Модный Вавилон 14 страница

Все мы торчим здесь с восьми, и за это время я успела съесть три круассана и полбулки с шоколадной начинкой. Макс Дэвис шесть раз назвал меня деткой, пять раз – крошкой, дважды ткнул указательным пальцем и один раз потерся промежностью о спину Лидии.

Я всегда ненавидела сниматься и теперь, сидя с набитым выпечкой и кофе желудком, понимаю почему. Это вечное ожидание! Сейчас я вынуждена дожидаться своего стилиста – и дождусь какой-нибудь двадцатилетней девицы. Она будет предлагать мне нечто совершенно неприемлемое, в чем я буду чувствовать себя толстой, глупой, похожей на цирковую лошадь. Потом мне придется ждать, пока Макс установит освещение. Ждать, пока ассистент зарядит камеру. Затем нас сфотографируют на «Полароид». Кто-нибудь потрет снимок о свою задницу, чтобы согреть его и ускорить процесс проявки. Потом фото вставят в беленькое паспарту. Все соберутся вокруг. И внезапно Лидия поймет, что ей нужно переодеться, переобуться или сменить прическу, потому что «это никуда не годится». Возможно, я последую ее примеру.

Мне скучно, тоскливо – и, если честно, у меня легкое похмелье. Благодаря неимоверным усилиям Александра, Мими и Триш вчерашний вечер прошел успешно. Папка входящих на моем мобильнике переполнена сообщениями, в которых речь идет о том, как все вчера было здорово. Александр позвонил мне из офиса – судя по всему, нас завалили благодарственными букетами и ароматизированными свечами. Он намекнул, что часть послал Нику, и я вынуждена была это одобрить. Его идея была просто потрясающей, и вчерашний ужин действительно может оказаться одним из тех событий, которые будут иметь для нас в Америке очень важные последствия. Если лучшие представители британской прессы на твоей стороне, то уже не важно, пошлет ли тебя style.com ко всем чертям и придет ли на твою презентацию Анна Винтур. Кажется, обилие Moet сделало свое дело.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Лидия, подставляя левую ногу рукам Дэз и хихикает. – Я как Наоми! Она всегда стоит на этом самом месте, голая, без единого волоска на теле, и ее, прежде чем выпустить на подиум, натирают кремом.

– Вот почему кожа у нее всегда блестит, как шкура пантеры, – подает голос Макс из другого угла и скребет в воздухе пальцами, изображая когти. – У-у-у, какая она сексуальная крошка!

Черт возьми, он невыносим! Это уже моя третья съемка с его участием, и он неизменно раздражает меня до крайней степени. Не знаю, в чем тут дело – может быть, в его полуамериканской привычке растягивать слова. В мире моды кое у кого это принято, чтоб подчеркнуть, что они, видите ли, настоящие космополиты и сами не знают, в какой точке земного шара проведут следующий день. А может быть, меня коробит оттого, что он щеголяет своим знакомством со знаменитостями и без конца рассказывает, кто с кем развлекался. Скорее всего, он так выпендривается, поскольку мы знаем, из какого захолустья он родом. И всегда что-то из себя строит, сейчас, разумеется, тоже.

В третий раз за утро льется мотив «Королевы диско»; все танцуют и напевают, пока при появлении стилиста и редактора журнала не раздается команда: «Внимание!»

– Так фот, мы пообщались с Флафф. – У костлявого, с лицом подростка стилиста серьезный дефект речи – он говорит «ф» вместо «в». – И решили, что фы будете сногсшибательно фыглядеть ф том знаменитом серебристо-белом платье.

– Хорошо, – говорю я, откладывая журнал и бросая окурок в чашку остывшего кофе. У меня начинается мигрень. – Но дело в том... э... что у меня не та фигура, чтобы я могла его надеть.

– Но ведь вы стали известной благодаря этому платью, – говорит Флафф, которой вообще следовало бы помолчать – с лошадиными ляжками и задом размером с рояль.

– А Лидия не может его надеть? – спрашиваю я, ощущая, что чувство юмора уступает место ярости.

– Лидия снимается в белье, – говорит стилист.

– Боюсь, что я не смогу появиться в этом платье.

– Но, право же, оно отлично бы на вас смотрелось, – возражает Флафф.

– Нет, – говорю я. – Я слишком немолода и со своей комплекцией не втиснусь в платье, которое мне к тому же не идет. Если вы думаете, что сможете меня переубедить, то ошибаетесь, и мне лучше уйти.

– Детки, детки! – Это Макс. Он идет к нам, на ходу приглаживая рукой свои длинные волосы. – О чем спор?

– Я не стану надевать серебристо-белое платье, – повторяю я. – Для него нужно красивое тело, а я в нем буду похожа на старую толстую шлюху. Мне больше подойдет что-нибудь строгое. И с надежно простроченными швами.

– Отлично, – отвечает он. – Надевай что хочешь, крошка. Это твой день. Все ради тебя. Я хочу, чтобы ты наслаждалась жизнью. Чтобы чувствовала себя счастливой и уверенной.

Я улыбаюсь. Совершенно неожиданно его жизненная философия кажется мне не такой уж скверной, а кожаные брюки – вполне уместным атрибутом.

– Это платье может взять Лидия, а ты надевай что вздумается.

Он улыбается, раскланивается, щелкает каблуками и в третий раз за сегодня тычет в меня указательным пальцем. Потом идет к Лидии, чтобы рассказать об изменениях, внесенных в план, и целует ей руку.

– Ты хочешь сказать, что меня зря натирали кремом?! – орет Лидия через всю комнату.

– Прости, – говорю я.

– Ничего страшного, – отзывается она. – Обожаю твое белое платье. Иди сюда, давай поболтаем, пока мне подрисовывают глаза.

Я иду к ней и сажусь рядом. Дэз трудится над ее лицом. Лидия, с приоткрытым ртом и сомкнутыми веками, выглядит потрясающе. У нее небольшой, идеальной формы нос, великолепные высокие брови, пухлые губы. Светлые волосы гладко собраны на затылке. Белое платье, несомненно, ее... Не то что я, свинья в пижаме.

– Так как у тебя дела? – спрашиваю я. – С тех пор как мы не виделись...

– Не так уж долго, – отвечает она.

Все успешные манекенщицы отличаются самоуверенностью. Они вечно разъезжают, в основном за свой счет, и у них редко есть собственное гнездышко. Они обычно легко заводят друзей, но не утруждают себя тем, чтобы поддерживать дружбу. Вот почему всех окружающих они называют «милочка» – просто не запоминают имен.

– Ты нашла себе квартиру в Париже?

– Не уверена, что мне этого хочется. – Глаза у Лидии все еще прикрыты. – Я только что участвовала в двух показах – просто ужас!

– Да?

– Сплошное разочарование. Хоть и высокий класс. Во-первых, я не смогла влезть ни в одно из платьев от Armani, даже, несмотря на то что заблаговременно села на диету. – Она касается своего плоского живота. – Его шестые размеры – это действительно шестые размеры. Я не сумела их надеть. Во-вторых, там были хорошо известные мне личности. Например, тот старый козел, я тебе уже как-то рассказывала.

– Кто?

– Морщинистый старикан, он приезжает в Париж каждый год. Похож на Фредди Крюгера. Ходит в кожаных штанах, коричневом шарфе и ковбойской шляпе. И все время безуспешно заигрывает с моделями. Когда я увидела, как он сидит в отеле Costes, пьет и пытается зазвать к себе какую-то девчонку, меня вдруг страшно потянуло домой.

– Я всегда думала, что ты безоговорочно любишь презентации эксклюзивной одежды.

– В платье за шестьдесят тысяч фунтов я, что удивительно, почувствовала себя не в своей тарелке. Все вдруг показалось мне жутко бессмысленным. В этом платье было просто невозможно ходить. Представь, мне пришлось надорвать его сзади, чтобы пройти по подиуму.

– Быть такого не может!

– Честное слово. Я в нем едва стояла! – Лидия улыбается. – А потом увидела всех этих богачек из стран Персидского залива. Они покупают платья, везут их домой, а показаться на людях им в них нельзя.

– Вы о чем? – спрашивает Дэз.

– Об одной странной закономерности, – отвечает Лидия с неподвижно каменным лицом. Она привыкла так говорить, не напрягая мускулов. – Все эти дамочки, сидящие на показах в первом ряду, приобретают вещи, которые они не станут носить. А иногда они даже не бывают на показе, просто посылают кого-нибудь вместо себя. В любом случае, они покупают платья, которые никогда не наденут на публике, потому что их религия это запрещает, привозят в свои роскошные дворцы и помещают за прозрачные витрины, чтобы на них смотрели, как на произведения искусства. Я полагаю, некоторые платья и есть произведения искусства. Потом к ним в гости приходят подруги, пьют чай... Им интересно, как выглядит платье от Dior за шестьдесят тысяч фунтов.

– И эти женщины их не носят? – Дэз отходит немного назад, чтобы взглянуть на лицо Лидии.

– Нет. Чаще всего они покупают стендовый образец, в который вообще никто не влезет. Особенно – я. – Она смеется. – В том случае, если это платье от Armani, черт его побери.

– Как странно, – говорит Дэз.

– Знаете, мне очень нравилось, когда меня одевали Клеопатрой, или Жанной д'Арк, или с ног до головы раскрашивали в синий цвет, как это было у Пат Мак-Грет.

– Мне нравится Пат, – откликается Дэз. – Она–лучший стилист в мире. Ее работа – просто фантастика! Лицо совершенно меняется.

– Да, – отвечает Лидия. – В этом все и дело. Кейт не участвует в показах одежды от-кутюр, потому что она сама по себе – слишком яркая индивидуальность. А они хотят девушек-хамелеонов. Должна сказать, что мне самой слегка надоело выходить на подиум неузнаваемой. Я хочу заключить такой контракт, как Синди.

– Обожаю Синди, – тут же подхватывает Дэз. – Для меня она – образец супермодели. Вы обратили внимание на то, что ее знаменитая родинка то появляется на снимках, то исчезает в зависимости от того, что хотят заказчики? Если организаторам шоу нужна Синди как она есть, то вы видите родинку, а если им требуется всего-навсего красивое, всем знакомое лицо, то они обрабатывают фото на компьютере.

– Никогда не замечала, – говорю я.

– Правда? – изумляется Лидия. – Ты меня удивляешь! Я надеюсь, что наши фотографии тоже обработают на компьютере. – Она открывает глаза и наклоняется к зеркалу, окруженному маленькими яркими лампочками. – Кожа выглядит ужасно. Я такая усталая.

– Не смотри туда, – советует Дэз. – Ненавижу это зеркало. Честно говоря, ненавижу эту студию. В этом освещении все выглядят плохо. Там, где я обычно работаю – в Айлингтоне, – кормят жареными цыплятами, иногда – с потрясающим зеленым карри. А здесь нам дают всего-навсего дурацкого вареного лосося. Ненавижу лососину. То есть не то чтобы ненавижу. Она мне надоела. Я сказала своему агенту: «Больше не пойду работать в студию, где кормят рыбой». Но она же никогда меня не слушает. «Дэз, работа есть работа», – и все тут. А я пекусь и о правильном питании!

– Конечно, – отвечает Лидия, не слушая.

Просто уму непостижимо, как Дэз – худенькая и очень привлекательная полуангличанка-полуиндуска, с короткими черными волосами и смуглой кожей – вообще может питаться чем-нибудь, кроме супа. На кончике языка у нее металлическая заклепка, на губах – два колечка, еще одна сережка – в правом верхнем углу рта, как некая ультрасовременная мушка.

В другом конце студии Макс сражается с огромным рулоном белой бумаги, которая послужит фоном во время съемки. Он прижимает ее к полу огромными черными штангами, но, кажется, обеспокоен тем, что на полу видны темные залысины, и теперь спорит с Флафф и стилистом.

– Скоро вы там? – кричит он нам.

– Скоро! – отвечает Дэз. – Осталась прическа. Где Деннис?

– Я тут, – откликается симпатичный чернокожий парень. Он лежит на диване возле подноса с булочками и читает Vogue. На нем штаны, как у скейтбордиста, очки в темной оправе, волосы заплетены в короткие косички – Деннис выглядит очень стильно.

– Когда вам будет угодно, – говорит он. – Бигуди греются. Я готов.

– Через две минуты.

– Ради Бога.

Проходит пятнадцать минут, и я, наконец, сижу в кресле и рассматриваю в зеркале свою незатейливую, измученную, распаренную физиономию. Лидия сидит рядом, задрав ноги на подставку трюмо, и, перекрикивая шум, требует фен. Деннис приглаживает ей волосы огромной щеткой. От его одежды ощутимо пахнет марихуаной.

– Так ты видел новую экспозицию Марио Тестино?! – кричит Лидия.

– Ходил туда с приятелем, – говорит Деннис. – Мне понравилось.

– Да-да, – оживляется Лидия. – Мне кажется, ее можно было бы назвать «всеохватной». Там столько знаменитостей! Я пошла, чтобы взглянуть, нет ли там меня. Но я, очевидно, недостаточно крута для Марио. Он не то чтобы такой уж замечательный фотограф. Просто он такой славный, что все хотят ему попозировать. Когда он в последний раз меня снимал, все время повторял: «Девочки, вы не на прогулке!» И сам смеялся. Главное в нем – обаяние. Девушки на его снимках все как одна просто красавицы. Он, кстати, дружит с Кейт. Когда я в последний раз их видела, она привезла ему свежие цветы из собственного сада!

– Это в ее духе, – кивает Деннис.

– Знаю. А ты слышал историю о том, как какие-то девицы встретили ее на Оксфорд-стрит и начали приставать: каково это – быть олицетворением стиля?

– Не слышал.

– Кейт была такой любезной, раздала им автографы, спросила, любят ли они моду. Они сказали «да», и тогда она повела их в бутик и каждой купила по обновке.

– Восхитительно, – говорит Деннис. – Странно, что такие истории никогда не рассказывают о Наоми.

– Да, – соглашается Лидия.

– Готово. – Он треплет рукой ее длинные светлые волосы, чтобы они разметались по плечам. – Вот так.

Лидия смотрится в зеркало, поворачиваясь то правым, то левым боком.

– Потрясающе. Спасибо, ребята.

Она действительно выглядит фантастически. Вся сияет и блестит, как будто только что вышла из душа. Макияж светлый, волосы отливают золотом. Я смотрю на свое собственное лицо, одутловатое после вчерашней попойки и измученное после нескольких месяцев непрерывной работы. Как будто у меня повторяется период полового созревания. Единственная женщина на планете, у которой морщинки сочетаются с подростковыми прыщами.

– Сейчас попробуем замаскировать дефекты, – говорит Дэз, выжимая чудовищное количество тонального крема на тыльную сторону ладони. – И надо убрать мешочки под глазами.

Макс уходит, чтобы доплатить за парковку, а Лидия направляется к вешалкам, на ходу стягивая с себя футболку и шорты. Я наблюдаю в зеркало за тем, как она снимает белье и начинает перебирать платья – полностью обнаженная, если не считать туфель.

– По-моему, здесь не предполагается трусов, как ты думаешь? – кричит она мне и, видимо, совершенно не заботится о том, что ее тщательно выстриженный золотистый лобок выставлен на всеобщее обозрение.

– Кажется, да, – отвечаю я.

– Ладно. – Она снова пересекает комнату, садится и объявляет: – Я проголодалась.

Берет круассан и смахивает с живота крошки.

Я оглядываюсь. Кажется, кроме меня, никто на нее не смотрит. Помню, как одна знакомая рассказывала мне о фотосессии, на которой Надя Ауэрман, обладательница самых длинных в мире ног, в течение часа бродила голышом, в одних туфлях. Моя приятельница сказала, что была единственным человеком, который обращал на нее внимание, потому что все мужчины там были геями и флиртовали только друг с другом. Сейчас я склонна ей верить.

К несчастью для Макса, у которого, как мне кажется, традиционная ориентация, Лидия уже успевает надеть платье к тому моменту, как он возвращается со стоянки.

– Ух, ты, детка... – вздыхает он. – Выглядишь потрясающе!

– Надеюсь, ты отредактируешь фото, – говорит она, стоя с поднятыми руками, в то время как стилист застегивает на ней платье.

– Крошка, не волнуйся, – подмигивает Макс. – Я тебя отредактирую, подмажу и отретуширую так, что ты будешь сиять и переливаться.

– Однажды меня снимали Мерти Маркус. На их фото кожа у меня была такая гладкая, словно у меня вообще нет пор.

– Их снимки – на восемьдесят процентов компьютерная графика, – отвечает Макс. – Они увеличивают глаза, раздувают губы и делают кожу белее снега.

– Мне они не очень нравятся, – говорит Лидия. – Они наряжают моделей, а потом поднимают их на смех. Если верить девушке, с которой мы там работали, они пририсовали мне на снимке жутко напыщенное выражение лица. Боюсь, я не сочла бы это смешным.

Дэз сообщает, что сделала все возможное, дабы придать мне соответствующий вид, и Деннис, вооружившись бигуди и лаком для волос, приступает к работе. Минут двадцать уходит на завивку и укладку, и в результате я превращаюсь в нетрезвую Ширли Темпл. Голова у меня вся в тугих кудряшках. Похоже, на то, как если бы я вышла из дешевого салона. Но я молчу. Какой смысл спорить? Хочется, чтобы все это поскорее закончилось.

Я отправляюсь к стойке с платьями и понимаю, что все это – стендовые образцы. Сердце у меня останавливается. Какой-то кошмар. Несколько минут я мечусь туда-сюда и наконец, обнаруживаю себя рядом с неотразимой Лидией. Она в белом платье, перехваченном в талии; на мне – наспех подколотая юбка (молния сзади не застегивается) и до умопомрачения тесный жакет моего собственного изготовления.

Макс и осветители начинают суетиться. Мы в четвертый раз прослушиваем альбом Мадонны. Все собираются вокруг, чтобы понаблюдать за тем, как гадко проходит съемка. Ассистент Макса в очередной раз трет моментальный снимок о ляжку, и мы тянемся посмотреть.

– Да-да, детка, – говорит Макс, кивком указывая на изнемогающую Флафф. – Неплохая идея. Как вы думаете, дамы? Не могла бы ты, – он указывает на меня, – немного отойти назад, а ты, Лидия, встать поближе? Мне кажется, что это замечательное платье должно быть на виду. В конце концов, это фото посвящено дизайнерским музам.

Мы делаем еще несколько снимков, на которых меня оттесняют еще дальше на задний план. Лидия тем временем меняет позу за позой, крутит тазом, отчего кажется совсем худенькой, упирается рукой в бедро, чтобы подчеркнуть талию и осанку. Она знает все трюки. Все-таки десять лет в модельном бизнесе. Я стою позади, скрестив руки, и оттого кажусь еще ниже ростом и коренастее, но ведь никто на самом деле не будет на меня смотреть. Кому нужна я, когда на переднем плане – длинноногая блондинка?

– Итак, начинаем, – бодро провозглашает Макс, будто приступает к хирургической операции на сердце.

Ассистент протягивает ему коробку с пленкой. Он со щелчком заряжает камеру. Все замолкают. Все, кроме Денниса и Дэз, которые сидят на диване в углу и жуют морковные палочки, принесенные специально на тот случай, если мы проголодаемся. Деннис, судя по всему, скатывает себе косячок, Дэз судорожно сжимает пуховку. «Неудивительно, что индустрия моды держится на сплетнях и слухах», – думаю я, пытаясь не моргать при каждой вспышке. Эти двое на диване успешно закончили свою работу. Они сделали модели макияж, уложили волосы, но остаток дня вынуждены провести с пуховкой и расческой наготове, в ожидании, не понадобится ли их помощь. Им скучно. Никуда не отойти. Что еще остается делать, как не сплетничать?

– Детка, детка, на меня. Побольше страсти, вот так, – говорит Макс Лидии, вихляя бедрами; сумка с пленкой свешивается у него между ног. – Детка, детка. – Он идет к ней и снова трется о ее обтянутые шелком ягодицы. – Я хочу, чтобы ты расслабилась вот здесь, – и трогает ее за задницу.

– Пудра! – восклицает Дэз, с сигаретой в руке срываясь с дивана.

– Ты готова поработать? – спрашивает Макс, смеясь.

– Что, до ленча? Макс, честное слово, это несправедливо.

– Нет, малышка, даже у меня есть принципы. Ленч – не раньше четырех.

– Я всего лишь хотела сказать, – говорит Дэз, замазывая несуществующее пятнышко на лбу у Лидии, – что все готово.

– Подожди, а волосы? – вступает Деннис. Он приближается, вытаскивая огромную расческу из заднего кармана, и я вижу, что глаза у него слегка покраснели.

– Вот так. – Он проводит рукой по волосам Лидии и делает два неуловимых взмаха расческой над ее лбом.

Кажется, все уже забыли, что я тоже здесь.

Мы позируем минут двадцать, прежде чем Макс решает сделать перерыв на ленч. Приносят лососину, салат и жареную картошку, пару бутылок белого вина. Флафф открывает их и разливает по бокалам. Я замечаю, что Лидия делает глоток, ставит бокал и больше к нему не прикасается, в то время как шепелявый стилист приканчивает свою порцию в три приема и немедленно розовеет. Макс все еще хлопочет над Лидией, гладит ей ноги и говорит, что она – самая красивая модель из всех, кого ему доводилось снимать. Я знаю: своеобразный кодекс фотографа требует, чтобы он переспал с моделью или по крайней мере попытался это сделать; возможно, следует ему сказать, что Лидия совершенно им не интересуется. А может быть, наоборот? У манекенщиц всегда есть неотесанные дружки, которые их обирают и колотят. Может быть, он как раз в ее стиле.

Она поднимается и идет в туалет, я следую за ней.

– Все в порядке? – спрашиваю я, моя руки.

– Вполне.

– Он немного навязчив. Лапает тебя за ноги и все такое.

– Ой, ради Бога! – Лидия хмыкает. – Другие еще хуже. Однажды я была на съемках, и у меня начались месячные, я сняла трусики, положила их в сумочку и пошла в туалет. Тем временем фотограф вытащил мои трусы, надел их себе на голову, сделал «Полароидом» снимок и засунул его мне в сумочку. Я увидела его, лишь когда приехала домой. Так что, думаю, я могу смириться с тем, что меня щупают.

-Да уж.

- Но большинство фотографов такие милые, - говорит она. – Возьми Аведона. Его голова битком набита историями про Мэрилин Монро и Одри Хепберн. Тестино тоже неплох. Но есть и совершенно мерзкие личности. Обычно стараешься с ними не работать. Я просто откажусь, если меня снова должен будет снимать этот любитель нюхать трусики.

– Даже если тебе предложат делать каталог?

– Ну... не знаю. – Она улыбается. – Во всяком случае, не волнуйся. Я уже большая девочка и могу о себе позаботиться.

Остаток дня мы с Лидией проводим, принимая разнообразные позы перед объективом и стараясь не смеяться над прилипчивыми ухаживаниями Макса. Он продолжает тереться о ее бедра и, очевидно, таким образом, поддерживает себя в неизменно возбужденном состоянии. Появляется вино, начинается болтовня, и, несмотря на наши протесты, музыка орет во всю мощь.

Четыре часа. Макс держит слово. В бумажном пакете прибывает ассортимент порошков, и фотограф со своим ассистентом скрываются в туалете. Не знаю, почему он не нюхает в нашем присутствии, ведь мы знаем об этой его привычке. Наверное, потому что никто не хочет к нему присоединиться, так что Макс чувствует себя неловко. Он возвращается из уборной сопливый и жутко разговорчивый. Включает музыку еще громче и начинает танцевать, как на собственной вечеринке. Лидия явно скучает. Дэз и Деннис слишком заняты сплетнями, чтобы отвлекаться, а Флафф со стилистом натужно смеются, пытаясь держать марку и делая вид, что все это их нимало не смущает.

Через час приносят сандвичи. Макс говорит, что сменил пленку и для разнообразия собирается сделать несколько черно-белых снимков. Я подхожу к дивану, чтобы взять себе сандвич с тунцом и сладкой кукурузой. У сплетников – самый накал страстей.

– Ты знаешь, он прекрасно говорит по-английски, но просто этого не делает, так что все его сотрудники бегают вокруг него, как сумасшедшие, – говорит Дэз.

– А я слышал, она частенько устраивает вечеринки с кокаином. Порошок – прямо на столах, в бокалах, – не отстает Деннис.

– Эй, – вмешиваюсь я. – Как вы думаете, сколько мы еще тут проторчим?

– Как знать... – пожимает плечами Дэз.

– Не намного дольше, чем я думал, – улыбается Деннис. – Кажется, Макс не в состоянии держаться перед камерой прямо.

– Ты заказала такси? – спрашивает Дэз.

-Нет.

– Как-то я был на съемках, так там одну модель сбил Крэг из «Большого брата», – говорит Деннис.

– Правда?

– Так она сказала.

– Тот, который выиграл?

– Судя по всему.

– Я всегда предпочитала Ника.

– Ну... – говорит Деннис. – На том шоу были люди и попроще. Лидия, тебя нужно причесать! – Он вскакивает и несется к ней, чтобы в десятый раз за день пригладить ей волосы.

Я выпиваю бокал вина. Мне все уже надоело. Целый день я улыбалась, стояла в скрюченной позе и ничего не ела. Я дизайнер, а не фотомодель, и всему есть какой-то предел. Уже собираюсь удрать, когда Макс вдруг объявляет, что съемка закончена. Очевидно, в ознаменование этого музыку включают еще громче, вокруг начинают курить и разливать по стаканам вино, в то время как ассистент Макса наводит порядок. Деннис и Дэз упаковали свои сумки еще до начала ленча и теперь наслаждаются бездельем. Флафф со стилистом подкатывают к Лидии.

Нам предлагают сообща отправиться в бар за углом. К счастью, в тот момент, когда Макс все-таки вынуждает остальных присоединиться к нему, у меня звонит мобильник. Это Александр.

– Угадай, что случилось?

-Что?

– В жизни не догадаешься!

-Что?!

– Ванесса Тейт номинирована на «Оскар»! Только что звонила Кэти. Они хотят, чтобы ты делала платье.

До показа два дня. Мы работаем в экстремальных условиях. К тому же продолжаем страдать от перемены часового пояса – просыпаемся в четыре утра и после обеда уже начинаем клевать носом.

Я много раз была в Нью-Йорке и каждый раз забывала о том, насколько здесь многолюдно и суматошно. На улицах полно людей, все куда-то несутся, на дорогах пробки, машины движутся, повсюду какое-то возбуждение. Последние пару дней погода стоит просто замечательная, очень холодная, почти морозная, на небе – ни облачка. Воздух обжигает легкие.

Мыс Александром живем в Soho House. Потрясающее здание в отличном районе! Когда Сара Джессика Паркер и остальные звезды «Секса в большом городе» снялись в бассейне на крыше здешнего клуба, отбою от гостей не стало. Половина богатых нью-йоркцев и все англичане, жаждущие развлечений, ошиваются в ресторане и игорном зале; что удивительно, в нем разрешено курить. Сейчас, во время одной из самых невероятных недель в году, нам пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы получить номер в одном из самых крутых отелей. Точнее, это Александр воспользовался какими-то своими связями – и в результате в нашем распоряжении чуть ли не самые большие апартаменты в Soho House. Стоят они недешево (тысячу долларов за ночь), но, руководствуясь логикой человека, который занимает в одном месте, чтобы заплатить в другом, Александр решил, что мы можем еще и сэкономить, если будем спать в одной кровати, а остальную площадь в триста квадратных метров использовать для примерок, деловых встреч и всего прочего. В частности, для размещения коллекции.

Доставить сюда одежду тоже было нелегко. Нам пришлось заполнять таможенную декларацию и заявлять, что наши платья не представляют какой-либо ценности сами по себе. Мы были вынуждены перечислить все, что везли с собой, включая аксессуары. Пережили два досмотра – в Англии и в Америке. А потом, когда с таможенными процедурами было, наконец покончено, нам с Александром пришлось задуматься над тем, как доставить огромные баулы в отель. К счастью, удалось разыскать некую службу грузоперевозок; парни под завязку набили машину нашими вещами, а мы ехали сзади, вплотную к ним, чтобы они не смылись.

Первые сутки никто из нас не покидал отеля. Я была поглощена тем, что наедалась до отвала, безостановочно поглощала чипсы и любовалась видами на Гудзон, не утруждая себя прогулками. Мы лишь побывали в близлежащем магазине Джерри, чтобы посмотреть, как распродаются наши вещи, но, когда я увидела девственно-нетронутые ряды своих белых блузок, мне сразу же захотелось уйти. Я вернулась в бар, села в кожаное кресло, один за другим выпила два стакана «Кровавой Мэри» и устроилась в уголке с газетой.

В то время как весь модный Лондон вращался вокруг нас. Спрятавшись за разворотом Telegraph, я видела, как вошел Джефферсон Хек в обществе некоей худой девицы и какого-то парня с татуировками на предплечьях. Они очень напоминали хокстонскую компанию. В другом конце бара я заметила одну из сестер Сайке, она сидела за столиком с кем-то столь же худым и лохматым, как она сама. В ближайшем углу звезды Нью-Йорка усердно поддерживали свое реноме: автор «Секса в большом городе» Кэндес Бушнелл обедала с Джей Мак-Инерни и Салманом Рушди. Я скромно допила свой коктейль, опустошила миску арахиса и незаметно смылась.

Горничные только что закончили уборку в нашем номере, и мы пытаемся как-то украсить комнату до прибытия Эйдена. Эйден – один из лучших кастинг-агентов в Нью- Йорке. Англичанин по происхождению, он согласился организовать нам показ только из уважения к Александру, которого знает уже много лет. Может быть, между ними что- то и было, но теперь они просто друзья. Последние несколько недель Александр активно переписывался с ним по электронной почте. Письма стайками летели из-за океана и обратно. Сколько нам нужно манекенщиц? Когда у нас показ? Какую сумму сможем заплатить?

К сожалению, мы не относимся к категории тех, кто в состоянии позволить себе престижное шоу, так что, естественно, перед нашими дверями едва ли выстроится длинная очередь девиц, отпихивающих друг друга локтями, чтобы прорваться к нам на подиум. Но Эйден собирается пригласить нескольких фавориток сезона и использует для этого самый обыкновенный шантаж. Он делает одновременно несколько шоу, не только в Нью-Йорке, и потому, чтобы удержаться в его команде, как это обычно бывает, модели вынуждены участвовать и в таких второразрядных показах, как наш. Мода – вещь международная; Эйден работает в Милане и Париже. Поэтому, чтобы попасть на презентацию Gucci или McQueen, манекенщицы должны отработать в нашем жалком показе, где им заплатят всего по пятьсот долларов. В Лондоне плата такая низкая, что кастинг- агенты с огромным трудом находят девушек. Если супермодель даже шагу не сделает меньше чем за тысячу долларов в день, то можете себе представить, как нелегко заставить кого-либо ходить по подиуму за какие-то жалкие сто фунтов. Чтобы помочь дизайнерам, модельные агентства в Лондоне работают по восходящей. За первый показ они просят сто фунтов, за второй – сто сорок, потом двести восемьдесят и наконец – триста двадцать, и все это, разумеется, включая двадцать процентов вознаграждения для агента. К сожалению, в Нью-Йорке все иначе. Если честно, не будь у нас поддержки Эйдена, не уверена, что мы бы вообще смогли устроить здесь презентацию. И за все его хлопоты мы платим ему семь тысяч долларов.

Дата добавления: 2015-09-04