Путь к выздоровлению

Глава 1

Спутники

Однажды я где-то прочитал известную цитату, в которой говорилось, что каждый день нашей жизни нам дается второй шанс, просто обычно мы не используем его.

Большую часть своей жизни я провел, доказывая правдивость этой цитаты. У меня было множество возможностей, которые порой выпадали мне ежедневно. Долгое время я отвергал их, одну за другой, пока, ранней весной 2007 года, моя жизнь окончательно не изменилась. В тот день я подружился с Бобом.

Теперь, оглядываясь назад, я полагаю, что для Боба это тоже был второй шанс.

Впервые я столкнулся с ним хмурым мартовским вечером, в четверг. Лондон еще не стряхнул с себя остатки зимы, и на улицах было пронизывающе холодно, особенно когда с Темзы дул ветер. Ночью, судя по погоде, должны были быть заморозки, поэтому я вернулся в свою новую квартиру в Тоттенхэме, на севере Лондона, раньше, чем обычно. Весь день я провел, выступая перед прохожими у Ковент-Гардена.

На плечах у меня, как и всегда, висел рюкзак и черный чехол с гитарой. В тот вечер со мной была лучшая подруга, Белла. Давным-давно мы с ней встречались, но теперь были просто друзьями. Мы собирались поужинать дешевым карри, который купили на вынос, и посмотреть черно-белый телевизор, который я отыскал в секонд-хэнде за углом.

Как обычно лифт в нашем многоквартирном доме не работал, и мы, вздохнув, направились к лестнице, «предвкушая» долгий подъем до пятого этажа.

Одна из ламп, освещавших коридор, перегорела, и часть первого этажа была погружена во мрак, но когда мы подошли к лестнице, я не мог не заметить в этой темноте пару светящихся глаз.

Приблизившись, я разглядел в сумраке рыжего кота, свернувшегося калачиком на коврике возле дверей одной из квартир.

У меня с детства были кошки, и в сердце я всегда продолжал их любить. Внимательный осмотр подтвердил, что это был кот.

Прежде я никогда не видел его в доме, но даже тогда, в темноте, я мог с уверенностью сказать, что этот кот определенно был личностью. Он не выказывал ни малейшего признака страха или нервозности. Напротив, в нем чувствовалась спокойная невозмутимая уверенность. Он вел себя так, словно здесь, в тени, и был его дом, и, судя по спокойному, любопытному и умному взгляду, которым он меня смерил, я был единственным, кто осмелился вторгнуться на его территорию. Он словно спросил: «Кто ты и что здесь делаешь?»

Я не удержался и присел на колени рядом с ним.

- Привет, приятель. Я тебя здесь раньше не видел. Ты здесь живешь? - произнес я.

Он посмотрел на меня тем же изучающим, слегка равнодушным взглядом, словно взвешивал мои слова.

Я решил погладить его, чтобы подружиться с ним и проверить, есть ли на нем ошейник или что-нибудь, что помогло бы отыскать его хозяина. В темноте трудно было судить, но я понял, что на коте нет ничего такого, поэтому сделал вывод, что он бездомный. Таких, как он, в Лондоне было множество.

Казалось, он наслаждался моей немудреной лаской, потому что слегка потерся о мою руку. Я погладил его еще и понял, что шерсть у кота находится в ужасном состоянии, под пальцами то и дело ощущались неровные проплешины. Ему явно требовалась хорошая еда. И, судя по тому, как он терся об меня, ему не хватало любящего заботливого хозяина.

- Бедный парень. Думаю, он бездомный. У него нет ошейника, и он страшно худющий, - вздохнул я, глядя на Беллу, которая терпеливо ждала у лестницы.

Она знала, какую слабость я питаю к кошкам.

- Нет, Джеймс, ты не можешь его взять, - возразила она, кивая на дверь квартиры, у которой притулился кот. - Не мог же он просто забрести сюда и устроиться на этом коврике. Наверняка он принадлежит тем, кто там живет. Просто ждет, когда они вернутся и впустят его.

Я неохотно согласился с ней. Я не мог просто взять и забрать кота себе, даже если все признаки говорят о том, что он бездомный. Я сам недавно переехал сюда и теперь кое-как пытался обустроиться в новом жилище. Что если кот действительно принадлежит тем, кто живет в этой квартире? Они не обрадуются, если кто-то заберет их любимца.

Я уж молчу о том, что последнее, что нужно было мне сейчас - это ответственность за кота. Я был музыкантом-неудачником, бывшим наркоманом, ведущим жалкое существование в «защищенном жилье»[1]. Мне было трудно нести ответственность даже за самого себя.

На следующее утро, в пятницу, я спустился вниз и обнаружил рыжего кота на том же самом месте. Казалось, последние двенадцать часов он вообще не двигался с коврика.

Я присел на одно колено и погладил его. Кот снова с радостью отозвался на ласку. Он громко замурлыкал, оценив внимание, которое я ему уделил. Кот еще не доверял мне на все сто процентов, но, я уверен, он подумал, что я неплохой парень.

В дневном свете я увидел, что это просто великолепное создание. У него была проникновенная морда с удивительными зелеными глазами, его взгляд сверлил меня насквозь. Приглядевшись, я понял, что он пострадал в драке или из-за несчастного случая - морду и лапы покрывали царапины.

Догадки, которые я высказал прошлым вечером, подтвердились - шерсть была в плачевном состоянии. Местами она была очень редкой и жесткой, а местами её покрывали залысины, через которые виднелась кожа.

Я ощутил искреннюю озабоченность его состоянием, но, в очередной раз напомнив себе, что у меня и без того хватает проблем, встал.

В общем, я с неохотой поспешил на автобус, едущий из Тоттенхэма в центр Лондона, к Ковент-Гарден, чтобы, в очередной раз выступая перед прохожими, заработать пару фунтов.

Когда я вернулся обратно, было уже довольно поздно, около десяти часов вечера. Я незамедлительно пошел в коридор, где видел рыжего кота, но там его не оказалось. Какая-то часть меня была разочарована. Он мне понравился. Но, по большей части, я почувствовал облегчение. Я предположил, что, должно быть, вернулись хозяева и впустили его в квартиру.

Когда на следующее утро я снова спустился вниз и увидел его на том же самом месте, я упал духом. Теперь он выглядел еще более беззащитным и взъерошенным, чем раньше. Он казался замерзшим и голодным и слегка дрожал.

- Ты еще здесь, - погладив его, сказал я. - Сегодня ты плоховато выглядишь.

И тогда я решил, что дольше тянуть незачем.

В общем, я постучал в дверь. У меня было, что сказать жильцам. Если это все же их любимец, то не дело так к нему относиться. Ему требовалась вода и еда и, возможно, даже медицинская помощь.

Дверь открыл небритый парень, одетый в футболку и спортивные штаны. Выглядел он так, словно я разбудил его, хотя было уже около полудня.

- Извини, что беспокою, мужик. Это твой кот? - спросил я.

Мгновение он смотрел на меня, как на полного психа.

- Какой кот? - переспросил он, а потом опустил взгляд и увидел рыжика, свернувшегося в клубок на коврике.

- О. Нет, - отозвался он и безразлично пожал плечами. - Это не мой кот, парень.

- Он лежит здесь уже несколько дней, - продолжал настаивать я, смотря в его равнодушные глаза.

- Правда? Может, унюхал что вкусненькое. Но я уже сказал - он не мой.

И он захлопнул дверь.

А я тут же решился.

- Ладно, дружище, ты пойдешь со мной, - проговорил я, вытаскивая их рюкзака коробку с сухим кормом для кошек. Я специально таскал её с собой, чтобы подкармливать кошек и собак, которые постоянно подбегали ко мне, пока я играл перед прохожими.

Я потряс коробкой, и кот, привлеченный звуком, сразу же вскочил и направился за мной.

Я заметил, что он неуверенно стоит и остерегается наступать на заднюю лапу, неловко поджимая ее, поэтому потребовалось немало времени, чтобы преодолеть пять пролетов. Через несколько минут мы благополучно устроились в моей квартире.

Квартира моя была, мягко говоря, обветшалой. Кроме телека здесь был только диван-кровать из секонд-хэнда, в углу маленькой спаленки лежал матрас, а на кухне стояли вечно ломающийся холодильник, микроволновка, чайник и тостер. Плиты у меня не было. Остальное место занимали книги, видеокассеты и разные безделушки.

Я малость «сорока» - собираю на улицах всякий хлам. В то время у меня в одном углу стоял сломанный парковочный счетчик, а в другом треснувший манекен с ковбойской шляпой на голове. Один мой друг как-то назвал мою квартиру «лавкой древностей». Но когда кот с подозрением изучил новое жилище, единственным, что его заинтересовало, была кухня.

Я достал из холодильника молоко, налил его в блюдце и разбавил водой. Я знал, что - вопреки расхожему мнению - молоко может быть вредно для кошек, потому что они не переносят лактозу. Кот в мгновение ока вылакал содержимое блюдца.

В холодильнике у меня были остатки тунца. Я размял сухой корм и смешал его с тунцом, а потом предложил коту. Он смёл всё за секунду. «Бедняга, - подумал я, - наверное, он совсем оголодал».

После холодного темного коридора квартира представилась коту пятизвездочным люксом. Казалось, он был рад оказаться здесь, и, поев на кухне, направился прямиком в гостиную, где свернулся калачиком на полу возле батареи.

Пока я сидел и внимательно наблюдал за котом, у меня не осталось никаких сомнений, что с его лапой что-то не так. Когда кот лег, я подошел, сел на пол рядом с ним и осмотрел его. На задней лапе обнаружился нарыв. Рана была размером с большой собачий зуб, и это натолкнуло меня на мысль, что же случилось с котом. Скорее всего, на него напала собака или, возможно, лиса, вцепившаяся ему в лапу, когда он попытался сбежать. Тело и лапы его покрывало множество царапин, а одна проходила по морде недалеко от глаза.

Я отнес его в ванную и, как мог, простерилизовал рану, а затем нанес вокруг раны увлажняющий крем, а саму рану намазал вазелином.

Если бы я так же заботился обо всех кошках, они бы разрушили мою квартиру, но этот кот был настоящим золотцем.

Оставшуюся часть дня он провел, свернувшись калачиком, на полюбившемся ему месте, возле батареи. Пару раз он побродил по квартире, вспрыгивая на всё и царапая все встречавшиеся на пути препятствия. Манекен в углу, который он проигнорировал ранее, теперь привлек его внимание. Я не мешал. Кот мог делать всё, что ему нравилось.

Я знал, что рыжие коты обычно очень подвижны, и заметил, что моего нового друга переполняет сдерживаемая энергия. Когда я прикоснулся, чтобы погладить его, он вскочил и начал бить меня лапами. В какой-то момент игра перестала быть игрой, и на моей руке остались глубокие царапины от яростных ударов лапой.

- Ладно, приятель, успокойся, - сказал я, взял его на руки и опустил на пол. Я знал, что молодые, не кастрированные самцы могут быть очень активными. Поэтому я решил, что он еще не кастрирован и только входит в период полового созревания. Конечно, я не мог быть в этом уверен. В очередной раз я ощутил горечь от понимания, что кот охотнее бы покинул улицу, чем дом.

Весь вечер я просмотрел телек, и кот, свернувшийся на батарее, начал казаться мне неотъемлемой частью моего жилища. Он «ожил» только когда я пошел спать - встал и прошел за мной в спальню, а потом свернулся клубком на кровати, прямо у меня в ногах.

Лежа в темноте и слушая его нежное мурлыканье, я был рад, что он рядом. Думаю, он стал для меня другом. А в последнее время у меня осталось не слишком много друзей.

В воскресенье утром я встал довольно рано и решил пройтись и посмотреть, не найду ли я хозяина кота. Я думал, что кто-нибудь мог повесить плакат с надписью «Потерялся кот». На фонарных столбах, досках объявлений и даже на автобусных остановках по всей округе висели подобные объявления с призывами вернуть потерявшихся любимцев. Временами объявлений становилось так много, что я начинал думать, не орудует ли в округе банда похитителей кошек.

На тот случай, если хозяин быстро найдется, я взял кота с собой, нацепив на него поводок, который сделал из шнурка. Когда мы спускались по лестнице на первый этаж, кот был счастлив бежать рядом.

На улице кот натянул поводок поперек дороги, пытаясь вести меня куда-то. Я догадался, что ему нужно в туалет. Кот направился прямиком к небольшому участку зелени, расположившемуся между моим домом и соседним зданием, и на пару минут скрылся в кустах, отозвавшись на зов природы. Потом он вернулся ко мне и радостно позволил мне и дальше вести его на поводке.

«Похоже, он действительно мне доверяет», - подумал я. И тут же ощутил желание оправдать его доверие и помочь ему.

Сперва я заглянул к женщине, жившей через улицу. В округе все знали, что она «кошатница». Она подкармливала бездомных кошек со всех соседних микрорайонов и, если было необходимо, относила их к врачу на стерилизацию. Когда она открыла дверь, я увидел у нее за спиной пять кошек. Одному Богу было известно, сколько их еще пряталось в глубине квартиры. Казалось, каждая кошка в округе знала, куда нужно пойти, чтобы её покормили. Не знаю, как ей удавалось прокормить их всех.

Увидев кота, она тут же погладила его, одаривая бедное животное лаской.

Она была прекрасной женщиной, но ничего не знала о том, откуда мог появиться кот. Она никогда не видела его.

- Бьюсь об заклад, раньше он жил где-то в Лондоне. Не удивлюсь, если его бросили, - сказала она и пообещала рассказать, если разузнает что-то.

У меня было чувство, что она не ошибалась насчет того, что раньше этот кот жил далеко от Тоттенхэма.

Ради интереса я отвязал от кота поводок, чтобы посмотреть, пойдет ли он куда-нибудь. Но когда мы шли по улицам, стало окончательно ясно, что кот не знает, где находится. Он казался полностью потерянным. Он будто говорил мне: «Я не знаю, где я, и хочу остаться с тобой».

Так мы проблуждали несколько часов. Однажды он снова бросился в кусты, чтобы сделать свои «делишки», а я принялся спрашивать прохожих, не узнают ли они этого кота. Но ответом мне были лишь равнодушные взгляды и пожатие плеч.

Было очевидно, что кот не хочет оставлять меня. Пока мы бродили, я не мог не задаваться вопросом, откуда он появился и какую жизнь вел раньше, до того, как забежал в мой дом и сел на коврик.

Часть меня была убеждена, что «кошатница» права, и что кот раньше был домашним. Он был очень красив, и наверняка куплен в подарок на Рождество или на чей-то день рождения. Рыжики могут быть немного сумасшедшими, особенно если их не кастрировать. И они больше других кошек склонны к доминированию. Подозреваю, что когда он стал слишком шумным и игривым, он стал и менее послушным.

Я представил себе, как родители говорят: «Хватит!» и - вместо того, чтобы найти ему других хозяев или отдать в RSPCA[2], - сажают его в багажник, увозят подальше и выбрасывают на улице или на обочине.

Обычно кошки знают, как вернуться домой, но кот, очевидно, был слишком далеко от дома и не смог отыскать обратный путь, или знал, что там его не любят, и решил найти новый дом.

Другая моя теория состояла в том, что он принадлежал умершему старику.

Конечно, оставалась возможность, что всё было совсем иначе. То, что он оказался не приспособлен к жизни в квартире, было аргументом против того, что он вообще был домашним. Но чем больше я узнавал его, тем больше убеждался, что кот привык к обществу одного человека. Казалось, он легко привязывается к любому, кто, как он думал, будет о нем заботиться. Что произошло и в моем случае.

Самая большая подсказка о его прошлом заключалась в его ужасных ранах. Несомненно, он получил их в драке. По сочащемуся гною я понял, что ране несколько дней, может быть даже неделя. Это дало мне возможность вынести еще одно предположение.

В Лондоне всегда было множество уличных кошек, которые, сбиваясь в стаи, бродили по улицам, питаясь объедками и шарахаясь от незнакомцев. Пятьсот или шестьсот лет назад такие места как Грэшем-Стрит в Сити, Клеркенвелл-Грин и Друри-Лейн были известны как «кошачьи улицы» и были запружены этими животными. А еще городе было множество бездомных бродяг, которые ежедневно боролись за выживание. Многие из них были как этот рыжий кот: потрепанные, сломленные создания.

Возможно, он просто увидел во мне родственную душу.

Глава 2

Путь к выздоровлению

Кошки окружали меня с детства, и я всегда чувствовал, что нашел с ними взаимопонимание. Когда я был еще ребенком, у нас было несколько сиамцев, и я помню, что однажды дома появилась красивая кошка черепаховой окраски. Обо всех них у меня сохранились теплые воспоминания, но, полагаю, особо яркие воспоминания у меня сохранились о темной кошке.

Я вырос в Англии и в Австралии. Какое-то время мы жили в местечке под названием Крейджи, в Западной Австралии, и там у нас был очаровательный пушистый котенок белого цвета. Не помню, откуда он у нас появился, но у меня есть чувство, что нам его подарил местный фермер. Где бы он ни жил раньше, это был ужасный дом. Прежде чем котенок попал к нам, его не удосужились свозить к врачу, и вскоре оказалось, что у бедняги полно блох.

Заметили это не сразу. Проблема была в том, что у котенка был такой густой белый мех, что блохи с легкостью прятались в нем, мучая беднягу, и никто не знал об этом. Как известно, блохи - паразиты. Они высасывают жизнь из других существ, чтобы продлить собственную, и они высосали из несчастного котенка практически всю кровь. Когда мы заметили это, было уже поздно. Мать отвезла его к ветеринару, но ей сказали, что точка невозвращения пройдена. У него были все виды инфекций и множество других проблем. Он умер через пару недель после того, как попал к нам. Мне тогда было лет пять-шесть, и я был сломлен, - как и моя мать.

На протяжении долгих лет каждый раз, когда я видел белых котов, я вспоминал этого котенка. Но в тот мартовский уик-энд, который я провел с рыжиком, этот котенок не выходил у меня из головы. Я уже говорил, что шерсть рыжика была в ужасном состоянии. Местами на ней были ужасающие залысины. И я страшно боялся, что его постигнет та же участь, что и белого котенка.

Сидя с ним в гостиной субботним вечером, я решил: я не позволю этому случиться. Я отдавал себе отчет в том, что того, что я уже сделал для него, недостаточно. И не собирался убеждать себя в обратном.

Я должен был отвезти его к ветеринару. Я понимал, что моего импровизированного лечения недостаточно, чтобы поставить его на ноги и залечить раны. И я не знал, есть ли у него другие проблемы со здоровьем. Я не собирался рисковать, ожидая, когда его состояние улучшится, поэтому решил встать с утра пораньше и отвести его в ближайший центр RSPCA, располагавшийся в конце Сэвен-Систерс-Роад у парка Финсбери.

Выключив будильник, я встал и накормил кота смесью сухого корма и тунца. Утро было холодным и серым, но я знал, что это не может быть оправданием.

Учитывая состояние его лапы, я знал, что он не выдержит полуторачасовую ходьбу, поэтому решил посадить его в зеленое мусорное ведро. Я просто не нашел ничего другого. Не успели мы отправиться в путь, как стало ясно, что ему не нравится. Он шевелился в ведре, цеплялся лапами за верх, пытаясь выбраться. В конце концов, я сдался.

- Вылезай, я понесу тебя, - решил я, вытаскивая его из ведра свободной рукой. Он вскарабкался мне на плечи и устроился там. Я позволил ему сидеть там всю дорогу до центра RSPCA.

Войдя внутрь, мы словно очутились в центре Ада. Приемная была переполнена. В основном здесь были собаки и их хозяева, большая часть которых оказалась пацанами со стрижками под скинхедов и жуткими татуировками. Процентов семьдесят составляли стаффордширские бультерьеры, почти наверняка пострадавшие в схватке с другими псами в собачьих боях.

Люди говорят об англичанах, как о «нации любителей животных». Но здесь, уж точно, не было и капли любви. То, как некоторые относятся к своим домашним животным, вызывает у меня отвращение.

Кот сидел то у меня на коленях, то перебирался на плечи. Он нервничал, и я не мог его в этом винить. Он глухо ворчал на собак в приемной. Пара из них туго натянула поводки, пытаясь добраться до кота.

Одну за другой, собак уводили в процедурную. Когда появлялась медсестра, мы радовались, что ожидание закончилось, но нас ждало разочарование. Так пролетело четыре с половиной часа.

Наконец, она сказала: «Мистер Боуэн, ветеринар сейчас вас примет».

Ветеринар оказался мужчиной средних лет. Он выглядел уставшим, а на лице его застыло выражение, которое я не раз видел на других лицах - словно он уже все повидал в этом мире. Может быть, это было всего лишь следствием агрессии, объектом которой мы стали в приемной, но рядом с ветеринаром я ощутил, что стою на краю пропасти.

- В чем ваша проблема? - спросил он меня.

Я понимал, что парень просто делает свою работу, и, хотя собирался уже огрызнуться: «Если бы я знал, меня бы здесь не было», сдержался.

Я рассказал, как нашел кота в подъезде и показал нарыв на задней лапе.

- Хорошо, давай-ка его осмотрим, - сказал он.

Он сказал, что коту больно и вколол ему небольшую дозу диазепама, чтобы унять боль. А потом объяснил мне, что собирается выдать предписание о двухнедельном курсе амоксициллина, чтобы помочь коту восстановить силы.

- Если за две недели состояние не улучшится, приходите снова, - посоветовал он.

Я решил воспользоваться возможностью и спросил о блохах. Он быстро осмотрел шерсть и сказал, что ничего нет.

- Возможно, вам стоит дать ему какие-нибудь таблетки. У молодых котов часто бывают проблемы с блохами.

Я в очередной раз подавил желание сказать ему, что знаю об этом, и просто смотрел, как он выписывает рецепт.

Справедливости ради стоит заметить, что он проверил кота на наличие микрочипа. Его не оказалось, и ветеринар предположил, что это уличный кот.

- Когда появится возможность, пройдите курс лечения, - сказал врач. - И, думаю, будет неплохо кастрировать его в ближайшее время, - добавил он, протянув мне брошюру и заявку на бесплатную стерилизацию бездомных кошек. Учитывая, во что кот превратил мой дом, и как он исцарапал мне руки, я кивнул, соглашаясь с его диагнозом.

- Думаю, это хорошая идея, - улыбнулся я, ожидая, что, по крайней мере, ветеринар спросит «почему»?

Но его, похоже, не заинтересовало. Он застучал по клавишам, забивая данные в компьютер, и распечатал рецепт. Очевидно, прием в центре представлял собой конвейер, потому что дверь открылась перед следующим пациентом. Это не было виной врача - это просто система.

Через несколько минут все закончилось. Покинув процедурную, я подошел к окошку аптеки и протянул рецепт.

Женщина в белом халате оказалась более дружелюбна, чем ветеринар.

- Какой красавец, - восхитилась она. - У моей мамы тоже был рыжий кот. Он был ее лучшим другом, и у него был чудесный характер. Он днями сидел у ее ног и смотрел, как движется вокруг мир. Даже если бы рядом взорвалась бомба, он бы ее не бросил.

Она подошла к кассе и пробила чек.

- Двадцать два фунта, пожалуйста, милый, - сказала она.

Сердце у меня сжалось.

- Двадцать два фунта! Ого, - только и сказал я. На тот момент у меня в кармане было всего тридцать фунтов.

- Боюсь что так, милый, - кивнула медсестра, она одновременно казалась и сочувствующей, и непреклонной.

Я смирился и протянул ей тридцать фунтов.

Для меня это были большие деньги. Всё, что я зарабатывал за день. Но я знал, что другого выбора нет: Я не мог дать умереть моему новому другу.

- Похоже, на ближайшие две недели ты застрял у меня, - сказал я коту, когда мы покинули центр и направились домой.

Это было правдой. Я не собирался избавляться от кота до того, как закончится курс лечения. Никто кроме меня не проследит, чтобы он съедал таблетки, и я не мог выпустить его на улицу, опасаясь, что он подхватит еще какую-то заразу.

Не знаю почему, но ответственность за судьбу кота приводила меня в радостное возбуждение. Я чувствовал, что в моей жизни появилась новая цель - сделать что-то хорошее не только для себя, но и для кого-то другого.

В тот же день я сходил в местный зоомагазин и купил коту хороший корм, которого хватило бы на пару недель. В RSPCA мне дали маленький пакетик с кошачьим кормом премиум класса, и прошлой ночью я попробовал скормить его коту. Ему понравилось, поэтому я купил большой пакет. Еще я приобрел всякие миски. Это обошлось мне в девять фунтов. Так я потратил все имеющиеся у меня деньги.

Той же ночью я оставил кота дома одного и, прихватив гитару, отправился к Ковент-Гарден. Теперь мне надо было кормить два рта.

За несколько следующих дней, пока я лечил кота, я получше узнал его. И тогда я дал ему имя: Боб. Эта мысль пришла мне в голову, когда я смотрел свой любимый сериал, «Твин Пикс». Там был персонаж, которого все звали Убийца Боб. Это был настоящий псих, типа Джекила и Хайда. Сейчас он нормальный, здравомыслящий парень, а в следующий момент слетает с катушек. Кот был похож на него. Когда он был счастлив и доволен, казалось, что в мире нет кота спокойнее и ласковее. Но когда ему что-то взбредало в голову, он превращался в настоящего маньяка и носился по всей квартире. Как-то ночью я болтал со своей подругой Беллой, и тут меня осенило.

- Он немного похож на Убийцу Боба из «Твин Пикс», - поделился я, а Белла озадаченно посмотрела на меня.

Но это было уже неважно. Важен был только Боб.

Теперь я окончательно понял, что Боб, должно быть, жил на улице. Когда дело дошло до туалета, он категорически отказался ходить в лоток, который я купил. И мне пришлось взять его и отнести на улицу, чтобы он мог сделать свое дело в кустах, окружавших дом. Он тут же навалил кучку и, повинуясь инстинкту, забросал улики землей.

Как-то утром, наблюдая за этим ритуалом, я подумал, не принадлежал ли он путешественникам. В Тоттенхэме их было довольно много. Их лагерь располагался недалеко от моего дома. Возможно, кот принадлежал одной из семей, и когда они поехали дальше, он отстал. Теперь я точно знал, что он не домашний кот.

Не было никаких сомнений в том, что он начал ко мне привязываться. Как, впрочем, и я к нему. Сперва он был довольно ласковым, хоть немного и опасался меня.

Но постепенно он становился все более уверенным и дружелюбным. Временами он был очень горластым и даже агрессивным, но теперь я понимал, что это были признаки того, что его необходимо кастрировать.

Жизнь наша постепенно превращалась в рутину. Каждое утро я оставлял Боба в квартире и отправлялся к Ковент-Гарден, где играл на гитаре, пока не зарабатывал достаточную сумму.

Когда я возвращался, он встречал меня у входной двери. А потом шел на диван в гостиной и смотрел со мной телек.

Теперь я начал понимать, насколько Боб был умным. Он понимал всё, что я ему говорил.

Когда я хлопал по дивану, приглашая его запрыгнуть ко мне, он слушался. Когда я говорил ему, что пришло время пить лекарства, он понимал, о чем я. И каждый раз он смотрел на меня, словно говоря: «Мне это действительно нужно?». Но когда я клал таблетки ему в рот и осторожно гладил горло, чтобы он проглотил их, Боб не сопротивлялся. Большая часть кошек разозлится, если вы попытаетесь открыть им пасть, но Боб верил мне.

В тот момент я стал понимать, что в нем есть что-то необычное. Я никогда раньше не встречал такого кота, как Боб.

Тем не менее, он не был идеальным котом. Он знал, где лежит еда, и каждый день устраивал на кухне хаос, переворачивая горшки и кастрюли в поисках пищи. Двери кухонного гарнитура и холодильника были исцарапаны им в отчаянной попытке добраться до чего-нибудь вкусненького.

Но, стоит заметить, он слушался, когда я говорил «нет».

Я мог просто сказать: «Нет, слезь оттуда, Боб», и он спрыгивал. Он постоянно показывал мне, каким он был умным. А это рождало у меня новые вопросы о его происхождении. Станет ли дикий или уличный кот обращать внимание на подобные слова? В этом я сомневался.

Я наслаждался его компанией, но понимал, что надо быть осторожнее. Я не хотел слишком сильно привязываться к Бобу, потому что рано или поздно ему захочется вернуться на улицу. Он был не их тех, кому нравится сидеть взаперти. Он не был домашним.

Однако пусть даже на короткое время, но я отвечал за него, поэтому я решил приложить все силы, чтобы как можно лучше справиться с этим. Я понимал, что нужно сделать всё необходимое, чтоб он мог вернуться на улицу, поэтому однажды утром заполнил форму службы бесплатной стерилизации, которую дал мне ветеринар в RSPCA. Я отослал её по почте и, к своему удивлению, получил ответ буквально через пару дней. В письме лежал сертификат, дающий нам право на бесплатную стерилизацию.

Следующим утром я снова отнес Боба вниз, в туалет. Лоток, который я купил для него, так и остался неиспользованным. Он ему не понравился.

Как обычно у Боба ушла пара минут на то, чтобы сделать свои дела и закопать результат. Чистота и опрятность кошек никогда не перестают удивлять меня. Почему это для них так важно?

Боб убедился, что работа сделана, и пошел ко мне, когда вдруг замер и напрягся, увидев что-то.

Я собирался подойти и посмотреть, что его так встревожило, когда понял, что же это такое.

Боб рванул вперед со скоростью молнии. Все происходило, словно в тумане. Прежде чем я смог отреагировать, Боб схватил что-то в траве у изгороди. Я подошел поближе, чтобы присмотреться и увидел маленькую серую мышку длиной не более трех дюймов.

Малыш явно попытался проскользнуть мимо кота, но шансов у него не было. Боб кинулся с молниеносной быстротой и точностью, и теперь сжал несчастное создание зубами. Это было не самое приятное зрелище. Мышь перебирала лапами, и Боб сомкнул челюсти, чтобы прикончить ее. Мышка отказалась от борьбы, случилось неизбежное. Боб положил мышь на землю.

Я понимал, что должно случиться дальше, но не хотел, чтобы Боб её ел. Давно известно, что мыши переносят разные болезни. Поэтому я присел и попытался забрать его добычу. Он не обрадовался моим действиям и зарычал, а потом и зашипел на меня, после чего снова взял мышь в зубы.

- Отдай её мне, Боб, - приказал я, не желая сдаваться. - Отдай.

Бобу не очень-то это понравилось, потому что посмотрел на меня, словно говоря: «Это еще почему?»

Я порылся в карманах и нашел кусочек корма, который и предложил ему взамен.

- Возьми лучше это, Боб. Для тебя это будет полезнее.

Мои слова его не больно-то убедили, но через несколько секунд наше противостояние закончилось. Он сдался. Когда он отошел от мыши, я поднял ее за хвост и выбросил в урну.

Это происшествие в очередной раз напомнило мне об одном из самых интересных (по крайней мере, для меня самого) фактах о кошках: по своей природе они - опасные хищники. Многие люди не привыкли считать своего милого котенка серийным убийцей, но кошки есть кошки. Во многих уголках мира, включая Австралию, для кошек, которых выпускают погулять на ночь, действуют строгие правила, из-за того, что они слишком рьяно охотятся на грызунов и местных птиц.

Боб показал свою сущность. Его хладнокровие, скорость и точность поражали. Он точно знал, как и что делать. Это заставило меня снова задуматься о том, какую жизнь он вел до того, как появился в подъезде моего дома. Как ему жилось? Где он жил, и как ему удалось выжить? Приходилось ли ему выслеживать и есть добычу каждый день? Жил ли он когда-то дома или всегда был уличным? Как он стал тем котом, которого я знаю? Хотел бы я это выяснить. Я был уверен, у моего друга, уличного кота, нашлась бы в запасе пара историй.

В общем, у меня и у Боба было кое-что общее.

С тех пор, как я скатился к бродяжничеству, люди часто интересуются моей прошлой жизнью. «Как ты докатился до такого?» - спрашивали они меня. Некоторые из них были профессионалами. Я переговорил с десятками социальных работников, психологов и даже полицейских, которые допытывались, как меня занесло на улицу. А еще этим интересовались совершенно обычные люди.

Не знаю, почему люди с восхищением выслушивают истории о том, как другие люди скатываются на дно. Думаю, отчасти это что-то вроде: «Слава Богу, что это случилось не со мной», и осознание, что такое может произойти с каждым. Думаю, это заставляет людей ценить то, что они имеют. Заставляет их думать: «Может, я живу и не очень хорошо, но могло быть и хуже. Я мог жить, как этот бедняга».

Ответы, как люди, вроде меня, оказались на улице, конечно, всегда разные. Но, как правило, они имеют нечто общее. Часто главную роль в истории играют наркотики и алкоголь. Но во многих случаях дорога, приведшая их к жизни на улицах, берет свое начало из детства и отношений с семьей. И мой случай не стал исключением.

В детстве у меня не было родины, в основном потому, что я провел его, мотаясь между Великобританией и Австралией. Я родился в графстве Суррей, но, когда мне было три года, моя семья переехала в Мельбурн. К тому времени мои родители разошлись. Отец остался в Суррее, а мать, чтобы избавиться от плохих воспоминаний, приняла предложение «Rank Xerox», компании производящей оргтехнику, в Мельбурне. Она была хороша в своем деле и была одним из лучших продавцов компании.

Мать не любила сидеть на месте, и через два года мы переехали из Мельбурна в Западную Австралию. Там мы прожили три-четыре года, пока мне не исполнилось девять. Мне нравилось жить там. Мы жили в одном из бунгало, а позади каждого дома был разбит сад. Передо мной был огромный мир, в котором любой мальчишка был бы рад играть или изучать его. Мне нравились пейзажи Австралии. Беда была в том, что друзей у меня не было.

Я с трудом приспосабливался к новой школе, думаю, главным образом потому, что мы часто переезжали. Когда мне было девять, шансов на то, что я нормально устроюсь в Австралии, не осталось - мы переехали обратно в Соединенное Королевство, в Сассекс, недалеко от Хоршема. Я с радостью вернулся в Англию, и о тех временах у меня сохранились только хорошие воспоминания. Но стоило мне начать привыкать к жизни в северном полушарии, как мы полетели обратно в Западную Австралию. Мне тогда было лет двенадцать.

В тот раз мы осели в местечке под названием Квинс Рок. Думаю, с этого-то и начались мои проблемы. Из-за всех этих путешествий. Мы никогда не жили на одном месте дольше двух лет. Мама занималась перепродажей и постоянно передвигалась по стране. У меня никогда не было нормальной семьи, и я никогда не рос в одном месте. Мы вели своего рода цыганский образ жизни.

Я не психолог, хоть и немало перевидал их на своем веку, но я не сомневаюсь, что такое количество переездов не очень хорошо сказывается на растущем ребенке. Я оказался неприспособлен к нормальной жизни. В школе я с трудом заводил друзей, хотя и прилагал усилия. Я был слишком упрямым, чтобы произвести хорошее впечатление. А когда ты ребенок, это не очень-то хорошо. В результате все мои усилия приводили к противоположному результату: надо мной издевались в каждой школе. Особенно плохо было в Квинс Рок.

Я не мог избавиться от британского акцента и не желал никому уступать. Я был ходячей мишенью, в прямом смысле. Так что однажды мои одноклассники решили побить меня камнями.

Я не преувеличиваю. Квинс Рок неспроста назвали Квинс Роком, там повсюду лежали увесистые куски известняка, которыми и воспользовались дети. В общем, я получил сотрясение мозга.

Еще я в то время не очень-то ладил со своим отчимом, парнем по имени Ник. Подростком я считал его мудаком - так я его и называл. Мудак Ник. Мать познакомилась с ним, вступив в ряды полиции еще в Хоршеме, и когда она переехала в Австралию, он поехал с ней.

Пока я был подростком, мы так и продолжали вести кочевой образ жизни. Как правило, это было связано с многочисленными предприятиями моей матери.

Она была очень успешной женщиной. Одно время она записывала видео по обучению телемаркетингу. Какое-то время это приносило нам неплохой доход. Потом создала женский журнал «Горожанка», который расходился плохо. Иногда у нас было много денег, а порой их не хватало.

Но она была отличным предпринимателем - и бедствовали мы недолго.

Когда мне было около пятнадцати, я бросил школу - меня уже тошнило от издевательств, которым меня подвергали. И с Ником я по-прежнему не ладил. Я был очень независимым пацаном.

Я был «оторвой», которого никогда не было дома, и который не собирался слушать мать. Я не признавал никаких авторитетов. Так что не удивительно, что скоро я с завидным постоянством начал находить проблемы, справиться с которыми был не в состоянии.

Предсказуемо, что я увлекся наркотиками. Сперва я нюхал клей, наверное, чтобы уйти от реальности. К нему я так и не привык. Просто попробовал пару раз, увидев, как другой пацан это делает. Но это было только начало. Потом я начал курить дурь и нюхать толуол, промышленный растворитель, который добавляют в лак для ногтей и в клей. Всё это было связано, было частью одного цикла. Одно тянуло за собой другое, то следующее, и так далее.

Я был зол. Мне казалось, что я неудачник, растративший все шансы.

Говорят: покажите мне ребенка семи лет, и я покажу вам мужчину. Не уверен, что вы смогли бы предсказать мое будущее, увидев меня в семь лет, но когда мне было семнадцать, можно было легко догадаться, что ждет меня дальше. Я вступил на путь самоуничтожения.

Мать пыталась заставить меня бросить наркотики. Она видела, какой вред я наношу себе - даже больше, понимала, какие проблемы у меня будут, если не заставить меня отказаться от этих привычек. Она делала то же, что делают все матери. Шарила у меня по карманам в поисках наркотиков и даже запирала пару раз в спальне. Но дома у нас были замки с кнопками в центре. Я быстро понял, что их легко взломать простой заколкой. Я открывал их и выходил на свободу. Я не хотел, чтобы она опекала меня - ни она, ни кто-либо еще. Потом, мы, конечно, ругались, и это только ухудшало дело. Однажды мама потащила меня к психиатрам. И они диагностировали мне всё - от шизофрении до маниакально-депрессивного психоза и синдрома дефицита внимания и гиперактивности. Конечно, я думал, что всё это фигня. Я был подростком, который считал, что всё знает лучше всех. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мать беспокоилась обо мне. Она наверняка чувствовала себя бессильной и приходила в ужас от понимания, что со мной происходит. Но я не обращал внимания на чувства других. Мне было на всех плевать, и я никого не слушал.

Отношения между нами еще больше испортились после того, как я пожил в христианской благотворительной организации. Я каждый день сбегал оттуда, принимал наркотики и играл на гитаре. Может, всё было в другом порядке, не помню.

В восемнадцать лет я заявил, что собираюсь вернуться в Лондон и пожить со своей сводной сестрой по отцу. Это положило начало моему падению.

В то время я выглядел и вел себя как обычный подросток. Мать повезла меня в аэропорт. Мы остановились на светофоре, и я выскочил наружу, чмокнув ее в щеку и помахав на прощание. Мы оба думали, что я уезжаю на полгода. Таков был план. Я собирался задержаться в Лондоне на шесть месяцев, пошататься по городу со сводной сестрой и исполнить заветную мечту стать великим музыкантом. Но все пошло не так.

Сначала я остановился у сводной сестры в южном Лондоне. Ее муж не сильно обрадовался моему приезду. Как я уже говорил, я был мятежным подростком, который одевался, как гот, и наверняка был настоящей занозой в заднице, особенно учитывая то, что я нигде не работал.

В Австралии я работал в сфере IT и продавал мобильные телефоны, но в Соединенном Королевстве не смог подыскать достойную работу. Сперва я устроился барменом. Но их не устроила моя внешность, и на Рождество 1997 года меня уволили, свалив на меня чужие косяки.

Но им было мало и этого. Они написали на биржу труда, будто я хотел бросить работу, и я лишился льгот, на которые мог рассчитывать по праву рождения.

После этого зять окончательно ополчился против меня. Наконец, они с сестрой выставили меня из дома. Я отыскал отца, даже встретился с ним пару раз, но скоро стало ясно, что мы не находим общий язык. Мы едва знали друг друга, поэтому о совместном житье не могло быть и речи. Я шатался по друзьям и спал то на полу, то на диванах. Довольно скоро я стал бродягой, таскался со своим спальником по разным квартирам и норам Лондона. Потом, когда меня стали выгонять из квартир, я перебрался на улицы.

Там опуститься на дно было проще простого.

Жизнь на улицах Лондона лишает тебя достоинства, личности - всего, что ты имеешь. Но хуже всего, что она меняет мнение людей о тебе.

Они видят, что ты живешь на улице, и перестают относиться к тебе как к человеку. Они не хотят иметь с тобой ничего общего. Вскоре у тебя просто не остается друзей. Когда я спал на улице, мне удалось устроиться на работу разнорабочим, грузчиком в ресторан. Но когда они узнали, что я бездомный, меня уволили, хотя я не сделал ничего плохого. Если ты бездомный - у тебя нет никаких шансов.

Единственное, что могло спасти меня - это возвращение в Австралию. У меня был билет, но за две недели до вылета я потерял паспорт. У меня не осталось документов, и не было денег, чтобы получить новые. Надежда вернуться домой в Австралию испарилась. В некотором роде, я и сам исчез.

Следующим этапом моей жизни стал туман из наркотиков, алкоголя и мелких правонарушений - ну, и безнадежности. Усугубляло дело и мое пристрастие к героину.

Сперва я брал его, просто чтобы лучше спать на улице. Это был наркоз от холода и одиночества. Он уносил меня в другой мир. К несчастью, я продал ему и душу. К 1998 году я полностью зависел от него. Наверное, пару раз я был близок к смерти, хотя, так как я почти все время был в наркотическом опьянении, не могу за это ручаться.

За все это время мне даже в голову не пришло связаться с кем-то из моей семьи. Я исчез с лица земли, но мне было пофигу. Я был слишком занят тем, чтобы выжить. Даже теперь, вспоминая все это, я с трудом могу представить, через какой ад прошли мои родители. Наверное, они с ума сходили от беспокойства.

Год спустя после моего прибытия в Лондон (и девять месяцев после того, как я очутился на улице), до меня начало доходить, как волновались мои родные.

Когда я приехал в Лондон, я связался с отцом, но потом несколько месяцев не разговаривал с ним. Но как-то на Рождество я решил позвонить. Трубку взяла его жена - моя мачеха. Он отказался подойти к телефону и заставил меня ждать несколько минут - так он был зол на меня.

- Где, блядь, тебя носит? Знаешь, как мы волновались о тебе, - сказал он, когда взял себя в руки настолько, чтобы все же поговорить со мной.

Он не стал выслушивать мои жалкие оправдания, только орал на меня.

Он рассказал, что моя мать связалась с ним, отчаянно пытаясь выяснить, где я. Это было главным доказательством, что она беспокоилась. Они с отцом вообще не разговаривали. Он кричал на меня, наверное, минут пять. Теперь я понимаю, что это была смесь облегчения и злости.

Наверное, он решил, что я умер; в какой-то мере я и был мертв.

Этот период моей жизни продолжался около года. В конце концов, я прибился к общественной организации, помогающей бездомным. Я останавливался в разных ночлежках.

«Connections», недалеко от Сент Мартин Лэйн, был одной из них. В то время я ночевал прямо на земле на рынке по соседству.

Тогда я уже попал в список «жилья для бездомных», который давал мне право на получение «защищенного жилья». Проблема была в том, что большую часть предыдущего десятилетия я жил в ужасных общагах, ночлежках, где давали постель на ночь и кормили завтраком, и в домах, где мне приходилось соседствовать с героиновыми наркоманами и любителями крэка, которые воровали всё, что не было прибито к полу. Все, что у меня было, украли в одном из таких домов. С тех пор я прятал все свое имущество под одежду и спал так. Единственное, о чем я думал - как выжить.

Безусловно, мое пристрастие к наркотикам только усугубилось. Когда мне было лет двадцать шесть, все стало настолько плохо, что я попал в реабилитационный центр. Я провел там пару месяцев, приходя в себя, а потом вступил в программу реабилитации наркоманов. На какое-то время ежедневные поездки в аптеку и, раз в две недели, на автобусе в Камден, чтобы избавиться от наркотической зависимости, стали самым главным в моей жизни. Они стали моим рефлексом. Я вставал с постели и делал всё на автопилоте, словно в тумане, в котором я, честно говоря, и находился большую часть времени.

Несколько раз я ходил на консультации. Я бесконечно говорил о моей зависимости, о том, как она началась, и как я собираюсь с ней покончить.

Легко придумать оправдание наркомании, но я знал, что причина во мне. Абсолютное одиночество. Героин позволял мне забыть о моей изолированности, о том, что у меня больше не было семьи и друзей. Я был сам по себе и, каким бы странным и непостижимым это не показалось бы окружающим, героин был моим единственным другом.

В глубине души, однако, я знал, что он меня убивает - в буквальном смысле. В общем, в течение нескольких лет я перешел с героина на метадон, синтетический опиоид, который используется в качестве заменителя в процессе реабилитации морфиновых и героиновых наркоманов. К весне 2007 я решил отказаться и от метадона и уверенно шел к этому.

Переезд в квартиру в Тоттенхэме был ключевой частью этого процесса. Это был обычный многоквартирный дом, в котором жили обычные люди. Я знал, что там у меня появится шанс вернуть жизнь в нужное русло.

Чтобы заплатить за квартиру я стал зарабатывать тем, что играл для прохожих у Ковент-Гарден. Получал я немного, но это позволяло купить еду и оплатить газ и электричество. А еще это помогло мне не сдаться. Я знал, что это шанс изменить мою жизнь. И знал, что в этот раз я его не упущу.

Если бы я был кошкой, это была бы моя девятая жизнь.

Глава 3

Операция

Когда вторая неделя лечения подошла к концу, Боб стал намного красивее. Рана на задней лапе заживала хорошо, а залысины и редкую шерсть сменил новый, густой мех. Морда его казалась счастливой, а в глазах появился яркий блеск. Теперь в них виднелось прекрасное желто-зеленое сияние, которого я не видел раньше.

Определенно, он был на пути к выздоровлению, и то, с какой скоростью он носился по квартире, только подтверждало это. Словно бешеный, он с первого дня летал по моему жилищу, но в последнюю неделю он превратился просто в комок энергии. Временами он прыгал и бегал по квартире, словно маньяк, и яростно царапал все, что попадалось ему на пути, включая меня самого.

Все, что было деревянным в моей квартире, теперь покрывали царапины. Руки и ладони у меня тоже были изодраны. Я не ругал его, понимая, что он делает это не со зла, а потому что хочет играть.

Он так исцарапал двери шкафов и холодильника на кухне, пытаясь добраться до еды, что мне пришлось купить пару дешевых пластиковых "замков от детей".

Мне пришлось внимательнее относиться к вещам, я старался не оставлять на виду ничего, что он мог бы принять за игрушку. Пара ботинок или что-нибудь из одежды могли быть изодраны за несколько минут.

Все, что делал Боб, давало мне понять, что есть кое-что, что просто необходимо сделать. За мою жизнь у меня было достаточно много кошек, чтобы я мог увидеть сигнальные признаки. Боб был молодым самцом, которого переполнял тестостерон. Я ни на минуту не усомнился, что его нужно кастрировать. В общем, за пару дней до окончания курса лечения, я решил позвонить ветеринару, в клинику Эбби на Далстон-Лэйн.

Я взвесил все «за» и «против», касающиеся операции, и пришел к выводу, что «плюсов» больше. Если я не кастрирую его, то настанет время, когда гормоны Боба возьмут верх, и он отправится на улицу в поисках течных самок. А, значит, он будет пропадать на несколько дней, может даже недель. А если он заберется достаточно далеко, ему придется драться с другими котами и даже спасаться от них бегством. Насколько я знал, именно в драке он получил травму. Коты защищают свою территорию и оставляют пахучие метки, давая знать другим котам, что эта территория занята. Возможно, Боб забрел на чужую территорию и поплатился за это. И я знал, что, может, это и паранойя с моей стороны, но, если его не кастрировать, есть риск, пусть совсем небольшой, что он заразится ВЛК[3] и ВИК[4] - кошачьим аналогом ВИЧ. И последним, хоть и не окончательным аргументом, было то, что если вдруг он останется со мной, он станет гораздо спокойнее, и не будет, словно сумасшедший, все время носиться по квартире.

Аргументы в пользу того, чтобы оставить всё как есть, содержали всего один пункт. Бобу не пришлось бы делать операцию. Это всё.

И всё было очевидно.

Я позвонил в клинику и переговорил с медсестрой.

Я объяснил ситуацию и спросил, могу ли я кастрировать его бесплатно. Она сказала, да, при условии, что у меня остался сертификат от ветеринара, который мне выдали в центре RSPCA, когда я приносил Боба, чтобы ему осмотрели лапу, и покупал лекарства от блох и глистов.

Единственное, что меня беспокоило - то, что курс лечения еще не окончен. Я объяснил, что заканчиваю давать ему антибиотики, но медсестра сказала, что все будет хорошо. Она порекомендовала принести его на операцию в течение двух дней.

- Принесите его утром и оставьте у нас. Если все пройдет хорошо, вы сможете забрать его в конце дня.

В день операции я встал рано, помня, что в десять утра должен принести Боба в клинику. С визита в RSPCA мы в первый раз пошли пешком куда-то далеко.

Я не выпускал его из квартиры, не считая его походов в туалет, потому что давал ему антибиотики.

Я поднял Боба и сунул в зеленое мусорное ведро, в котором две недели назад пытался отнести его в RSPCA. Погода была пасмурной, и я откинул крышку ведра. Как и в прошлый раз, когда я засовывал Боба в ведро, ему это не очень-то понравилось. Но сегодня он высунул голову наружу и смотрел, куда мы идем.

Клиника Эбби находилась на Далстон-Лэйн в небольшом здании, зажатом между газетным киоском и медицинским центром, которые со всех сторон окружали разнообразные магазины. Мы пришли туда задолго до назначенного времени и обнаружили, что клиника переполнена. Мы стали свидетелями обычной сцены: собаки, вырывая поводки, кидались, рыча на кошек, сидевших в сумках-переносках. Боб в своей импровизированной коробке сразу стал центром внимания злобных псов. И как обычно, в приемной было несколько стэффи с хозяевами, похожими на неандертальцев.

Я уверен, пара-тройка кошек удрала, пока мы ждали очереди. Но Боб ничуть не волновался. Казалось, он полностью мне доверился.

Когда назвали мое имя, нас встретила молодая медсестра лет двадцати. В руках она держала какие-то бумаги. Она отвела меня в комнату и задала пару стандартных вопросов.

- Последствия операции нельзя будет отменить. Вы уверены, что когда-нибудь не захотите иметь от него котят? - спросила она.

Я только улыбнулся и кивнул.

- Да, я совершенно уверен, - ответил я, погладив Боба по голове.

Но следующий ее вопрос озадачил меня.

- Сколько Бобу лет? - улыбнулась она.

- Ох. Вообще-то я и не знаю, - пожал я плечами и вкратце рассказал свою историю.

- Хм, сейчас посмотрим, - и она объяснила: то, что он еще не был кастрирован, может подсказать нам его возраст.

- Коты и кошки становятся половозрелыми примерно в возрасте шести месяцев. Если их не кастрировать, в организме происходят явные физические изменения. Например, коты округляются в морде, особенно в районе щек. Кожа у них уплотняется, и они становятся довольно крупными, крупнее, чем, например, кастрированные коты, - пояснила она. - Он не больно большой, поэтому, я полагаю, ему примерно девять-десять месяцев.

Потом она протянула мне бланк заявления и объяснила, что есть незначительный риск осложнений, но вероятность этого крайне мала.

- Мы проведем тщательное обследование, может, даже сделаем анализ крови, прежде чем провести операцию, - сказала она. - Если будут проблемы, мы свяжемся с вами.

- Хорошо, - слегка неуверенно согласился я. У меня не было телефона, и у них бы вряд ли получилось связаться со мной.

Потом она объяснила мне саму процедуру.

- Операция проходит под полным наркозом и, как правило, довольно проста. Яички удаляются через два небольших разреза в мошонке.

- Оу, Боб, - проговорил я и игриво взъерошил ему шерсть.

- Если все пройдет хорошо, можете прийти и забрать Боба в шесть часов, - сообщила медсестра, посмотрев на часы. - Ну, скажем, в половину пятого. Вас устраивает?

- Да, отлично, - кивнул я. - Увидимся.

Я в последний раз обнял Боба и снова вышел в пасмурное утро. На улице снова начался дождь.

У меня не было времени, чтобы ехать в центр Лондона. Пока бы я добрался туда и спел бы там пару песен, пришло бы время возвращаться обратно. Поэтому я решил попытать счастья у ближайшей станции метро, Далстон Кинглсэнд. Это было не самое лучшее место в мире, но я все же заработал пару фунтов, и это помогло мне хоть как-то скоротать время. Рядом со станцией находился киоск с ремонтом обуви, хозяин которого хорошо ко мне относился. И я знал, что если начнется дождь, я смогу спрятаться там.

Пока я играл на гитаре, я пытался не думать о Бобе. Я не хотел думать, как он лежит в операционной. Он, вероятно, жил на улице и мог и дальше наслаждаться этой жизнью. Я слышал истории о собаках и кошках, которые ради небольшой и несложной операции попадали на операционный стол, и погибали. Я изо всех сил отгонял от себя мрачные мысли.

Время тянулось очень, очень медленно. Однако в итоге стрелка достигла 16:15 и я стал собираться. Последние пару сотен ярдов до клиники я почти бежал.

Знакомая уже медсестра разговаривала в приемной с коллегой и, увидев меня, поприветствовала теплой улыбкой.

- Как он? Все прошло нормально? - спросил я, тяжело дыша.

- Он в порядке, в полном. Не волнуйтесь, - ответила она. - Переведите дух, и я вас отведу к нему.

Это было странно. Я ни о ком - и ни о чем - не волновался так уже много лет.

Я вошел в послеоперационное отделение и увидел Боба, лежавшего в отличной теплой клетке.

- Привет Боб, как дела, приятель? - спросил я.

Он был еще сонный и вялый и не сразу узнал меня, но когда вспомнил, встал и начал царапать дверцу, словно говоря: «Выпустите меня отсюда».

Медсестра заставила меня подписать бумаги, что у меня нет претензий к ним, а потом еще раз осмотрела Боба, чтобы убедиться, что он вполне здоров, чтобы идти домой.

Она была по-настоящему прекрасна и действительно хотела нам помочь, и это несколько сгладило мое мнение о ветеринарах, учитывая тот опыт общения с ними, который у меня был. Она показала мне, где были сделаны надрезы.

- Несколько дней они будут припухшими и воспаленными, но это нормально, - пояснила она. - Просто проверяйте время от времени, нет ли каких выделений. Если заметите что-то подобное, позвоните нам или принесите его сюда, и мы поможем. Но я уверена, что с ним все будет хорошо.

- Как долго он будет вялым? - спросил я.

- Пару дней, а потом глаза его вновь будут блестеть, а хвост распушится. Но все кошки разные, некоторые быстро восстанавливаются. Другим же может потребоваться несколько дней. Но, как правило, все они приходят в норму через сорок восемь часов. Завтра он, скорее всего, почти не будет есть, но аппетит вернется довольно скоро. Если он будет вялым и сонным, позвоните нам или принесите на проверку. Это случается редко, но иногда кошки подхватывают инфекцию после операции, - сказала она.

Я прихватил с собой мусорное ведро, и уже собирался снова посадить туда Боба, когда медсестра попросила подождать.

- Погодите, - попросила она. - Думаю, у нас есть кое-что получше.

Она вернулась через пару минут и протянула мне отличный ящик-переноску небесно-голубого цвета.

- Это не мой, - возразил я.

- Не волнуйтесь, все в порядке. У нас много запасных переносок, можете забрать эту. Когда пойдете к нам в следующий раз, засуньте его сюда.

- Правда?

Я понятия не имел, откуда у них запасные ящики. Может, кто-то забыл его. Или, возможно, кто-то принес в нем кошку, и, вернувшись за ней, узнал, что она умерла. Я не хотел слишком много думать на эту тему.

Было ясно, что операция отняла у Боба много сил. Пока я нес его домой, он лежал в полудреме, а когда мы вошли в квартиру, осторожно перебрался на свое любимое место у батареи и лег. Он проспал всю ночь.

На следующий день я устроил себе выходной, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Ветеринар посоветовал понаблюдать за ним сутки-двое после операции, чтобы убедиться, что нет никаких побочных эффектов. Я должен был особенно обращать внимание на подозрительную сонливость, которая была бы плохим признаком. Приближался конец недели, и я знал, что мне нужны деньги, но я никогда бы не простил себя, если бы что-то пошло не так. Поэтому я остался в квартире на следующие двадцать четыре часа, чтобы присмотреть за Бобом.

К счастью, он был в полном порядке. Следующим утром он был немного повеселее и чуть-чуть поел. Как и говорила медсестра, особого аппетита у него не было, но он съел полмиски своего любимого корма, и я счел это обнадеживающим знаком. Еще он немного побродил по квартире, хотя, опять же, в нем пока не было обычной кипучей энергии.

В течение нескольких следующих дней он стал все больше походить на старого Боба. Через три дня после операции он уже ел с таким же аппетитом, как раньше. Уверен, он еще чувствовал боль. Временами он морщился или внезапно останавливался, но в целом все было нормально.

Я знал, что в нем еще осталась странная «безуминка», но был рад, что отнес его на операцию.

Глава 4

Дата добавления: 2015-10-24