Глазго, апрель 1895

Похороны, несмотря на количество скорбящих, проходят тихо. Нет никаких рыданий и взмахов платочками. Среди традиционного черного мелькает небольшое разнообразие других цветов. Даже дождик не капает на это царство отчаяния. В окружающем пространстве лишь задумчивая меланхолия.

Может это связано с тем, что не верится, что Тары Бёрджес больше нет, в то время как ее сестра жива. Одна из половинок все еще дышит и полна жизни. В тоже время что-то кажется неправильным при взгляде на живую сестру. Никто не может сказать, что именно не так. Но нет какого-то равновесия.

Иногда по щеке Лейни Бёрджес скатывается слеза, но она с улыбкой встречает каждого из скорбящих и благодарит их за соболезнования. Она шутит, что Тара могла бы посмеяться, что Лейни нет вместе с ней в полированном деревянном гробу. Нет никого более из членов семьи, хотя менее знакомые люди предполагают, что седовласая женщина и мужчина в очках, которые редко оставляют Лейни одну, - это ее мать и муж. Но ни госпожа Падва, ни мистер Баррис не обращают внимания на это недоразумение.

Вокруг бессчетное количество роз. Красные, белые, розовые. Есть даже одна черная, но никто не может сказать, откуда она появилась. Чандреш отдает предпочтение только белым цветам, оставляя одну розу на отвороте пиджака, которую он рассеянно теребит на протяжении всей службы.

Когда Лейни говорит о сестре, ее слова встречают вздохами, смехом и грустными улыбками.

— Я не оплакиваю потерю сестры, потому что она всегда со мной - в моем сердце, — говорит она. — Однако мне весьма досадно, что моя Тара оставила меня страдать в одиночку. Без нее я не так хорошо вижу. Без нее я не так хорошо слышу. Без нее я не так хорошо чувствую. Я бы лучше осталась без руки или ноги, чем без моей сестры. Тогда она, по крайней мере, была бы рядом и ругала мою внешность, утверждая, что и одной достаточно. Мы все потеряли нашу Тару, но я еще потеряла и часть себя.

На кладбище есть еще один артист, которого узнавали даже те провожающие, кто не являются частью Le Cirque des Reves, несмотря на то, что женщина, одетая во все белоснежное, добавила пару пернатых крыльев к своему костюму. Они каскадом спускаются вниз по ее спине и слегка раскачиваются на ветру в то время, как она сама замерла неподвижно словно камень. Многие из присутствующих, кажется, удивлены подобным представлением, но они видят Лейни, которая в восторге от живого ангела, стоящего у могилы сестры.

Все-таки именно сестры Бёрджес были основателями традиции существования подобных статуй в цирке. Артисты замирали в сложных костюмах и с раскрашенной кожей на помостах, установленных в небольшом пространстве между шатрами. Если смотреть на них часами, можно заметить, что они полностью меняют свою позицию, но движения настолько медленные, что большинство посетителей утверждают, будто это ловко сконструированные автоматы, а не живые люди.

В цирке много подобных аттракционов. Украшенная звездами Царица Ночи. Угольно-черный Пират. Та, что наблюдает сейчас за Тарой Бёрджес, более известна как Снежная Королева.

Когда гроб опускают в землю, слышатся тихие всхлипы, но сложно определить, кто их издает, а может это единый звук от множества вздохов, ветра и переступающих ног.

Дождь усиливается, и зонтики раскрываются, словно грибы среди могил. Влажный грунт быстро превращается в грязь, и оставшаяся часть похорон поспешила приспособиться к погоде.

Церемония угасает, вместо того, что закончиться, как положено, скорбящие люди проходят сквозь аккуратные ряды, чтобы смешаться в толпе. Многие задерживаются, чтобы высказать свои соболезнования Лейни, хотя некоторое уходят, чтобы поскорее спрятаться от дождя, пока земля под ногами не превратилась в грязь.

На некотором расстоянии от могилы Тары под одним зонтом стоят Цукико и Исобель, которая держит его в обтянутой черной перчаткой руке. Цукико настаивает на том, что дождь ей не мешает, но Исобель всё равно её укрывает, благодарная за компанию.

— Как она погибла? — спрашивает Цукико.

Этот вопрос все задают шепотом в течение всего времени после полудня и получают разные ответы, некоторые из них удовлетворены ими. Те же, кто знает детали, в подробности не вдаются.

— Мне сказали - это был несчастный случай, — тихо говорит Исобель. — Её сбил поезд.

Цукико задумчиво кивает, доставая и кармана пальто серебряный мундштук и такую же зажигалку.

— Как в действительности она погибла? — спрашивает она.

— Что ты имеешь в виду? — говорит Исобель, оглядываясь вокруг, чтобы понять, есть ли кто-то поблизости, кто может подслушать их разговор, но большинство присутствующих рассеиваются под дождем. Лишь немногие остаются, включая Селию Боуэн и Поппету Мюррей, цепляющуюся за ее юбку; девочка так нахмурилась, что кажется скорее сердитой, чем грустной.

Лейни и мистер Баррис стоят рядом с могилой Тары, а ангел парит над ними так близко, что может положить руки на их головы.

— Тебе приходилось встречать вещи, способные бросить вызов вере, не так ли? — спрашивает Цукико.

Исобель кивает.

— Как думаешь, может, с этими вещами сложно примириться, если не являешься одной из их частей? Может это причина, чтобы слететь с катушек? Мозг - очень уязвимая штука.

— Не думаю, что она шагнула под поезд намерено, — говорит Исобель, стараясь, чтобы голос звучал как можно тише.

— Возможно и нет, — говорит Цукико. — Я лишь утверждаю, что такое возможно, по крайней мере.

Она прикуривает сигарету, несмотря на сырой воздух, огонек легко загорается.

— Это мог быть несчастный случай, — говорит Исобель.

— Ты вообще за последнее время слышала о каких-либо несчастных случаях? Сломанные кости, ожоги, хоть что-то? — спрашивает Цукико.

— Нет, — говорит Исобель.

— Ты когда-нибудь болела? Хоть малюсенький насморк был?

— Нет.

Исобель перебирает в уме моменты, когда же в последний раз она чувствовала себя плохо из-за погоды и ей приходит на ум лишь насморк, который был у нее десять лет назад еще до встречи с Марко.

— И мне кажется, что ни у одного из нас ничего подобного не было с тех пор, как появился цирк, — говорит Цукико. — Никто из нас не умер до сей поры. Никто не родился с тех пор как появились близнецы Мюррей. И это не потому что никто не старается, учитывая, что акробаты постоянно работают над последним.

— Я... — начинает Исобель, но не может закончить.

Для нее это слишком мудрено и она не уверена, хочет ли во всем этом разобраться.

— Мы лишь рыба в некоем сосуде, дорогая, — говорит ей Цукико, мундштук покачивается на ее губах. — Рыба, за которой очень тщательно наблюдают. Со всех углов. И если одна из нас плывет к поверхности, это не случайно. Если все же несчастный случай происходит, боюсь, что наблюдатели не так уж и осторожны, как им следует быть.

Исобель молчит. Ей хочется, чтобы Марко уже проводил Чандреша, хоть она и сомневается, что он станет отвечать на ее вопросы, если вообще будет разговаривать с ней на эту тему. Каждое толкование, которое она делала в одиночестве, было сложным, но там всегда присутствуют сильные эмоции с его стороны. Она знает, что он заботится о цирке, у нее никогда не было причин сомневаться в этом.

— Ты когда-нибудь гадала тому, кто не в курсе, с чем имеет дело, хотя тебе самой было все понятно с первого взгляда на фотографию или короткого разговора, — спрашивает Цукико.

— Да, — говорит Исобель.

Она видела их сотни раз, посетителей, которые не видят вещи такими, какие они есть. Слепы к предательству и сердечной боли, и всегда упрямы, несмотря на то, что она старается как можно мягче им все растолковать.

— Трудно разглядеть положение дел, если ты находишься в самом их эпицентре, — говорит Цукико. — Все так привычно. Все так комфортно. — Цукико замолкает. Сигаретный дым вьется между дождевыми каплями, поднимаясь над ее головой и уносясь во влажный воздух. — Может, мисс Бёрджес была настолько близко к раю, что смогла посмотреть на все по-другому, — говорит она.

Исобель хмурится, оглядываясь на могилу Тары. Лейни и мистер Баррис развернулись и медленно уходят - его рука лежит на ее плечах.

— Кико, ты когда-нибудь была влюблена? — спрашивает Исобель.

Когда Цукико медленно выдыхает, ее плечи напряжены. На мгновение Исобель кажется, что ее вопрос останется без ответа, но та отвечает.

— У меня были романы, одни длились десятилетия, другие - лишь часы. Я любила и принцесс, и бедняков. И, полагаю, они тоже любили меня, каждый по-своему. — Это типичная манера Цукико, не отвечать четко на вопрос. Исобель не расспрашивает больше. — Он распадается на части, — говорит Цукико после долгого молчания. Исобель не требуется спрашивать, что же та имела в виду. — Начинают появляться трещины. Рано или поздно он все равно рухнет, — Цукико делает последнюю затяжку. — Ты все еще жульничаешь?

— Да, — говорит Исобель. — Но не думаю, что это помогает.

— Знаешь ли, от подобных вещей сложно различить эффект. Ты все-таки смотришь как бы изнутри. Небольшие чары были ли более эффективными.

— Это не кажется мне более эффективным.

— Возможно, это было бы более уместно для контроля хаоса внутри больше, чем снаружи.

Исобель не отвечает. Цукико пожимает плечами и больше ничего не говорит.

Через некоторое время они уходят в молчании.

Одинокий белоснежный ангел остается парить в одиночестве, над свежей могилой Тары, держа в руке черную розу. Он не двигается, даже не моргает. На его напудренном лице застыла печаль. Усиливающийся дождь сбивает некоторые его перья с крыльев и вбивает их в грязь.

Дата добавления: 2015-10-02