Лондон, сентябрь 1891

Цирк остановился недалеко от Лондона. Поезд крадучись вползает в окрестности города, не привлекая к себе никакого внимания. Вагоны распадаются, двери и коридоры раздвигаются, тихо образуя цепочку из гримерок без окон. Полосатая парусина натягивается вокруг вагонов, распрямляются, щелкая, размотанные веревки, сдвигаются помосты, бережно задернутые занавесями.

(В труппе артистов специальная команда занимается разгрузкой цирковой утвари, пока остальные распаковывают свои чемоданы, однако некоторые аспекты переезда доведены до автоматизма. Да, когда-то было всё именно так, но сейчас нет никакой такой команды, нет и невидимых рабочих сцены, которые таскают декорации туда, куда следует. В них просто отпала надобность.)

Сами шатры притихшие и темные, поскольку цирк не будет открыт для общественности до следующего вечера.

В то время как большинство артистов спешат попасть ночью в город, чтобы навестить старинных друзей и заглянуть в любимейшие пабы, Селия Боуэн сидит в одиночестве в своей гримерке за кулисами.

Её гримерка скромнее по сравнению с другими, скрытая позади цирка-шапито, но она заполнена книгами и потертой мебелью. По всем доступным поверхностям расставлены свечи, которые задорно горят, освещая спящих голубей в своих клетках, подвешенные среди широких занавесок, богато украшенных гобеленов. Удобное прибежище, уютное и тихое.

Неожиданно в дверь раздается стук.

— И так ты собираешься провести всю ночь? — спрашивает Цукико, глядя на книгу, что в руках держит Селия.

— Я так понимаю, ты пришла с предложением альтернативы? — спрашивает Селия.

Акробатка не часто приходит просто так, без всякого умысла.

— У меня есть социальное обязательство, и я подумать, ты могла бы присоединиться ко мне, — отвечает Цукико. — Ты слишком много времени проводишь в одиночестве.

Селия пытается протестовать, но Цукико настойчива, вынимая одно из самых лучших платьев Селии, одно из немногих цветных. Бархатное, насыщенного синего цвета, украшенное бледно-золотой вышивкой.

— Куда мы идем? — спрашивает Селия, но Цукико отказывается отвечать. Слишком поздний час, чтобы они могли отправиться в оперу или на балет. Селия смеется, когда они добираются до la maison* Лефевра. — Тебе стоило сказать мне, — говорит она Цукико.

— Тогда это не было бы сюрприз, — отвечает Цукико.

Селия посетила только одну единственную торжественную церемонию la maison Лефевра, и это был прием больше предваряющий открытие цирка, нежели такие привычные Полуночные ужины. Но, несмотря на то, что она посещала этот дом всего лишь несколько раз между её прослушиванием и открытием цирка, девушка обнаружила, что знакома уже со всеми гостями.

Её прибытие вместе с Цукико является неожиданностью для остальных приглашенных, но она очень тепло встречена Чандрешом, который тут же убегает в гостиную с бокалом шампанского, прежде чем девушка начнет извиняться за своё неожиданное появление.

— Проследи, чтобы поставили еще один столовый прибор и стул, — говорит Чандреш Марко, прежде чем бегло оглядеть комнату и убедиться, что она со всеми познакомилась.

Селия находит странным то, что он похоже её даже не помнит.

Госпожа Падва вежлива, любезна и обходительна, как и всегда. Её платье, теплого оттенка осенних листьев, мерцает в свете свечей. Сестры Берджес и мистер Баррис очевидно легко отнеслись к тому, что все трое были одеты в разные оттенки синего, а не запланированное появление Селии в платье опять же синего цвета, по-видимому, просто доказывало, что этот цвет сейчас в моде.

Упоминается, что, то ли появится, то ли нет, еще один гость, но Селия не поняла, как его зовут.

Она почувствовала себя слегка неуютно или даже неуместной на этом сборище, где все друг друга хорошо знают. Но Цукико втягивает её в разговор и мистер Баррис очень внимательно слушает каждое её слово, когда девушка говорит, и Лейни начинает подтрунивать над ним из-за этого.

Несмотря на то, что Селия довольно хорошо знает мистера Барриса, потому как встречалась с ним уже несколько раз и обменялась ни одной дюжиной писем, тот во всю делает вид, что они познакомились вот только что, прикладывая неимоверные усилия.

— Вам следовало бы податься в драматические актеры, — шепчет она ему, когда удостоверилась, что их никто не слышит.

— Знаю, — отвечает он, и в голосе его слышна неподдельная грусть. — Какая жалость, что я упустил возможность заниматься своим истинным призванием.

Селии никогда не доводилось подолгу разговаривать ни с одной из сестер Берджес, Лейни оказалась более разговорчивой, чем Тара, и сегодня она узнает, что же именно привнесли они в цирк. В то время как очевидно, что госпожа Падва занималась костюмами, а мистер Баррис всем тем, что связанно с техническими проблемами и инженерным конструированием, то работа сестер была более тонкой, но она касалась почти всех сторон цирка.

Запахи, ароматы, музыка, свет. Даже вес бархатных занавесок у входа. Они приложили усилия к каждому элементу, чтобы те казались естественными, как будто их и вовсе не касались.

— Нам хотелось поразить все чувства и ощущения, — говорит Лейни.

— Некоторые в большей степени, чем другие, — добавляет Тара.

— Верно, — соглашается с ней сестра. — Запах часто недооценивают, когда как он может быть наиболее запоминающийся.

— Они, вероятно, подозревают, что Вы растворились в воздухе, — Марко отвечает, пока они проходят по залу. — Я подумал, что, возможно, это был не тот случай.

Он придерживает для неё каждую дверь, пока ведет её в обеденный зал.

Селия сидит между Чандрешом и Цукико.

— Это предпочтительнее вечера в одиночестве, не так ли? — спрашивает Цукико, улыбаясь, когда Селия признает её правоту.

Пока происходит смена блюд, и она не отвлекается на исключительное качество еды, девушка развлекает себя тем, что пытается понять, какие же взаимоотношения установлены между гостями. Читая язык их тел и как они общаются друг с другом, постигая эмоции, скрытые за смехом и разговорами, улавливая на чем и когда задерживаются чьи-то взгляды.

Чандреш то и дело поглядывает на своего красивого помощника, и это его внимание к молодому человеку становится всё очевиднее с каждым новым бокалом вина, и Селия подозревает, что мистеру Алисдэру это известно ничуть не хуже, чем ей, но он сохраняет спокойствие, находясь практически в конце комнаты.

Ей требуется три смены блюд, чтобы определить кого из сестер Берджес предпочитает мистер Баррис, но к тому времени, когда подают блюда с искусно уложенными на них, как всем кажется целыми голубями, приправленными корицей, она точно уверена, хотя не может сказать наверняка, знает ли об этом сама Лейни.

Госпожу Падва вся честная компания зовет «Tante»**, хотя она ощущает себя скорее матриархом, главой семьи, чем тетушкой. Когда же Селия обращается к ней «Мадам», все в изумлении смотрят на неё.

— Так хорошо воспитана для циркачки, — сказала госпожа Падва, глаза её при этом блестели. — Мы все должны в некотором смысле ослабить шнурки корсета, если хотим удержать вас вблизи нашей обеденной компании.

— Я ожидала, что расшнуровка корсетов будет по окончании трапезы, — спокойно отвечает Селия, вызывая дружный смех.

— Мы будем удерживать мисс Боуэн как можно ближе к нашей компании в независимости от состояния её корсета, — замечает Чандреш. — Так и запиши, — добавляет он, махнув рукой Марко.

— Корсет мисс Боуэн отмечен должным образом, сэр, — отвечает Марко, и над столом вновь разносится смех.

Марко ловит взгляд Селии, в котором есть намек на улыбку, прежде чем отворачивается, отходя на второй план с той же легкостью, как и её отец растворяется в тени.

Прибывает следующая смена блюд и Селия вновь принимается слушать и наблюдать, и между делом пытается выяснить, мясо, запеченное в воздушном тесте и вином соусе на самом деле баранина или нечто более экзотическое.

Селию беспокоит что-то в поведении Тары. Её выражение лица то и дело становится почти затравленным. То она кажется деятельной и активно участвует в беседе, и её смех, эхом откликается на смех её сестры, но тут же, спустя мгновение, она уже кажется отстраненной, уставившись в пространство, глядя невидимым взглядом на оплывшие свечи.

И только тогда, когда по залу эхом разнесся смех Тары, очень напоминая всхлипывания, именно в этот момент, Селия понимает, что эта женщина напоминает ей её мать.

За десертом все разговоры прекращаются. У каждого на тарелке лежат шарики из тонкой воздушной сахарной паутины, которую нужно было сломать, чтобы получить доступ к облаку крема внутри.

После какофонии ломающейся карамели, сотрапезникам требуется совсем немного времени, чтобы осознать, что несмотря на то, что шарики на вид все одинаковые, у каждого из них совершенно неповторимый вкус.

Собравшиеся дают попробовать друг другу свой десерт, ложки так и мелькают. И хотя некоторый из гостей легко угадывают имбирь с персиком, приправленный кокосовой крошкой, другими эта вкусовая тайна остается так и не раскрытой. Для Селии очевидно, что это мед, но с примесью какой-то пряности, которую никто не в состоянии распознать.

После ужина, беседа продолжается в гостиной за чашечкой кофе с бренди, пока большинство из гостей не решают, что час уже чрезвычайно поздний, на что Цукико отвечает, для циркачек, наоборот, время сравнительно раннее.

Когда все начинают прощаться, Селии уделяется внимание со стороны остальных больше всех, и она получает несколько приглашений на чашечку чая, пока цирк будет в Лондоне.

— Спасибо тебе, — говорит она Цукико. — Мне понравилось даже больше, чем я ожидала.

— Самые лучшие удовольствия, всегда неожиданны, — отвечает Цукико.

***

МАРКО НАБЛЮДАЕТ ИЗ ОКНА, как расходятся гости, мельком улавливая силуэт Селии, прежде чем она раствориться в ночи.

Он обходит гостиную и обеденную комнату, а потом спускается по лестнице на кухню, чтобы убедиться, что всё в порядке. Остальная прислуга уже ушла. Он гасит последний свет прежде, чем подняться на несколько пролетов, чтобы проверить как там Чандреш.

— Просто замечательный сегодня был ужин, как считаешь? — спрашивает Чандреш Марко, когда тот добирается до квартиры, включающей в себя весь пятый этаж, где каждая комната освещена множеством марокканских фонариков, которые бросают изломанные тени на богатую мебель.

— Именно так, сэр, — говорит Марко.

— Завтра на повестке дня у меня ничего не запланировано или скорее уже сегодня.

— На день назначена встреча по вопросу продажи билетов на следующий сезон.

— Ах, совсем запамятовал, — говорит Чандреш. — Отмени, сможешь?

— Конечно, сэр, — отвечает Марко, вынимая из кармана блокнот и делая в нем пометки.

— О, и закажи дюжину бутылок бренди, такого же, как приносил Итан. Просто изумительный напиток. — Марко кивает, добавляя еще одну пометку в свой блокнот. — Ты ведь не уходишь, правда? — спрашивает Чандреш.

— Нет, сэр, — отвечает Марко. — Думаю, уже слишком поздно, чтобы возвращаться домой.

— Домой, — повторяет за ним Чандреш, как будто это слово звучит как иностранное. — Это тоже твой дом, как та квартирка, на сохранении которой ты настаиваешь. И даже больше.

— Я постараюсь это запомнить, сэр, — говорит Марко.

— Мисс Боуэн - чудесная женщина, ты не находишь? — ни с того ни с сего отпускает ремарку Чандреш, оборачиваясь, чтобы оценить реакцию на свой вопрос.

Застигнутый врасплох, Марко только и успевает, что выдавить из себя нечто, что он надеется, похоже на его стандартное бесстрастное согласие.

— Мы должны приглашать ее на ужин, когда цирк приезжает в город, чтобы могли узнать ее получше, — многозначительно произносит Чандреш, подчеркивая сказанное самодовольной ухмылкой.

— Да, сэр, — говорит Марко, стараясь сохранить беспристрастное выражение лица. — Это все на сегодня?

Чандреш смеется, и машет ему рукой, показывая, что отпускает молодого человека.

Перед тем, как удалиться в свои ​​комнаты, апартаменты в три раза больше его квартиры, Марко бесшумно возвращается в библиотеку. Он стоит в течение некоторого времени на том же месте, где он обнаружил Селию несколькими часами ранее, разглядывая знакомые книжные полки и стены витража.

Он не может догадаться, что бы она могла здесь делать.

И он не замечает глаз, смотрящих на него из тени.

Прим. переводчика:

*la maison - дом (пер. с фр.)

** Tante - тетушка (пер. с фр.)

Дата добавления: 2015-10-02