История франков» как литературный памятник

Труд Григория Турского – дитя своего времени, и в нем отразились характерныечерты этой переходной эпохи. С одной стороны, в нем еще чувствуется влияниелитературно-языковых традиций старого римского общества, а с другой – ужепроявляются такие языковые элементы, которые в конечном счете легли в основуновых романских языков. «История франков» – замечательный литературный памятникпотому, что она написана не вычурным языком ритора, но просто, доходчиво, апорой и живописно. В ней много выпукло-зримых картин, сцен, полныхдраматизма.

Автор обнаруживает качество замечательного рассказчика. Все это придаетповествованию большую убедительность. Благодаря образности живого изображенияреальности столь, казалось бы, непритязательная летопись превращается впроизведение, с беспощадной правдивостью рисующее жизнь людей того времени,особенно представителей высшего общества.

Умение Григория Турского живо изображать конкретные явления жизни, егостремление к наглядности, к умелому использованию мелочей, чем пренебрегалидревние, – характерные черты его труда. Этим «История франков» отличается какот сочинений древних, так и от аналогичных хроник того времени. Язык летописиГригория «погружен в конкретную суть событий, он говорит вместе с людьми ичерез людей, которые переживают эти события... язык его способен самымиразнообразными способами выражать радость и боль этих людей, насмешку и гнев,страсти, которые кипят в их душе, выражать энергично и сильно»[1893].

Чем же были обусловлены образность, простота стиля и языка произведенияГригория Турского? Ответ на этот вопрос следует искать, во-первых, висторических условиях жизни того периода, когда старая античная культура дляизбранных пришла в упадок, а новая средневековая еще не начинала складываться,и, во-вторых, в той среде, которая окружала Григория Турского, в обществероманских простолюдинов и франкских воинов, к которым он обращался со своимипроповедями, приспосабливаясь [338] к их народному языку и ких непосредственно-конкретному ощущению мира. Чтобы влиять на свою паству, онвынужден был мыслить, по его собственному выражению, «в простоте». Этот выборбыл у Григория сознательным. Правда, он охотно подчеркивает свою недостаточнуюобразованность, не позволяющую ему писать искусно, но это лишь традиционныйриторический прием, встречающийся не только у него. О простоте стиля Григорийнаписал в предисловии к книге «О чудесах св. Мартина», в котором явившаяся емуво сне мать говорит замечательные слова, как бы побуждая Григория к сочинению:«Разве ты не знаешь, что у нас, согласно разумению народа, больше всего ценитсяясность, как ты умеешь говорить?»[1894]. И в«Истории франков» он пишет об этом же, заклиная потомков, которые будутпереписывать его труд, ничего в нем не исправлять и не менять ни единого слова(X, 31).

Исходя из мнения, что философствующего ритора понимают немногие, аговорящего просто – многие, Григорий часто отказывается от традиционных средствриторики и использует так оживляющую изложение прямую речь. Как уже отмечалось,простота и образность изложения существенно отличают его от авторовклассического периода, особенно позднеримского. Стиль римских авторов «в эпохупоздней античности. – пишет Э. Ауэрбах, – бился в судорогах; гипертрофияриторических средств, мрачность атмосферы, окутывавшая все, что совершалось вистории, придают позднеантичным авторам от Тацита и Сенеки до Аммиана(Марцеллина) черты насильственности, вымученности, перенапряженности; уГригория эти судороги кончились»[1895]. ОднакоГригорий не игнорирует элементы стиля римских авторов. Так, в местах наиболеепатетических и драматических он прибегает к выразительным средствам риторики (вглаве «О крещении Хлодвига», II, 31; в речи королевы Хродехильды противантичных богов, II, 29; в речи королевы Фредегонды у изголовья больного сына,V, 34; и др.).

Григорий Турский, обладая превосходной наблюдательностью и хорошим знаниемжизни, стремится почти каждое событие показать через действия людей, раскрытьхарактер этих людей. При этом он, как правило, пользуется или краткими,схематичными психологическими зарисовками, главная цель которых – определитьположительное или отрицательное отношение к персонажу, или же, что у неговстречается чаще, выявляет характеры действующих лиц косвенно, через их дела ипоступки. В его портретных характеристиках нет той целостности и в то же времядетализации морально-психологических качеств, как, например, у Тацита. Но затосозданные им образы отличаются большой сочностью, жизненностью, правдивостью идостоверностью. Это относится преимущественно к образам меровингских королей,королев и их наследников, а также к образам других представителейгосподствующих слоев общества; к простому народу он обращается лишь изредка,рисует его бегло, вскользь. [339]

Характеристику королей Григорий начинает с создателя Франкского королевства– Хлодвига. При обрисовке образа этого короля он, видимо, придерживалсяустановившейся к тому времени устной, вероятно, народно-песенной традиции[1896]. Рассказ о рождении Хлодвига Григорийначинает эпической фразой: «Hiс fuit magnus et pugnator egregius» («Хлодвиг былвеликим и могучим воином», II, 12), что уже предопределяло будущую славуХлодвига. А рассказу о крещении Хлодвига (II, 31) присущи торжественность икрасочность, которые были свойственны духовным проповедям и объясняютсямноголетним бытованием этого предания прежде всего в духовной среде. Впоследующих рассказах (II, 27-32, 35, 37, 38, 40-43) Хлодвиг предстает каксильная, волевая личность. Он использует любые средства для достижения своейцели – создания Франкского государства и установления единоличной власти.Однако Григорий, по своему обыкновению, не дает оценки его вероломным иковарным поступкам, как бы предоставляя читателям самим сделать вывод.

Другими яркими образами меровингских королей являются король Хлотарь,временно объединивший под своей властью Франкское королевство после смертисвоих братьев, и его сыновья – новые удельные короли Хариберт, Гунтрамн,Сигиберт и Хильперик. Их деяния излагаются подробнее, Григорий раскрывает ихотношения друг с другом, с приближенными и подданными, а также с церковью.Иногда даже прорывается оценка того или иного короля: например, ХлотаряГригорий называет распутным (IV, 3), Сигиберта – бесстрашным (IV, 49) имягкосердечным (IV, 23). Но законченных характеристик этих королей, кромехарактеристики, данной автором королю Хильперику после его смерти (IV, 46), всеже нет.

Образы королей Сигиберта и Хильперика контрастируют: первый рисуетсяГригорием положительно, второй – отрицательно. Король Сигиберт, покровительГригория Турского, бесстрашен, смел, ловок и проворен. Он дважды сражался сгуннами, вторгшимися в Галлию. В первом сражении Сигиберт оказался победителем(IV, 23), во втором – попал в плен, но сумел заключить с гуннами выгодный мир:«...подкупил дарами тех, кого он не смог одолеть храбростью в сражении» (IV,29). Бесстрашие Сигиберта раскрыто и в рассказе о том, как он усмирилзарейнские племена, недовольные тем, что он не повел их против Хильперика (IV,49). Достоинство Сигиберта подчеркивается в рассказе о его женитьбе. В жены онвзял Брунгильду, дочь вестготского короля, в то время как братья его выбиралисебе «в жены не достойных себя женщин» и женились даже на служанках (IV, 27).Главный враг Григория – Хильперик. Григорий приводит примеры его жестокости ивероломства, в том числе убийство жены Галсвинты (IV, 28), сыновей Меровея (V,18) и Хлодвига (V, 39). Григорий дает ему лаконичную характеристику: «...ончасто опустошал и сжигал множество областей, и от этого он не испытывал [340] никакого угрызения совести, а скорее радость... Он оченьчасто несправедливо наказывал людей, чтобы завладеть их имуществом» (VI, 46).Третий из братьев, Гунтрамн, противопоставляется Хильперику как геройположительный, а Сигиберту – как герой не столько воинственный, сколькоблагочестивый. Григорий всячески превозносит его набожность» щедрость поотношению к церквам и духовенству, его благотворительность (IX, 20, 21). Что жекасается рано умершего короля Хариберта, четвертого из сыновей короля Хлотаря,то Григорий говорит о нем мало, упоминая лишь о его отношениях с женами,которых он часто менял по своей прихоти, за что был отлучен от церкви (IV, 26).Однако Венанций Фортунат, который гостил у короля Хариберта, посвятил емустихотворение (VI, 2), где он хвалит Хариберта за хорошее им знание латинскогоязыка.

Вызывают интерес зарисовки наиболее колоритных представителей королевскойадминистрации. К числу таких лиц прежде всего следует отнести коварноговыскочку графа Левдаста, бывшего раба, который делил с Григорием управлениеТуром. По оценке Григория, Левдаст был ничтожным и недалеким, очень хитрым иизворотливым человеком, умевшим льстить правителям и вельможам и играть на ихслабостях. Однако стоило ему оказаться в затруднительном положении, как онтерялся и совершал необдуманные поступки, которые в конце концов и привели егок гибели. Сделавшись графом, «он еще больше становится спесивым от высокойпочетной должности, там (в Type. – В. С.) показал он себяалчным и хищным, надменным в спорах и грязным развратником. Сея раздоры иклевету, он скопил немалое богатство» (V, 48).

Не менее сочными штрихами рисует Григорий портрет другого вельможимеровингских королей – герцога Гунтрамна Бозона. В нем он особо подчеркиваетвероломство. Гунтрамн Бозон с легкостью нарушал клятву верности, если ему этобыло выгодно. Так, он, подкупленный королевой Фредегондой, выманил мятежногосына Хильперика – Меровея, вместе с которым скрывался от гнева короля вбазилике св. Мартина, специально устроив выезд на соколиную охоту (V, 14).Когда же в романской Галлии поднял мятеж самозванец Гундовальд, то ГунтрамнБозон первый к нему примкнул и первый его покинул, похитив у него частьсокровищ (VII, 38). Григорий характеризует Бозона так: «Был же Гунтрамн Бозон всвоих действиях легкомысленным, алчным и жадным сверх меры до чужого добра,всем клялся и никогда не держал слово» (IX, 10).

Таким же непривлекательным предстает перед нами и другой вельможа – герцогРаухинг: «...человек, преисполненный всяческого тщеславия, надменный, гордый ив высшей степени наглый. Он обращался с подчиненными, не проявляя ничегочеловеческого, но неистовствуя по отношению к своим ближним и выказываябезмерную и безумную злость, совершал гнусные злодеяния» (V, 3).

Порой эти отрицательные образы перемежаются, правда, обрисованными не стольвыпукло, положительными персонажами. В этом случае критерием положительныхкачеств у Григория служат: справедливость, доброта, полезность, набожность,почитание священнослужителей, щедрость по отношению к церквам и бедным людям,возведение построек, храмов [341] и т. д. Примером такогоположительного образа в изображении Григория может служить король Теодоберт,которого он называет деятельным (III, 1), великим и замечательным во всякойблагости (III, 25). Такие же добродетели присущи и соправителюконстантинопольского императора Юстина – Тиберию (Константину) (V, 19). Сходнымобразом характеризует Григорий и герцога Хродина (VI, 20).

Особое место Григорий Турский отводит духовенству. Повествуя о делах ипоступках многих епископов, Григорий не проходит мимо тех, которые вели себянедостойно, проявляя жестокость, алчность и распущенность. Такими одиознымифигурами являются епископ Клермона Каутин и епископы Салоний и Сагиттарий;рассказы о распутном поведении последних церковные писатели даже предпочиталисчитать позднейшей интерполяцией. Один из них, Каутин, чтобы завладетьсобственностью священника Анастасия, заживо замуровал его в склепе. В концерассказа Григорий добавляет: «Для Каутина же не было ничего святого, ничегодорогого. Его совершенно не трогали ни церковные писания, ни светские» (IV,12).

Говоря о епископах, нельзя впадать в крайность. Как показывает сам Григорий,среди них немало было людей порядочных, истинно верующих. К числу такихепископов относился, например, Агрекула из Шалона на Соне. Григорий пишет онем: «Был он весьма образованным и благоразумным человеком, происходившим изсенаторского рода. Он много выстроил в этом городе зданий, возвел дома,построил церковь с колоннами и украсил ее мрамором из разных пород и мозаикой»(V, 45).

Колоритны у Григория и образы женщин. Это прежде всего жены меровингскихкоролей: Хродехильда, жена короля Хлодвига; Брунгильда, жена короля Сигиберта;враждовавшая с ней Фредегонда, жена короля Хильперика. Королева Хродехильдаподдерживает решение Хлодвига принять христианство, и потому она предстаетперед нами не только красивой и умной (II, 28), но и добродетельной, честной,целомудренной, набожной и чуть ли не святой женщиной (III, 19; IV, 1).Напротив, образ королевы Фредегонды обрисовывается им резко отрицательно.Властолюбивая, не терпящая соперниц, ненавидящая Брунгильду, полагая, что тапользуется большей властью и влиянием, чем она, высокомерная, безрассудная,Фредегонда еще в молодости была известна своей жестокостью (IV, 28). Порассказам Григория, Фредегонда причастна почти ко всем убийствам членовкоролевской семьи и простых людей, заподозренных в каких-либо действиях противнее и ее семьи. Григорий устами короля Гунтрамна называет Фредегонду«враждебной богу и людям» (IX, 20). Он не дает ее внешнего портрета, однакопытается раскрыть психологию образа (V, 34).

Контрастом Фредегонды является Брунгильда. Григорий подчеркивает королевскоепроисхождение Брунгильды – в отличие от Фредегонды, бывшей служанки, – и еевоспитание, говоря так: «А была она девушкой тонкого воспитания, красивой,хорошего нрава, благородной, умной и приятной в разговоре» (IV, 27).Брунгильда снисходительна к пресвитеру, которого подослала Фредегонда, чтобыубить ее (VII, 20), она отважна, [342] когда защищает верногоей герцога Лупа от его недругов, ворвавшись в их строй (VI, 4)[1897].

Итак, обрисовка исторических персонажей, рассмотренных нами, как и многихдругих, встречаемых в «Истории франков», весьма неодинакова. В показе однихобразов Григорий старался продолжать традиции римских историков и давать своимперсонажам прямую портретную характеристику, хотя и весьма упрощенную. Другиеисторические персонажы даны им преимущественно в действии, с попутнымвыделением тех или иных индивидуальных черт характера. Что же касается внешнихпортретных зарисовок, то у Григория их нет, за исключением одной попытки датьвнешний облик патриция Цельса (IV, 24). Характеризуя Цельса как человекаспесивого, находчивого и сведущего в праве, Григорий сообщает, что Цельс былвысокого роста, широкоплечий и с сильными руками (IV, 24).

Разумеется, здесь еще рано говорить о создании Григорием сложныхпсихологических характеров, однако некоторые попытки в этом направлении он ужепредпринимает.

Талант Григория как рассказчика ярко проявляется не только при описаниисовременных ему событий, но и в рассказах о раннем периоде Франкскогокоролевства, а именно о правлении короля Хлодвига.

Рассказы о Хлодвиге (II, 27-43) представляют собой, пожалуй, самыйзаконченный цикл и отличаются внутренней связностью, восходящей к устнымпреданиям и народным легендам. Таковы главы, повествующие о сокровищахСигиберта, коварно захваченных Хлодвигом, о гибели сына Сигиберта (II, 40) игибели салических и рипуарских вождей, в смерти которых был виновен Хлодвиг,ведший против них войну ради расширения своих владений (II, 41-42). Главы оХлодвиге, восходящие к церковной традиции, – о суассонской чаше (II, 27), «Овойне против алеманнов» (II, 30), «О крещении Хлодвига» (II, 31), «О войне сАларихом» (II, 37), – давно ставшие хрестоматийными, написаны Григорием сбольшим умением. В главе «О войне с Аларихом» использован бродячий сказочныймотив с оленем, показавшим войску Хлодвига место переправы через реку Вьенну;этот мотив, встречаемый у многих писателей раннего средневековья, также окрашенв религиозные тона.

Прекрасным рассказчиком выступает Григорий и при описании современных емусобытий, в которых иногда и ему самому приходилось принимать участие. Здесьживость повествования достигается не только простотой изложения, введениемкратких диалогов действующих лиц, но и акцентировкой характерных особенностейпроисходящих событий. Григорий стремится создать правдоподобную картинупроисходящего, заставить читателя проникнуться атмосферой той эпохи. Таковырассказы о гибели сыновей Хлодомера (III, 18), о жестокости Раухинга (V, 3), осудьбе Гундовальда (VI, 24; VII, 26, 30, 32, 34, 36-38). Здесь трогают идраматическая картина убиения беззащитных малолетних детей ихбессердечно-алчными [343] родичами (III, 18), чтобы завладетьих наследством, и трагическая гибель заживо погребенных молодых влюбленных –слуги и служанки герцогом Раухингом (V, 3), и печальная участь Гундовальда,считавшего себя (быть может, не без основания) сыном короля Хлотаря ипреданного в руки противников его же сообщниками.

Рассказ о Гундовальде наиболее подробен. Этот рассказ многоплановый, онвплетается, как, впрочем, и вышеперечисленные, в канву других событий и связанс судьбами упоминаемых Григорием исторических личностей – герцога ГунтрамнаБозона, патриция Муммола, епископа Сагиттария и других вельмож из окружениякороля Хильдеберта II. Сюжетно рассказ близок повести. В нем выведен глубокотрагический образ несчастного и обманутого человека, доверившегося своимсообщникам, которые в последний момент предали его ради спасения своей жизни.Григорий как бы подготавливает трагический финал двумя сценами разговораМуммола с Гундовальдом. В первой сцене Гундовальд, поняв хитрость Муммола,предложившего ему отдаться в руки короля Гунтрамна, заливается слезами ипроизносит слова упрека, полные драматизма: «По вашему зову занесло меня в этуГаллию... Я же с божьей помощью во всем положился на вас, доверил вам свойзамысел, править желая всегда с вашей помощью» (VII, 38). Во второй сценедраматизация усиливается: Муммол требует от Гундовальда свой подарок – золотойпояс, который Гундовальд носил в знак их дружбы.

Вводимые Григорием отдельные детали, подобно штрихам у живописца, как быдорисовывают картину описываемых событий и служат для подчеркивания трагичностиситуаций. Например, в главе «О гибели Левдаста» (VI, 32) Григорий сообщает, чтонеожиданно одна нога Левдаста, убегавшего от своих преследователей, попала врасщелину моста, в результате чего он и оказался в их руках. Но иногда Григорийиспользует подобные штрихи и детали для выявления и трагикомических ситуаций.Например, епископ реймский Эгидий, спасаясь от восставшего люда, в испугепотерял с одной ноги башмак и в таком виде прискакал на коне в своейепископский город (VI, 31).

Хотя в «Истории франков» и преобладают рассказы, повествующие о трагическихсудьбах многих персонажей, обусловленных суровостью и жестокостью тогдашнейдействительности, однако в ней встречаются рассказы и с менее драматическойокраской, показывающие обыденную жизнь людей того времени. Один из них –рассказ (в стиле новеллы) «О пленении Аттала» (III, 18). В нем представленыжизнь и быт одного свободного франка, у которого находился в услужении, будучизаложником, юноша Аттал. Юноше удалось бежать. Описание его побега стольживописно, что этот рассказ по праву может быть поставлен в один ряд слитературными произведениями больших мастеров такого жанра[1898]. Своеобразную повесть представляет собой повествование одвух влюбленных с подробными психологическими зарисовками (I, 47). [344]

Особую группу составляют рассказы, близкие к житийному жанру, снравоучениями, чудесами, творимыми святыми церкви, видениями,предзнаменованиями и сновидениями религиозного характера. В них чувствуетсярука опытного мастера агиографических сочинений. Почти все они написаны пообщей схеме и кажутся стереотипными, несмотря на сочный, выразительный язык иколоритное изображение бытовых сцен из отшельнической и монашеской жизни. Бытьможет, исключение составляет лишь полный живописных подробностей рассказ оразрушении диаконом Вульфилаихом с помощью местного населения, которое онобратил в христианскую веру, языческой статуи галльской богини (VIII, 15). Но издесь в кульминации звучит религиозный мотив: молитва диакона помогаетнизвергнуть тяжелую, с трудом поддающуюся разрушению статую.

Итак, эти жанровые многообразия и россыпь литературных приемов, характерныхдля «Истории франков», дают нам основание поставить Григория Турского в рядярких и самобытных бытописателей своего времени.

Дата добавления: 2015-07-17