ОДИН В ПОЛЕ – ВОИН? 3 страница

Наверное, этим и отличается «другой» современного мира от быдла – тем, что он, подобно Тане, может одинаково хорошо разбираться как в восточной средневековой поэзии, так и в ядерной физике, занимается лепкой, изобразительным искусством, ходит на фехтование, на бальные танцы, на конные виды спорта и на семинары по ядерной физике космоса в МГУ… Это была уникальная девушка, одна на миллион – таких Анна не встречала никогда и никогда не встретит больше в своей жизни. Сложного человека сложно понять. Поэтому сначала Анне была ближе Анастасия Петрова. Татьяна же была человеком контраста, ей нельзя было приписать какой-то определённый тип характера. Иногда она могла трещать без перерыва о каких-нибудь сайтах в интернете, где рассказывалось о раскопках в Перу и древних инках – причём с искренним восхищением, будто бы сама принимала участие в этой археологической экспедиции, а на следующий день могла быть молчалива и не отрываться от какой-нибудь книжки. В один день она могла прийти в институт с Гёте, на следующий – с современной фантастикой, именуемой как стиль «фэнтези». Анна не понимала такого, наверное, потому, что никогда не могла отступить от своих убеждений. Анна была умна, исключительно умна, непревзойдённо, но Татьяна была мудра, и её мудрость была настолько глубокой, что Анна не смогла её раскрыть никогда.

- Почему ты читаешь литературу современного быдла? – спрашивала, недоумевая, Анна.

- Потому что я должна хорошо изучить своего врага, – отвечала Татьяна.

Татьяну не особенно трогала современная «элита». Боялись ли? Или уважали? Вряд ли они могли испытывать чувства, подобные уважению… Иногда, конечно, некоторые особо ярые ненавистники «других» начинали выпадки против Татьяны, однако эти выпадки или насмешки не были столь яростными, сколь против Анны. «Привет, Танечка», – нарочито громко, с издёвкой кричала девушка Даша, а с ней следом повторял её молодой человек Данила, – «сегодня опять с новой книжечкой… ммм… как интересно-то. Какая ты у нас умная! Куда нам до тебя!» – после чего, злобно хихикая, уходили прочь. Конечно, это было неприятно, но Татьяна умела не обращать на это внимание. У неё был огромный круг общения таких же людей, как и она, что неудивительно; с некоторыми она знакомилась на занятиях по фехтованию, с некоторыми на занятиях по лепке и изобразительному искусству – иными словами, на всех тех мероприятиях, которые она посещала. Анна, в глубине души, понимала, что жить надо именно так, с таким вот правильным отношением, но не могла.

Они часто гуляли с Татьяной после уроков по садам и аллеям МГУ, рассуждая о смысле жизни и об искусстве. Анна старалась запомнить каждый такой разговор, хотя смысл их всегда был примерно одинаков.

Был майский тёплый день – один из немногих дней весной, когда лето дразнит своей теплотой, а потом снова становится холодно и дождливо. Листва на деревьях была уже густой, пахло летними садами, было свежо, и идиллию нарушал лишь гул автомобилей, который стоял по всей Москве и от которого нельзя было нигде спрятаться. Солнечный свет заливал асфальтовые дорожки, отсвечивал от молодых листьев. Зацветали одуванчики, и их приторный медовый запах наполнил воздух; летали разноцветные бабочки, радуясь приходу весны. Анна и Татьяна шли под руку, не спеша и любуясь красотами. Был конец первого курса.

- Прекрасный сегодня день, не правда ли? Наконец-то к нам пришло лето, – с улыбкой на лице говорила Татьяна, не сводя глаз с весенних деревьев.

- Я совершенно не могу понять, как можно восхищаться чем-либо в Москве. Здесь всё пропитано этими ужасными запахами, стоит постоянный гул, даже трава не такая зелёная, как у меня на Родине! – отвечала Анна.

- Ну, надо уметь ценить то, что имеешь: ведь у нас нет возможности сейчас перенестись к тебе на Родину, а день скоро кончится, и будет прожит, считай, зря, если не увидеть красоту в малом, – ответила, улыбаясь, Татьяна и сорвала одуванчик, – понюхай, как прекрасно пахнет! Он же не виноват, что вырос именно в Москве; если бы он вырос у тебя на Родине, ты, верно, восхитилась бы им.

Анна задумалась. Как обычно, Татьяна была права. Но одно дело –осознавать правоту своего оппонента, а другое – принять её.

- Я не понимаю твоего отношения к жизни, – усмехнулась Анна горько, – вроде бы мы с тобой похожи, а ты видишь мир совсем иначе!

- Надо уметь приспособиться к любым условиям. Если ты будешь размахивать руками и кричать во всё горло, что ты не принимаешь этого мира, то ведь, в сущности, ничего не изменится, – спокойно проговорила Татьяна.

- То есть надо приспособиться? – переспросила с недоумением Анна.

- Не совсем. Я же не говорю стать частью его (хотя ты уже часть его), но хотя бы принять таким, какой он есть. Общество без тебя сможет, а ты без него?

- Я – воин. Я готова бороться, ты это прекрасно знаешь. Не приспосабливаться ведь к современной молодёжи! – негодовала Анна.

- Почему бы не приспособиться? Ты ведь их не победишь; более того, вряд ли пойдёшь воевать вообще. Хорошо кричится с места, что я – воин, воин; на деле все сидят тише воды и ниже травы, не вылезают бороться особенно! Раз мы не можем их победить, мы должны приспособиться жить с ними в одном мире. В конце концов, мир мы не выбирали себе. Зачем же страдать, самим себе портить жизнь? Если можно ужиться, – спокойно рассуждала Татьяна, – зачем портить себе жизнь и кому-то что-то доказывать? Лучше жить, не обращая внимания на них, чем умирать ради… Ради чего? Ради идеи, которую всё равно никто не поддержит.

- Почему никто? – усмехнулась Анна. – Как сказал Максим Горький, «Должны быть начинатели – продолжатели всегда найдутся». Так делали революцию.

Татьяна задумчиво вертела одуванчик в тонких бледных пальцах.

- Нет, не найдутся продолжатели. Ну, сделали революцию, и что дальше? Их ругают на чем свет стоит. Отдали свою жизнь за идеал, но всё зря.

- Как же зря? Почти семьдесят лет была их власть – в чём-то очень даже неплохая: была цензура, учёным и военным платили неплохие деньги, стремились к равенству. Не было «новых русских», не было такого засилья быдла! Как же зря? – искренне возмутилась Анна, – Неужели лучше просто смотреть на то, как деградирует мир, и бездействовать? – с акцентом на слове «деградирует» сказала Анна и начала внимательно смотреть за реакцией Татьяны, пытаясь понять её.

- Зря. Власть, цензура… Где всё это? Всё проходит. Власть всё время ругают. Было хорошо одно, но плохо – другое. Недовольных было не меньше, чем сейчас. Цензура… Неоднозначно всё это! В то время и хорошие произведения запрещались. Мир деградирует, но ты знаешь, что ты – иная, я – иная, и мы это знаем. И ещё пара людей это знает. Так чего же ты хочешь ещё?

- Эх, как же ты не поймёшь, что сегодня есть пара других, а завтра её нет? Завтра её примнёт под себя быдло, растопчет, уничтожит. Нас с каждым днём всё меньше и меньше. Как же можно бездействовать? Если я схвачу револьвер и расстреляю пару-тройку этих тварей, мир, конечно, не изменится, но вдруг люди зададутся вопросом: почему их убивают и за что? Как можно приспособиться? Унижать себя? Да я и не за Советскую власть, а против быдла, – тихо добавила Анна, глядя в землю.

- Есть, и хорошо. Не будет – и ладно. И ОНИ не зададутся вопросом «почему». Они придумают другие причины: нашу зависть к ним, например. Вот и всё. Очень удобно просто закрыть глаза, пойми это. Ты ведь ничего не докажешь.

- Да, одна я не докажу, но с тобой, с твоими друзьями, например… Докажу! Войной пойдём против них! Как жить, закрыв глаза? По телевидению – быдло, по радио – оно же; оно везде, как паразитическая клетка. И как с этой болезнью жить? Как? Объясни.

- И со мной не докажешь, потому что им уже никто ничего не докажет. Война – дело неблагодарное. Тебя убьют, а ты этим причинишь боль другим людям – тем, кто тебя любит. И всё. Закрой глаза и не общайся с ними. Ты же не боишься быть другой? Так к чему вся эта суета? – Татьяна положила цветок на ладонь. Теплый весенний ветер подхватил его и унёс в ультрамариновое небо.

- Вот видишь, ты говоришь, что не докажешь, не попробовав! Ты ведь бездействуешь. Хорошо вот так рассуждать, ничего не сделав. Я вот готова бороться за себя, за тебя, за наших друзей, за всех других, кто с нами! Готова. А ты просто трусишь. Разве не так я могу объяснить твоё поведение? – Анна замолчала многозначительно, решив, что своими словами сумела поставить Татьяну в тупик.

- Если бы я трусила, то была бы с ними. Подожди, – девушка достала маленький плеер и дала один наушник Анне. - Вот, послушай песню Линды.

На полной громкости волной ударила музыка:

Весь мир против нас

Я одна – против мира,

Мир против нас

Я одна – выстрел мимо

Мир против нас

Я одна – против мира

Мир против нас

Я одна – выстрел мимо

Это наши крики в пустоту – как пружина, боль тугая,

Я запомню и уйду, я одна, я – другая.

После того, как композиция закончилась, Татьяна тихо сказала:

- Я могу быть не права, но я считаю, что протестовать бесполезно, это действительно крик в пустоту. Нас никто не услышит. К чему кричать в предсмертной агонии, если можно жить им назло?

- Ты говоришь, в пустоту. Откуда у тебя уверенность, что это именно так? Ты говоришь всегда настолько уверенно, будто бы сама пробовала. Меня поражает эта уверенность. Вот разве раковым клеткам есть дело до того человека, чей организм они разрушают? Они живут, паразитируют, размножаются и убивают его. С ними надо бороться! – Анна выдержала паузу и добавила с искренней болью: – Всегда найдутся отговорки не жить собственной жизнью.

Лёгкая усмешка тронула губы Татьяны:

- Я живу собственной жизнью и не мешаю жить другим. Они имеют право на выбор. Пусть неправильный, но это их выбор. Зачем им наши советы и попытки изменить мир? Да, именно жить назло. Разве ты не видишь, как они боятся нашего «свободолюбия»? Они хотят выставить нас на посмешище. Если бы им было всё равно, они бы нас не забивали.

Анна немного помолчала, а затем с невыносимой болью добавила:

- Если бы не мать и отец, я бы ни за что не поехала в этот змеюшник. Я бы жила на Родине, не зная того, что Москва – это рассадник зла, ненависти, быдла, взяточничества, – иными словами, всякого рода сволочизма. А приехав сюда, я вижу смерть своей страны… Зачем я здесь? Я не могу жить здесь! Вот как ты можешь радоваться жизни, красоте природы, весны, когда кругом гул машин и вонь асфальта? Как? Я так не могу. А точнее, не хочу. Я хочу жить свободной. Чтобы в моём мире не было всё только для быдла, но было для тебя, меня и таких, как мы, чтобы не продвигали сволочей типа современных певцов, чтобы показывали научные фильмы. Посмотри: даже журнал Бориса Стругацкого «Полдень XXI век» закрыли…

Анна почувствовала какую-то безумную боль и пустоту в душе. Ей очень захотелось взять нож и броситься с ним на всех этих гадов, резать их, душить, убивать, чтобы их змеиная кровь текла по её рукам, чтобы она могла сказать самой себе, что сделала хоть малость ради «других». Пройдя ещё немного, девушки сели на лавочки в тени огромных клёнов.

- Жить можно везде. Просто не стоит близко сходиться с ними, к чему тебе это? Надо радоваться каждому дню, научиться жить с болью в душе. – «Боль – удел человеческий», – пронеслось в голове Татьяны, и она тихо улыбнулась этой мысли. – Смотри: вот деревья живут и не поддаются этой суете – вот и ты так же старайся. Не надо страдать за других. У них своя жизнь, своя судьба, свои грехи.

Анне хотелось уже плакать от безысходности. Сердце ныло. А Татьяна, с лёгкой улыбкой на лице, срывала молодые цветы и нюхала. Казалось, проникновенные речи Анны не трогали её, она была совсем-совсем другой…

- Ты что, предлагаешь жить жизнью деревьев? – со злой ухмылкой переспросила Анна после недолгой паузы.

- Я имею в виду относиться к своей жизни философски. Я искренне не могу понять: зачем себя мучить? – проговорила всё с той же лёгкостью Татьяна.

- Вот твой отец – следователь, в ФСБ не последний человек, ловит, наверное, преступников сотнями; так почему же он не видит, где настоящая угроза? – спросила Анна прямо.

- Причём тут мой отец? Он – человек подневольный. И моё мнение – он занимается гораздо более благородным делом. Он не кричит в пустоту, а устраняет опасных обществу людей. Физически опасных, – ответила Татьяна с не покидающей её губы улыбкой.

- Я и говорю, что все борются, как полоумные, со мнимыми угрозами миру, в то время как настоящие преступники процветают – причём они богаты, знамениты… Элита! Преступники у нас – элита! – с отвращением произнесла Анна и быстро заморгала.

В это время небо стало затягиваться облаками, птицы притихли в парке, стало душно – видимо, надвигалась гроза. Татьяна встала со скамейки и весело протянула руку Анне:

- Пойдём по домам! Скоро, судя по всему, начнется дождь.

Анна молча встала, глубоко погружённая в свои мысли, подавленная и расстроенная этим разговором. Татьяна заметила эту боль и какое-то совершенно детское отчаяние в глазах Анны, и хотелось чем-нибудь успокоить такого прекрасного человека, но она не могла найти слов.

- Анечка, милая! Как я могла забыть! Весь день об этом думала и в итоге почему-то забыла… Я хочу пригласить тебя к себе на День Рождения тридцатого мая – как раз закончится зачетная сессия, выходной день! Я думаю, ты сможешь. Родители уедут на дачу, с ними я на день раньше отпраздную. Я очень надеюсь тебя там видеть.

- Ой, – удивилась Анна, не ожидавшая такого поворота разговора, – очень заманчивое предложение. А кто там будет ещё?

- О, я ожидала такой вопрос, – улыбнулась Татьяна беззлобно. – Там будут мои хорошие друзья. Хочется отпраздновать как следует! Потом ведь всё лето не увидимся.

- Да, неплохо бы, – ответила без энтузиазма Анна, – Я приду, конечно же.

На этой ноте девушки и расстались.

* * *

Сказать по правде, Анне совсем не хотелось идти на День Рождения подруги: она не любила шумные компании, не пила спиртных напитков и не понимала зачем вообще люди собираются вот так: ведь гораздо интереснее просто посидеть дома и почитать книгу. Она была «другой» даже для Татьяны… Но, тем не менее, Анна решила всё же пойти на этот праздник, чтобы не обижать свою подругу и от души поздравить её с Днём Рождения.

Анна пришла одной из первых. Татьяна суетилась, одетая в нарядное светло-голубое платье, радостная и счастливая. Дома всё было украшено: висели надувные шарики, в роскошной вазе стояли алые розы, ароматизируя всю комнату своим тонким запахом свежести. Татьяна схватила Анну за руку и провела в комнату, что-то восторженно рассказывая. «Всем ли она вот так радуется?» – промелькнуло в голове у Анны.

Гости приходили с подарками, радостно поздравляли Татьяну, что-то рассказывали, смеялись. Кругом было веселье, и только Анна не чувствовала себя частью его, и, хотя она была вместе со всеми, она была одна. Гости были самыми разными людьми – не просто разных социальных слоев, но и разных темпераментов и интересов.

Тут были и ролевики, и реконструкторы, и панки, и хиппи… Одна девушка принесла Татьяне странного вида фенечку из рыжей шерсти, ароматизированную маслом розмарина с рисунком, смахивающим на геометрический чертёж. Девушки переглянулись и обменялись усмешками. Это произошло так быстро, что никто ничего не заметил. Очень быстро гости разбрелись по комнатам, образовав группы по интересам, и Татьяна порхала среди них словно мотылёк. Фоном играла песня П.Кашина:

Полетим с вечерней каплею росы,

Полетим туда, где нас ждёт море,

Полетим туда, где нас зимою

Превратят в снежинки сказочной красы.

Полетим над самым праздничным дворцом,

Полетим над самым ясным местом,

Упадём в долине Эвереста,

Потечём с весенним радостным ручьём.

Потечём по самым радостным лугам,

Потечём по городам Памира,

Соберём в своих глазах полмира,

Упадём к его возвышенным ногам.

Полетим росою в утреннем луче,

Поглядим на всё глазами Будды,

Отдадим весь мир себе, как будто

Наша жизнь — простой рисунок на свече.

Татьяне подарили красивый кинжал, стилизованный под средние века, и разговор зашёл об оружии. Одна из подруг Татьяны вспомнила, что у той есть пистолет.

- Ой, Леночка, ты что, это же пистолет отца – ты знаешь…

- Ну, покажи, а?

- Ладно, – И Татьяна ушла на балкон. Через пару минут она вернулась с табельным «Макаровым».

- Вот. Нет, не люблю я огнестрельное оружие, не люблю я огнестрельное… нет контакта, нет страсти. – Все знали о любви Татьяны – этой нежной, хрупкой девушки – к холодному оружию и фехтованию.

- Вы же не будете спорить: самые красивые дуэли были до изобретения пистолетов… Эх, не бойня, а искусство… а все эти пистолеты, бомбы… фи!

Когда большинство гостей (сама Татьяна не пила спиртного) было навеселе и все встали из-за стола, Татьяна предложила поиграть в какую-то забавную игру в гостиной комнате, где было очень просторно. Все с радостью последовали за именинницей, весело шумя: кто-то уже напевал Хелавису во весь голос, и Татьяна, смеясь, воскликнула: «Ах! До чего мы докатились: пить под Хелавису! Раньше-то ниже Blackmore’s Night не опускались». Другие предлагали включить какую-нибудь мелодичную фоновую музыку, другие хотели ещё выпить. Анна проследовала за всеми, пристально наблюдая, замечая малейшие детали поведения каждого. Она сама не знала, почему она это делает, но где-то в подсознании она уже давно для себя решила, что это необходимо.

- Анюта, садись с нами! Мы сейчас поиграем в «Вархаммер», – сказала Татьяна, раскладывая миниатюры на ковре. – Кстаааати… Вот это я купила на последнем Дне Игры, супер, да? Таких всего двести экземпляров.

- С радостью, – с натянутой до неестественности улыбкой ответила Анна.

Сразу около десяти человек попытались сесть за один стол, другие же пошли танцевать. Анне не хотелось ничего делать, но из уважения она согласилась сыграть.

Когда за стол сели другие гости, ещё не игравшие ни во что, а танцевавшие в спальной комнате, Анна, сказав, что хочет подышать свежим воздухом, попросилась на балкон. Татьяна со свойственной ей доброжелательностью сказала: «Конечно, конечно, милая! Иди, он должен быть открыт».

Анна была словно в тумане. Эти лица невероятно раздражали её, это неестественное веселье, эта отстраненность от проблем страны. «Неужели можно радоваться, когда вокруг такое творится? Возможно, я чего-то не понимаю, но разве это хотя бы не аморально – веселиться, когда буквально за дверью гибнут сотни и тысячи ни в чём не повинных людей? Почему некоторым людям так легко сказать, что они ничего не сделают, даже не попробовав… Это же не по-человечески – отказаться от помощи нуждающимся. Наверное, я чего-то не понимаю. Я, видимо, совсем отстала от жизни. Мне нужно было родиться на другой планете, в другое время. Я не могу жить в мире, поражённом ужасной заразой, и бездействовать. Чему эти люди радуются? Что хорошего они видят? Почему у них не болит сердце за нашу Родину?» – неслись мысли в голове у Анны, пока она шла к балкону.

Балкон находился в спальне родителей Татьяны – шикарно и со вкусом обставленной комнате. Комнату обставляла мама Татьяны и выполнила это прекрасно: всё было уютно, тепло и в то же время стильно. Анна оглядела старинный комод из красного дерева, стоящий рядом с большой кроватью, оценила большие настенные часы с кукушкой, тёмно-коричневый ковер на полу, – всё было очень изящно и вполне дополняло друг друга. «Когда у меня будет собственная комната, я непременно обставлю её в бордовых тонах», – подумала Анна, подходя к балкону.

Взгляд её упал на небольшую коробочку, лежащую на том самом старинном шкафу и прикрытую каким-то пакетом. Это было именно то оружие, которое показывала гостям Татьяна. Анна на секунду замерла, не веря своим глазам, а потом она уже не владела собой. Подставив стул к шкафу (пока никто не видит), она ловко схватила коробочку в свои руки и быстро слезла на пол. Отодвинув стул назад и стряхнув с него пыль, она, крепко прижимая коробочку к себе, прошла быстро на балкон. Руки её дрожали, глаза блестели. Она не понимала, к чему ей вообще оружие: ведь она не умеет даже стрелять! Но положить коробку на место она уже не могла. Закрыв за собой дверь на балкон довольно плотно, она села на корточки и открыла коробочку. Сердце её кольнуло от восхищения! Аккуратный, изящный пистолет – она даже не знала как он называется, что это за тип оружия и как оно работает, но зато прекрасно понимала, что вот эта красивая вещь – источник большой власти, средство достижения цели… Осторожно вынув его из коробки, Анна рассмотрела каждый изгиб его, каждую мельчайшую деталь, маленький курок, даже дополнительные пули, завёрнутые в замшевую ткань. Нет, она уже никогда не положит его на место! Ловкими движениями изящных пальцев Анна достала из своей сумки платок и влажные салфетки. Завернув в платок оружие вместе с дополнительными патронами, Анна убрала его в свою сумку. А коробку, в которой пистолет находился раньше, вытерла влажной салфеткой со всех сторон, после чего поспешно вышла с балкона. Снова придвинув стул к шкафу, она, встав на него, положила коробку обратно наверх и прикрыла её пакетом, как было раньше. Затем она снова протёрла стул салфеткой, отодвинула его на место и вышла из комнаты. Её колотила дрожь, всё тело словно оледенело, ноги не слушались головы, а сердце стучало настолько быстро, будто готовилось выпрыгнуть из груди.

Выйдя в гостиную, Анна заметила, что некоторые из гостей всё так же продолжали играть за столом, другие же шумно танцевали. Никто не заметил, что Анна куда-то ходила. Стараясь казаться непринуждённой, Анна даже пошла танцевать со всеми, улыбалась, будто ничего не произошло, хотя внутри у неё всё дрожало.

Вечер подошёл к концу, гости собирались идти по домам. Анна ушла где-то ближе к концу, чтобы не создать впечатление того, что она убегает. Она не помнила, как добралась до дома; сердце бешено билось в груди, а руки дрожали. Наверное, если бы Анну спросили, зачем ей оружие, она бы не дала бы рационального объяснения, потому что сама не знала ответа на этот вопрос. Что-то внутри Анны действовало помимо её воли. Нет пути назад! Всё было решено, хотя сама она этого ещё не знала. Сказав Марии Михайловне, что праздник прошел замечательно, Анна закрылась в своей комнате, переоделась, и, включив ночную лампу, открыла свою сумку. Осторожно вынув оружие, Анна провела по нему пальцем. Полированная сталь блестела, привлекая взгляд. Анна рассматривала оружие с искренним восхищением. В этом маленьком приборе, несущим смерть, в его демонической красоте было что-то изумительное. Анна знала, что она не расстанется больше с этой «игрушкой». Включив компьютер, Анна стала читать разные статьи в интернете про оружие…

* * *

Лето прошло быстро и незаметно, два месяца пролетели как один день. Наверное, так всегда выходит, что, когда чего-то ждёшь и этот долгожданный день или месяц настаёт, время летит незаметно. Летом сестра Анны Наталья вышла замуж, по случаю чего был устроен роскошный вечер на даче у Силантьевых, на берегу Онежского озера. Гуляли всю ночь; даже люди из соседних деревень стянулись на дружелюбный карельский праздник. Карельские народные песни, частушки, русские романсы, брусничные настойки, ароматные национальные финно-угорские пирожки с запеченными внутри грибами, оленина – всё это отражало теснейшее сплетение двух культур. Настолько тесное, что представляло собою уже нечто новое, единое, неразделимое. Это было так прекрасно, так трогало Анну! Культура и народ, которому она хотела посвятить свою жизнь и от которого теперь её отделяли сотни километров… Наталья была счастлива: любимый народ, родной язык и традиции которого она знала; муж, о котором несчастная Анна могла только мечтать; жизнь на Родине, спокойная, тихая, размеренная. Жизнь, которую не суждено было прожить Анне. Прекрасная жизнь, которую, как правило, получают обычные люди, в то время как воины страдают в бесконечных сражениях за несуществующую справедливость.

…Видимо, когда Бог создавал жизнь на Земле, а в частности, человека, он не досмотрел что-то важное – поэтому в нашем обществе не было, нет и, наверное, никогда не будет справедливости. Можно это принимать, можно не принимать, но бороться бесполезно, ибо никто ещё не смог сделать его идеальным. Несчастные люди, видящие, что так не может больше продолжаться, готовые биться до конца, чтобы мир хоть на каплю изменился, неизбежно проигрывают: их подавляют мещанство, глупые закостенелые устои. Чтобы выйти на новый этап развития, осваивать космические просторы, устанавливать дипломатические связи с внеземными цивилизациями, недостаточно изобрести корабли, летающие со скоростью света и сверхмощную технику; нужно, в первую очередь, измениться самим, отказаться от глупых архаических предрассудков, побороть всё то, что тормозит наше развитие! Но люди больше дорожат прельщающим на первый взгляд мёдом; они стремятся к наживе, к деньгам, к разврату – иными словами, к самоуничтожению. Их не прельщает горькая полынь, которую надо принять ради того, чтобы развиваться, чтобы прогрессировать. К сожалению, взглянув на сегодняшний мир, понимаешь, что ничего хорошего ожидать не приходится. Люди сами, даже не желая того, отрицают глобализацию, отрицают прогресс развития общества. Я имею в виду не политическую глобализацию под предводительством одной страны, а именно социальную! Мы живем на одной планете, все мы как вид одинаковы анатомически… КАК можно выходить на новый этап развития, разговаривая на разных языках, имея границы, расизм, войны? Ведь мы – земляне! Мы не только немцы, русские, испанцы, японцы, турки, но и Земляне. Однако, к сожалению, стремясь к личным благам, люди не думают о мире в целом. А до революции в сознании ещё очень и очень далеко…

Летом Анна проводила много времени в деревне на самом берегу бескрайнего Онежского озера. Она любила лежать в гамаке, натянутом между двух мощных сосен, и любоваться видами на восхитительную северную природу. Деревенька, где выросла Анна, была небольшой, где уже мало чего сохранилось от старого быта карел; вокруг всё обрастало дачами, строились новые дома, загораживая прекрасные виды. Дом Силантьевых находился совсем у берега Онеги, в тени огромных сосен, которые сажал ещё сам Виталий Николаевич, будучи ребёнком. За домом был участок, засаженный картошкой, луком и чесноком до предела – настолько, что для прохода были проложены узкие деревянные дорожки. А дальше начинался лес. Тот самый первозданный елово-сосновый величественный лес, наполненный ароматами ягод, грибов и застоявшихся вод в канавах. Лес, который не может оставить равнодушным никого своими древними деревьями, вековыми пнями, болотными мхами и можжевеловыми ягодами! Лес, в котором оживают созданные сотни лет назад в народном воображении духи кустов, болот, ягод, животных, древних коряг, извилистых тропинок и летают ночами в замысловатом хороводе над деревьями и озером! Лес, освоенный тысячи лет назад древними и отважными финно-угорскими охотниками, до сих пор бережно хранит традиции и мифологию уже исчезающих народов. Анна считала дни до того момента, когда снова увидит этот изумительный лес, когда пройдётся по его древним тропинкам, вдохнёт этот лечебный свежий воздух; она жила ради этого; за один час там, в раю, в любимом краю, она бы отдала год жизни! Год в Москве – в этом городе, которому даже сложно было найти подходящее определение, – на час жизни тут, один на один с первозданной природой, чтобы пройтись по песчаному пляжу босиком, полюбоваться лунной дорожкой на зеркальной глади воды, посмотреть на звёзды под космические композиции «Arcadia Memory» бельгийского исполнителя Venja, «20 000 Miles Over The Sea» группы Enigma, которая не нуждается в представлении…

Анна вспоминала прошлое, листая старые альбомы с пожелтевшими чёрно-белыми фотографиями о молодости своих родителей и бабушек с дедушками. Как жаль, что тех лет уже не вернуть! А ведь тогда всё казалось таким долговечным и нерушимым… Листая эти книги воспоминаний, Анна перебирала в памяти все моменты, связанные с уже ушедшими из жизни своими родственниками. Вспоминала она то, как ходили за ягодами всей семьей или слушали вечерами как дедушка играет на кантеле. Были и горы вечного, повторяющегося испокон веков непонимания отцов и детей – такого, за которое было стыдно и которого нельзя избежать. Ведь по сути дела, думала Анна, это непонимание тоже есть проявление того, что люди не хотят меняться. Люди, живущие только эмоциями и чувствами, неправы, ибо это заменяет им разум и рациональное мышление. То есть люди, подвластные своим эмоциям и инстинктам, не привыкли слушать свою голову. Разве старикам объяснишь, что их внуки выросли и уже далеко не дети и что к ним нужно относиться иначе? Да, возможно, головой они понимают, что это так, но заставить себя действовать иначе уже не могут и даже не пытаются в силу своих лет. В свою очередь дети, на место которых Анна ставила себя, не могут понять стариков. Вместо того чтобы кивать и со всем соглашаться, быть нарочито дружелюбными, они, в силу того, что в них кипит рационализм и жажда справедливости, зачастую начинают ярые споры и полемики, на которые старые люди обижаются. Анна вспоминала и себя, и свои твёрдые позиции, которые следовало бы маскировать при общении со своими бабушкой и дедушкой, и ей становилось очень грустно. Ей иногда хотелось, чтобы во всем было равенство и справедливость, чтобы люди были в корне другими, более жёсткими (не жестокими!) и принципиальными, рациональными реалистами; именно так, совместными силами, можно достичь какого-то результата. Иначе мир к лучшему не изменить.

Дата добавления: 2015-10-28