация психолога сейчас будет поставлена "на

карту". В кабинет вошел невысокого роста мальчуган, на вид ничем не

отличающийся от обычных пятиклассников. Поздоровался и сел против меня. По-

видимому, ему сказали, с кем ему придется общаться. Он хмуро смотрел в

сторону.

Каким видом спорта ты увлекаешься? — спросил я.

Он явно удивился вопросу, но ответил: "Вообще-то, спортом я не увлекаюсь, но

люблю ходить на лыжах". Тогда я попросил его: "Ты разрешишь пощупать твои

мускулы?" Он мог ожидать что угодно, но только не такой вопрос и не такую

просьбу. Но, тем не менее, послушно согнул и напряг руку. Я нащупал на

предплечье небольшой желвак: "Ого! — сказал я. — У тебя прорастает неплохой

бицепс. Перспективно!"

Мальчик просиял и не без гордости посмотрел на директора. Судя по всему, он

привык к восторгам, связанным с его редкостным интеллектом. Однако никто, как

можно полагать, не восхищался его физическими статями. Лед был сломан:

После школы ты собираешься идти в университет?

Угу.

На какой факультет?

Биологический.

Тебя интересует какая-либо конкретная проблема в области биологии?

Да, происхождение жизни на Земле.

У тебя есть какая-либо гипотеза на этот счет? Какой версии ты

придерживаешься?

Космический ветерок занес, — улыбнулся мальчик. — Отсюда и жизнь пошла.

А как ты определяешь, что такое жизнь?

Вообще-то существует определение: "Жизнь — это форма существования

белковых тел", но это не более, чем метафора. Научной дефиниции нет ни у кого.

А у тебя?

Думаю. Но пока еще не стану говорить о моей позиции. Рано.

После этого говорить с ним было вовсе нетрудно. Оказывается, он

интересуется не только биологией, но и историей. Мы с ним поспорили о личных

качествах императоров Александра II и Николая II. К царю-освободителю у него

были претензии, связанные с некоторыми аспектами освобождения крестьян от

крепостной зависимости. В оценках Столыпина мы с ним сошлись. Однако, он

заметил, что политическая "физиономия" этого государственного деятеля ему

кажется сомнительной и что ему больше импонирует граф Витте. Мои сотрудники,

присутствовавшие во время этого разговора, явно с удивлением прислушивались

к дискуссии, которую вел одиннадцатилетний мальчик "на равных" с Президентом

Российской академии образования.

Когда мы возвращались, я невольно вспомнил мальчика в наркомпросовском

коридоре. В отличие от него, "вундеркинд" из школы № 1521 язык мне не показал

и вообще ничем меня не обидел.

Если поставить перед специалистом в области хронопсихологии этих двух

мальчунганов, хотя оба они явно принадлежат к племени вундеркиндов,

различаясь лишь направлением своей одаренности, то в глаза бросается нечто

другое, не связанное непосредственно с их удивительными качествами. В

тридцатые годы на проблему удивительных способностей человека было

наложено идеологическое табу. Сотрудница Наркомпроса с опаской смотрела на

юного посетителя. Она думала о возможных обвинениях, которые ей будут

предъявлены, в воспроизведении «педологических извращений», поскольку

педологи занимались одаренными детьми и якобы унижали этим юных

пролетариев. В 90-у годы этих проблем уже не было и мистического ужаса,

общаясь с вундеркиндами, я, разумеется, не испытывал. Времена – другие, и

отношение к необычному – другое.

Дата добавления: 2015-07-20