Картинки с путча

(«Солидарность», N 23, 1993)

«Угол Рочдельской и Николаева. В будке таксофона насчитал одиннадцать пулевых отверстий. Аккуратненькие такие дырочки. Одна прямо в аппарате, чуть ниже диска. Специально считал, прикидывая их места на своем теле, ибо вчера на этом месте, собравшись позвонить в редакцию, я чудом успел втереться мордой в асфальт, до того как будку надо мной расстреляли из бронетранспортера. Штукатурка угла дома в решето. Все, что видел тогда — асфальт. Все, что слышал — стрельбу и собственный голос, пульсирующий в висках: «Отче наш...»

Магазины первого этажа разграблены так, будто Мамай прошел. Менеджер итальянского модного салона, небритый и сытолоснящийся Грузин, грустно выдохнул, что вчера, с первыми выстрелами, толпа зевак рванулась в оконные ниши и, выдавив пуленепробиваемое стекло, битком забила магазин. А когда все ушли, остались только полутораметровые акустические колонки... Остальное унесли на «сувениры». Даже початую пачку стирального порошка из туалета. Тяжело видеть разор и запустение когда-то любовно и со вкусом оформленного магазина...

...Большой «дальнобойный» трейлер прямо передо мной перегораживает дорогу от парапета до газона. Дверцы прицепа распахнулись. Трое парней, вскочив внутрь, стали быстро-быстро, как в ускоренной съемке, скидывать вниз небольшие и, видно, легкие коробки. Снизу толпа молодежи, человек восемьдесят-сто, хватали их по две-три — и с той же скоростью разбегались. Секунды буквально. Понял, что грабят, только дрогнув от неожиданного выстрела. Солдаты, рассекая толпу, свинтили десяток грабителей и поставили их лицом к борту того же грузовика...

...Протолкался к командиру, который, отснявшись в СиЭнЭн, соблаговолил дать интервью менее престижной печатной прессе. Старлей А.К.Шепунов из Владимирского ОМОНа. Крепкий, знающий себе цену русак со стальными глазами и жестким, на удивление чисто выбритым подбородком. Пояснил:

— Это, вероятно, заранее организованная группа. Надеялись на крупную поживу, а в контейнере печенье. Вчера вот тот борт потрошили, — показал он пальцем, перекинув в левую руку укороченный Калашников, на гофрированный 40-футовый морской контейнер с надписью CHOYNC. — Так там было, что уносить: ксероксы, факсы, телефоны... Пока сообщили, пока добежали... половину уже унесли. И что самое интересное — под пулями. Грабят много. В основном допризывная молодежь и бомжи.»

Свидетельство П. Артеменко, пенсионера

(«Мы и время», 48/87 1 ноября, 1993, спецвыпуск)

Я отставной майор МВД, работал в кадрах в Главмедуправлении Москвы, а до недавнего времени подрабатывал к пенсии вохровцем в больнице имени Склифосовского. А дочь моя живет от Дома Советов рукой подать, через Москва-реку.

Первое. В московских клиниках знакомых у меня по прежним временам много, и я знаю из первых рук, что тяжелораненых и собственно погибших туда из Дома Советов почти не поступало. Пять московских моргов забиты, да, но все это дало «Останкино» и прилегающие к Дому Советов дворы. Там много народу покосило. А вот знаменитая областная клиника — МОНИКИ — получила даже указание развернуть целый госпиталь для приема раненых из Дома Советов, да, как оказалось, зря... Наш «Склиф» принял около 350 раненых, но большинство — старики, женщины, случайные прохожие, угодившие под очередь, даже дети. То же в 66-й, 33-й (83 раненых), не говоря о переполненной 7-й детской в Тушине. Причем, что характерно, ОМОНом взяты под охрану, кроме «Склифа», еще и 33-я, 67-я, Боткинская.

Второе. На моих глазах с вечера 4 октября и далеко за полдень 5-го здание Дома Советов горело, и никто его не пытался тушить. Очаги внутренних пожаров наблюдались и после.

Третье. Три ночи — с 5-го на 6-е, с 6-го на 7-е, с 7-го на 8-е — моя дочь видела ночью на Москва-реке суда с широким остовом, возможно, баржи и теплоход, в которые из здания Дома Советов военные перегружали что-то, переносили в мешках и на широких полотнищах. Дочь наблюдала все это в театральный бинокль, но выйти из дома и рассмотреть поближе и думать не приходилось: комендантский час, строго.

Сопоставив эти три обстоятельства, я допускаю, что это вывозились останки погибших в расстрелянном здании, неспасенных раненых, которым просто дали догореть в огромном пожаре в верхних этажах.

Павел Кольцов

«МЫ СНИМАЛИ В МОРГЕ БОТКИНСКОЙ БОЛЬНИЦЫ»

(«Независимая газета», 10 ноября 1993)

Рассказывает оператор съемочной группы телепрограммы «ЭКС» («Экран криминальных сообщений») Николай Николаев:

(Программа «ЭКС» с видеоматериалами из морга была снята руководством Российского телевидения с эфира. Позднее часть этих материалов удалось показать в информационной программе НТВ по Санкт-Петербургскому каналу).

«...Морг был переполнен. Трупы лежали вповалку на носилках: валетом, друг на друге. Было много трупов с совершенно обезображенными лицами, на которые были накинуты полотенца...

Неожиданно появился сотрудник прокуратуры, который буквально набросился на нас: «Кто такие? Что за съемки? Ничего не знаю! Давайте выключайте ваши камеры!»

И все-таки нам удалось снять, как подъехавший к моргу закрытый фургон, в котором могут и продукты и что угодно возить — в нем были какие-то деревянные ячеечки, — стали подвозить трупы, упакованные в полиэтиленовые мешки. Те самые мешки, о которых до сих пор говорят. Трупы начали укладывать в фургон. Мы, естественно, поинтересовались, что это за фургоны и куда они потом поедут. От нас отмахивались. Потом кто-то сказал, что вообще-то в морге 16 — 18 человек из Белого дома, а эти трупы в полиэтиленовых мешках якобы не имеют никакого отношения к погибшим...»

Евгений Юрченко, Виктор Коган-Ясный, члены совета Правозащитного центра «Мемориал» и Общества против смертной казни и пыток «Право на жизнь»

ОКТЯБРЬ 93-ГО. ВОПРОСЫ, ОТВЕТЫ, И ОПЯТЬ ВОПРОСЫ.

(С небольшими изменениями материал опубликован в «Новой ежедневной газете» 5 апреля 1994 г.)

Одна лишь библиография газетных и журнальных публикаций, а теперь уже и целых книг на тему событий осени 93-го заняла бы, наверное, не меньше газетной полосы. Впрочем, в этом обилии информации удивляет «исчезающе» малое количество материалов, не ангажированных какой — либо идеологией. То есть попросту объективных. К тому же большинство бросающихся в глаза публикаций несет слишком искусственный, рыдающе эмоциональный пафос провинциального театра. Для официоза, впрочем, основной вывод подчас весьма парадоксален: что ничего страшного не произошло. Нам же сейчас хотелось бы, насколько это возможно, трезво разобраться в некоторых аспектах происшедшей трагедии, а вопросы, остающиеся без ответа, ясно и рельефно выделить. Попробуем это сделать.

Один из нас был прямым свидетелем многих событий этого времени: в качестве наблюдателя от Правозащитного центра «Мемориал» присутствовал на демонстрации 3 октября, видел «штурм» мэрии, события в Останкино, 4 октября несколько часов находился в Белом Доме. И полученный опыт, при всей его фрагментарности, может служить по крайней мере путеводителем по широкому ряду мнений и опубликованных сведений, позволяет отбрасывать явную ложь или психопатические преувеличения.

Поставим самый трудный, кровоточащий вопрос: «Сколько же было реальных жертв событий?» Официальный ответ к середине октября был таков: 149 человек. В публикации «Московского Комсомольца» от 4-го декабря это количество выросло до 150, при этом прозвучал туманный намек: это — не все, но иных довольно мало. Да, действительно, не все: в списке отсутствует, например, 20-летний москвич Дмитрий Дудник, чья смерть в результате событий 3 — 4 октября зафиксирована в ЗАГСовском свидетельстве. Но, что называется, копать надо еще намного глубже.

Поясним: над телами 141 человека производилась судебно-медицинская экспертиза. Обобщающая справка экспертизы находится в Генеральной прокуратуре РФ, в Главном управлении здравоохранения Москвы и в Правительстве РФ. Посмотрим внимательно на этот документ.

Первое, что бросается в глаза, даже при беглом взгляде на этот документ: из 141 погибшего четверо — подданные стран «дальнего» зарубежья, 7 — граждане государств «ближнего» зарубежья, 8 — жители различных регионов России, остальные — жители Москвы и Московской области.

Обратившись к собственному опыту, можем засвидетельствовать, что среди людей, находившихся в Белом Доме и на баррикадах вокруг него, было очень много приезжих. При штурме мэрии был заметен отряд из Приднестровья числом до 100 человек (они были в военной форме с характерными нашивками: красно-зеленые — цвета флага ПМР). Кроме того, у Белого Дома пришлось беседовать с людьми из Вологды, Костромы, Ярославля, Владимира, Петербурга. Да и проправительственная пресса не раз писала, что в Белый Дом «понаехали красно-коричневые из разных городов». Неужели они все благоразумно удалились после демонстрации 3-го октября? Или оказались заговоренными от пуль?

Второе. Подавляющее большинство убитых было доставлено в морги или в больницы на машинах «Скорой помощи», и по существующему порядку в акте экспертизы было точно указано, откуда привезен труп или смертельно раненный человек. Так вот, из 141 погибшего в морги и больницы Москвы 43 были доставлены из района ТВ «Останкино» и 92 из «района Белого Дома», то есть с прилегающих улиц и площадей; 6 человек из удаленных от мест событий точек. И никто — непосредственно из самого здания бывшего парламента.

Правда, один врач утверждает, что из Белого Дома было вынесено на Краснопресненскую набережную 33 трупа, откуда их и забрала «Скорая». Но, полагаем, достаточно было видеть хронику по любой из программ телевидения, чтобы оценить, какому мощному обстрелу из автоматов, пулеметов (в том числе и крупнокалиберных), да, наконец из танков и БТР подверглось здание. И при таком обстреле — только 33 погибших?! Наверное, даже если вести неприцельный огонь такой плотности, какой мы наблюдали, погибших будет значительно больше.

Но сколько же на самом деле? Так называемая «патриотическая» печать давала на этот вопрос самые разные ответы, начиная от совсем безумных — 26 тысяч («Борьба») до тысячи — полутора («Завтра»). Эти оценки были бездоказательны, лучшими аргументами были такие: «Все видели» или «такой-то видел» (Скажем Кирсан Илюмжинов).

Официозная печать резко высмеивала даже минимальные оценки «патриотов». Самые популярные доводы правительственной прессы были:

1) такое количество трупов невозможно быстро и незаметно уничтожить;

2) если бы убитых действительно было так много, то бюро несчастных
случаев, что на Петровке, 38, ломилось бы от родственников погибших,
требующих трупы для опознания. (Заметим, кстати, что по действующим
правилам труп должен храниться в морге для опознания или до приезда
родственников не менее месяца.)

Что ж, попытаемся ответить на эти вопросы, исходя из той информации, которую нам удалось получить в процессе общественного расследования.

Первое: как можно уничтожить и сколько?

По официальной справке, полученной на наш запрос, в Москве с января по сентябрь 1993 года более 7 тысяч трупов было кремировано за счет государства. Это неопознанные тела или тела тех, чьи родственники не имели денег на похороны. Кремацией таких трупов занимаются по договору с государством и за его счет фирмы ритуальных услуг «Олмец», «Анубис» и «Гранит». Кремация производится в абсолютном большинстве случаев в крематории Николо-Архангельского кладбища и лишь изредка, когда в первом не хватает мощностей, — в крематории Хованского кладбища. В отличие от кремации, оплаченной родственниками, «казенные» кремации производятся в вечернюю и ночную смены. Таким образом, в «нормальной» ситуации один Николо-Архангельский крематорий сжигает за ночь более 30 трупов.

Путем опроса рабочих и служащих Николо-Архангельского и Хованского крематориев удалось выяснить, что в ночь с 5-го на 6-е, с 6-го на 7-е и с 7-го на 8-е октября туда прибывали машины, не принадлежавшие вышеназванным фирмам, и доставляли трупы для кремации — иногда в пластиковых мешках, иногда в ящиках прямоугольного сечения. Причем, кремация проводилась без обычного оформления документов. По репликам, а иногда и в ходе расспросов тех, кто привозил трупы, рабочие смогли понять, что это были тела убитых в Белом Доме. На наш вопрос, сколько же их было, рабочие давали разные ответы, от просто «много» до числа в 300 — 400 человек (в Николо-Архангельском крематории). Лишь один служащий Хованского крематория вел точную статистику, записывая ее на бланке бухгалтерской ведомости. Его записи: в ночь с 5-го на 6-е — 58 трупов, в ночь с 7-го на 8-е — 27, в ночь с 8-го на 9-е — 9. Много дней до и после названных дат Хованский крематорий ночных кремаций не производил.

Таким образом, «нижняя» оценка по двум крематориям — около 200 кремаций, «высшая» – около 500. Информации о том, что подобные вещи происходили в Донском и Митинском крематориях не имеется. Выяснение по другим подмосковным учреждениям подобного назначения нами не проведено.

Второе: почему же не было и нет большого столпотворения в Бюро несчастных случаев?

Ответ на этот вопрос прост и для каждого советского человека вполне понятен: заявления принимают только по месту жительства (прописки) пропавшего...

Но все же, найдены ли хотя бы некоторые люди, родственники которых без вести пропали у Белого Дома, и которые не обозначены в официальных списках? Увы, найдены. Но по разным причинам они наотрез отказываются от публичных заявлений и от общения с журналистами.

Впрочем, географические направления поиска были названы выше, и при должном желании журналисты или члены будущей следственной комиссии смогут отыскать тех, кто согласился бы дать показания или публично выступить.

Теперь о вопросах, ответа на которые нет даже ориентировочно: кто конкретно отдавал приказ о сожжении погибших? Какие подразделения его выполняли?

Безотносительно к октябрьским событиям, в печати проскальзывали сведения (самого общего характера) о санитарной службе в составе силовых структур. Естественно предполагать, что предусмотрено использование какой-то такой службы на войне, во время стихийных бедствий и т.д. Но дальше начинаются уже догадки, а им не место по такому поводу...

Если же вернуться к тем из погибших, кто так или иначе зарегистрирован официально, то и здесь встает еще ряд серьезных вопросов.

Например, каким образом причиной смерти одного из погибших на улице граждан стало колющее штыковое ранение? Или как случилось, что 6 человек погибли «вследствие нарушения комендантского часа» вне всякой близости от «Останкино» и Белого Дома?

Не забудем, кстати, что именно в комендантский час прозвучал призыв ряда лиц идти на Тверскую защищать демократию. А что стало в результате этого призыва с двумя.московскими ребятами, 18-летним Женей Виноградовым и 20-летним Димой Дудником, которые рванулись из дома на ночь глядя, а потом сочли своим долгом двинуться туда, где всего опаснее, мы знаем почти документально, несмотря на то, что самих ребят нет в живых.

Дима Дудник, был смертельно ранен у «Останкино», где спецназ «зачищал» территорию — под свет прожекторов стрелял в каждого живого, кто попадался на вид.

А Женя Виноградов, который побежал от Моссовета к Белому Дому и остался там наблюдать штурм, был затем найден в морге без обуви (он передвигался по земле в носках), с множественными ранениями сзади. Согласимся, боевики изнутри Белого Дома вряд ли могли это сделать. Кстати, в Женином свидетельстве о смерти, несмотря на очевидное1 несоответствие, говорится лишь об одном ранении.

...Время ответит на все вопросы:«Нет ничего тайного, что не стало бы I явным». Только не надо сейчас делать вид, будто уже все известно и ясно и можно выносить приговор. Тем более — не надо людям, претендующим] на честность, говорить, что «в поворотных точках истории», понимание I «политической целесообразности» и «всеобщего блага» стоит выше закона, морали, человечности.

Валерий Рогов

(«Правда», 23 декабря 1993)

...Это страшное место как бы загон — задние стены трех административных бараков стадиона «Красная Пресня». Глухое пространство примерно в сорок квадратных метров. Но это — и проход к бассейну, выложенному голубой плиткой. Она полиняла ко дню поминовения.

Расстреливали омоновцы. Убитых отволакивали к бассейну, метров за двадцать, и сбрасывали туда. 06 этом говорит женщина, которая всю ночь в безумном испуге пролежала под одной из частных машин, припаркованных напротив бассейна. Женщине лет пятьдесят. Она в куртке пепельного цвета, на голове — черный берет. Лицо, как и куртка, пепельное, изможденное — от бессонницы, душевных мук. В глазах — неисчезнувший страх.

Две интеллигентные дамы из дома напротив рассказывают, что расстреливать начали в сумерки 4 октября, и эта кровавая вакханалия продолжалась всю ночь. Говорят потрясенно: каковы бы ни были наши взгляды до этого дня и последовавшей ночи, но то, что случилось, чудовищно, и все мы теперь абсолютно беззащитны перед властным произволом.

Кстати, о том, что «плохо спится после штурма», писала газета «Труд» (7.10.93). Многие из тех, кто живет недалеко от Дома Советов, просыпались «от звуков автоматных очередей». В те же дни другие газеты сообщали (в частности, «Независимая газета», 6.10.93), что на стадион «Красная Пресня», который в ста метрах от Дома Советов, согнали до 600 «пленных». «Победители» молчат: ни опровергая факты, ни подтверждай их...

Те из пленных, кто уцелел, рассказывают: для омоновцев привезли на стадион ящики с водкой «Столичной», в литровых бутылках. Он употребляли ее без ограничений. Пленные оказались как бы безымянными: если у кого и были с собой документы, то их отбирали. Когда отфильтрованных вели к низким административным корпусам, судя по всему, они не подозревали, что их ведут на расстрел...

Расстреливали, как ясно теперь, только рядовых защитников Дома Советов. Тех, чья смерть не возмутит «международную общественность». Осатаневшие победители, конечно же, в первую очередь расстреляли бы несдавшихся депутатов, оппозиционных журналистов, всех, кто способен собрать воедино картину и указать на инфернальный смысл происходящего. Не решились. Однако и депутатов, и журналистов, и всех других непокорных зверски избивали.

Но самое страшное, по-моему, то, что в верхах были такие, которые требовали пойти на все. Были и остаются.

Меня потрясло выступление в Элисте Президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова. Он вместе с Президентом Ингушетии Русланом Аушевым пытался остановить кровавую бойню. В 15.00 4 октября они прорвались в Кремль на совещание субъектов Российской Федерации. Прямо из осажденного, расстреливаемого из танковых орудий «Белого дома». Они призвали к примирению и милосердию. Цитирую дальше по газете «Советская Калмыкия» (9.10.93): «На что руководители России сказали, что их вообще нужно уничтожить, стереть с лица земли. Потом вскочил Борис Немцов, губернатор Нижнего Новгорода: «Давите, давите, Виктор Степанович (Черномырдин, премьер-министр РФ — Авт.), времени нет. Уничтожайте их!» И другие губернаторы регионов начали говорить: надо их уничтожить, всех расстрелять.»

...Я закурил, отойдя к железной решетке забора. Очутился рядом с высоким спортивно-молодым мужчиной, которого назвал бы парнем, если бы не девочка лет шести, в белой шубке, очень на него похожая, которую он крепко держал за руку.

Мы некоторое время курили, молча глядя на расстрельную стену напротив с алыми пятнами гвоздик в пулевых отверстиях. А потом, почему-то на «ты», я спросил его:

—Ты не знаешь, кого все-таки здесь расстреливали?

—Знаю, — твердо ответил он, взглянув на меня испытующе — Я был
здесь в ту ночь.

—Ты из защитников?

—Да. Нас взяли на втором этаже Дома Советов. Пригнали на стадион.
— И он замолчал.

—Ну... И кого же расстреливали?

— Расстреливали тех, кто говорил им в лицо: «Сволочи»! Или
отказывался держать руки на затылке. Избивали и тащили вот сюда.
В общем, — добавил сумрачно, — всех тех, кто им не нравился. У них ведь
был приказ на уничтожение. Могли и тебя?

—А что я для них — ценность? — В его голосе металлически
зазвучала дрожь. — Разве не тот же «совок»? Не «красно-коричневый»?
Впрочем, теперь они нас называют проще — чернь. Которую не жалко и
уничтожить.

Глухо заключил:

— Уцелел чудом.

Дата добавления: 2015-07-15