Хлеб наш насущный

Рассказ Людмилы Михайловны, казалось, больше других впечатлил Ивана.

— А он правда ходил босиком? И зимой?

— Не знаю, как зимой, но точно мне известно, что
митрополит к нему со специальным письмом обра­
щался. Написал, чтобы владыка Иоанн носил ботин­
ки. Так он знаете что сделал? Связал новые ботинки
за шнурки и стал носить их в руке. Тогда митрополит
вынужден был написать ему, чтобы владыка обувал
ботинки. Только после этого он стал ходить в обуви.
Да и то до поры.

— Озорничал, — сказал Милош.

— Юродствовал, — поправила Людмила Михайлов­
на. — Когда на него сильно нападали, он защищался,
юродствуя. Между прочим, никто так юродивых не по­
читает, как православные.

— Верно, — согласился Еремин. — Вообще жизнь
русской эмиграции в Китае знают разве что по гол­
ливудским фильмам «Леди из Шанхая», «Графиня из
Гонконга»... Красавицы Рита Хейворд, Софи Лорен...
в роли русских падших женщин... И это еще классика!
А что говорить про ширпотреб!

— Да, тут графини и княгини наши эдакие роковые
женщины... Или, еще того пуще, шпионки, — добавил
отец Александр. — А ведь Шанхай был совсем другой.
Так, Людмила Михайловна?

— Особенно русский Шанхай. Это как государство
в государстве. Свои кварталы с магазинами, ресторана­
ми, даже с театром и кинотеатром. И все это вокруг
величавого собора в честь иконы Богоматери «Споруч-
ница грешных». Ведь этот собор сам владыка постро-

ил! Слава Богу, он не увидел, как коммунисты из него сделали прачечную.

— Я читал, что теперь там открыли ресторан, — ска­
зал, вздохнув, Алексей Иванович.

— Да, об этом писали. Но в России этого ничего
не знают! Разве что про Вертинского, который в Шан­
хае жил и концертировал. А вот что владыка Иоанн
создал приют для бездомных детей, никому не извест­
но! А ведь он спас от голодной смерти три с полови­
ной тысячи детей! И воспитал их, как семинаристов
в вашем Битоле, Милош.

— Я читал про приют, — ответил Милош. — Везде
он о детях заботился.

Отец Александр заметил, что Иван глазеет на ви­трины бутиков, видных сквозь стекла бара.

— А не посмотреть ли нам, чем у них здесь торгуют?

— Да чем угодно, — сказал Алексей Иванович. —
Только учтите, цены здесь кусаются.

Отец Александр встал.

— Со мной, Иван?
Они ушли.

Алексей Иванович предложил выпить по чашечке кофе.

Разговор о Шанхае продолжился. Опять его начала Людмила Михайловна.

И поведала историю не менее примечательную, чем со Святыми Дарами в доме для умалишенных.

...Владыка ел раз в сутки, вечером. Когда Маргари­та Николаевна, воспитатель приюта, поставила на стол тарелку с жидкой овсяной кашей, он как-то жалостли­во улыбнулся и зашептал «Отче наш», прежде чем при­ступить к трапезе.

Маргарита Николаевна, высокая, стройная женщи­на в неизменном темно-сером длинном платье, с воло­сами, стянутыми в тугой узел, со строгим лицом, обыч­но чуть поднятым вверх, сегодня выглядела несколько надменно. Она поставила пиалу с зеленым горячим чаем рядом с тарелкой и, перекрестившись, уже хотела уйти, но владыка ее остановил:

— Сделайте одолжение, выпейте со мной чаю, Мар­
гарита Николаевна.

— Благодарю. Я ужинала.

— Тогда присядьте, прошу вас.

Она послушно опустилась на краешек стула, пока­зывая, что не намерена разговаривать, а просто выпол­няет распоряжение священноначалия.

— Такое дело, — словно извиняясь, начал влады­
ка Иоанн. — Мне сказали, что в районе порта стали
оставлять грудных младенцев. И такие случаи участи­
лись... Особенно сейчас, зимой...

Уже начиная понимать, куда клонит владыка, вос­питатель и учительница языков — русского, англий­ского и китайского Маргарита Николаевна, урожден­ная графиня Вербова, сурово спросила:

— И что же?

— Сегодня нам с вами предстоит туда пойти, — ска­
зал владыка, все так же виновато улыбаясь. — Вот, по­
смотрите, я подготовился. — И он вынул из-под стола
две бутылки мутной китайской водки.

Графиня удивленно изогнула тонкую бровь:

— Это еще что такое?

-- Видите ли, там ходить, да еще ночной порой,

небезопасно. Водка будет для нас оружием защиты.

И он со своей детской улыбкой посмотрел в выцвет­шие, когда-то голубые глаза Маргариты Николаевны.

— Но... почему ночью?

— Морозно, Маргарита Николаевна. К утру ребе-
ночки будут уже мертвы.

Графиня работала у владыки уже не первый год, привыкла вроде к неожиданному поведению и поступ­кам архиерея, но сейчас его намерение показалось ей более чем странным.

— Владыка, я должна вам сказать... другие не реша­
ются, но я скажу.

— Да я знаю, Маргарита Николаевна. Самим есть
нечего, а тут еще лишние рты... Так-то оно так...
Но нельзя нам терпеть, если такое творится.

— Вот эта каша, — графиня показала на тарелку
с овсянкой, которая стояла перед владыкой, — сварена
из последних остатков. Завтра детям вообще есть будет
нечего. Как смотреть им в глаза? Что говорить, когда
они есть попросят?

— Господь не оставит. Все же я прошу вас пойти
со мной, Маргарита Николаевна. С грудным ребен­
ком... одному мне не управиться.

— Мое дело — послушание, — прерывающимся го­
лосом сказала графиня и встала.

— Вот и правильно.

Из приюта они вышли, когда стемнело. До портово­го района добрались без происшествий. Но когда пош­ли по узким улицам, освещенным лишь луной да ред­кими кострами, у которых грелись какие-то люди - то ли воры, то ли бездомные, — Маргарита Николаевна почувствовала страх. Владыка же шел совершенно уве­ренно. Как будто знал, куда именно надо идти.

Вот они повернули в какой-то темный проулок...

Перед ними оказался китаец в стеганом халате. Голова его была обмотана чем-то вроде полотенца,

на лице смутно различались лишь узкие глаза, редкие усы и бороденка. Китаец стоял так, что закрывал со­бой мусорный бак, на крышке которого, как углядел владыка, лежал тряпичный сверток.

Китаец недобро усмехнулся.

Владыка выхватил из сумки, которую нес, бутылку водки.

— Дам тебе, — сказал он по-китайски. — А это возь­
му себе. — Он показал на сверток.

Китаец минуту раздумывал. Затем протянул вперед дрожащую руку.

Отдав бутылку, владыка подошел к мусорному баку. Китаец, взвизгнув, убежал в ночь.

— Идите сюда, — позвал Маргариту Николаевну
владыка.

Она подошла, чуть раздвинула тряпье. Лунный свет упал на личико младенца.

Она взяла его на руки, прижала к груди и повернула к приюту.

— Господь нам даровал это дитя, дорогая Маргарита
Николаевна.

Графиня не ответила, лишь убыстрила шаги. Страх прошел, но возникло беспокойство за ребенка — как бы с ним чего не случилось.

На одной из портовых улиц, когда, казалось, они уже миновали самые разбойные места, перед ними вы­росли, словно из-под земли, два человека. Они шли в обнимку и пошатывались. Владыка сразу определил, что это матросы.

— Гляди! Священник! — сказал один.

— И женщина! - сказал другой.

— Новорожденный, — ответил владыка по-анг­
лийски, поскольку они говорили на этом языке. — Вот,

выпейте за его здоровье! — И он вынул вторую бутылку водки из сумки.

— О! — Матросы рассматривали бутылку.
Владыка подошел к ним ближе.

— Ребенку холодно. Торопимся домой, друзья.
Один из моряков какое-то время обдумывал его

слова, затем стал снимать бушлат:

— Закутайте!

— Выпьем! — сказал другой. — Его здоровье!

Он ловко откупорил бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Передал бутылку товари­щу. Тот повторил то же, что сделал первый, и протянул бутылку владыке.

Владыка взял бутылку и, к ужасу Маргариты Нико­лаевны, тоже сделал глоток. Затем отдал ее матросам.

Маргарита Николаевна вернула бушлат владельцу:

— Вас не пустят на корабль, возьмите.

Матрос подумал с минуту, взял бушлат и передал товарищу. А сам стал снимать с себя тельняшку.

Пришлось ее взять, плотнее закутать в нее младен­ца. Второй матрос поднял бутылку над головой и по­махал ею, прощаясь, как флагом:

— Счастья!

Больше происшествий с ними не произошло, и они благополучно добрались до приюта.

Утром, после литургии, когда владыка пришел в приют, он сразу понял, что назревает что-то непри­ятное, похожее на скандал.

Так оно и случилось.

В вестибюле он увидел Маргариту Николаевну с за­плаканным лицом.

— Вас ждут, — сказала она, вытирая глаза платком.
- Кто?

— Все. Собрались в зале.

Уже понимая, что предстоит крупный разговор, он прошел в зал, где проводились различные торжествен­ные мероприятия. Увидел, что собрались, наверное, все работники приюта.

Он прошел вперед, встав перед ними — маленький, в заплатанной рясе. Ботинки на нем были те, что пода­рил рикша — теперь изрядно поношенные, стоптанные.

Владыка снял очки, протер их, надел снова, глядя детскими своими глазами на сподвижников, которые, похоже, решили взбунтоваться.

— Знаю, знаю, что вы хотите сказать. Есть нечего,
а он еще одного ребеночка подобрал. Так ведь радо­
ваться этому надо, родные мои. У нас появился еще
один сын. Что до продуктов, то они у нас будут, Го­
сподь не оставит.

— Да откуда они возьмутся? — грозно сказала стар­
шая повариха Настя. — С неба упадут?

— Ну да, Настасья, с неба. Надо лишь усердней мо­
литься.

— Владыка, всему есть предел. И терпению наше­
му тоже! — сказала учитель математики и других точ­
ных наук. — Невозможно на детей смотреть! Видеть их
лица, глаза! Это ужас какой-то!

— Что нам надо в первую очередь, Настасья? — об­
ратился владыка к старшей поварихе.

— Хотя бы немного овсянки.

— Хорошо, будем просить овсянку.

И он вышел из зала, прихрамывая на правую ногу — она у него была короче левой. Прежде он носил ор­топедические ботинки, но сейчас было не до заказов специальной обуви.

Поднявшись в свою комнату на втором этаже, вла­дыка закрылся и стал на молитву.

Часа через два у дверей приюта остановился гру­зовик. Из кабины вышел приличного вида господин и, подойдя к входной двери, уверенно позвонил. Госпо­дин одет был в пальто с меховым воротником, в кепи с наушниками, в зимние, на тол стой подошве, башмаки.

Открыла ему Маргарита Николаевна, случившаяся в вестибюле.

— Прошу прощения, — сказал господин. — Кто-
нибудь у вас говорит по-английски?

— Да. Что вам угодно? — ответила Маргарита Нико­
лаевна, разглядывая господина.

— Мне сказали, что здесь приют для бездомных де­
тей. И содержит его церковь...

— Совершенно верно. Настоятель собора и директор
приюта архиепископ Иоанн. Как прикажете доложить?

— О, я всего лишь торговый агент, — господин на­
звался, — у меня одно предложение...

— Сейчас позову владыку. — Маргарита Николаев­
на провела нежданного гостя в приемную. — Прошу
вас, присаживайтесь.

Владыка уже сам, спустившись по лестнице, шел к английскому торговому агенту.

Сердечно с ним поздоровался, радостно улыбнулся. Господин тоже невольно улыбнулся, ответив на креп­кое рукопожатие владыки.

— У нас оказался излишек овсяной муки, — сказал
господин. — И я подумал, а не отвезти ли муку в при­
ют? То есть к вам. Мне сказали, у вас воспитывается
около ста детей.

— Сейчас девяносто семь — со вчерашним малы­
шом, которого обрели. Ему и месяца не будет. Такой
славный мальчик.

— И где же вы его... обрели?

— Да вы, наверное, знаете. Оставляют прямо на
улице... Голод, нищета. Вот мы как раз с Маргаритой
Николаевной и обрели малыша.

Господин смотрел на владыку, уже по-другому улы­баясь — с тихой печалью.

— Как я рад, что нашел вас, — сказал он.

— А как рада Маргарита Николаевна! И повар наш,
Настасья, рада! А больше всех дети. Что же, вы муку
привезли?

— Да. Вы только покажите, куда ее сгружать. —
И господин снял свое пальто с меховым воротником. —
Я, пожалуй, тоже мешки потаскаю. А то у вас, гляжу,
одни женщины.

И правда, весть о прибытии волшебного грузовика с мешками муки уже разнеслась по приюту. В дверях толпились и воспитательницы, и учительницы, и весь обсуживающий персонал. Впереди всех стояла грузная Настасья, слышавшая весь разговор, но не понявшая его сути.

— Что же ты, Настасья, застыла, — сказал, все так
же по-детски улыбаясь, владыка. — Покажи гостю,
куда нести мешки.

— Господи, Твоя сила! — Настасья истово перекре­
стилась. — Можно я вас расцелую?

Господин не понял, что сказала повариха, и не успел опомниться, как она прижала его к себе и поцеловала.

А Маргарита Николаевна подошла к владыке и тихо сказала:

— Простите мое неверие, владыка.

Она хотела упасть перед ним на колени, но он удер­жал ее, взяв за руки:

— Господа благодари. И впредь всегда верь в Его
силу и помощь.

Глава девятая Пули летят мимо

Отец Александр и Иван вернулись, когда объявили посадку на самолет, летящий в Сан-Франциско. Иван надел купленную отцом Александром ковбойскую шляпу и стал похож на сына фермера откуда-нибудь из Техаса или Алабамы. Впрочем, и батюшка Алек­сандр вполне мог сойти за его отца.

— Нам предлагали и кобуру для кольта, а может,
и смит-вессона.

— Но мы отказались, — смеясь, сказал отец Алек­
сандр. — Сюда, вот наш эскалатор.

Торопливо добрались до своего выхода на взлет­ное поле и снова оказались в «Боинге 747-400». Те­перь предстояло лететь через все Соединенные Штаты, от океана до океана, с Восточного побережья на За­падное. Но путешествие уже не казалось опасным — лететь-то ведь над сушей, а не над океаном. Впрочем, и здесь могли быть всякие непредвиденные сюрпризы, и отец Александр перед тем, как усесться в кресло, стал вполголоса молиться. Его примеру последовали и остальные русские паломники.

Федор Еремин думал, что после пережитого, да еще выпивки, он сразу же заснет, как только самолет под­нимется в небо. Ничуть не бывало — он всякий раз от­крывал глаза, когда мимо проходила стюардесса. Она вновь выглядела свежо, выученно улыбалась накра­шенным ртом и предлагала напитки.

«Владыка умел и в самолетах не прекращать молит­ву, — думал Федор. — Потому она и была сильна, что свершалась постоянно. Стала образом его жизни. Он ведь не принуждал себя, не молился механически, лишь

бы тысячу Иисусовых молитв прочитать или сколько там еще, как положил себе за правило. У него все само собой получалось. Потому и была его молитва горячей, а не теплохладной, как у большинства из нас».

Когда в очередной раз он приоткрыл глаза, услы­шав, что стюардесса предлагает закуски, увидел, что и отец Александр бодрствует.

— Не могу спать днем, — вздохнул батюшка. — Вот
младший мой, Васька, тот только до подушки голову
дотянет — и уже спит. Просто удивительный карапуз.
И аппетит у него отменный — ест все, что ни подаст
мать. Я его грызуном прозвал.

— А сколько у вас грызунов?

— Ох, не спрашивайте. Три пацана, три девки. Я
говорю: «Мать, давай седьмого, это же полнота Право­
славная — семь». А она: «Как Бог даст. Может, и две­
надцать будет — тоже полнота». Грамотная! А ты-то
чего не отдыхаешь, Федор Батькович? Лететь-то еще
долгонько.

— Слишком много впечатлений. Вот я думал сей­
час... Как владыка умел найти общий язык со столь
разными людьми? Ведь он невнятно говорил, заикал­
ся — особенно в трудных ситуациях. Пограничных, так
сказать...

— Я думаю, происходило как раз наоборот. Погра­
ничные ситуации, как вы их назвали, по-моему, его
мобилизовали. Как апостол Павел учил: «С эллинами
будь как эллин, с иудеями — иудей». И потом — сколь­
ко он языков знал! Служил на сербском, греческом, ан­
глийском, французском. Даже на китайском!

— А с японцами как нашел контакт?

— Господь вразумил. Хотя с японцами, думаю, ему
пришлось труднее всего. Особенно когда они Шанхай
захватили. И когда шла война.

— Японцы ведь хотели вообще закрыть Русскую
Православную миссию. Руководителей нашего комите­
та они просто убили.

— И тогда владыка взял управление на себя! — Отец
Александр значительно кивнул, как это он делал в знак
особого одобрения. — И не отступил перед самыми во­
инственными чиновниками! И военными! Вы знаете
тот случай, когда он в церковь у реки прошел? Во вре­
мя боя?

-Нет.

— Ну! Это вам обязательно надо знать. Вкратце рас­
скажу. Как умею, вы уж меня простите...

...Я ведь тоже в Шанхае был. Правда, не жил, как Людмила Михайловна, но Господь сподобил и меня побывать в Китае. Получилось это вот как. В тепе­решнем Екатеринбурге, бывшем Свердловске, после нашей Победы в Великой Отечественной войне осело много «харбинцев» и «шанхайцев». Вы знаете, что вла­дыка был решительно против соединения с советской Москвой, но всем, кто желал вернуться на Родину, не препятствовал. Хотя многих и не благословлял, зная, что они подвергнутся репрессиям. Но на волне Побе­ды все находились в радости за русский народ, за свою страну и поэтому очень многие верили, что теперь на­ступит примирение, что русское рассеяние кончилось. Отнюдь. Кого-то из вернувшихся отправили в лагеря, но многим дали возможность жить и трудиться. Среди них был и мой прихожанин Юра Ведеркин, известный журналист. Простите за длинное вступление, но иначе вы не поймете, как я попал в Китай.

Так вот, значит, Юра Ведеркин. Он, конечно, скры­вал, что верующий. И в церковь начал ходить, когда это стало неопасно — в девяностые годы. Вот тогда мы с ним и познакомились. И постепенно я стал узнавать

подробности его китайского бытия. Мама водила его в храм, крестила, и сам владыка несколько раз благо­словлял мальчика Юру в кафедральном Богородичном соборе «Споручница грешных». О блаженном Иоанне даже мы, священники, если и знали, то только негатив: мол, держится позиции врагов, защищает капиталистов. В общем, вражина, черносотенец. Да что там владыка Иоанн, когда даже имя преподобного Иоанна Крон­штадтского нельзя было упоминать — он тоже считался «не нашим». Между прочим, святитель немало сделал, чтобы Иоанна Кронштадтского прославили во святых сначала за рубежом, а потом и у нас. Но это к слову.

Так вот, вернусь к Юре Ведеркину. Ко времени на­шего знакомства это был уже Юрий Васильевич Ведер-кин, очеркист, автор многих заметных статей не только в местной прессе. И именно он открыл для меня свя­тителя. Я стал читать о нем все, что Юра мне приносил тайно. Потом, когда я понял, кто такой архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский, сам стал искать лю­бые сведения о владыке — это преимущественно были публикации на английском. По первому образованию я преподаватель английского - оканчивал пединститут. И вот Юра добивается командировки в Харбин и Шан­хай — он раскопал богатейший материал о поэтах зару­бежья. Алексей Ачаирский — его главный герой. О нем отдельный рассказ, дорогой Федор. Яркая личность, замечательный поэт. Это ведь его строки:

И поскольку нас Родина выгнала, Мы по свету ее разнесли.

Но я опять отвлекся. Перехожу к главному. Летим мы в Харбин — я без активнейшей помощи Юры ни­чего бы не добился. А потом в Шанхай. Юра собирает

материал о русских поэтах в изгнании, я — о святите­ле. К тому времени он уже был прославлен Зарубежной Православной Церковью, а нашей еще нет, ведь объ­единения церквей еще не произошло. Вот. Встречаем людей, которые лично знали владыку. Записываю, смо­трю... Вижу, как из кафедрального собора иконы Бо-жией Матери «Споручница грешных» китайские ком­мунисты сделали прачечную. А ведь именно этот собор сплачивал все русское изгнанье. Именно там владыка Иоанн тысячам русских людей давал веру и надежду, укреплял, наставлял, спасал от голода и холода. Да! У нас кукурузник витийствовал, грозился последнего попа по телевизору показать. А у них Мао на священ­ников хунвейбинов натравлял. А те палками служите­лей культа до смерти забивали. Да! Ладно.

Не сломила судьба нас, не выгнула, Хоть пригнула до самой земли, —

как тот же Ачаирский написал. Вообще-то он Алексей Алексеевич Грызов. Из казачьей станицы Ачаирской в Забайкалье. Поэтому и взял себе такой поэтический псевдоним. И вот знавший его человек, уже совсем старенький, ведет нас к реке Вампу, или, как ее китай­цы называют, Хуанпудзян. Река широкая, сотни лодок около берега теснятся. Рядом дома — новейшие, мно­гоэтажные; старые, ниже этажами. И совсем низень­кие. Река эта дает воду сотням каналов и канальчиков для орошения рисовых полей. Ну и, конечно, заходят в нее суда самые разные — торговые, грузовые... И этот старичок говорит нам:

— Вот здесь, перед рекой, стояло длинное одно­этажное здание — комнат до сорока или больше, все с разным назначением. А в центре несколько комнат были выкуплены русскими, и в них владыка обустро-

ил храм. Богородичный, конечно, ибо Ее владыка считал самой главной ходатайницей за нас, грешных. Особенно за русских изгнанников. Так вот. Дело про­исходило в конце войны. Можете себе представить, какой жестокий бой шел за это место у столь важной для китайцев реки Вампу и ее порта. По реке подош­ли китайские суда. Лупят по японцам, которые держат береговую оборону. От длинного здания, что японцев защищает, только кирпичи и щепки в разные стороны летят. Японцы дают ответные залпы. Кипит бой. И вот к японской заставе подходит владыка. Говорит: «Мне надо пройти в храм». — «Вы что, не видите, что про­исходит?» — отвечают ему. «Мне надо пройти», — по­вторяет он. Японцы, видимо, узнали владыку, который к тому времени встал во главе Русской миссии. Позвали переводчика. Объясняют, что от храма ничего не оста­лось — одни обломки. Владыка опять: «Мне надо пройти в храм». Дело идет к вечеру, сумерки, но бой не утихает. Офицер видит, что владыка непреклонен, говорит по-японски: «Пропустите этого сумасшедшего. Хочет смерти — пусть идет».

И владыка пошел.

Вот, представьте себе эту картину. Идет владыка, его видно и с той, и с другой стороны. Пули свистят — китайцы продолжают стрелять. Японцы же прекратили огонь. Замерли. Сейчас этот маленький, прихрамыва­ющий на правую ногу человек в черной мантии, в чер­ном клобуке, с развевающимися позади черными по­лосами материи, упадет, подстреленный.

Сейчас!

Но владыка продолжает путь. Будто не пули сви­стят, а надоедливые осы жужжат вокруг него.

Подходит к двери храма. Заходит.

Внутри все в целости и сохранности!

Представляете — все!

Я так и вижу, как владыка подходит к аналою, це­лует икону. Заходит в алтарь. Целует напрестольный крест. Затепливает лампаду. Целует Евангелие. Молит­ся. Японцы уже не ждут, что владыка вернется. Ко­нечно же его подстрелили. А владыка между тем со­вершает обход храма. Как это он делает после всякой службы. У каждой иконы останавливается, приклады­вается к ней. И вот подходит к изображению Богороди­цы. Наверняка это была «Споручница грешных», одна из самых почитаемых владыкой. Ведь во имя Ее он дал имя собору в Шанхае.

И здесь Она предстает перед ним. От Нее исходит неземной, божественный аромат. Икона мироточит. Владыка опускается на колени. Начинает молиться Владычице и Споручнице.

Споручница! Вы только вдумайтесь в сокровенный смысл этого имени! Она нам защита. Она, словно ре­бенка, берет каждого из нас за руку и ведет ко Спаси­телю, к Своему Божественному Сыну.

Я думаю, владыка собрал миро в бутылочку, по­ложил в карман подрясника. В руки взял икону Бо­городицы и пошел опять под пули. Конечно, он про­должал молиться. И японцы, и китайцы видели, как бесстрашно идет этот невысокого роста человек в черном клобуке и в черной развевающейся мантии.

Идет и поет:

— «Царице моя преблагая, надеждо моя Богоро­дице, приятелище сирых и странных предстательни­це, скорбящих радосте, обидимых покровительнице!..»

И шел он, не тронутый ни пулями, ни осколками.

И смотрели японцы, замерев.

И некоторые китайцы стреляли, тщательно прице­ливаясь.

Но все пули летели мимо!..

Голос отца Александра пресекся. Он достал из кар­мана подрясника платок, вытер глаза.

И только сейчас увидел, что слушает его не только Федор Еремин, но и все, кто сидел в этом отсеке «Бо­инга 747-400», на нижней палубе.

Глава десятая

Дата добавления: 2015-07-18