А) своеобразие дарования

Гоголя отличает от Пушкина не только это "самочувствие", но и характер дарования – отнюдь не универсального и наблюдательного по типу, а весьма специфического, узконаправленного и по методу экспериментального. "Гоголь был гений психологического анализа, направленного на темные стороны души человеческой. Достаточно известно, как умел он – по его выражению – "слышать душу" – и копаться в хламе и соре душ человеческих, вынося оттуда самоотраву, если можно так выразиться, "трупным ядом духа" – гнетущую мизантропию. В своем творчестве Гоголь был художник-мизантроп… Известно и то, с каким мастерством психолога-анатома рассекал он собственную душу, находя в ней разные – по его выражению – "мерзости", частью подлинные, частью воображаемые… Это был гениальный художник-ипохондрик…" [1, 222]. От самоотравления его спасали два "противоядия", которым он был наделен от природы: огромная сила юмора и дар лирической возбудимости, – оба эти дара смягчают горечь мизантропии и ипохондрии и "освежают омраченную душу" [1, 223].

б) гоголевский "эгоцентризм"

Что касается психологического типа личности Гоголя, то он "принадлежал к числу натур эгоцентрических" [1, 223]. Это тоже была своего рода самоотрава, которая до поры до времени обезвреживалась даром религиозности, но именно она определяла очень многое и в характере творческого процесса Гоголя, и в характере его результатов. Только не надо путать эгоцентризм с эгоизмом: Овсянико-Куликовский рассматривает их как явления разного порядка: эгоизм лежит в области морали, эгоцентризм же – собственно психологическое явление, особая организация психики человека, связанная с гипертрофией собственного "я". Это не себялюбие (эгоцентрик в моральном плане может быть даже и альтруистом). "Человек эгоцентрического строя души – только человек, обреченный ощущать давление центрального "я" на всю психику. Он постоянно чувствует себя во всех впечатлениях, радостях, скорбях, во всем, что он переживает" [1, 224].

Подводя итог своему рассмотрению этой стороны психологии Гоголя-человека и Гоголя-художника, Овсянико-Куликовский пишет: "Эгоцентрический уклад Гоголя может быть охарактеризован так: невольно, сам себе не отдавая отчета в том, Гоголь становился в своих отношениях к окружающей среде, к людям, к жизни на точку зрения, выражаемую в формуле: "я и всё прочее". И вот именно "всё прочее" отражалось в его душе не само по себе, а через посредство настроений его "я", которое навязчиво и неотступно сопутствовало всякому впечатлению, всякому душевному движению" [1, 296].

Как сказывается "эгоцентрическая" организация натуры на характере "экспериментального" типа творчества? "Сосредоточенный и замкнутый в себе, не экспансивный, склонный к самоанализу и самобичеванию, предрасположенный к меланхолии и мизантропии, натура неуравновешенная, Гоголь смотрел на божий мир сквозь призму своих настроений, большей частью очень сложных и психологически темных, и видел ярко и в преувеличенном масштабе преимущественно все темное, мелкое, пошлое, узкое в человеке. Кое-что из этого порядка отрицательных явлений он усматривал и в себе самом, и тем живее и болезненнее отзывался он на эти впечатления, идущие от других, от окружающей среды. Он изучал их одновременно и в себе, и в других. Находя в себе некоторые недостатки или "мерзости", как он выражается, он их приписывал своим героям, а с другой стороны, чужие "мерзости", изображенные в героях, он сперва, так сказать, примерял к себе, навязывал себе, чтобы лучше вглядеться в них и глубже постичь их психологическую природу. Это были своеобразные приемы экспериментального метода в искусстве" [1,240] (в его индивидуальном гоголевском варианте). Такая характеристика "экспериментального" творческого метода Гоголя подтверждается материалом самонаблюдений и самохарактеристик самого писателя в известных "Письмах разным лицам по поводу "Мертвых душ"[16]. "Эксперимент" такого рода Гоголь производил не только над собой, но и над другими, наблюдая пошлое и гадкое в своих знакомых, в том числе и отнюдь не в плохих людях[17]. Отсюда известная его манера "испытывать людей", превращая своих друзей: Аксаковых, Погодина, Шевырева, Плетнева и др. – в объект исследования, так что отношения с ними подчас подвергались испытаниям и портились. Т.е. как художник-экспериментатор он выступал и в жизни в основном своем писательском амплуа художника-психолога, преимущественным предметом интереса которого была именно психология русского человека.

А психология его героев в силу гоголевской мизантропии, его же эгоцентризма и особенно экспериментального способа художественной обработки жизненных впечатлений приобретала особый оттенок: будучи психологией несомненно национальной, она в то же время получала освещение преимущественно с дурной, отрицательной стороны. Сам механизм такого художественного преображения напрямую зависел от характера дарования и психологических качеств художника. Овсянико-Куликовский пишет об этом так: "Большой мастер улавливать различные черты нашей русской, национальной складки и повадки, он почти непроизвольно превращал свои бытовые типы в национальные. А так как эти бытовые типы (чиновников, помещиков и пр.) были продуктом не чистого наблюдения, а художественного эксперимента, в котором сгущались и выступали наружу черты отрицательные (экспериментатор был моралист-сатирик), то и национальные признаки получили в этих образах характер отрицательных качеств, недостатков, даже пороков… Таким образом, лганье Хлестакова, грубость Собакевича, слащавость Манилова и т.д. получили отпечаток особого – русского – лганья, специфически русской грубости, слащавости и т.д… Но в ряду этих бессмертных фигур по преимуществу национальными должны быть признаны Хлестаков, Чичиков, Ноздрев, Сквозник-Дмухановский, Тентетников, генерал Бетрищев, Петух, о которых с полным правом можно сказать: "Здесь русский дух, здесь Русью пахнет…" И, в нравственном смысле, вовсе не так скверно пахнет, как кажется с первого взгляда. Дело в следующем: национальные черты – не качества (хорошие или дурные), а свойства в этическом отношении безразличные, но художник-экспериментатор, в интересах художественного познания, имеет право дать им такую обработку и такое освещение, что они явятся уже не безразличными свойствами, а определенными качествами, подлежащими нравственной оценке" [1, 323].

Дата добавления: 2015-07-26