В драматических опытах Пушкина

а)"Моцарт и Сальери"

В интерпретации "Моцарта и Сальери" наиболее существенны два момента: а) анализ психологии гения и проблемы соотношения гениальности и человеческой "натуры" (это прямое продолжение тех размышлений на этот счет, которые были начаты в книге о Гоголе); б) психологический анализ чувства зависти, предпринятый самим Пушкиным в трагедии и "анализ этого анализа" (опять-таки с психологической точки зрения) Овсянико-Куликовским.

Отметив сжатость и прозрачность формы трагедии (два качества художественности, которые его учитель Потебня обосновывал своей формулой х > а)[27], Овсянико-Куликовский сразу переходит к анализу психологического содержания фигур Моцарта и Сальери.

Еще Белинский поставил вопрос о том, как сочетается гениальность с простотой и бесхитростностью души Моцарта, души ребенка, в которой нет и тени мелких чувств. Он ответил на него так: "В лице Моцарта Пушкин представил тип непосредственной гениальности, которая проявляет себя без усилия, без расчета на успех, нисколько не подозревая своего величия. Не все гении были таковы…" Овсянико-Куликовский соглашается с этим, но при этом отмечает, что гению "идет" такая натура, как "идет" силачу и великану великодушие и незлобивость, она "к лицу" ему, т.е. здесь есть некое психологическое сродство. С другой стороны, это не "типичный", а "идеально-типич­ный" случай, когда и гениальность, и простота даны в их наивысшем выражении и в нераздельном слиянии.

Гений Пушкина сродни этому типу. Правда, как отмечает Овсянико-Куликовский, сам Пушкин в жизни не был в такой степени свободен от обыденного, житейского, мелочного, как его Моцарт, однако в мире творчества он был от всего этого свободен, да и в житейских "дрязгах" отнюдь не был ими пленен, хотя и мог, например, обидеться, когда его пожаловали камер-юнкерством[28]. Так что в изображении Моцарта Пушкин мог идти "от себя", но все равно фигура эта в высшей степени "объективное" создание художника.

А вот в фигуре Сальери не только ничего нет "от себя", но в принципе и быть не могло: Пушкин "из своего личного внутреннего опыта в этом случае ничего не мог почерпнуть. Это создание с начала и до конца и во всех деталях объективное" [1, 391].

Овсянико-Куликовский исходит из того, что в основе трагической коллизии – зависть таланта к гению. Сальери, во-первых, не бездарь, а талант, и его зависть имеет своей основой, так сказать, " профессиональную " ревность, столь распространенную в среде творческих людей, все равно – ученых, или артистов, или художников[29]. Во-вторых, он не завистник по природе, и его словам: "Нет! Никогда я зависти не знал!" (до встречи с Моцартом) можно доверять (ведь не завидовал же он до этого, например, Глюку). Если бы Сальери был бездарь и патологический завистник, то никакой трагедии бы не было, а была бы история преступления, и только. Гений моцартовского типа не может пережить такой драмы: "Явись другой гений, который бы затмил его славу, – чувство зависти и не шевельнулось бы в его душе. Он приветствовал бы новое светило, как Пушкин приветствовал Гоголя" [1, 388].

Анализ того, как рождается зависть из профессиональной ревности таланта к гению, как она развивается и до чего может дойти, в трагедии Пушкина гениален по своей сжатости и точности. Сначала – "рождение и быстрое развитие этого острого и мучительного чувства", тут же – "его отражение в сознании, упорная работа мысли над ним" и ее результат – софизмы, которыми завистник хочет оправдать себя (он призван судьбою, чтобы "остановить" Моцарта для блага всех прочих жрецов искусства, больше того, – для спасения самой музыки, которую Моцарт губит своей гениальностью, ибо все дается ему даром, без труда и т.п.). Дальше – переход мелкого чувства в могущественную страсть, которая уже и софизмов не рождает, а затмевает разум и порабощает волю, отсюда мрачная, безумная идея – что Моцарт, этот "гуляка праздный", самим своим существованием обессмыслил его труды и всю жизнь, а от этой мысли – только шаг до преступления, которое Сальери и совершает как "подвиг" во имя искусства.

Сальери "не жалок, не смешон, не противен; он скорее вызывает в нас чувство сострадания, смешанное с уважением; нельзя презирать его: он – мученик, он – несчастный человек, он – жертва своей горькой участи, и психология его зависти и история его преступления – настоящая и глубокая драма" [1, 391].

б) "Скупой рыцарь"

Скупой – столь же объективное создание пушкинского гения, как Сальери, в нем нет ничего "лично пушкинского". Свой анализ психологии губительной страсти Овсянико-Куликовский строит на идее о том, что "скупость" – это только форма, проявление другой, более общей страсти – честолюбия. "Дело в том, что скупость сведена здесь к жажде власти, господства над людьми и к убеждению, что богатство есть вернейшее средство достижения этой цели. Барон – прежде всего честолюбец, а потом уже скупец" [1, 393].

В образе Скупого в высшей степени проявился тот закон искусства, который Потебня назвал "формулой художественного" и обозначил как х > а.

Овсянико-Куликовский не говорит об этом, но своим анализом отчетливо эту мысль Потебни подтверждает, доказывает. В сущности, сфера "применения" (в том значении термина "применение", которое обосновал Потебня) этого образа безгранична, не замкнута только скупостью и распространяется на все виды страстей и идей, которые приводят к подмене цели средством. А таких страстей и идей много – от "скупости" до самого благородного в истоке своем стремления к общему благу. Оно выдвигает, например, как средство для своего осуществления достижение власти, далее цель подменяется средством, и человек "начинает влюбляться в самую власть и сам не замечает, как становится жертвою страсти честолюбия и властолюбия" [1, 394]. Овсянико-Куликовский, в сущности, здесь на материале психологии пушкинского образа дает такой же анализ диалектики превращения средства в цель, какой в философском плане осуществил своим анализом диалектики утопии позднее С.Франк[30]. Результатом такой диалектики становится превращение носителя страсти или идеи в раба этой идеи, а Пушкин доводит анализ диалектики психологических превращений до конца, до последнего звена, когда человек удовлетворяется "одним лишь сознанием достижимости желаний, само же достижение их ему не нужно" [1, 395]:

Я выше всех желаний; я спокоен;

Я знаю мощь свою; с меня довольно

Сего сознанья…

"И все это, –пишет Овсянико-Куликовский, – с исчерпывающей полнотой психологического анализа, с изумительной проницательностью диагноза, с необычайной ясностью и силою выражения, сделано в знаменитом монологе барона на пространстве всего 118 стихов! Здесь гениальна сама уже художественная лаконичность" [1, 394].

Я не буду здесь останавливаться на анализе двух последних "маленьких трагедий", скажу только, что суть идеи "Пира во время чумы" Овсянико-Куликовский понимает как подмену идеи свободы человека от всего, в том числе от страха смерти, рабским подчинением того же человека власти низменных инстинктов и животных страстей, т.е. тем же превращением великой по замыслу идеи в свою противоположность и в рабство, так что в итоге "пиршество джентльменов", презревших все, в том числе и смерть, "скорее напоминает оргию взбунтовавшихся рабов". Это подтверждается гениальной пушкинской ремаркой: Председатель по уходе священника "погружается в глубокую задумчивость". Отказ следовать за священником, как вынужден признать сам Председатель, он совершает "не по доброй воле: есть нечто, принуждающее его предаваться мрачной оргии" [1, 403]:

Я здесь удержан

Отчаяньем, воспоминаньем страшным,

Сознаньем беззаконья моего,

И ужасом той мертвой пустоты,

Которую в своем дому встречаю…

"В сравнении с этими пирующими господами даже скупой барон кажется свободнее… Устранение высших страстей, благородных и неблагородных, очищает место для низших. Из огня человек попадает в полымя…В "драматических опытах" Пушкина дана гениальная художественная критика страстей, равносильная их философской критике, данной в философии Спинозы" [1, 404].

И вот теперь мы можем перейти к трактовке пушкинского лиризма и лиризма вообще, которую в книге о Пушкине Овсянико-Куликовский начинает с анализа лирического начала в "маленьких трагедиях".

---

Дата добавления: 2015-07-26