Глава 3. Когда мне было семь лет, отец вернулся домой с фронта за неделю до своего отпуска

КОГДА МНЕ БЫЛО СЕМЬ ЛЕТ, ОТЕЦ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ С ФРОНТА ЗА НЕДЕЛЮ ДО СВОЕГО ОТПУСКА. Его работа заключалась в том, чтобы подчищать за республиканскими солдатами, так что обычно дома он отсутствовал, и маме приходилось растить нас самой. В тот раз, городской патруль совершал обычный обход и как раз проверял наш дом, они схватили отца и отвели его в местный отдел полиции для допроса. Наверное, у них возникли какие-то подозрения.

Полиция вернула его нам со сломанными руками, а лицо его было все в крови и синяках.

Несколько ночей спустя, я опустил мяч с колотым льдом в канистру с бензином, подождал, пока лед хорошо пропитается, поджег и запустил его из рогатки через окно в местное отделение полиции. Я помню пожарных, которые тут же примчались тушить пожар, обугленные развалины западного крыла здания полиции. Они так никогда и не узнали, кто это сделал, а меня никто не заподозрил. В конце концов, не было доказательств. Я совершил свое первое идеальное преступление.

Моя мама надеялась, что я вырвусь из нищеты и найду более достойное место в жизни. Стану успешным, может, даже знаменитым.

Что ж, теперь я знаменит, но мне почему-то кажется, что мама совсем другое имела в виду.

* * *

ОПЯТЬ НОЧЬ НА ДВОРЕ. Прошло около сорока восьми часов, с тех пор, как солдаты оставили на двери мамы перечеркнутый красный крест.

Я держусь в тени темного переулка в одном квартале от Центральной больницы Лос-Анджелеса и наблюдаю за персоналом, который входит и выходит через главный вход. Сегодня стоит облачная безлунная ночь, в темноте я с трудом могу различить полуразвалившуюся вывеску «Банк Тауэр» на вершине здания. Электрический свет есть на каждом этаже — эту роскошь могут себе позволить только государственные учреждения и богатые дома. Вдоль улицы выстраиваются военные джипы в ожидании своей очереди въезда на подземную стоянку. Кто-то проверяет их удостоверения. Я не шевелюсь, мой взгляд сосредоточен на входе.

Я сегодня довольно жутковато выгляжу. На мне добротная обувь — пара ботинок из темной мягкой кожи, в которой тепло в любое время года, с крепкой шнуровкой и стальными носками. Я купил их за 150 банкнот, взятых из нашей заначки. В подошвах ботинок я припрятал по ножу. Когда я шевелю ногой, то чувствую соприкосновение холодного металла с кожей. Мои черные штаны заправлены в ботинки, на мне пара черных перчаток, а в кармане у меня черный носовой платок. Вокруг талии повязана черная рубашка с длинными рукавами. Волосы свободно свисают до плеч. На этот раз я опрыскал мои светлые пряди иссиня-черной краской, будто бы я окунул их в нефть. Ранее этим днем, Тесса всего за пять банкнот купила ведро крови карликовой свиньи в глухом переулке за скотобойней. Теперь я был весь ею перепачкан: руки, живот и лицо. А для лучшего эффекта лицо еще и грязью намазал.

Больница занимает первые двенадцать этажей, но меня интересует только один, тот, на котором нет окон. Это третий этаж, лаборатория, где находятся образцы крови, и должны быть еще и медикаменты. Снаружи, третий этаж полностью скрыт за сложными каменными барельефами и развешанными флагами Республики. За фасадом кроется огромное помещение без коридоров и дверей — только гигантская комната, доктора и медсестры в белых масках, пробирки, пипетки, инкубаторы и каталки. Все это мне хорошо известно, потому что я уже бывал там. Я был там в тот день, когда провалил свое Испытание, в тот день, когда должен был умереть.

Мои глаза смотрят в сторону башни. Есть несколько способов, которыми можно проникнуть в здание: незаметно проскочить с главного входа или залезть через балкон или окно. Однажды я вскарабкался по четырехэтажному зданию менее чем за пять секунд. Но эта башня слишком гладкая — ни руке, ни ноге не за что зацепиться. Нужно как-то пробраться внутрь. Я дрожу, хотя на улице тепло. Как бы мне хотелось попросить Тессу, чтобы она пошла со мной. Но двух нарушителей поймать проще, нежели одного. Кроме того, это не ее семье нужны лекарства. Я дотрагиваюсь до кулона на шее, проверяя, что он надежно спрятан под футболкой.

За военными джипами тянется одинокий медицинский грузовик. Из него выбираются несколько солдат и здороваются с медсестрой, пока остальные вынимают какие-то коробки из грузовика. Лидер группы — молодой темноволосый мужчина, одетый во все черное, за исключением двух рядов серебряных пуговиц, расположенных вдоль офицерского мундира. Я напрягаю слух, чтобы расслышать, что он говорит медсестре.

—...по всему периметру озера. — Мужчина натягивает перчатки. Я вижу отблеск пистолета на его поясе. — Мои люди будут стоять сегодня у всех входов и выходов.

— Да, капитан, — говорит медсестра.

Мужчина слегка касается фуражки и говорит:

— Меня зовут Метиас. Если у Вас возникнут вопросы, дайте мне знать.

Я жду, пока солдаты разойдутся по периметру больницы, а мужчина по имени Метиас вернется к разговору с двумя своими подчиненными. Подъезжают и отъезжают еще несколько медицинских грузовиков, выгружая солдат, одних со сломанными конечностями, других с ранами в черепе, третьих с рваными ранами на ногах. Я делаю глубокий вздох, а затем выхожу из тени и ковыляю к больничному входу.

Первой меня замечает медсестра, как раз у главного входа. Ее глаза внимательно оглядывают кровь на моих руках и лице.

— Сестренка, я могу пройти? — окликаю ее. Притворно морщусь от боли. — Есть еще местечко сегодня вечером? Могу заплатить.

Она, безо всякого намека на сочувствие, смотрит на меня, а потом возвращается к своей писанине в блокноте. Наверное, она ни к кому не испытывает «сестринской» привязанности. У нее на шеи болтается ID-ярлычок.

— Что случилось? — спрашивает она.

Я дважды припадаю на ногу, пока добираюсь до нее, и падаю на колени.

— Был в бою, — говорю я, задыхаясь. — Похоже, получил ножом под ребро.

Медсестра даже не смотрит на меня. Она заканчивает свою писанину, а затем кивает одному из охранников.

— Проверьте его на предмет оружия.

Я стою на месте, а солдаты ощупывают меня в поисках оружия. Я вскрикиваю, когда их руки прикасаются к моим рукам или животу. Они не обнаруживают ножи, спрятанные в моих ботинках. Они забирают с моего пояса небольшой кисет с банкнотами — моя плата за вход в больницу. Кто бы сомневался.

Если бы я принадлежал к золотой молодежи из богатенького сектора, то прошел бы бесплатно. Или бы мне прислали на дом доктора, совершенно бесплатно.

Когда солдаты показывают медсестре большие пальцы, она указывает мне на вход.

— Зал ожиданий налево. Иди, садись.

Я благодарю ее и ступаю в сторону раздвижных дверей. Когда я прохожу мимо мужчины по имени Метиас, он пристально смотрит на меня. Он внимательно слушает одного из своих солдат, но, как будто по привычке, пристально разглядывает мое лицо. Я тоже хорошо запомнил его лицо.

Больница внутри кристально белая. Слева от меня я вижу зал ожидания, как и говорила медсестра, огромное пространство, заполненное людьми с травмами различных видов и тяжести. Многие стонут от боли — один человек неподвижно лежит на полу. Мне не хочется гадать, сколько времени они здесь сидят, или сколько они заплатили, чтобы попасть внутрь. Я обращаю внимание на солдат в помещении: два у окошка секретарши, два у дверей в кабинет врача, несколько возле лифтов, на каждом ID-значки, затем я опускаю глаза в пол. Шаркаю к ближайшему стулу и сажусь. На этот раз мое больное колено помогает мне с маскировкой. Я держу «раненные» руки прижатыми к бокам, чтобы не вызывать подозрений.

Я отсчитываю про себе десять минут, достаточно времени, чтобы в зале ожиданий появились новые пациенты, и солдаты уже потеряли бы ко мне интерес. Затем встаю, притворяюсь, что споткнулся, падаю на ближайшего солдата. Его рука непроизвольно тянется к пистолету.

— Сядь на место, — говорит он.

Я спотыкаюсь и падаю на него.

— Мне надо в уборную, — шепчу я хриплым голосом. Мои руки трясутся, когда я для равновесия хватаюсь за его плащ. Солдат с отвращением смотрит на меня в то время, как кто-то издает смешок. Я вижу, как его пальцы ползут все ближе к спусковому крючку, но другой солдат качает головой. Никакой стрельбы в больнице. Солдат меня отталкивает, и указывает своим пистолетом в конец коридора.

— Туда, — огрызается он. — И сотри грязь со своей рожи. И если ты ко мне еще раз прикоснешься, всажу в тебя пулю.

Я отпускаю его и чуть ли не падаю на колени. Потом я поворачиваюсь и медленно иду в сторону туалета. Мои кожаные ботинки скрипят о кафельный пол. Я почти ощущаю, как солдаты провожают меня взглядом до туалета, и запираю дверь.

Неважно. Они забудут обо мне через пару минут. И пройдет еще несколько минут, прежде чем солдат, которого я хватал, поймет, что у него исчез ID-ярлычок.

В уборной, я избавляюсь от своей маскировки. Плещу водой себе в лицо и скребу, пока большая часть свиной крови и грязи не исчезает. Я расстегиваю молнию на ботинках и, убирая стельки, вынимаю ножи из подошвы, а затем пихаю их за пояс. Ботинки возвращаются на ноги. Следом я развязываю черную рубашку, снимаю ее с талии и надеваю, застегиваюсь по самое горло и натягиваю поверх подтяжки. Убираю волосы в тугой хвост и прячу хвост под рубашкой.

Наконец, я надеваю перчатки и завязываю черный платок вокруг рта и носа. Если теперь меня кто-нибудь схватит, я в любом случае должен пытаться сбежать. По возможности, скрыв свое лицо.

Когда я заканчиваю со своей одеждой, то использую свой нож, чтобы открутить крышку вентиляционной шахты уборной. Затем я беру солдатский ID-ярлычок, надеваю его на шею рядом со своим талисманом и ныряю в туннель шахты.

Воздух в шахте какой-то странный и я рад, что повязал на лицо платок, прикрыв тем самым нос. Я стараюсь продвигаться как можно быстрее, хотя это довольно тяжело, шахта не больше двух футов в ширину. Каждый раз, когда я делаю движение, чтобы проползти еще вперед, мне приходится закрывать глаза и напоминать себе, чтобы я не переставал дышать, и что эти металлические стены вокруг не раздавят меня. Хорошо, что мне не нужно долго ползти — ни одна из этих шахт не ведет на третий этаж. Мне просто нужно забраться достаточно далеко, чтобы суметь выскочить на больничную лестницу, подальше от солдат с первого этажа. Я устремляюсь вперед. Я думаю о лице Идена, о лекарствах для него, Джона и мамы и о странной отметке на их двери.

По прошествии семи минут, шахта заканчивается. Я смотрю через входное отверстие, и в полосках света могу разглядеть изогнутую лестницу. Этаж безупречно бел, почти красив и, что самое главное, пуст. Я считаю про себя до трех, затем отвожу руки как можно дальше и изо всех сил бью по заслонке. Она отлетает. Я осматриваю лестничную площадку: большая, цилиндрической формы палата с высокими оштукатуренными стенами и крошечными окошками. Одна огромная спиралевидная лестница.

Теперь я двигаюсь на полной скорости, некогда таиться. Все делаю спешно. Я высовываюсь из шахты и бросаюсь вверх по ступенькам. На полпути вверх, я хватаюсь за парапет и швыряю себя на следующий пролет. Камеры слежения, должно быть, уже засекли меня. Сигнал тревоги может раздасться в любую минуту. Второй этаж, третий. Время как будто остановилось. Когда я уже почти достигаю третьего этажа, то срываю со своей шеи ID-ярлычок и прикладываю его к считывающему устройству на двери, чтобы открыть ее. Камеры слежения не успели вовремя сработать, чтобы заблокировать мне путь. Я дергаю ручку — удалось. Я распахиваю дверь.

Я оказываюсь в огромной комнате заполненной тележками и химикатами, бурлящими под металлическими колпаками. Врачи и солдаты поднимают лица и испуганно глядят на меня.

Я хватаю первого, кто попадается под руку — молодого доктора, стоявшего рядом с дверью. Прежде чем кто-нибудь из солдат успевает вытащить свой пистолет, я уже приставляю один из своих ножей к горлу мужчины. Остальные доктора с медсестрами замирают, как вкопанные. Некоторые из них что-то кричат.

— Выстрелите, и попадете в него, — выкрикиваю я солдатам из-под платка. Все их пистолеты направлены на меня. Доктор дрожит.

Я прижимаю свой нож к его горлу аккуратно, чтобы не поранить.

— Я не хочу Вам навредить, — шепчу ему на ухо. — Скажите мне, где находятся лекарства от чумы.

Он приглушенно всхлипывает, я чувствую, как сильно он дрожит под рукояткой ножа. Он показывает на холодильники. Солдаты уже начали приходить в себя, один из них выкрикивает мне.

— Отпусти доктора! — орет он. — Подними свои руки вверх!

Мне хочется рассмеяться. Солдат, похоже, из новобранцев. Я пересекаю помещение вместе с доктором, затем останавливаюсь у холодильников.

— Показывай.

Доктор поднимает дрожащую руку и тянется к дверце холодильника. Нас обдувает порыв ледяного воздуха. Интересно, чувствует ли доктор, как учащенно бьется мое сердце.

— Там, — шепчет он.

Я отворачиваюсь от солдат, чтобы посмотреть, куда показывает доктор. Это оказывается верхняя полка холодильника. Половина пузырьков на этой полке помечена тремя рядами иксов: T. Филовирусные Мутации. Другая половина пузырьков подписана 11.30 лекарство. Но все флакончики пустые. Лекарство закончилось. Я выругался себе под нос. Они все израсходовали. Я пробегаю взглядом по другим полкам — на них только подавители чумы и различные болеутоляющие. Я снова мысленно чертыхаюсь. Теперь уж поздно отступать.

— Я отпускаю, — шепчу я доктору. — Пригнись.

Я ослабляю хватку и довольно сильно пихаю его вперед, да так, что он падает на колени.

Солдаты открывают огонь. Но я уже готов к этому — я прячусь за распахнутую дверь холодильника, когда пули рикошетят об нее. Я хватаю несколько пробирок с подавителем и пихаю их в свою рубашку. Одна из шальных пуль оцарапывает меня, и мою руку пронзает жгучая боль. Я уже почти на выходе.

Как только я врываюсь на лестничную клетку, раздается сигнализация. Повсюду слышатся щелчки, двери начинают запираться изнутри. Я в ловушке. Солдаты могут ворваться сюда через любую дверь, а мне некуда бежать. Изнутри лаборатории доносится эхо криков и шагов. Чей-то голос вопит:

— Его ранили!

Мои глаза метнулись к крошечным окошкам на оштукатуренной стене лестничной клетки. Они слишком далеко, чтобы я мог добраться до них со ступенек. Я стискиваю зубы и достаю свой второй нож, теперь у меня в обеих руках по ножу. Я сковыриваю штукатурку, она оказывается довольно податливой, затем я бросаюсь к лестнице и прыгаю на стену.

Одним ударом я погружаю нож прямо в стену. Раненая рука истекает кровью, и я вскрикиваю от тех напряжения и усилий, которые приходится прикладывать. Я зависаю где-то на полдороге между окном и полом. Из последних сил я карабкаюсь вверх.

Штукатурка летит во все стороны.

Я слышу, как позади меня дверь распахивается, и из лаборатории наружу высыпают солдаты. Пули так и сыплются на меня градом. Качнувшись в сторону, я отпускаю нож, воткнутый в стену.

Окно разбивается, и я неожиданно оказываюсь в ночном воздухе и стремительно падаю, падаю, словно звезда, на первый этаж. Я быстрым жестом расстегиваю рубашку и позволяю ей колыхаться на спине, пока мысли стремительно сменяют одна другую. Колени согнуты. Ноги вперед. Мышцы расслаблены. Земля несется прямо на меня. Удар подушечками пальцев ног. Кувырок. Группировка.

Удар о землю выбивает весь воздух из легких. Я четыре раза переворачиваюсь и врезаюсь в стену на другой стороне улицы. Несколько минут я просто лежу, ослепленный и совершенно беспомощный. Я слышу, как с третьего этажа доносятся разъяренные вопли, когда до солдат доходит, что им придется бежать обратно в лабораторию, чтобы отключить сигнализацию. Я постепенно прихожу в себя — теперь я очень хорошо ощущаю боль в руке и боку. Я опираюсь на здоровую руку, чтобы подняться и привести себя в порядок. Грудь судорожно сжимается. Похоже, я повредил ребро. Когда я стараюсь встать, понимаю, что, вдобавок ко всему, подвернул лодыжку. Не уверен, может, это адреналин сказывается, и я пока не чувствую других последствий своего падения.

Крики раздаются из всех уголков здания. Я заставляю себя сосредоточиться. Сейчас я возле задней части здания, и от темноты меня отделяют несколько переулков. Я хромаю в тень.

Когда я оглядываюсь назад, то вижу небольшую группу солдат, которые несутся к месту моего падения, показывая на осколки стекла и кровь. Один из солдат — тот молодой капитан, которого я уже сегодня видел, Метиас. Он отдает приказ своим людям рассредоточиться по местности. Я стараюсь прибавить шагу, невзирая на боль. Я горблюсь так, чтобы моя черная одежда и измазанные в грязи волосы помогли мне раствориться во тьме. Глаза начинают привыкать к полумраку. Мне нужно найти канализационный люк.

Краем глаза я замечаю какое-то пятно. Прижимаю руку к уху и нащупываю кровь. Больше ничего пока, хороший знак. Секунду-другую спустя, замечаю на улице канализационный люк. Я облегченно вздыхаю, поправляю на лице платок и нагибаюсь, чтобы приподнять люк.

— Не двигайся. Стой, где стоишь.

Я оборачиваюсь и встречаюсь лицом к лицу с Метиасом, молодым капитаном из больницы. Он держит пистолет, направленный мне прямо в грудь, но, к моему удивлению, он еще не выстрелил. Я крепче сжимаю в руке оставшийся при мне нож. В его глазах что-то мелькает, и я понимаю, что он узнает меня, парня, который притворился хромым, чтобы пробраться на территорию больницы. Я улыбаюсь — теперь-то мне вряд ли пришлось бы притворяться, имея такое количество ран и ушибов.

Метиас сощурился.

— Руки вверх. Вы арестованы, за воровство, вандализм и несанкционированное проникновение.

— Тебе не взять меня живым.

— Если тебе так угодно, я буду рад и мертвому.

Дальше все происходит как в тумане. Я вижу, как Метиас пытается выстрелить. Я, что было сил, выбрасываю вперед нож. Прежде, чем он успевает выстрелить, мой нож попадает ему в плечо, проникая довольно глубоко в тело, и он падает со стуком навзничь. Я не жду, пока он поднимется. Я без промедления нагибаюсь и поднимаю крышку люка, а затем спускаюсь вниз на лестницу, ведущую во тьму, вернув крышку люка на место.

Я начинаю чувствовать боль от полученных травм. Я еле-еле ковыляю по канализации, перед глазами все плывет, одну руку я прижимаю к боку. Я иду осторожно, стараясь не касаться стен. Каждый вздох причиняет боль. Должно быть, у меня появилась трещина в ребре от падения. Я довольно внимателен и слежу за тем, куда иду. Двигаюсь я в направлении Озерного сектора. Тесса должна ждать меня там. Она разыщет меня и поможет укрыться от опасности. Кажется, я слышу гул шагов над головой, крики солдат. Нет никаких сомнений, что кто-то уже обнаружил Метиаса, и даже спустился за мной в канализацию. Они могут пустить по моим горячим следам и свору собак. Я принимаю решение сделать несколько поворотов и войти в сточные воды. Я слышу позади себя всплеск и эхо голосов. Я делаю еще несколько поворотов. Голоса становятся слышны чуть ближе, а потом чуть дальше. Я, не останавливаясь, иду дальше.

Это же не в какие ворота, сбежать из хорошо охраняемой больницы, прямо из-под носа у солдат, чтобы умереть в вонючей канализации.

Чтобы сконцентрироваться, медленно считаю про себя. Пять минут, десять, тридцать, час. Звук шагов теперь слышится откуда-то издалека, как будто солдаты двигаются совершенно в другом направлении, все дальше и дальше от меня. Иногда я слышу странные звуки, что-то наподобие нарастающего бульканья и шипения паровых труб, дуновения воздуха. Которые, то появляются, то исчезают. Два часа. Два с половиной часа. Вижу очередную лестницу, ведущую наверх, беру себя в руки. Я вот-вот могу свалиться в обморок. Я собираю всю свою волю и оставшиеся силы в кулак, и медленно поднимаюсь на поверхность. И вот я в темном переулке. Перевожу дыхание и стараюсь сфокусировать взгляд, чтобы оглядеться.

Я уже вижу станцию Юнион в нескольких кварталах от меня. Теперь уже недалеко. Тесса ждет меня там.

Еще три квартала. Еще два квартала.

Еще один квартал. Идти больше нет сил. Я нахожу темный закуток в переулке и валюсь с ног. Последнее, что я вижу — это силуэт девушки вдалеке. Может быть, она идет мне навстречу. Я сворачиваюсь калачиком и засыпаю.

Прежде чем погрузиться в небытие, я понимаю, что не чувствую тяжести кулона на шее.

Дата добавления: 2015-07-11