ОДИН В ПОЛЕ – ВОИН? 14 страница

- Да, девочка моя, жить с каждым днём всё страшнее и страшнее! Убийцы, маньяки, люди стали страшнее животных, – он вздохнул и отпил чая из чашки. – Таня, что это за дрянь? Как я не люблю твои восточные ароматные чаи: в них же ничего нет кроме химии.

- Ну, прости, папочка. Давай кофе тебе сделаю. А то в последнее время тебе всё не то да не так. Пора бы тебе уходить с этой работы, – сказала Татьяна возмущённым тоном.

- Куда же мне уходить? Вот видите, Анна, родного отца в грош не ставит и уже хоронить собралась, – ответил Владимир Борисович шутливо. – Но как же я уйду, бросив дело? Нет уж. Сколько я потратил времени, чтобы этих людей наконец поймали и упрятали за решетку! И отступить, когда на руках почти все козыри? Это не в моих силах. В нашей стране все вот так уходят, так как следят лишь за прибылью, за деньгами: им же плевать на пользу. Деньги, деньги… Вот они, истинные правители нашего мира! Ладно, мы Анечку нашими разговорами отвлекаем.

- Что Вы, конечно нет. Мне интересно, что происходит в мире. И вообще: Ваша работа достойна уважения. Я бы даже сказала - восхищения! – ответила Анна весьма искренне.

- Дело-то в том, что я спросить-то хотел… Насчёт оружия. Не даёт мне кое-что покоя. Да это не к теме. В общем, может быть, Вы приметили что на том празднике? Может быть, кто брал пистолет? Может, просто его куда-то бросили на хмельную голову, а мы найти не можем! Это так – мелочи, конечно. К делам-то моим не относится, но потерять оружие как-то нехорошо для следователя. Я понимаю: времени прошло очень много, Вы могли забыть, но мало ли!

- Ох, ну и вопрос Вы мне задали, Владимир Борисович! Я мало что помню с того дня. Ну… – Анна сделала вид, что задумалась. – Конечно, оружие всех поразило. Всем оно очень понравилось. Мы же не в США – тут не у каждого ружья дома имеются!

Владимир Борисович насторожился. Он явно был не в курсе, что оружие вообще было продемонстрировано кругу гостей, и эта новость его явно не обрадовала. Более того, он заметно нахмурился и строго посмотрел на Таню. Татьяна в ужасе перевела взгляд на Анну. Но Анна не могла ничего сделать другого: на первый план ведь всегда встаёт инстинкт самосохранения, и то, что Татьяну поругают за этот необдуманный поступок, вообще может спасти Аннину жизнь.

- Анечка, простите меня, старого – не понял: а оружие, наверно, каждый видел, держал в руках? – спросил Владимир Борисович довольно дружелюбно, будто дело обстояло так, что показывать пистолет гостям – очень хороший ритуал в их семье, и в нём нет ничего предосудительного.

- Таня показала его гостям, все так восхищались! Особенно мальчик один, вот имя сейчас не вспомню. Он ещё просил пострелять, но Таня, естественно, запретила. По-моему, оружие видели лишь издалека, но оно сумело всех поразить. В нём есть необъяснимый шарм. Власть людей привлекает, а оружие, особенно огнестрельное – это источник большой власти, – Анна ответила задумчиво, исподлобья глядя на Татьяну. Та сначала побагровела, приобретя цвет чайного сервиза, из которого пила, затем побледнела, её губы заметно дрожали, и Анне стало даже на секунду жаль свою подругу. Но она же говорила правду! Пускай не всё, утаить же не значит исказить смысл. Владимир Борисович же, однако, продолжал добродушно улыбаться, будто он и не сердился совершенно и всё было вполне в порядке вещей.

- Ясно, Анечка, ясно, – повторил он беззлобно, отпивая чай из нежной фарфоровой чашечки. «Добряк старик, простак», – подумала на секунду Анна, рассматривая его глубоко посаженные глаза и густые брови. Он был не красивым мужчиной ни сейчас, ни тем более в молодости: слишком округлые губы, большой нос, большие брови, маленький рост, но, тем не менее, в нём была какая-то теплота, доброта – словом, то, что притягивает, располагает к себе собеседника.

- Конечно, оружие – это красиво. Вполне вероятно, что оно понравилось всем гостям. И это отнюдь не значит, что его украли обязательно. Я с каждой минутой нашего разговора убеждаюсь, что глупейшую я идею придумал, старый дурак. Работа свела с ума просто. Конечно же, пистолет просто был положен куда-то в общей суматохе, Вы знаете, как это в гостях бывает. А потом подарки, мусор, уборка, упал куда-нибудь, и ищи его, – он даже немного рассмеялся. Но Таню не покидало напряжение. Она-то прекрасно понимала поведение отца.

- Но я бы хотел кое-что уточнить. Может быть, Вы подметили случайно куда хотя бы Танечка коробку убрала потом? Мало ли, могло отложиться в памяти – кто знает? Или, конечно, это лишь у следователей такое вот чувство всегда: не оставлять ничего незамеченным. Болезнь уже! – он закашлял и отпил ещё чая.

- Ох, что Вы, Владимир Борисович, этого я точно не могла запомнить. Я не очень люблю оружие, я даже боюсь представить, как с ним обращаться даже! У меня какое-то внутреннее чувство неприязни, что ли… – Анна ответила и улыбнулась довольно естественно.

- Это конечно. Простые люди и не должны заниматься этим. Вот так всем раздашь оружие, и что будет? Наш же народ озверелый, ещё начнёт стрелять друг друга. Это понятно. Не доросли мы до этого, – продолжал следователь. Тут Анна вдруг вспомнила один коммунистический плакат, относительно новый, где был нарисован автомат и надпись "Права человека в руках человека". Она его очень любила и даже, распечатав, повесила на стену в новой квартире. Она в корне не соглашалась с Владимиром Борисовичем, но, естественно, молчала.

- Кому нужно, найдёт способ убить – это уж точно, – вставила Татьяна, присаживаясь на софу рядом с отцом.

- О, это-то конечно. Да. К сожалению. Оружие тут не помеха. Сколько изощрённых способов я только не видел за свою жизнь. Вспоминать неприятно… Люди и правда стали как звери. Зачем эти убийства? Неужели нельзя выразить иначе свой протест? Или что это? Я иногда думаю и просто ума не приложу. Разве хотя бы что-то на Земле достойно человеческой жизни? Вот эти войны все, вооруженные конфликты, террористические акты, убийства – ради какой всё это цели? Разве после сотен тысяч убитых людей цель, которой люди добиваются, настолько же привлекательна? Я выбрал профессию во многом ужасную, но она заставляет думать. И это, наверное, самое важное. Умение думать, судить, – Владимир Борисович закашлялся.

- Наверное, как цель – это плохо. Но если нет другого выхода? Ну, ужасная власть? Гражданская война? Кемаль Ататюрк тоже, возможно, был против крови и убийств, но он остановил интервенцию в свою родную страну, и он не жалел каждого второго. Пока что в мире ещё не знают, как прекратить войны и кровь. Но мне кажется очевидным: человек должен развиться сам, не думать о личном, не прятаться, прикрываясь дешёвой фразой «Моя хата с краю» – нужно, как говорили великие авторы, убить в каждом того самого мелкого и гнусного мещанина. Нужно, чтобы люди получали соответственно их заслугам: учёные – миллионы, а сволочи в шоу-бизнесе сидели бы в тюрьме. Если будет социальная справедливость, тогда не будет вот такого напряжения, как сейчас. Я понимаю: будут возмущения. Воры обычно очень громко кричат и защищают свои награбленные деньги. И если с ними не справиться мирным путём, каким же ещё Вы прикажете, кроме оружия? Они ведь грабили стариков, ветеранов! Социальная несправедливость в нашей стране – причина большинства бед. Я прекрасно понимаю: нельзя, наверно, сделать так, чтобы была полная справедливость. Но представьте: старик-ветеран, пришедший домой из ЖЕКа, расстроенный из-за непомерных цен, включая телевизор видит, что какой-то подонок молодой, о войне не слышавший, а лишь поющий гадкие песенки, покупает золотой унитаз! И он плачет над буханкой хлеба, на которую остались деньги после того, как он отдал всё за свет, воду, телефон и прочее… Он вспоминает плакат, с которым приходили на манеж его товарищи-однополчане, где было написано «Слава Богу, они не видят того, что вы сделали со страной, за которую они отдали свою жизнь». И в этот момент мне лишь хочется, чтобы эта сволочь в телевизоре, ничего не сделавшая для страны, кроме сверхчеловеческого паразитизма, тоже могла купить лишь буханку хлеба и сидеть на макаронной диете! Раз нельзя сделать достойную жизнь достойным людям, хотя бы сделайте недостойную сволочам! – сказала Анна довольно взволнованно. Больше уже ей не удавалось сохранять видимость холодной неприступной крепости. Следователь задел за живое. Тут на ум ей пришла мысль: «А вдруг он специально завел этот разговор?».

Владимир Борисович улыбался как-то странно, неестественно. Казалось, его не поразили эти слова – напротив, он их вполне ожидал.

- Да, – сказал он задумчиво и посмотрел на Анну пристально. – Я не оправдываю то, что происходит в нашей стране. Я и сам знаю, сколько получают достойные люди! И вашему поколению выдалось жить в этот ужасный период времени. Более того, вам и вашим детям исправлять эти ошибки. Но исправлять же тоже нужно с умом. Не получится всё разрушить и построить заново на чистом поле. Культурные революции обречены на поражение, как это ни прискорбно, девочки мои, – обратился он к Анне и Татьяне, а после паузы продолжил: – Людей, их мнение нельзя изменить сверху, нельзя заставить всех делать всё правильно. Всегда будут те, что не хотят подчиняться правилам. А говоря о преступлениях… Нет, не по этому поводу совершаются все преступления. К сожалению, большинство из них происходит из зависти, ревности, ненависти, озлобленности на мир! Всё от этого! Ведь телевизор что пропагандирует? Сплошное убийство, ненависть; все стреляют, режут, убивают. Естественно, это влияет на психику. Сколько я по работе с этим сталкивался! Сначала парень играет в компьютерную игрушку, где «мочит» всех, а потом берёт оружие и в жизни начинает делать то же самое. Вот она, эта реальность. А благородные мотивы, я так понял ваши слова? Справедливость, социальное равенство? Это мало кого трогает. Есть, конечно, люди… Я вот знаю: был случай не так давно, сейчас расскажу! – Владимир Борисович заметно оживился, отпил чай, закусив печеньем, а после продолжил:

- Так вот, был случай террористического акта в одном клубе Москвы. К счастью, этот теракт удалось предотвратить, так как делали его не очень умелые люди. Но не важно, сам факт – устроить взрыв в людном месте – это преступление. Долго мы его копали; думали, это настоящие террористы. Но небрежность и глупость, с которой было сделано это общественно опасное действо, заставило нас пересмотреть свои подозрения. В итоге вышли мы на одну из коммунистических ячеек, связанных интернет-сообществом. Ячейка была не очень большой, человек сто, примерно 20-35 лет, то есть самые молодые, жаждущие справедливости. Время, когда человек еще не разочаровался в свои силах и идеях, когда он готов отдать за них жизнь… Собирались они в клубе «Оранж Комюнике», раньше просто «Оранж». Специальный такой клуб, не ночной. Скорее политический. Там все неформалы и оппозиционеры раньше крутились, теперь лишь коммунисты. Так вот, собирались они в клубе «Оранж» по пятницам, обсуждали свои взгляды, идеи, предлагали решения насущных проблем, иногда мило болтали, кушали, выпивали и танцевали. Коммунисты тоже люди, – тут Владимир Борисович рассмеялся, и Анне стало неприятно. – Хозяин клуба, конечно, по их представлениям – конченый буржуй, однако убежденный оппозиционер, социалист. Он специально открыл такой клуб, быстро сориентировав его на политику. Он снимал первый этаж небольшого дома в спальном районе Москвы – согласитесь, не самое лучшее место для обычного клуба. Причём часть этого первого этажа была отведена под магазин, то есть места было не очень много. Члены «Оранжа», а это была ячейка общей Коммуны, смирились с фактом, что и буржуи бывают неплохие, «идейные», поэтому сделали этот клуб своим местом встреч и взяли его название. Хотя, конечно, в клуб мог прийти любой, но для общения разные группы придумывали разные пароли. Вот у коммунистов был пароль «Комюнике», вскоре, правда, клуб превратился просто в большой коммунистический кружок, даже оформление сделали соответствующее. Чтобы не придирались власти, говорили, что просто являются поклонниками «ретро», хотя на деле были советская символика, плакаты, красные стены, советский флаг, портреты Ленина и остальных, старая музыка, рояль, живые музыканты. В общем, очень красиво… Вскоре среди коммунистов образовались течения радикалов и умеренных. Радикалов было меньше, и они выступали за активную борьбу. Рассуждали они, как и вы, Анечка, разве что более агрессивно. А потом вообще сказали, что больше не будут молчать, пора бы им высказаться. В итоге сделали самодельную бомбу – не очень хорошую, – поместили в старую машину и – под стены какого-то модного ночного клуба. А там как раз был выходной или что-то типа того. Короче, машина-то взлетела на воздух, но не пострадал никто. Правда, пока их не поймали, они ещё кое-что сделали; там была дама такая – не помню, как её звали: вроде бы, Лена. Так вот, она всех подстрекала машины взрывать. Толстая верёвка, чуть меньше канатной, в бензобак – поджог, а сами прятаться. Но делали они неумело, кроме этой Лены, взорвавшей аж три машины, которой потом удалось каким-то образом вообще избежать наказания. Поэтому они все в итоге попались. Конечно же, был суд, некоторые попали в тюрьму, кто-то условно получил, кто-то пару лет. Клуб хотели закрыть, но против него ничего не было, да и хозяин очень подсуетился, всё обошлось. Наши за этими ребятами следили, но радикалов там больше не было. Да и за всеми не уследишь… Сколько этих кружков! Не один же «Оранж»… А эти экстремисты в Москве, целью которых также являются богатые? – Владимир Борисович сказал и посмотрел на Анну, которая, казалось, слушает, открыв рот. Следователь быстро почувствовал интерес девушки, который она старалась спрятать куда-то далеко в себя.

- Да, девочка моя, такое тоже бывает. Недовольных хватает! – сказал он после небольшой паузы.

- Но ведь правительство не намерено слушать наши просьбы и хотя бы мало мало-мальски на них реагировать. Что приходится нам делать? Загнанным в угол людям? – задала риторический вопрос Анна и поймала себя на мысли, что говорит она «нам», тем самым причисляя себя к этим борцам за справедливость. Она немного растерялась, посмотрев на реакцию следователя. Он по-прежнему просто улыбался, время от времени кивая.

- Да, Анечка. Тебе и Танюше пришлось жить в ужасное время… Как я сочувствую вам! Но ведь это не решение – убивать невинных людей, взрывать чужие машины? А что делать? – к сожалению, я не могу дать ответ. Судить имеет право лишь господь Бог.

- Вы тоже судите, – Анна сказала более уверенно. – Вы арестовываете людей и отдаёте их под суд. Чувства, понимание – этого нет в Вашей работе. Закон говорит, что это – преступник. Он убил тридцать человек. А почему он их убил? Вот эти люди взрывали чужие автомобили, а с какой целью? Вы не зададите себе этих вопросов и не войдёте в их положение. Война… Люди убивают врагов десятками, сотнями… Лишают жизни людей! А потом этих убийц чествуют, как героев. Я не думаю, что это честно. Это кощунство, – Анна посмотрела на следователя. От волнения у неё начал дрожать голос; ей хотелось всей душой вступить в острую полемику, но она не могла.

- Нет, что Вы! У нас есть адвокаты и права на защиту. Мотивы… Мы всё рассматриваем, Анечка, – Владимир Борисович ответил довольно добродушно. – Вы не думайте, что нам лишь одна радость – посадить человека за решетку!

- Да… – Анна протянула и демонстративно взглянула на часы. - Простите меня, пожалуйста, но мне уже пора. Столько работы! Если я вам понадоблюсь, я всегда на связи, сделаю, что смогу. Спасибо за приятный вечер! И простите, если не смогла Вам помочь: у меня не очень хорошая память, – радостно и непринужденно сказала Анна. По крайней мере, ей самой так показалось.

Владимир Борисович и Татьяна провожали Анну в холле. Наверное, следователь видел, как у девушки дрожат руки, когда она одевает пальто, и уж точно заметил, когда из рук у Анны выпал кошелёк и раскрылся как раз на страничке с визитками и фотографией обнявшихся Анны и Виталия. Владимир Борисович, как истинный джентльмен, поднял бумажник и, прежде чем подать Анне, на секунду взглянул на фото.

- Это ваш молодой человек, Анечка? – он спросил, улыбаясь. Анна немного смутилась от такого вопроса.

- Ну… не совсем, – сказала она неуверенно.

- Да что тут стесняться, милая моя! Такой уж возраст! Ты – красивая девчонка, и молодой человек у тебя видный. Счастья и всего вам хорошего, – сказал следователь успокаивающе. Анна совсем почти перестала нервничать.

- Ну, что же, до свидания! – она сказала и поцеловала в щеку Таню, пожала руку Владимиру Борисовичу, после чего выпорхнула за дверь.

Следователь постоял немного на месте, задумчиво глядя в пол. Добродушное выражение лица мгновенно сменилось очень взволнованным, озабоченным. Татьяна ушла на кухню, заметив, что сейчас отец занят вопросами, далекими от её дня рождения. Владимир Борисович, заперев наконец входную дверь, прошел в свой кабинет и зажёг сигарету. Сделав вдох, он немного расслабился и, открыв окно, сел в кресло.

- Да… Где же я видел этого человека… Где же я его видел? – пробормотал он, откинулся на спинку и закрыл глаза.

* * *

Придя домой, Анна увидела, что Виталий ещё не вернулся с работы. Она не стала ждать, пока он вернется, а сразу же набрала его номер.

- Привет, милая, – послышалось на другом конце провода.

- Привет! – сказала взволнованно Анна. – Ты сейчас у Седова? Рядом есть компьютер? Узнай, пожалуйста, про клуб «Оранж». Где располагается, во сколько собрания и вообще всё, что возможно! Сайт может быть закрытым. Его нужно взломать и узнать пароль, иначе нас не пустят. Я не знаю, существует ли он ещё, но я умоляю: приложи все силы, чтобы найти его, узнать пароль! Завтра пятница, мы должны туда поехать!

* * *

Клуб «Оранж» и правда находился в отдалённом районе города, где один на другой карабкались высоченные жилые дома, похожие на спичечные коробки. Между ними протискивались узкие улочки, росли ничтожно маленькие по сравнению с домами деревья, на которые, казалось, эти бетонные глыбы собираются напасть – настолько зловещими были их тени вечерами. Очень удручающее зрелище – смотреть на спальный район Москвы, обычно закоптелый от труб и заводов, находившихся поблизости. Конечно, это не место для ночного клуба или какого-нибудь развлекательного центра. Тут даже магазины и ларьки встречались редко.

На первом этаже одного не очень высокого панельного дома располагался небольшой винный магазинчик, переходящий в клуб «Оранж». Вход в него был не с улицы, а со двора – то есть в самом что ни на есть непривлекательном месте, или, с предпринимательской точки зрения, невыгодной. На входе красовалась светящаяся надпись «Клуб-ресторан Оранж». Винный магазин и ресторан находились на первом этаже; все же оппозиционеры – в частности, члены «Комюнике», – собирались обычно в полуподвальном помещении, где продолжался ресторан. Именно там всё было выполнено в советской символике, там же играла живая музыка.

Анна и Виталий приехали заранее. Было примерно шесть тридцать, в то время как собрания начинались примерно в семь-восемь. Нашли они клуб довольно легко, хотя Виталий сначала очень противился этой затее Анны; кроме того, у него были планы отправиться в Борки. В пятницу там начинались тренировки, которые длились до понедельника. Когда он мог, то всегда посещал их, но тут не смел отказать своей любимой женщине, поэтому не только сумел найти закрытый несложным паролем сайт, узнать «позывные» и довезти её до клуба, но и составил ей компанию. Он чувствовал: она гордится им, хотя и не подаёт виду. Это была правда: Анна любовалась им – таким красивым и элегантным в костюме, плаще и с зонтом-тростью. Он словно сошёл с картины, где изображались английские джентльмены из высшего общества: настолько благородным был его внешний вид. Да и он гордился своей спутницей – своей любимой, которая была одета в облегающее чёрное платье с небольшим вырезом, подчёркивающим её восхитительную грудь. Ни грамма лишнего веса, отменная фигура, каштановые слегка завитые волосы лились водопадом на плечи и спину, прикрытую красивым шелковым платком.

Они прошли в ресторан, Анна мило при входе поздоровалась с приятного вида охранником, еле слышно спросив: «Где обычно собираются наши? То есть «Комюнике»? Да, да, «Комюнике Второе», – что, собственно, и было чем-то типа позывных для прохода внутрь. Охранник улыбнулся и проводил Анну с Виталием на первый этаж клуба, являющийся по совместительству и полуподвалом дома. Анну поразило убранство этого помещения. Спустившись по винтовой деревянной лестнице, выполненной под старину, они оказались в довольно тёмном, но, тем не менее, очень красивом месте. Вдоль стен, выкрашенных в бордовый цвет, располагались столы, некоторые из них были на двух человек, другие же вообще на человек десять и больше. Впереди находилась сцена, чуть в стороне, слева от нее, было фортепиано, а с правой стороны стояла барабанная установка и синтезатор. Пока что сцена пустовала, на объявлении Анна прочитала, что живая музыка начинается в 20.00, однако, несмотря на это, играла мелодична фоновая из маленьких колонок, располагавшихся так, что создавалось впечатление объёмного звука. Рядом с каждым столиком висели картины или вышивка, изображающие какие-нибудь очень просоветские демотиваторы. На столах лежали старые выпуски газеты «Правда» – уже, наверно, настоящий раритет. Анна заметила выпуски 1976, 1964 и 1982 годов. «Удивительно! Есть же люди увлечённые, идейные», – подумала она.

Возле самой сцены находился большой стол на человек восемь-десять, напротив этого стола был маленький – на двоих. Взяв Виталия за руку, Анна потянула его туда. За столом на восемь человек уже сидело трое, на свободных местах висела табличка «Резерв». Сев за столик для двоих, Анна протянула меню своему спутнику, решив для себя, что она не хочет есть и если только выпьет «Мохито». Она пристально следила за сидящими за большим столом, изучая их лица и вслушиваясь в их разговор. Поближе к Анне сидела молодая светловолосая девушка, на вид ей было лет 25-30. Она была похожа на актрису Брею Грант, ровно с такой же прической, однако отличалась невероятной худобой. Лицо напоминало скорее череп, обтянутый белой, как снег, кожей, глаза девушки были огромные, чёрные, болезненные. Взглянув впервые на эту даму, Анна даже испугалась. Раньше она в жизни не видела таких худющих людей, разве что в фильмах про концлагеря в фашистской Германии. Однако, как отметила Анна, девушка уплетала целую тарелку какой-то выпечки, отнюдь не ограничивая себя. Беря костлявыми пальцами булочку, она изящно стряхивала в тарелку сахарную пудру, а затем уже несла ко рту. В другой руке она держала дамскую сигарету, которой практически не затягивалась. Несмотря на её узкое худое лицо, короткие волосы пепельно-белого цвета ей очень шли. Должно быть, незнакомка была бы очень красивой женщиной, будь она немного толще. Её спутники были мужчины лет тридцати, возможно, чуть меньше, одетые красиво, не вызывающе. Один, сидевший напротив худой блондинки, курил, выпуская ровные колечки, которыми любовалась его собеседница. Внешне он не был ничем особенно примечателен – разве что ровным пробором и аккуратно уложенными с помощью лака волосами. Сидящего же рядом с девушкой Анна не могла разглядеть, как следует, однако заключила, что мужчина обладает довольно низким бархатным голосом.

- Поставьте, наконец, нормальную музыку. Под ваш джаз невозможно разговаривать на серьезные темы, – крикнул куда-то в сторону мужчина с пробором. – «Энигму» или Blue Stone «Envy».

Музыка тут же сменилась с джаза на инструментал.

- Ты невыносим, Костя, – сказала блондинка шутливо.

- Ну, Ленка, ты можешь не слушать музыку, сосредоточиться и так, а я даже думать без соответствующей музыки не могу, – ответил Костя.

- Поэтому обычно ты не думаешь, – вставил обладатель баса. Ленка засмеялась, а Костя сделал надменный вид. Неизвестно, сколько бы они ещё шутили, Анна переключилась на разговор с Виталием, и упустила минут двадцать. Ей даже показалось, что зря они сюда пришли, и затея здесь познакомиться с правильными людьми была по меньшей мере глупостью. Да и Виталий не очень-то поддерживал её, что не могло не сказаться на ощущениях Анны.

- Милая, ты же хотела забыть старую жизнь, ты хотела начать всё заново, – говорил Виталий, выпивая какой-то коктейль. Эти слова больно врезались в сердце Анны. Это ощущение, что ты хотел совершить что-то на благо всей страны, а сделал ошибку, фатальную ошибку!

- Как видишь, я не делаю ничего противозаконного уже… некоторое время, – сказала она тихо, глядя на него исподлобья. Оба немного помолчали. Ощущение неправильности, бесперспективности не покидало их, да, наверное, они и сами не могли понять, как же так произошло.

- Но это не поможет. Должен же быть выход… Люди ведь ищут, борются, – Анна вздохнула, возя трубочкой по почти пустому бокалу.

Но тут её внимание привлек соседний стол. Туда как раз подошли ещё человек шесть: одна девушка и пять мужчин возраста в районе тридцати. Они практически не шумели, как обычно делали большие компании, а лишь расселись и заказали немного выпить и закусить. Анну удивило, что люди за столиком позади тоже поздоровалась со вновь пришедшими; создавалось ощущение, что тут все знали друг друга – лишь Анна и Виталий были тут совсем лишними.

- Ну как там оно, Толик? – слышала Анна обрывки фраз.

- Ничего! Вот вчера встречались все! Мне дали уже предварительный вариант, – последовал ответ.

- А как там Игорь? Книги скоро привезёт?

- Он ещё листовки не распространил, там Алексей сейчас занимается новым плакатом!

- Подумайте, сложность какая! Плакат сделать. Вот собрать вас всех вместе – это куда сложнее! Все сразу занятые.

- Да, кстати. Вот тебе и вся работа сразу коту под хвост.

- Наши же рассуждать лишь горазды, действовать не для них!

- Вот именно, спасибо и тем, кто делает плакаты.

Постепенно Анна и Виталий стали улавливать смысл их разговоров.

- Вот и правда, все очень охотны до рассуждений, такие сразу философы, я на вас поражаюсь, – говорила Лена, чувствующая себя, видимо, очень комфортно среди мужчин. – Ведь большинство из членов наших обществ и палец о палец не ударили. Они не то что ни единой картинки, демотиватора не сделали – они только кричат, что надо действовать. И выходит, что они лишь кричат, а действуем мы. Зато всегда численность обществ такая внушительная, тысячи человек… Это же не так. Готовых действовать – единицы. Кого мы обманываем внушительным составом?

- Вы уже действовали с Саньком и командой! Все уже давно знают, что случилось с вами. Вот уж не смешно было. Двое сидят, двое условно. Как видишь, твои методы не очень-то хороши, – заметил симпатичный молодой человек с чёрными волосами.

- Пашенька, тебе бы вообще только сидеть в тепле, потягивать коньячок да телевизор смотреть. Главное, чтобы тебя не трогали, делать ничего не заставляли. Мы с Саньком языком не чесали, пустую болтовню ненавижу больше всего. – отвечала Лена абсолютно спокойно. Её огромные глаза как-то странно блестели, рот искривился в некотором подобии улыбки. Анна заметила, что от уха до шеи кожа у Лены была в страшных рубцах. Словно огромный шрам от ожога. Рассматривать было, конечно же, неприлично, поэтому Анна перевела взгляд на молодых людей. Видно было, что Лена для них очень авторитетная фигура.

- Вы действовали нагло, ставя под угрозу и наш клуб, и всю организацию, – сказал черноволосый мужчина. Единственный, который одел на рубашку свитер – остальные были в пиджаках. Видимо, тут было принято одеваться в вечернюю одежду.

- Ну, Паша, действовали мы сообща, группой, что, как выяснилось, было ошибочно. Кто сказал, что мы не можем совершить ошибок? Я всё больше прихожу к выводу, что в общем деле нужно индивидуально делать свою подрывную работу. Чтобы не было связи, чтобы не сдать товарищей. Знаете, почему победила революция в Османской империи в 1908? Общество Младотурок было восхитительно правильно организованно. Общество было разбито на ячейки по 3-5 человек, причём каждый из членов мог знать не больше двух человек из той же ячейки. Даже если его ловили, он не мог выдать больше двух человек, так как физически просто их не знал. Это обеспечивало стабильность обществу, прогресс. Конечно, так не получится выступить большой силой против них. Но ты пойми, нас же совсем мало, у нас просто нет никаких сил выступить против них объединённо! А пока нас не набралось достаточное количество, что же делать? Не опускать же руки? Я понимаю, что большинство их уже опустило, но я не в их числе. И знаю, что вы тоже хотите бороться. Нужно делать своё дело, только поодиночке! Как говорил Карамчанд Ганди, это будет наша индивидуальная сантьяграха. Индивидуальное неповиновение, – сказала Лена, глядя на черноволосого. Но тут в их разговор вмешался Костя, сидевший напротив и игравший с пачкой сигарет:

- Леночка, вы никак не поймёте! Это не из-за «новых русских» нам живётся плохо, и это не из-за них бардак в нашей стране. Они – скорее следствие, чем причина! Ваша индивидуальная сантьяграха – это борьба против мнимой угрозы. Пойми же ты, наконец, Леночка: зачем же бороться со следствием? Мы должны победить причину наших бед, если мы её найдем. Найти еёе - самое сложное. Я тебя уверяю. Тебе кажется, что своим бунтарством ты что-то изменишь. Но это не так, – он сказал спокойно.

- Эх, ты… Я не борюсь с ними. Это вы все убеждённые борцы против строя. Я же хочу обратить внимание на то, что плохо! Знаете, это очень важно. Вот пример. Накануне 9 мая по Первому каналу показали в новостях сюжет о ветеране Великой Отечественной, который живёт впроголодь, дома воды нет, на колодец ходить не может, а квартиры не дают, бюрократы паршивые, тянут. Двадцать лет на очереди дедушка был, и вот, казалось бы, ему должны дать… Так нет! В последний момент оказывается, что квартира уже продана какому-то «новому русскому». А сволочи-чиновники лишь руками разводят: мол, так вышло, кто же знал и так далее. Поганые свиньи даже не думали, что этот дедушка, как и сотни других, живущих сейчас нищенски, спасли их паршивые задницы! Вот страна! – тут Лена пропустила отборное ругательство, правда, на тон ниже, чтобы не слышали за соседними столами. – Так вот, после этой передачи по Первому через месяц дедуле дали квартиру огромную и с ремонтом. Вот что значит обратить внимание! – Лена посмотрела на собеседников взглядом победительницы.

Дата добавления: 2015-10-28