История франков» как исторический памятник

«История франков» Григория Турского начинается для современного читателянеожиданно – от сотворения мира. Почти вся первая ее книга представляет собойкраткий пересказ библейской истории, а затем очерк истории христианской церквидо времен св. Мартина Турского (336-397). Это не случайность: так начиналосьбольшинство ранних средневековых летописей. Историография в те времена былажанром религиозной литературы, и одним из важнейших ее жанров. В нейгосподствовала по сравнению с античной историографией другаяисторико-философская концепция, основанная на религиозном мировоззрении,методика исследования исторических фактов приобрела новый характер, изменился икруг исследуемых вопросов. Задачей истории теперь становится не исследованиереальных исторических фактов, а подбор доводов для подтверждения Священногописания. Она утверждала христианскую концепцию истории рода человеческого: отпервородного греха к искуплению его Христом и к грядущему спасению. Всемирнаяистория представлялась подготовкой вселенского торжества Христовой церкви, аизображаемые недавние и современные события – борьбой за это торжество. Такаяисторико-философская концепция, уже не имеющая ничего общего с главнымипринципами античной историографии, была выработана отцами церкви в IV в. Всвете ее греческий историк Евсевий Кесарийский написал краткую хронику, вкоторой свел воедино сведения по библейской и античной истории, а знаменитыйИероним перевел ее на латинский язык и продолжил; младший современник Иеронима– Павел Орозий развернул эту концепцию в «Семи книгах истории противязычников», по которым училось все средневековье. В эту рамку вставляли своеизложение все средневековые историки, в том числе и Григорий Турский.

Следствие такой концепции – важная роль, которая придается событиямцерковной истории. Именно история победы христианской церкви над язычниками –главная тема ранних средневековых хронистов; история государственных событий –лишь фон и подкрепление для нее. История Римской империи (и ее предшественниц –Македонской, Персидской и других империй) занимает историка лишь постольку,поскольку частичное воссоединение человечества в империи есть подготовкагрядущего полного воссоединения человечества в лоне христианской церкви; аистория современных государств – постольку, поскольку они являются прямыминаследниками Римской империи. Содержание ранних средневековых сочинений – этоописание распространения христианства среди язычников, торжестваортодоксального христианства над еретическими учениями, [331] успехов праведных правителей и возмездии неправедным. Иногда эта тема выноситсядаже в заглавие: история англосаксов, написанная Бедой Достопочтенным в началеVIII в., имеет название «Церковная история народа англов», и по аналогии с нейсочинение Григория Турского в одной из старейших рукописей названо «Церковнаяистория франков»[1886].

Поэтому не приходится удивляться, что Григорий Турский формулирует своюзадачу так: первая цель – описать борьбу праведников с язычниками, церкви сересями, королей с враждебными народами; вторая – успокоить читателей, боящихсяприближения конца света, показав им, как еще мало прошло лет со временисотворения мира. Вслед за этим он излагает свой символ веры, дабы будущийчитатель не сомневался в том, что он – правоверный католик; апологиякатолического вероисповедания и защита его от арианства, еще господствовавшегов соседней вестготской Испании, для Григория имеют первостепенную важность, идиспуты с арианами пересказываются им в дальнейшем во всех подробностях. Азаканчивает свое сочинение он еще одним пересчетом лет по пяти периодам отсотворения мира до «двадцать первого года нашего служения епископом... тридцатьпервого года правления короля Гунтрамна[1887]идевятнадцатого года правления короля Хильдеберта Младшего» (X, 31): т. е. доапреля или августа 594 г., когда Григорий кончил свой труд.

Историческая концепция христианского средневековья не только «задавала»историку начальный и конечный рубеж его поля зрения, но она побуждала егосоответственно распределять внимание внутри этого поля зрения и искать примерыбожественного вмешательства и руководства на каждом шагу между этими рубежами.В центре внимания Григория находится не столько Франкское государство, сколькогалльская церковь, а еще точнее – турская церковь. Он прослеживает ее историю ссамого основания, от епископа к епископу и заканчивает свое сочинениерезюмирующим перечнем всех сменившихся за это время епископов. Он старается поэтому образцу сообщать о смене епископов и на других галльских кафедрах, ноздесь ему не удается достичь полноты: чем дальше кафедра от Тура, тем скуднееего сведения. Идентично распределяется его интерес и в отношении к светскимсобытиям: междоусобицы, затрагивающие Тур и турскую церковь, описаныподробнейшим образом, а войны на дальних [332] германскихграницах – хотя бы их вели покровители Григория Сигиберт и Хильдеберт – едваупоминаются.

В каждом сколько-нибудь значительном событии Григории усматривает божьевмешательство: если погибает дурной человек, то это для него – заслуженноенаказание, если праведный, то для него – мученический вход в царствие небесное.Наконец Григорий никогда не упускает случая описать чудеса (обычно явленныемощами того или иного святого); именно такими чудесами для него подтверждаетсянеусыпное бдение божьего провидения над верующими. Перед нами –раннесредневековое христианство, распространяющееся среди темного варварскогопростонародья, привыкшего видеть в чуде лучшее доказательство истинности своейверы. Все эти чудеса, предсказания и знамения, щедро описываемые Григорием, втогдашних условиях были для глубоко верующего католика-епископа, как и для егопаствы, полны большого значения и смысла.

Следует отметить, что элемент чудесного играл значительную роль во всейхристианской эстетике. Еще ранее апологеты христианства II – III вв.(Тертуллиан, Лактанций и др.) уделяли много внимания знамению (знаковомуобразу). Знамение, говорил Тертуллиан, лишь тогда является знамением, когда ононеобыкновенно чудесно. Чудо для христианских писателей – это знак божественнойсилы[1888]. Подобной силой, по их утверждению,не обладают языческие боги, и проповедники христианства, в том числе и ГригорийТурский, не упускают случая посмеяться над языческими античными богами, амногие свои «знаки» наделяют чудесными силами.

С упрочением и распространением христианства процесс наделения святых церквичудотворной силой все более углублялся и занял ведущее место в нарождающейсясредневековой культуре. Все многочисленные нравоучительные и назидательныерассказы о чудотворной силе святых, мощах и чудесах, а также разного родазнамениях и видениях в сочинении Григория предназначались длязримо-эмоционального воздействия на умы в своей массе неграмотных иневежественных христиан тогдашнего варварского общества. Весь этот арсеналнаиболее доходчивых и впечатляющих средств воздействия на верующих, с помощьюкоторых служители церкви старались довести до их сознания довольно сложные, апорой и отвлеченные идеи и догмы церковного христианского вероучения, былнаправлен на то, чтобы доказать им, еще недавно язычникам, существование бога имогущества божественной силы, а также неотвратимость божьего возмездия вотношении тех, кто сомневается в его существовании и не соблюдает установленныхим законов.

Христианская концепция истории определяет и все оценки событий и лиц,которые даются Григорием. Критерий деятельности всякого короля или вельможиопределяется прежде всего одним – способствовал ли этот человек процветаниюхристианской веры, католической церкви, и турской епархии в частности. КорольХлодвиг, хитростью завладевший королевством рипуарских франков, истребившиймногих своих родичей ради собственного [333] единовластия,«ходил, – по выражению Григория, – с сердцем правым перед господом и делал то,что было приятно его очам» (II, 40). Король Хлотарь, который заживо сжег своегомятежного сына Храмна с женой и детьми (IV, 20) и собственноручно зарезал своихплемянников, детей Хлодомера (III, 18), не вызывает у Григория никакогоосуждения, потому что он уважал епископов, похоронил с почетом св. Медарда,велел покрыть оловом церковь св. Мартина после пожара, перед кончиной посетилТур и принес турским святыням много даров (IV, 19-21), и, что для Григорияочень немаловажно, простил турской епархии податные недоимки (IX, 30). Оприверженности Григория к боголюбивому Гунтрамну, несмотря на многие егожестокие поступки (V, 35; X, 10), уже говорилось. А ненависть Григория кХильперику (человеку явно талантливому и любознательному, чьи стихи хвалилФортунат и чьи добавления четырех букв к латинскому алфавиту, несомненно, былиполезны для более точного написания германских имен и слов), объясняется нетолько плохим отношением Хильперика к турской кафедре, но и его склонностью ксавеллианской ереси (V, 44). Но к чести Григория как историка необходимоотметить, что он не умалчивает ни о позорных делах тех, к кому он благоволит,ни о хороших делах тех, кого он недолюбливает. Он твердо помнит, что на немлежит обязанность донести события современности до суда потомства («...чтобыпамять о прошлом достигла разума потомков, не решился я умолчать ни о распряхзлодеев, ни о житии праведников...» – 1-е предис.), и старается это делатьчестно и нелицеприятно.

Сбор материала для «Истории» был в условиях VI в. очень труден, и еслипомнить об этом, то усердие и добросовестность Григория следует оценить оченьвысоко. Для вступительной части своего труда он использовал хроники Евсевия –Иеронима, Сульпиция Севера, Павла Орозия; из них он заимствует илиперефразирует целые отрывки. Для истории V – начала VI вв. он извлекал сведенияиз сочинений и писем епископов того времени – Сидония Аполлинария из Клермона,Авита из Вьенна, Ремигия из Реймса (лица эти пользовались в потомстве прочнымуважением, и сочинения их прилежно переписывались). Особую важность для негоимели, по-видимому, сочинения историков V в. Сульпиция Александра и РенатаФригерида, касавшиеся первых войн римлян с франками; эти сочинения до нас недошли, но Григорий их цитирует и сопоставляет (II, 9), причем делает это оченьтолково. Очевидно, он обращался и к местным летописям, которые велись вепископских городах, к епископским и монастырским архивам. Он текстуальновоспроизводит Анделотский договор 587 г. (IX, 20), проповедь Григория Великого(X, 1), которая была в те дни знаменитой новинкой, и некоторые письмадуховенства (IX, 39, 41, 42). Но, разумеется, главные источники сведений оварварском мире были устные. Он ссылается на рассказы старших современников ивообще «людей надежных» (V, 6). Многие из сохраненных им преданий о Хлодвиге ифранкской старине восходят к франкскому дружинному фольклору. Там, где онсомневается в сообщаемых сведениях, он, по общему образцу древних историков,делает оговорку: «как говорят», «как многие говорят», «как передают». [334]

Обрабатывался этот материал Григорием, по крайней мере, в два приема. Первуючасть «Истории» составляют книги I – IV, доводящие изложение до смертиСигиберта Австразийского в 575 г. Здесь речь идет преимущественно о событияхпрошлого, сведения черпаются из письменных источников или устных преданий,хронология то и дело нарушается ради связности рассказа; в конце даетсяитоговое хронологическое резюме, характерное для христианских источников. Можнодумать, что Григорий взялся за этот труд вскоре после своего избрания натурскую кафедру в 573 г. и, заканчивая его, не был уверен, что будетпродолжать. Вторую часть составляют книги V – X, посвященные целиком событиямего времени, – чем дальше, тем он излагает события более подробно: 10 лет досмерти Хильперика (575-584) занимают две книги (V – VI), 8 лет после его смерти(584-591) – четыре (VII – X). События, за редкими исключениями, излагаютсястрого хронологически, по счету лет правления Хильдеберта, сына Сигиберта: этимГригорий как бы лишний раз подчеркивает, что даже в годы, когда Тур был подвластью Хильперика, законным его владыкою оставался сын Сигиберта. Делались лиэти записи по горячим следам событий или с некоторым промедлением, сказатьтрудно. Так как кончается «История» событиями 591 г., а записаны они (какявствует из хронологической концовки) в 594 г., то такой интервал в три годамежду сбором и обработкой материала можно предположить и для предыдущихчастей.

Отбирая из своего материала факты для включения в «Историю», Григорийотчасти был скован традиционными темами историка (придворные события, военныепоходы, смены епископов, чудеса и знамения), отчасти же был волен упоминать обовсем, что представлялось ему и его современникам интересным, о чем большеговорили вокруг. Этой возможностью Григорий пользовался очень широко, что иделает его «Историю» из ряда вон выходящим памятником средневековой культуры.Эпизоды его рассказа напоминают то приключенческую повесть (о бегстве Аттала,III, 15), то уголовную хронику (о Сихаре и Храмнезинде, IX, 19). Ни у какогодругого раннесредневекового или античного историка (кроме, может быть, «отцаистории» Геродота, также по крупицам собиравшего свой материал из первых рук ипервых уст) такие эпизоды вообще не попали бы в историю: «...кто такиеАвстригизел, Сихар, Храмнезинд? Даже не племенные вожди; кровавые драки междуними в цветущую пору империи даже не побудили бы главного чиновника провинцииотправить в Рим донесение»[1889]. Перед намиредчайший случай заглянуть в психологию восприятия событий человеком раннегосредневековья и увидеть, в каком живом и конкретном виде предстают они егосознанию и в каком пестром беспорядке теснятся в его памяти.

Современный историк, стараясь выделить из массы фактов, сообщаемыхГригорием, такие, которые интересны для нашего понимания истории, частосталкивается с неожиданностями. Например, казалось бы, что для Григория,сановника галло-римской церкви во франкском светском мире, [335] разница между галло-римлянами и франками должна бытьвесьма существенна. Но это не так: лишь изредка ему случается упоминать, ккакой народности принадлежат его исторические персонажи (например, послы:Вармарий-франк и Фирмин-галл, IV, 40); когда он называет кого-то варварами(III, 15), то это не столько противопоставление германцев романцам, скольконевежественных людей – культурным (в таком значении использовал это слово иФортунат, VI, 2, 7; в таком дошло оно и до наших дней). Причина понятна. Дляхристианского историка не было разницы между германцем и романцем, как дляхристианского апостола не было разницы между эллином и иудеем, была толькоразница между христианином и язычником; именно в этом сказывалась сплачивающаяроль христианства в дробном мире раннего средневековья. Ф. Энгельс писал: «Вхристианстве впервые было выражено отрицательное равенство передбогом всех людей как грешников и в более узком смысле равенство техи других детей божьих, искупленных благодатью и кровью Христа»[1890].

Или, казалось бы, от Григория можно было бы ожидать преувеличенногопредставления об историческом значении франкских королей, которых он описывал иот которых он зависел, и преуменьшенного – о событиях в далекомКонстантинополе, едва и отрывочно доходивших до него. Но и это не так:разрозненные сведения о смене правителей на Востоке (в Византии) он бережнособирает и пересказывает подробно (IV, 40; V, 19, 30), потому что для него какдля христианина настоящие наследники вселенской империи, предшественницывселенской церкви, – именно они, а Франкское государство при всем егомогуществе – никоим образом не империя, а лишь королевство франков (regnumFrancorum).

Из этого видно, как христианская идеология одновременно и расширяет и сужаетполе зрения историка: в каждом своем герое он видит прежде всего человека ихристианина (или язычника) и лишь затем замечает отличительные черты егонародности или особенности социального положения. Этнографический очерк онравах и обычаях франков (по типу «Германии» Тацита или «Записок о галльскойвойне» Цезаря) вроде бы сам собой напрашивался под перо Григория, и материалаоб этом у него было вполне достаточно, но такая мысль, по-видимому, даже неприходила ему в голову. Такие, унаследованные от родового строя, понятия, какродовая честь, кровная месть и заменяющий ее выкуп, встречались в окружающемГригория обществе на каждом шагу (достаточно вспомнить тот же рассказ о Сихареи Храмнезинде, VII, 47; IX. 19, или историю казни женщины, опозореннойпресвитером, VI, 36), но логика этих чувств для Григория не всегда понятна,иногда в актах выкупа за обиды роду он видит простое общечеловеческоекорыстолюбие.

Тем более не свойственно было Григорию останавливать внимание на фактахсоциальной истории. Система администрации, патроната, сбора налогов существуетдля него как явление, не требующее подробного описания и глубокогоосмысливания. Только из ряда вон выходящие случаи [336] грабежа и поборов попадают в его историю: примеры насильственного захватаимущества или земли у противников (IV, 46; VI, 28; VII, 12, 13, 19; VIII, 30,32), конфискация сокровищ, награбленных референдарием Марком, патрициемМуммолом, герцогом Гунтрамном Бозоном (VI, 28; VII, 40; IX, 10). Не замалчиваетон при этом и поведения князей церкви, накапливающих богатства путемэксплуатации населения церковных земель, а подчас и прямого насилия и грабежа.«Вот наша казна обеднела, вот наши богатства перешли к церквам, правят одниепископы», – говорит у него злонравный Хильперик (VI, 46). Немалую, однако,ценность представляют собой главы «Истории», посвященные противоподатнымбунтам: о том, как непривычные к налогам франки убили укрывшегося в церквигалло-римского налогового чиновника Парфения (III, 36); о народном бунте вЛиможе, вызванном введением новых тяжелых налогов королем Хильпериком, и оподавлении им этого бунта (V, 28); о мятеже рядовых воинов (minor populus)против епископа Эгидия и герцогов, приближенных короля Хильдеберта II (VI, 31);об изгнании королевских должностных лиц населением некоторых городов или оботказе принять их (VIII, 18; IV, 45; VII, 15). Эти рассказы свидетельствуют отом, что народные массы вели борьбу против своих угнетателей и местных властей,против усиления власти короля – этого шага, по выражению Ф. Энгельса, ксозданию нового государства[1891]формировавшегося в условиях синтеза романских и германских отношений.

Еще характернее свидетельства Григория об идейном брожении среди угнетенногонарода, выражавшемся в проповеди «лжепророков» и «лжехристов» (IX, 6; X, 25),направленном против возрастающей власти официальной церкви и ее служителей.Условия для такого брожения были в то время благоприятны: раздел королевства истремление каждого короля расширить свою долю за счет других привели кнепрерывным междоусобицам, которые сопровождались сильным опустошением страны,ограблением не только враждебных областей, но и своих собственных, так каквыступавшие в поход должны были кормиться и вооружаться за счет населения. Ктому же частые неурожаи, засухи, пожары, эпидемии, притеснения и жестокостькоролевских должностных лиц, самих королей и даже духовенства и прочиебедствия, которые обрушивались на простой.мод, естественно, усугублялибедственное положение народа и являлись причиной идейного брожения. В этихусловиях «лжепророки» и «лжехристы», появлявшиеся повсюду в Галлии и собиравшиевокруг себя не только народ, но и клириков, выражали протест народа противусиления власти официальной церкви. И не случайно Григорий Турский былобеспокоен появлением этих «лжепророков» или, по его определению,«совратителей» народа, они привлекали его внимание и описывались им подробно ипристрастно. Католической церкви в это время приходилось преодолевать не толькоподобные проявления недовольства официальным католическим культом святых, но ибытовавшие пережитки прежних языческих верований (VII, 20; VIII, 15), которыесосуществовали еще долгoe [337] время наряду с христианством[1892]. Эти языческие верования проявлялись, посвидетельству Григория, то в поклонении языческим статуям в отдаленныхместечках с галльским населением (VIII, 15), то в наблюдении за приметами пообычаю варваров (VII, 29), то в обращении некоторых знатных франков к гадалкам,чтобы предугадать свою судьбу. Так любознательность и зоркость ГригорияТурского и здесь позволяют ему уловить факты социального расслоения иидеологического протеста во франкском обществе.

Дата добавления: 2015-07-17