Главная идея и концепция исследования

Овсянико-Куликовский начинает свою работу с определения того, что есть интеллигенция в русском понимании и чем она отличается от западных цивилизованных "интеллектуалов". В этих странах они занимаются своим прямым делом – умственной работой и творчеством и не задаются мудреными вопросами, пишут книги об истории науки, философии, техники, общественной мысли и т.п., но не об "истории интеллигенции".

А вот в "странах отсталых и запоздалых", как Россия, интеллигенция то и дело уходит от своей прямой работы и задается мудреными вопросами вроде того, "что такое интеллигенция?", "кто виноват?", "что делать?", "в чем смысл жизни?" и т.п. "Вот именно в таких странах пишут историю интеллигенции, т.е. историю этих недоуменных и мудреных вопросов. И такая "история" по необходимости превращается в психологию. Тут мы в центре психологии. Приходится выяснять психологию интеллигентского "горя", происшедшего от интеллигентского "ума"… На первый план изучения выступает психология исканий, томлений мысли, душевных мук идеологов, "отщепенцев", "лишних людей", их преемников в пореформенное время – "кающихся дворян", "разночинцев" и т.д." [2, 5].

А основной интеллигентский комплекс, являющийся непосредственным объектом анализа в работе, Овсянико-Куликовский также во введении определяет весьма четко, строго очерчивая его границы, – это то, что он называет "чаадаевскими настроениями", историю возникновения, развития и трансформации которых в русском обществе он исследует с психологической их стороны на материале психологии героев русской литературы Х1Х века. Поэтому часто предъявлявшиеся ему упреки: почему не показано то-то и то-то, почему не раскрыты такие-то или такие-то стороны идейных исканий интеллигенции (например, вообще даже не упомянут Радищев или не исследованы революционные идеи писателей-демократов и психология их героев-революционеров, к примеру, героев романа Чернышевского "Что делать?") изначально неправомерны. Не надо требовать от автора освещения тех вопросов, которые он и не предполагал осветить.

А вот что такое "чаадаевские настроения", почему они возникли и в каком направлении развивались в русском обществе и русской литературе, он во "Введении" определил достаточно четко.

Общественно-историческая почва "чаадаевских настроений", с его точки зрения, коренится в двух несоответстствиях, контрастах, антитезах, бьющих в глаза при наблюдении русской жизни. Первое – контраст между "богатством умственной и вообще душевной жизни нашей интеллигенции от 20-х гг. прошлого века до наших дней и незначительностью достигнутых результатов в смысле прямого влияния на ход вещей у нас и на подъем общей культуры в стране" [2,5], а второе – антитеза между "богатством наших идеологий, доходивших нередко до изысканности, до роскоши наших литературных, и, в частности, художественных сокровищ, и нашей всероссийской отсталости – с другой" [2,5][45].

Настроения, порожденные этими "антитезами", нашли в "Философических письмах" Чаадаева наиболее резкое, причем преувеличенное, доведенное до крайности, утрированное выражение. Основная мысль Чаадаева, как ее сформулировал, используя выражения самого Чаадаева, А.И.Герцен, такова: "..Прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, и будущего для нее вовсе нет, это – "пробел разумения, грозный урок, данный народам, – до чего отчуждение и рабство могут довести " [2, 7].

"Чаадаевские настроения" составили, с точки зрения Овсянико-Куликовского, эпицентр духовной эволюции русского общества[46]. И если отбросить крайности, столь свойственные формулировкам Чаадаева, в которых все "преувеличено почти до абсурда, и краски сгущены до аляповатости", то "в осадке получится вполне возможное и закономерное настроение мыслящего человека, который, вкусив от европейской культуры, выносит из созерцаний нашего прошлого скорбные мысли о его относительной скудости, об угнетающих и усыпляющих условиях жизни, о какой-то национальной немощи" [2,8].

Эти настроения трансформировались, смягчались, иногда обострялись, после реформ 60-х годов пошли на убыль, "пропасть между мыслящей, передовой частью общества и окружающею широкой общественной средой заполнялась и исчезала" [2,9]. "Выяснить общественно-психологические основания "чаадаевских настроений", их последовательного смягчения, их временного (в разные эпохи) обострения, наконец, их неизбежного упразднения в будущем и составит задачу предлагаемого труда", – пишет Овсянико-Куликовский, завершая свое "Введение" [2,10].

Такова концепция этого труда в самой общей формулировке. Он охватывает очень большой (и для русской литературы Х1Х века хотя и далеко не полный, но корневой, стержневой пласт литературных явлений и произведений, образов и.п.), – но все равно это вовсе не полная "история интеллигенции по литературным материалам". Здесь не охвачены не только другие социальные типы, но и многие другие типы интеллигенции, кроме тех, что были подвержены "чаадаевским настроениям". Например, говоря о революционерах-демократах (Чернышевском, Некрасове и др.), Овсянико-Куликовский полностью обходит стороной их революционные идеи, сосредоточивая свое внимание на других сторонах их творчества.

Материал трех томов "Истории русской интеллигенции" – очень широкий круг произведений литературы Х1Х в. от "Горя от ума" Грибоедова до романов П.Боборыкина. В них читатель найдет тщательный и глубокий анализ психологии главных героев русской литературы – их настроений, сферы чувства и мысли, преемственности их развития и эволюции. Особенно подробно и доказательно исследована трансформация типа (типов) "лишнего человека" (от Онегина до Обломова), составляющая содержание 1-го тома.

В этих анализах очевиден отчетливо психологический уклон: социальные, а зачастую и бытовые факторы, по существу, выводятся за пределы анализа: Овсянико-Куликовский считал их второстепенными и несущественными для формирования "общественно-психо­логических типов".

Корень всего, всех злоключений, всех видов "горя" от чувства или от ума – "плохая психологическая организация" человека данной эпохи. С этой точки зрения труд Овсянико-Куликовского – пример тонкой и порой весьма глубокой психологической интерпретации художественных образов, героев литературных произведений Х1Х в. В этих анализах много весьма точных и доказательных наблюдений. История русской литературы предстает в этом труде как непрерывный процесс, отражающий психологическое и интеллектуальное развитие русского общества, процесс, звенья которого взаимосвязаны и взаимообусловлены. Но эта нить взаимосвязей – психологическая, поэтому социологи всегда недовольны Овсянико-Куликовским за недооценку собственно социальной сферы, а "эстетическая критика" и формалисты – за игнорирование "собственно эстетической сферы" бытования литературных героев с их мыслями и чувствами и историко-литературных связей в сфере жанра, стиля, "художественного метода" и т.п.. Однако автор работы как литературовед-психолог сознательно ограничил свою задачу, проиграв в широте, но выиграв в глубине разработки собственно психологической стороны исследуемых литературных явлений.

Дата добавления: 2015-07-26