Река нашего детства

Анка затеяла большую стирку. Два дня без передыху горбатилась над корытом. Столько настирала – аж самой не верится. И теперь бесперечь бегает на речку полоскать. Выполощет полный таз, развесит – и снова на реку. Пока это полощет – то уже высохло. Наверное, раз пять, а может, и шесть белье на веревке сменила. И вот наконец-то выкладывает Анка остатки настиранного из корыта, берет таз и поворачивается к сестренкам:

– Ну, ладно, пошли на речку!

Те весь день, с самого утра, ходили за ней по пятам, за­глядывали в глаза, все ждали, когда она их возьмет с собой.

С радостным воплем Динка с Алькой кидаются к Анке, прижимаются к ней, обнимают.

– Видите – руки у меня заняты. Держитесь за платье! – командует Анка.

С ними, конечно, не побежишь, как она привыкла. Тащат­ся сестренки еле-еле. Ну да ладно, работа закончена, те­перь можно и не спешить. Хоть на протоку полюбоваться.

Берег усеян ребятней. Копошатся головастые, чумазые, голопузые. В воде у бережка булькаются, в песок зары­ваются, камешками забавляются. Матери с утра до ночи на работе – так протока малышне и мать, и нянька, и за­бава. Здесь, на реке, в играх да толчее и есть вроде не так хочется. А, может, и вправду придает сытости густой реч­ной воздух, настоенный на прибрежнем топольнике, на прожженном солнцем песке да терпком сосновом аромате от пригнанных с верховьев плотов.

Тем, кто постарше, протока и вовсе свет в окне. Нена­долго вырвавшись из дому от хозяйственных хлопот, они отмачивают в протоке не по возрасту загрубевшие ладони, задубелые, неотмываемо черные подошвы и на время опять становятся не опорою и надеждой, не помощниками и нянь­ками, а просто мальчишками и девчонками. И визжат, и возятся, как маленькие. И швыряют в реку камни, и счи­тают хором, кто больше «напечет блинов», и спорят из-за каждого до хрипоты; «греют воду», «куряют» друг дружку, подплыв незаметно, возятся в воде до посинения и пупыры­шек. Но однажды, переплыв, покорив реку, вдруг впервые осознают свою силу. Они учатся спорить с рекой, не бояться ее. Мужают и закаляются сами. Начинают уважать силу и смелость в других. Река помогает им взрослеть...

Анка засмотрелась на протоку с высокого берега. А сестренки тянут ее вниз, к воде. И она подчиняется им. В самом деле, чего это уставилась на протоку, будто первый раз увидела? Каждый день тут бывает!

Бывать-то, конечно, бывает. А вот так постоять да посмотреть часто ли себе позволяет? Все некогда.

А на реке что творится – она прямо кипит от людей. И понятно – жарища такая, да еще и воскресенье. А шуму-то тут, шуму! Ребятишки купаются – кричат. На близкой переправе скрипит немазаными уключинами лодка. Бабы белье вальками колотят – бухают. Рычит и фыркает сную­щая туда-сюда моторка. Ругаются плотогоны, подтягивая к берегу только что пригнанный плот. Надрывно визжат пилы, превращая плоты в штабеля досок. Живет протока.

Анка снова подхватывает таз с бельем и ведет сестренок дальше. Все, хватит бездельничать! Полоскать надо! Она усаживает сестренок под тополь, в тень, дает каждой по ржавой консервной банке, насыпает в них камешков, чтобы гремели, строго-настрого велит никуда отсюда не ходить, а сама – скорее на плот. Вон тетка с удобного места уходит – успеть занять его. С краю оно, выше других по течению. Значит, ничьи ополоски к ней плыть не будут.

Полощет Анка привычно, умело, мелко-мелко перебирая пальцами каждую тряпицу, чтобы прополоскать каждый ее краешек. Сил и времени она не жалеет и выжимает только тогда, когда мыльную пену унесло течение и вода стала абсолютно прозрачной. От воды этой чистой, от сознания сделанной большой работы, от солнышка яркого да речного веселого гомона хорошо у Анки на душе, радостно.

Вдруг вздрогнула она всем телом, словно искра по ней пробежала. Будто кто толкнул ее повернуть голову влево. Глянула – а в воде, глубоко уже, – красное, знакомое. Да это же трусики Динкины или Алькины! И подумать ни о чем не успела Анка, а сама уже в воде. Схватилась за эти трусики и наверх тянет, над собой поднимает, в чьи-то руки подает. А как сама выбралась – совсем не помнит. То ли сама, то ли вытащили ее.

Потом, уже на берегу, на горячей гальке, когда Алька кое-как откашлялась и отдышалась, Анка поддала ей как следует, чтобы в другой раз неповадно было, сняла с себя платье, отжала, развесила на бревно, а сама пошла допо­ласкивать.

Чудно – кто это ее толкнул-то в самое сердце? Будто за веревочку дернули. Кто это подсказал ей в воду глянуть? Ведь не могла же она в таком гомоне услышать, как подо­бралась к ней сзади Алька, как поскользнулась на мыль­ном бревне да и булькнула в воду. Да если бы даже закри­чала она, и то не услыхать, а уж престо плеск – и подавно. Ведь сколько баб было рядом – ни одна и ухом не повела. А она вот как-то почуяла. И опять же – как это она реши­лась с плота в воду прыгнуть? Ведь плавать-то совсем не умеет и воды жуть как боится. А плоты далеко от берега, тут глубина! Да и под плот – она знает – затянуть могло. Что же, выходит, смелая она, что ли? Смелая, куда там! Почему же у этой «смелой» руки-ноги дрожмя дрожат? Вот и таз с бельем того и гляди из рук вывалится.

На берегу Анка еще раз поддала Альке. Идет на ват­ных, будто чужих, ногах. Таз, чтобы не уронить, на плечо поставила. А Динка с Алькой за ней плетутся и ревут в го­лос. Одна – от испуга да оттого, что получила по заслугам. А другая, как обычно, – за компанию.

– Давайте поревите, поревите! – ругается Анка. – Бу­дете в другой раз знать, как не слушаться. Вы что это – до­говорились, что ли? Вчера одна, сегодня – другая...

Анке даже холодно стало, когда она вспомнила вче­рашнее.

Весь день она белье стирала. А к вечеру полы мыть ста­ла. Каждую субботу Анка ужасно завидует тем, кто жил в их нынешней квартире, когда-то давно, еще до войны. Вот тогда было мыть полы – одна благодать. Анка и сейчас го­това мыть под кроватями, где еще сохранилась краска, хоть десять раз в день. Но там и за неделю грязно не становит­ся, только чуть пыльно. Мокрой тряпкой провел по краше­ному – и готово. А вот во всей остальной квартире краска давным-давно облупилась да поистерлась. И каждый раз домывать до белизны голые, ободранные доски совсем не­просто. Особенно – на кухне, у печки. Там вечно и зола во все щелочки понабьется, и сажа с чугунов. А посудные опо­лоски да свинячья мешанина прямо намертво въедаются в доски.

Да еще горе с коридором и лестницей. Мало того, что всегда на ногах с улицы грязи натащится, так теперь еще сестренки все подряд сюда прут. То «огород» в коридоре разведут, то «стряпню» затеют. Столько земли да глины понаташат – просто жуть! За неделю полы становятся черным-черны. Как начинаешь мыть в субботу – кажется, до чистого и не домоешься.

Но Анка мыть как попало не любит. К тому же способ, как отмыть, знает. И даже не один. Самый простой – скоб­лить ножом. Бери нож подлиннее да попрочнее, обмотай ручку тряпицей, чтобы мозоли набить не сразу, наберись терпения – и начинай! Нож хорошо берет, чисто. Да боль­но медленно – попробуй-ка проскобли всю квартиру да еще этот коридорище впридачу! Можно тереть пол голиком с песочком. Тоже чисто получается. И быстрее, чем ножом. Но тут опять другое. Чтобы смыть потом песок, столько во­ды нужно! А ведь ее вначале надо натаскать с речки.

Обычно Анка трет полы теркой. Плетут такие терки из проволоки в размер подошвы. Наступает Анка на нее, при­кручивает проволокой к ноге, чтобы не слетала, – и – на­чинает. Теркой по мокрым доскам туда-сюда, вперед – назад, ширк – шорк! Сильней нажимай, давай не ленись! Ничего, что пот глаза заливает, и нога уж онемела, и серд­це колотится, как сумасшедшее, – ничего! Зато какой коридорчик-то стал – любо-дорого поглядеть! А ступеньки мыть уже проще. Пока одну потрешь – и устать как сле­дует не успеешь. А пока смываешь с нее грязь да выти­раешь,– вовсе отдохнешь. И все бы хорошо, да есть у тер­ки свой недостаток – быстро ее ржа берет. А как заржа­вела – так все, ломаться начинает. Вся ощетинится лома­ными проволочками, которые так и норовят в ногу впиться. На что у Анки подошвы задубелые – ходит-то она все бо­сиком, – а и они каждый раз бывают в кровь изорваны, если терка старая. А их часто не наменяешься – с базара они, деньги стоят.

Вчера у Анки терка была не то чтобы совсем уж новая, но и не сильно старая – до лестницы дошла, а еще ни разу ногу по-настоящему не пропорола. Вот уже и конец был близок...

Ой, что это?! Динка же это кричит! Да как страшно-то! Не помнит Анка, как вынесло ее из сеней на этот крик. Вмиг оказалась рядом с Динкой. Стоит та за воротами, у дома, в фундамент вжалась и в диком ужасе орет. А прямо на нее мчит через дорогу соседский бычок молодой. Глупый еще совсем и ужасно вздорный, все бодаться лезет. Его да­же в стадо потому не берут, дома на привязи хозяева дер­жат. Видать, сорвался с привязи. Рога у него еще неболь­шие, а злобы да дури – на пятерых взрослых. И мчит он прямиком на Динку! Вот-вот налетит, затопчет, рогами своими недоросшими изранит. И спрятаться некуда, и убе­жать не успеть. Проносятся эти мысли в Анкиной голове, а сама она подскочила к сестренке, прикрыла собой. А как дальше все вышло – и сама не знает: то ли случайно так получилось, то ли специально так сделала. Видит Анка прямо перед собой глаза бычьи – дикие, злобные. И запус­тила она обе руки свои прямо в эти глазищи. От боли за­стыл бык на мгновение, потом взревел утробно – и кинулся прочь. Схватила Анка Динку в охапку – и в ограду. Толь­ко тут почуяла боль. Глядь – нога у нее уже черная от кро­ви да налипшей земли. Проволока пропорола подошву, впилась в ногу. Оказывается, она так и бегала с теркой. И даже не почувствовала боли...

Анка, быстренько развесив выполосканное белье, опять бежит на реку по воду – огород поливать надо.

И снова, как всегда, не может Анка не остановиться хоть на мгновение на берегу, чтобы глянуть на протоку.

Без протоки их города нет. Это – его хребет, его сердце, его душа. Протока видит, слышит, чувствует все, чем жи­вет город. Неодолимо притяжение реки. И потому приходят сюда и те, кто только начинают жизнь, и те, кто ее уже за­канчивают. Приходят в печали и в радости, в горе и в счастье. Теперь, в войну, печали да горя добавилось, радос­ти да счастья поубыло. Но война не остановила жизнь. Люди потому, может, и живут еще, что не разучились ра­доваться и быть счастливыми.

Ах, протока, протока! Невелика ты, а сколько же видела и схоронила в себе людского горя и людского счастья! Сколько обронили в тебя и сладких, и горьких слез! Ниче­го не растеряй! Все сбереги! И щедро возврати, когда, мно­го лет спустя, утомившись от дальних нелегких дорог, се­годняшние мальчишки и девчонки вновь придут к тебе, на этот берег. На берег своего детства...

Дата добавления: 2015-10-24