Информацию, способствующую аресту

ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ

РЕСПУБЛИКА АМЕРИКА

НАСЕЛЕНИЕ: 20 174 282

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ГУЛЯЕТ ПРИ СВЕТЕ ДНЯ

Глава 1

МОЯ МАМА СЧИТАЕТ МЕНЯ МЕРТВЫМ.

На самом деле я не мертв, но для нее безопаснее считать меня таковым.

По крайней мере, два раза в месяц, я вижу постеры со своим изображением, вывешенные на Информщитах в центре Лос-Анджелеса, которые сообщают о том, что я опасный преступник. Хотя здесь они совершенно неуместны. Ведь большинство фотографий на экранах изображают радость и счастье: улыбающиеся дети, стоящие под ярко-голубым небом, туристы, позирующие перед Развалинами Золотых Ворот, рекламные сообщения от глав Республики в свете неоновых ламп. А также антиколониальная пропаганда. «Колонисты жаждут заполучить нашу землю, — добавляется слоган. — Они хотят того, чего у них нет. Не позволяйте им отобрать ваши дома! Поддержим правое дело».

А следом на Информщитах ярко вспыхивает сообщение о моей преступной персоне:

В РЕСПУБЛИКЕ РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК

ФАЙЛ НОМЕР: 462178-3233 «ДЭЙ»

* * *

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА НАПАДЕНИЯ, ПОДЖОГИ, КРАЖИ,

УНИЧТОЖЕНИЕ ВОЕННОГО ИМУЩЕСТВА,

И ЧИНЕНИЕ ПРЕПЯТСТВИЙ ВОЕННЫМ ОПЕРАЦИЯМ

НАГРАДА В 200 000 РЕСПУБЛИКАНСКИХ БАНКНОТ ЗА

ИНФОРМАЦИЮ, СПОСОБСТВУЮЩУЮ АРЕСТУ

С этим объявлением они всегда показывают разные фотографии. На одной — мальчик в очках, с медными кудрями. На другой — мальчик с черными глазами и вообще без волос. Иногда я черный, иногда — белый, а один раз был даже с зеленоватой кожей, смуглый, желтый, красный или еще какого-то цвета.

Иными словами, у Республики нет представления о том, как я выгляжу. Им не много известно обо мне, кроме того, что я юн. Когда они пропустили мои отпечатки через базу данных, то совпадений не нашли. Вот почему они ненавидят меня, почему я не самый опасный преступник в стране, но самый разыскиваемый. Из-за меня они неприглядно выглядят.

Сейчас только ранний вечер, но снаружи уже темным-темно, и в лужах виднеются отражения Информщитов. Я сижу на осыпавшемся подоконнике, на третьем этаже, скрытый от чужих глаз проржавевшей стальной балкой. Когда-то это был жилой комплекс, который теперь пришел в негодность. В этой комнате, побитые лампы, осколки стекла, мусор и облезлая штукатурка с краской. В одном из углов, старинный портрет Электора Примо, который лежит лицевой стороной вверх. Я задаюсь вопросом о прежних жильцах — никто в своем уме не бросит вот так портрет Выборщика на полу.

Мои волосы, как обычно убраны под старую кепку разносчика газет. Мои глаза сосредоточены на одноэтажном доме, через дорогу. Мои руки теребят кулон, обернутый вокруг шеи.

Тесса прислоняется к другому окну в комнате, пристально наблюдая за мной. Она всегда чувствует, когда меня что-то беспокоит.

В Озерном секторе свирепствует чума. Мы с Тессой видим в свете Информщитов, как солдаты в конце улицы заглядывают в каждый дом. Они всегда одеты в черные блестящие плащи, которые не снимают даже в жару. На каждого надет респиратор. Иногда какой-нибудь из домов они помечают красным крестом. После этого никто не входит и не выходит из дома (во всяком случае, до тех пор, пока это кто-то может увидеть).

— Их все еще не видать? — шепчет Тесса. Тени скрывают выражение ее лица.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я мастерю импровизированную рогатку из старых пластмассовых труб.

— Они не ужинали. За все это время, они даже за стол ни разу не сели.

Я двигаю больным коленом, разминая его.

— Может, их нет дома?

Я бросаю на Тессу раздраженный взгляд. Она пытается меня утешить, но я не в настроении.

— Свет есть. Посмотри на те свечи. Мама бы никогда не оставила понапрасну гореть свечи, если бы дома никого не было.

Тесса подходит ближе.

— Мы ведь должны уйти из города в ближайшие пару недель, да? — Она старается, чтобы ее голос был спокойным, но в нем слышится страх. — Чума скоро поутихнет, и ты сможешь вернуться, чтобы навестить их. У нас более чем достаточно денег на два билета на поезд.

Я качаю головой.

— Одна ночь в неделю, помнишь? Просто позволь мне одну ночь в неделю присмотреть за ними.

— Ну, как же. Ты приходишь сюда каждую ночь на этой неделе.

— Я просто хочу убедиться, что с ними все в порядке.

— А что, если ты заболеешь?

— Я готов рискнуть. А ты не обязана идти со мной. Ты можешь дожидаться меня в Альте.

Тесса пожимает плечами.

— Кто-то ведь должен приглядывать за тобой.

Она младше меня на два года, хотя иногда создается впечатление, что это она со мной нянчится

Мы, молча, смотрим, как солдаты приближаются к дому моей семьи. Каждый раз, когда они подходят к дому, один стучится в дверь, в то время как другой стоит рядом, с пистолетом наготове. Если им никто не открывает в течение десяти секунд, первый — выбивает дверь. Я не вижу солдат, когда они врываются в дом, но и так знаю, что там произойдет: солдаты возьмут кровь на анализ у всех членов семьи, а затем проверят ее на своих ридерах на наличие чумы. Весь процесс занимает не более десяти минут.

Я считаю оставшееся количество домов, находящихся между местом, где стоят солдаты, и домом моей семьи. Мне остается ждать еще час, прежде чем я узнаю их судьбу.

Из конца улицы раздается эхом чей-то вопль. Мои глаза устремляются в сторону звука, а руки немедленно вынимают нож из ножен на поясе. У Тессы перехватывает дыхание.

Это жертва чумы. Должно быть, она заразилась несколько месяцев назад, вся кожа покрыта кровоточащими рубцами, интересно, как солдаты умудрились пропустить ее во время прошлого осмотра. Невидящими глазами она смотрит по сторонам, делает шаг вперед, спотыкается и падает на колени. Я перевожу взгляд на солдат. Теперь и они ее видят. Солдат, с оружием в руках, медленно приближается к женщине, в то время как остальные одиннадцать, просто стоят и наблюдают. Одна зараженная не представляет большой угрозы. Солдат поднимает свой пистолет и целится. Сноп искр охватывает инфицированную женщину.

Она погибает и все возвращается на круги своя. Солдат присоединяется к своим товарищам.

Как бы мне хотелось, чтобы один из таких солдатских пистолетов попал в наши руки. Симпатичное оружие, на рынке его можно купить всего лишь за 480 республиканских банкнот, даже обыкновенная печь, и та стоит дороже. Как и все оружие, у этого имеется прицел, точность которого наводится с помощью магнитов и электрических токов, благодаря чему, бьет точно в цель с расстояния трех кварталов. Папа как-то сказал, что эта технология украдена у Колонистов, однако Республика этого никогда не признает. Мы с Тессой, если бы захотели, могли бы купить пять таких... За эти годы мы приучились копить деньги, которые воровали, и откладывать их на непредвиденные расходы. Но деньги в этом случае не главная проблема. У всех пистолетов есть сенсор, в котором сохраняются данные того, кто брал оружие в руки: отпечатки пальцев и местоположение. Другими словами, это самый легкий способ выследить нужного вам человека. Так что, если держаться от этого оружия подальше, то и проблем не будет. Поэтому я остаюсь при своих самоделках, рогатках из пластмассовых трубок и других прибамбасов.

— Еще одного обнаружили, — говорит Тесса.

Она щурится, чтобы лучше рассмотреть.

Я смотрю вниз и вижу, как из еще одного дома врассыпную вылетают солдаты. Один из них встряхивает баллончик с краской и рисует гигантский крест на стене. Я знаю этот дом. У семьи, что там живет, была дочка моего возраста. Мы с братьями играли с ней, когда были младше — в колдунчики и уличный хоккей с кочергами и смятым в шарик листом.

Тесса пытается отвлечь меня, кивнув на импровизированный узелок возле моих ног.

— Что у тебя там для них?

Я улыбаюсь, а затем наклоняюсь, чтобы развязать тряпицу.

— Кое-какие вещички, которые мы нашли на этой неделе. Они подойдут, чтобы хорошо отметить праздник, после того, как пройдет проверка. — Я копаюсь в куче сокровищ, а затем поднимаю пару поношенных защитных очков. Я снова осматриваю их, чтобы убедиться, что на стекле нет трещин. — Для Джона. Преждевременный подарок на день рождения. — Моему старшему брату в конце неделе исполнится девятнадцать. Он работает по четырнадцать часов за смену на соседнем заводе, приставленный к фрикционным печам, и всегда, когда приходит домой, трет глаза от едкого дыма. Очки мне удалось «добыть» с очередной партией военных припасов.

Я кладу их на землю и перебираю остальные вещи. В основном это консервы с мелко нарезанным картофелем и мясом, которые мне удалось стащить из столовой на дирижабле, и пара старых башмаков с новой подошвой. Как бы мне хотелось оказаться с ними в одной комнате и вручить лично все эти вещи. Но Джон единственный, кто знает, что я жив, и он обещал не рассказывать об этом, ни маме, ни Идену.

Через два месяца Идену исполнится десять лет, и настанет время пройти Испытание. Свое я провалил, когда мне было десять. Вот, почему я переживаю за Идена, хоть он умнее меня и Джона, но у него, как и у меня, на все своя точка зрения. Когда, я завершил свое Испытание, я был настолько уверен в своих ответах, что даже не стал смотреть на то, как их оценили. Но, потом командиры отвели меня в угол Испытательного стадиона с группой других ребят. Они поставили какие-то штампы на моем тесте и запихали в поезд, который уехал в центр города. Я не успел прихватить с собой ничего, кроме кулона, который висит у меня на шее. Я даже не успел ни с кем попрощаться.

Есть несколько вариантов того, что с вами произойдет после Испытания.

Итак, первый вариант. Вы набрали высший балл — 1500 очков. Никогда и никто не получал столько очков, за исключением какой-то девчонки пару лет назад, столько шума тогда подняли. Кто знает, что случится с тем, кто наберет высший бал? Может, он получит кучу денег и власть?

Второй вариант. Вы набрали где-то 1450 — 1499 баллов. Можете погладить себя по головке, ведь вы получаете возможность шестилетнего обучения в средней школе, а затем еще четыре года обучения в лучших Университетах Республики, таких как Дрейк, Стэнфорд, Бренан. Затем вас нанимает Конгресс, и вы зарабатываете кучу денег. Вы рады и счастливы. По крайней мере, по меркам Республики.

Третий вариант. Вы набрали приличный балл, где-то между 1250 и 1449. Вы точно также идете в школу, а потом поступаете в колледж. Неплохо.

И последний, и не самый лучший вариант. Вы еле-еле набрали 1000 или 1249 баллов. Можете сразу запихнуть в самый дальний угол все свои мечты о хорошей жизни. Вас причисляют в ряды бедняков, таких как я и моя семья. И скорее всего, вы либо утонете, работая на гидротурбинах, либо вас убьет током на электростанции.

Можете считать, что вы полностью провалились.

Те, кто проваливают тест, — это практически всегда дети из трущоб. Если вы попадаете в эту категорию несчастных, Республика посылает должностных лиц в дом вашей семьи. Они заставляют ваших родителей подписать бумаги, по которым правительство берет на себя полную опеку над вами. Они говорят, что вас отправляют в специализированные трудовые лагеря, и что ваша семья больше вас не увидит. Конечно, родителям этих детей ничего не остается, кроме как согласиться. Некоторые даже счастливы, ведь Республика, в качестве компенсации, выплачивает по тысяче банкнот «безутешным родителям». Деньги и одним ртом меньше. Какое заботливое правительство.

За исключением того, что все это ложь. Неполноценный ребенок с плохими генами бесполезен для страны. Если вам повезет, то Конгресс позволит умереть вам еще до того, как вас пошлют в лабораторию на выявление дефектов.

Остается еще пять домов. Тесса видит волнение в моих глазах и кладет мне руку на лоб.

— Снова головные боли?

— Нет. Я в порядке.

Я пристально смотрю в открытое окно дома моей матери, и, наконец-то, вижу знакомое лицо. Это Иден. Он выглядывает в окно и видит приближающихся солдат, и тычет в них какой-то хитроумной железякой, сделанной вручную. Потом он ныряет внутрь и исчезает из виду. Его белокурые волосы мелькают в свете ламп. Зная его, он, вероятно, смастерил этот гаджет, чтобы измерять на каком расстоянии от него находится объект, или типа того.

— Похоже, он похудел, — бормочу я.

— Он жив и ходит, — парирует Тесса. — Я бы сказала, что это уже победа.

Пару минут спустя, мы видим Джона с мамой, которые проходят мимо окна и о чем-то увлеченно беседуют. Мы с Джоном очень похожи, хотя он возмужал за долгие дни работы, проведенные на заводе. Его волосы, как и у большинства живущих в нашем секторе, длиной до плеч и стянуты в обыкновенный хвост. Его жилет перепачкан красной глиной. Могу с уверенностью сказать, что мама его чем-то попрекала, возможно, за то, что он позволил Идену выглянуть в окно. Она отбрасывает руку Джона прочь, когда содрогается от хронического кашля. Я выдыхаю. Итак. По крайней мере, они все достаточно здоровы, чтобы держаться на ногах. Даже, если один из них заражен, еще есть шанс на исцеление.

Я не могу перестать представлять себе, что бы было, если бы солдаты отметили крестом мамин дом. После того, как солдаты уйдут, моя семья будет надолго заперта в гостиной. А потом мама, как обычно, найдет в себе силы и сделает вид, что все хорошо, лишь для того, чтобы никто не видел, как она плачет. А с утра они будут принимать небольшие порции еды с водой, и просто ждать, когда их организм справится с ужасной болезнью. Или умрут.

Я мысленно подсчитываю деньги, которые нам с Тессой удалось скопить за это время. Двадцать пять тысяч банкнот. Достаточно, чтобы хватило на еду в течение нескольких месяцев... но недостаточно, чтобы купить моей семье лекарство от чумы.

Минуты тянутся очень долго. Я откладываю самодельную рогатку в сторону, и мы с Тессой успеваем несколько раз сыграть в «Камень, Ножницы, Бумага». (Уж не знаю почему, но она офигенно хорошо умеет в нее играть). Я то и дело поглядываю на мамино окно, но никого в нем не вижу. Должно быть, они сгрудились у двери, готовые открыть, как только к ним постучатся.

И вот время приходит. Я подаюсь вперед, перегибаясь через уступ, да так сильно, что Тесса хватает меня за руку, чтобы я не выпал. Солдаты барабанят в дверь. Моя мама сразу же открывает ее, впуская их внутрь, а затем дверь закрывается. Я стараюсь наклониться еще дальше, чтобы расслышать голоса, шаги, хоть какие-то звуки, доносящиеся из дома. Чем быстрее это все закончится, тем скорее я смогу украдкой подложить Джону его подарки.

Какое-то время ничего не происходит. Тесса шепчет:

— Отсутствие новостей — это же хорошая новость, верно?

— Очень смешно.

Я мысленно отсчитываю секунды. Проходит минута, потом две, затем четыре, и, наконец, десять.

Пятнадцать минут. Двадцать минут.

Я смотрю на Тессу. Та просто пожимает плечами.

— Может, ридер сломался, — предполагает она.

Проходит уже полчаса. Я не смею отвести взгляд от дома. Я боюсь, что, если что-то произойдет, то все случится, так быстро, что пропущу это, если моргну. Мои пальцы ритмично постукивают по рукояти ножа.

Сорок минут. Пятьдесят минут. Час.

— Что-то не так, — шепчу я.

Тесса поджимает губы.

— Ты не можешь знать этого наверняка.

— Нет, могу. Иначе с чего они там так долго?

Тесса открывает рот, чтобы ответить, но прежде, чем она успевает что-либо сказать, солдаты выходят из моего дома. У всех как у одного, лица ничего не выражают. Наконец, появляется последний солдат, который закрывает дверь за собой и тянется к чему-то на своем поясе. У меня тут же начинает идти кругом голова. Я знаю, что он хочет сделать.

Солдат достает баллончик с краской и выводит им на двери сначала одну длинную диагональную линию. Потом еще одну, и на двери появляется красный крест.

Я про себя проклинаю все и вся, и начинаю, уже было, отворачиваться...

...но тут, солдат делает нечто неожиданное, кое-что такое, чего я прежде не видел.

Он проводит третью вертикальную линию на двери моей матери, перечеркивая Х пополам.

Дата добавления: 2015-07-11