Лондон, апрель 1886

В фойе театра происходит беспрецедентное столпотворение иллюзионистов. Сборище чистейших костюмов со специальными кармашками для шелковых платочков. У некоторых при себе кофры, на других плащи, у третьих с собой птичьи клетки или серебреные трости. Они не разговаривают друг с другом, в ожидание своей очереди. Вызывают не по имени (настоящему или сценическому), а по номеру, написанному на клочке бумаги, который каждый получает по прибытии. Вместо того чтобы болтать или сплетничать, или обмениваться опытом в своих уловках, они ерзают на своих местах и бросают довольно выразительные взгляды на девушку.

Некоторые ошибочно приняли её за ассистентку, когда туда прибыли, но она сидит в кресле, сжимая в руке бумажный клочок со своим собственным номером №23.

У неё нет при себе ни кофра, ни плаща, ни клетки с птицей, да и трости тоже нет. Она одета в темно-зеленое платье и в черный жакет с рукавами буфами поверх него. Копна каштановых локонов аккуратно убрана заколками под крошеную с перьями, но в остальном ничем не примечательную, черную шляпку. Её лицо кажется совсем девичьим, из-за этих её длинных ресничек и слегка надутых губок, но очевидно, что она уже не в том возрасте, чтобы её можно было принять за девочку. Но, тем не менее, трудно вот так определить её возраст и никто не осмеливается спросить. Собравшиеся, ни на что не взирая, считают её девушкой, и соответственно к ней относятся. Она отмечает про себя, что несмотря на множество косых взглядов, никто не решается посмотреть в открытую.

Один за другим, всех иллюзионистов, вызывает человек со списком и блокнотом, который провожает их к позолоченной двери, расположенной в конце фойе и так же один за другим, они выходят в вестибюль, а потом и из театра. Одни задерживаются за теми дверьми всего несколько минут, в то время как другие остаются в театре в течение довольно продолжительного времени. Те, у кого на их листочках написаны довольно большие числа, в нетерпении ёрзают на своих местах, в ожидании, когда же вновь появится человек с блокнотом и вежливо назовет их номер, что они держат в руках.

Последний иллюзионист, прошедший за позолоченную дверь (пухлый паренек в цилиндре и броском плаще) вернулся в вестибюль довольно скоро и заметно взволнованным. Он метнулся сразу же к выходу, позволяя дверям театра громко захлопнуться у него за спиной. Звук ударяющихся дверей эхом разнесся по всему фойе, когда человек с блокнотом вновь появляется, рассеянно кивая остальным, и откашливается.

— Номер двадцать три, — объявляет Марко, сверяясь с номером в своем списке.

Все глаза тут же устремляются на девушку, которая встает со своего места и идет вперед.

Марко наблюдает за тем, как она приближается. Поначалу он сбит с толку, но затем замешательство сменяется чем-то совершенно другим.

Он мог сказать, когда девушка была еще на том конце зала, что она была прелестна, но когда она подошла на довольно близкое расстояние, чтобы заглянуть в его глаза, её очарование, овал лица, оттеняющие кожу волосы, становится чем-то большим.

Она просто лучится. Какое-то мгновение, пока они смотрят друг на друга, он не может вспомнить, что ему нужно делать и почему она протягивает ему клочок бумаги с номером двадцать три на ней, написанный его собственной рукой.

— Сюда, пожалуйста, — удается ему выговорить, забирая её номерок и придерживая открытой для неё дверь.

Она слегка приседает в реверансе, выражая признательность, а фойе в это время наполняется гулом от шепотков, прежде чем дверь за ними закрылась.

***

ТЕАТР НЕВЕРОЯТЕН ПО СВОИМ РАЗМЕРАМ, РАЗМАХУ И УБРАНСТВУ, ряд к ряду, обитые красным бархатом. Оркестровая яма, мезонин*, балконы простирающиеся от пустой сцены, всё выдержанно в темно-красных цветах. Здесь никого нет, за исключением двух человек, сидящих где-то в десяти рядах от сцены. Чандреш Кристоф Лефевр сидит сложив ноги на сидение перед ним. Госпожа Ана Падва сидит справа от него, вынимая часы из своей сумочки, при этом подавляя зевоту.

Марко появляется из крыла сцены с девушкой в зеленом платье, которая не отставая шагает прямо за ним. Он жестом ей показывает, чтобы та вышла на середину сцены, не в силах отвести от нее глаз, когда он объявляет её практически пустому залу театра.

— Номер двадцать три, — представляет он девушку, прежде чем спуститься по небольшой лестнице возле авансцены, где он нерешительно застывает с краю, у первого ряда, а писчее перо зависает над его блокнотом.

Госпожа Падва поднимает глаза и улыбается, убирая свои часы обратно в ридикюль.

— Что у нас здесь? — спрашивает Чандреш, ни к кому конкретно не обращаясь.

Девушка не удостаивает ответом.

— Это номер двадцать три, — повторяет Марко, сверяясь со своими записями, чтобы убедится, что он ничего не напутал.

— Девочка моя дорогая, мы здесь проводим прослушивание иллюзионистов, — говорит Чандреш, да так громко, что его голос эхом отдается в огромном пространстве. — Магов, чародеев и так далее. Сейчас у нас нет необходимости в прелестных ассистентках.

— Сэр, я и есть иллюзионистка, — говорит девушка. Её голос звучит спокойно и негромко. — Я пришла сюда на прослушивание.

— Понятно, — говорит Чандреш, хмурясь, оглядывая девушку с головы до ног.

Она стоит неподвижно в центре сцены, терпеливо, как будто ожидала подобной реакции.

— А что не так? — спрашивает госпожа Падва.

— Я не совсем уверен, что это уместно, — отвечает Чандреш, задумчиво глядя на девушку.

— После всех ваших проповеднических речах об акробатах?

Чандреш молчит, продолжая разглядывать девушку на сцене, довольно изящную и не кажущуюся такой уж необычной.

— Это совсем другое дело, — все что он может выдать по поводу своих недавних рассуждений.

— Да неужели, Чандреш, — говорит госпожа Падва. — Мы должны, по крайней мере, позволить ей продемонстрировать своё мастерство, прежде чем спорить о целесообразности появления в цирке женщины-иллюзиониста.

— Но у неё довольно большие рукава, в которых она наверняка может спрятать что угодно, — протестует тот.

В ответ Селия расстегивает свой жакет с широкими рукавами и не церемонясь бросает его на сцену около своих ног. Её зеленое платье без рукавов и даже без бретелек, отчего плечи и руки девушки полностью обнажены, за исключением серебряной цепочки с кулоном, висящей на шее. Затем она снимает перчатки и так же бросает их одну за другой рядом со скомканным жакетом. Госпожа Падва выразительно смотрит на Чандреша, на что тот только вздыхает.

— Что ж, — говорит Чандреш. — С этим разобрались.

И он неопределенным жестом машет в сторону Марко.

— Да, сэр, — говорит Марко, поворачиваясь к девушке и продолжая уже обращаться к ней. — У нас есть несколько вопросов, которые мы хотим Вам задать, прежде чем Вы приступите к демонстрации своих талантов. Ваше имя, мисс?

— Селия Боуэн.

Марко записывает её имя себе в блокнот.

— А ваше сценическое имя? — спрашивает он.

— У меня нет сценического имени, — отвечает Селия.

Марко это тоже отмечает в своем блокноте.

— Где Вы выступали профессионально?

— Прежде я нигде не выступала.

На этом Чандреш хочет закончить прослушивание, но госпожа Падва останавливает его.

— Тогда у кого Вы учились? — спрашивает Марко.

— У моего отца, Гектора Боуэна, — отвечает Селия. Помолчав мгновение, она добавляет. — Хотя, он, возможно, более известен под именем Чародей Просперо.

Марко роняет своё писчее перо.

— Чародей Просперо? — Чандреш снимает ноги со стула, стоящего перед ним и подается вперед, уставившись на Селию, словно видит перед собой совершенно другого человека. — Ваш отец Чародей Просперо?

— Был моим отцом, — поясняет Селия. — Он... скончался в прошлом году.

— Сожалею о Вашей утрате, милочка, — говорит госпожа Падва. — Но кто, скажи на милость, этот Чародей Просперо?

— Разве что величайший иллюзионист своего поколения, — отвечает Чандреш. — Я звал его к себе всякий раз, как только мог заполучить его в свои руки, еще несколько лет назад. Абсолютно гениальный, умеющий совершенно заворожить любых зрителей. Никогда не встречал кого-нибудь, кто бы мог с ним сравнится в мастерстве, никогда.

— Сэр, он был бы рад это услышать, — говорит Селия, а взгляд её на краткий миг метнулся в ту сторону сцены, где от занавеса падала тень.

— Я говорил ему не раз об этом, однако. Я не видел его уже несколько лет. Как-то пару лет назад, я хорошенько напился с ним в пабе, и он пустился в рассуждения о том, что театр мог бы расширить свои границы, изобретая нечто новое и необычное. Ему, наверное, пришлась бы по душе вся эта наша авантюрная затея. Чертовски жаль. — Он тяжело вздыхает и качает головой. — Что ж, с этим разобрались, — продолжает он, откидываясь в кресле и рассматривая Селию уже со значительной долей интереса.

В руке у Марко вновь перо и он возвращается к списку своих вопросов.

— Вы способны устраивать представления не на сцене?

— Да, — отвечает Селия.

— Возможно ли наблюдать за вашими иллюзиями со всех ракурсов?

Селия улыбается.

— Вы ищете того, кто сможет выступать прямо посреди толпы? — спрашивает она у Чандреша. Тот кивает. — Понятно, — говорит Селия.

А затем так стремительно, что кажется будто девушка даже не шевельнулась, она подбирает со сцены свой жакет и бросает его на кресла, куда, вместо того чтобы упасть бесформенным комком ткани, он зависает в воздухе и складывается. В мгновение ока складки шелка превратились в гладкие блестящие черные перья, большущие бьющиеся крыльев, и, что самое поразительное, не возможно было точно уловить момент, когда жакет полностью превратился из обыкновенного предмета одежды в полноценного ворона. Ворон облетел красные бархатные ряды и устремился вверх к балконам, где начал нарезать замысловатые круги.

— Впечатляет, — говорит госпожа Падва.

— Если только она не припрятала пернатого в тех гигантских рукавах, — бормочет себе под нос Чандреш.

На сцене, Селия подходит ближе к Марко.

— Могу я позаимствовать его на некоторое время? — спрашивает она юношу, указывая на его блокнот.

Марко колеблется секунду другую, прежде чем отдать его ей.

— Спасибо, — говорит она и возвращается на середину сцены.

Она едва взглянула на список вопросов, написанный аккуратным почерком, прежде чем подбросить блокнот в воздух, где тот перевернулся и шелестящая бумага превратилась в белую голубку, хлопающую крыльями, которая полетела делать свой круг под потолком театра. Ворон с балкона каркает, завидев голубицу.

— Ха! — восклицает Чандреш, и на появление голубки и завидев выражение лица Марко.

Голубица устремляется обратно, вниз к Селии, аккуратно усаживаясь на её вытянутую руку. Она гладит птицу по крыльям, а затем отпускает ту обратно в воздух. Она поднимается всего на несколько футов в воздух над головой девушки, прежде чем крылья вновь превращаются обратно в бумагу и блокнот быстро падает вниз. Селия ловит его одной рукой и возвращает Марко, цвет лица которого теперь заметно бледнее прежнего.

— Благодарю Вас, — говорит Селия с улыбкой.

Марко рассеянно кивает, не встречаясь с ней глазами, и спешно отступает в свой угол.

— Превосходно, просто превосходно, — говорит Чандреш. — Это могло бы нам подойти. Всё определенно могло бы получится.

Он поднимается из своего кресла и движется вниз по проходу, останавливаясь у оркестровой ямы, чтобы начать в свете рамп расхаживать перед ней с глубокомысленным видом.

— Нужно будет еще правильно подобрать ей сценический костюм, — громко говорит ему со своего места госпожа Падва. — Я вижу только строгие костюмы. Хотя, полагаю, что и платье подобное тому, что сейчас на ней тоже подойдет.

— Какой костюм Вам нужен? — спрашивает Селия.

— У нас проработана определенная цветовая гамма, дорогая, — отвечает госпожа Падва. — Или скорее отсутствие оной. Никаких иных цветов, кроме черного с белым. Однако Вам полностью черное платье может придать слишком траурный вид.

— Понятно, — говорит Селия.

Госпожа Падва встает и идет к тому месту, где совершает променад Чандреш. Она шепчет ему что-то на ухо, и он поворачивается, чтобы посоветоваться с ней, не глядя на Селию в этот момент.

Никто не наблюдает за девушкой, кроме Марко, который совершенно неподвижно стоит на сцене и терпеливо ждет. А затем очень медленно, её платье начинает меняться.

Начиная с линии декольте и стекая вниз будто разливающиеся чернила, зеленый шелк превращается в черную, непроглядную, полночную тьму.

Марко открывает рот от удивления. Чандреш с госпожой Падва поворачиваются, привлеченным звуком, который издал Марко, как раз во время, чтобы стать свидетелями, как черный цвет ползет, пожирая зеленую ткань, растворяясь в белоснежности нижней юбки, пока все доказательства того, что это платье когда-то было зеленым не исчезли.

— Что ж, это упрощает мою работу, — реагирует на произошедшие перемены с обликом девушки, госпожа Падва, однако не в силах скрыть радость в своих глазах. — Хотя, мне думается, что возможно ваши волосы тоже несколько светловаты.

Селия качает головой, и её каштановые кудри меняют свой оттенок до почти черного, цвета блестящего вороного крыла.

— Изумительно, — говорит Чандреш, больше самому себе.

Селия просто улыбается.

Чандреш выскакивает на сцену, по маленькому лестничному пролету и оказывается всего в двух шагах от девушки. Он осматривает платье Селии со всевозможных ракурсов.

— Можно? — спрашивает он, прежде чем осторожно прикоснуться к ткани её юбки.

Селия кивает.

Шелк несомненно черный и белый, а переход между эти двумя цветами мягкого серого оттенка. Все волокна ткани отчетливо видны.

— Можно спросить, что случилось с Вашим отцом, если Вам не претит моё любопытство? — спросил Чандреш, всё еще сосредоточив всё свое внимание на её платье.

— Вовсе нет, — отвечает Селия. — Один из его трюков пошел не так, как задумывалось.

— Чертовски досадно, — говорит он, отступая на шаг назад. — Мисс Боуэн, не заинтересует ли Вас уникальная возможность трудоустройства?

Он щелкает пальцами, и Марко подходит к нему со своим блокнотом, останавливаясь в нескольких шагах от Селии, его взгляд движется от её платья, к волосам и обратно, но дольше всего он разглядывает её лицо

Прежде чем она успевает ответить, по театру эхом разносится карканье ворона, который всё еще сидит на балконе, с любопытством наблюдая за происходящим.

— Минуточку, — говорит Селия.

Она поднимает руку и указывает изящным жестом в направлении ворона. В ответ на это птица снова каркает и расправляет большие крылья, взлетает и пикирует к сцене, набирая скорость по мере приближения. Он летит прямиком к Селии, не отклоняясь от заданного маршрута и не замедляясь, полетает к сцене на полной скорости. Чандреш отпрыгивает назад, почти падая на Марко, когда ворон врезается в Селию вихрем перьев.

А затем он исчез. Ни остается не единого перышка, а Селия одета вновь в свой черный жакет с широкими рукавами, только теперь застегнутым на черные и белые пуговицы.

Госпожа Падва, стоящая перед оркестровой ямой, хлопает в ладоши.

Селия кланяется, пользуясь возможностью поднять с пола свои перчатки.

— Она великолепна, — замечает Чандреш, вытаскивая сигару из кармана. — Безусловно великолепна.

— Да, сэр, — говорит Марко позади него, блокнот в руке немного дрожит.

***

ИЛЛЮЗИОНИСТЫ, ОЖИДАВШИЕ В ПРИХОЖЕЙ, ворчат, когда они благодарят их за уделенное время и вежливо прощаются.

*mezzanine - мезонин - антресоли; полуэтаж (между первым и вторым этажами) (прим.перевочика)

Дата добавления: 2015-10-02