Модный Вавилон 3 страница

– Господи, сколько же в этом поезде наших собратьев! – громко шепчет Александр. – Ужас!

Неделя моды в Париже совпадает по времени с одной из самых больших в мире выставок-продаж – Premiere Vision. В выставочном центре за городом встречаются великие и малые производители женской одежды со всего мира и предлагают свои товары. Индийский шелк, шведская шерсть, шотландский твид, кружева, плащовка, тысячи оттенков лайкры – все это можно найти под одной крышей; здесь в поисках тканей толкутся лучшие дизайнеры и представители крупнейших торговых домов.

Когда мы пересекаем французскую границу, у меня звонит мобильник. Это Лидия.

– Привет, милая, – говорит она. – Как делишки?

– Ничего, – отвечаю я. – Едем с Александром. Жду не дождусь, когда увижу тебя.

Выясняется, что на этот вечер у Лидии кое-какие планы, но она освободится после десяти. Она предлагает встретиться в отеле Costes, чтобы выпить и подумать, как провести остаток вечера. У нее есть приглашения, адреса, номера телефонов, список имен. Звучит многообещающе. Именно то, что нам нужно, перед тем как отправиться завтра на Premiere Vision.

– Все, что мы сейчас хотим, – говорит Александр, потирая руки, – это немного порошка.

– Лидия не принимает наркотиков, – отвечаю я.

– Знаю, – отзывается он, закатывая глаза. – Но я – не она.

– Уверена, что ты найдешь в окрестностях Costes какой-нибудь гнусный притон, где сможешь удовлетворить свои потребности.

Мне очень хочется увидеть Лидию. Нам есть что вспомнить. Лидия принадлежит к вымирающему ныне сословию моделей в классическом смысле этого слова. Честно говоря, ее трудно назвать утонченной. Она жила и училась в малоаристократическом районе Лондона; у нее прямые, как солома, светлые волосы до лопаток, младенчески голубые глаза, губы, как вишни, и голос, который слышен даже в огромной толпе на распродаже. Беседуя с репортерами, она старается говорить тише, но угостите ее парой бокалов шампанского и со всей отчетливостью увидите, что перед вами – уроженка Северного Лондона. В пятнадцать лет Лидия начала работать манекенщицей в магазинчике у своей двоюродной сестры и до девятнадцати, в общем-то, делала это задаром. До того времени ее девять раз подряд отвергали, когда она приходила на фотопробы в журнал Cool. Она так долго жила в номере, снятом специально для моделей, что, в конце концов, задолжала агентству тридцать тысяч фунтов. Помню, как однажды я спросила: что, ее обеспечили жильем бесплатно? Лидия засмеялась: «Бесплатно? Ничто не дается задаром, дорогуша. Это все, так сказать, – расходы с отсроченным платежом». Может быть, она такая милая именно потому, что путь наверх занял у нее много времени. Она ничего не получала на блюдечке, как большинство нынешних скороспелых малолеток.

Мы дружим с того самого дня, когда я встретила ее в окрестностях колледжа Сен-Мартин и убедила принять участие в моей дипломной презентации. Она согласилась предоставить в мое распоряжение свою роскошную фигуру; я нарядила ее – и продолжаю это делать до сих пор. Она, как и все знаменитости, очень любит Marc Jacobs и Lanvin, но мои костюмы носит теперь даже чаще, чем прежде. Лидия – это что-то вроде музы. Я всегда вспоминаю о ней, когда продумываю новый дизайн, и она неизменно приходит взглянуть на мою коллекцию – приезжает специально ради этого, где бы она ни находилась. Лидия обещала, что именно я буду шить для нее свадебное платье, когда однажды наступит этот счастливый момент. К слову сказать, он весьма далек, особенно если учесть, что Лидия работает в индустрии моды, где тон задают худосочные девицы и мужчины нетрадиционной ориентации. А нормальные парни не обращают внимания на девушек, которые вроде бы призваны их развлекать. Насколько мне известно, Лидия безнадежно одинока. Хотя, быть может, я ошибаюсь – и сегодня вечером это выясню.

А до наступления вечера надо еще кое-что сделать. Это связано с продажей наших вещей. Мы с Александром устроили демонстрационный зал в номере маленького, но очень дорогого отеля, и у нас есть еще примерно полчаса свободного времени. Взглянуть на нашу коллекцию придет шейх Маджед аль-Сабах, и потому нужно заказать шампанское, апельсиновый сок и какие-нибудь деликатесы, чтобы его порадовать. Примерно тридцать пять процентов наших покупателей – англичане, двадцать два процента – американцы, двадцать четыре – прочие европейцы, а остальное приходится на долю Востока и Австралии. Практически все, что идет от нас на Восток, скупает шейх Маджед, а стало быть, он – наш самый главный иностранный клиент (наряду с Катей X. из России, которая на настоящий момент – крупнейший в мире закупщик). Шейх Маджед, племянник кувейтского эмира, владеет Villa Moda. Это огромная фирма с филиалами в Дубае и Катаре. А совсем недавно он открыл неподалеку от Кувейта торговый центр площадью в тридцать тысяч квадратных метров и собирается сделать то же самое в Сингапуре. Это весьма решительный человек с огромным кошельком; в прошлом году мы впервые заключили с ним сделку. Обычно он приходит в компании с Изабеллой Блоу, а иногда – с некоей женщиной в шляпке от Philip Тгеасу. Думаю, что сегодняшний день не будет исключением.

Александр развивает скорость, которая сделала бы честь олимпийскому спринтеру. Не проходит и трех минут после прибытия гостей, как он уже усаживает их и предлагает выпивку. В качестве манекенщицы мы наняли какую-то шестнадцатилетнюю русскую дебютантку, и она просто из кожи вон лезет. Я улыбаюсь и комментирую, несмотря на то что кораллово-красные губы Изабеллы Блоу меня просто парализуют. Почти все ее лицо закрыто полями шляпы, и рот – единственное, что на нем видно. Он как будто существует независимо от всего остального. Это здорово сбивает с толку. Но шейх Маджед, кажется, ни на что не обращает внимания. Он, по своему обыкновению, всему рад. Говорит, что коллекция «великолепна», все «великолепно», и уходит, обещая сделать «большой-большой заказ». Александр так рад, что допивает шампанское, к которому гости так и не притронулись.

Остаток дня уходит на общение с азиатскими представителями Lane Crawford и гонконгским филиалом Harvey Nichols. Хотя наша одежда у них пока что еще лежит на складе, но в будущем эти люди могут стать нашими основными клиентами, если мы сумеем показать товар лицом. Восток, Россия и Китай – сегодня это самые выигрышные рынки. Все просто в восторге от того, что происходит в Индии, но она ни в какое сравнение не идет с Китаем. Китайцы строят огромные магазины, которые вынуждены пустовать из- за того, что такие фирмы, как Prada или Louis Vuitton, не торопятся занимать в них места. Торговать же с Россией очень выгодно, хотя и непривычно. Почти весь русский рынок представляет одна компания – Mercury, у которой два совладельца – Леонид Фридлянд и Леонид Струнин, и их годовой оборот составляет примерно триста миллионов долларов. Владельцы захудалого пассажа в Третьяковском проезде, они ухитрились превратить его в самый роскошный магазин Москвы – вместилище самых известных и дорогих брэндов. Armani, Prada и Gucci давно там поселились. И хотя русский рынок оценивается в сумму около семисот двадцати миллионов долларов, бизнес в России совершенно непредсказуем, поскольку магазины пустуют в течение всей недели – а потом у входа остановится машина, из которой вылезет жена какого-нибудь олигарха и выбросит на ветер полмиллиона долларов в течение получаса. Неудивительно, что Александр озабочен тем, где бы купить икры для Кати X., если завтра она все-таки приедет.

– Думаю, у нас был хороший день, – говорит он, пока мы едем в такси к отелю Costes. – Все были очень позитивно настроены.

– Никто и никогда в мире высокой моды не показывает своего истинного отношения, – зеваю я. – Едва ли кто- нибудь придет, сядет, выпьет шампанского и скажет, что вся наша коллекция – полное дерьмо.

– Нет, я думаю, им действительно понравилось, – настаивает Александр.

– Возможно.

– Увидишь, – говорит он. – Может быть, трудно назвать ее коллекцией на все времена, но покупателям она по вкусу.

Вестибюль отеля Costes забит битком. В течение всей Недели высокой моды здесь общее место встречи – и это заметно. Повсюду кучками стоят манекенщицы. У каждой из них в одной руке выпивка, в другой – сигарета. Гвалт просто невообразимый, самое настоящее смешение языков, которое ничуть не уступает такому же в вестибюле штаб- квартиры ООН.

Мы с Александром останавливаемся у входа, безнадежно озираемся в поисках Лидии и чувствуем себя круглыми идиотами. Очень неприятно выглядеть так в этой буйной толпе. Я жалею, что не надела темные очки. Замечаю парочку девиц определенного типа, которые пронзительно перекрикиваются через стол. Меньше всего мне хочется, чтобы они меня заметили.

– Видишь Лидию? – спрашиваю я.

– Нет. Черт. А ты?

– Нет, – бормочу я сквозь зубы. – Нигде нет свободного местечка?

– Нигде. И ты не видишь?

– Нет.

– Хреново.

– Точно.

– И сколько мы здесь еще проторчим?

– Секунд тридцать?

– Господи, вы оба что – оглохли?! – выпаливает кто- то у нас над самым ухом. – Я ору им и машу, словно какая- нибудь затюканная шлюха, честное слово. Давайте, давайте сюда.

Мы с Александром оборачиваемся, и нашим взорам предстает Лидия – прямо напротив нас, в одной руке бокал, в другой – сигарета. Как же она красива – просто сияет красотой! Она как будто не принадлежит к числу смертных! Она – модель; люди такого сорта всех остальных считают «непосвященными», и можно понять почему. Все, кто ее окружает, – выше, стройнее, утонченнее, чем остальная часть человечества. Даже ее маленькая круглая шапочка, лихо сдвинутая набок, выглядит сногсшибательно. На любой другой голове она будет смотреться нелепо. На макушке Лидии это манифест стиля.

– Шампанского? – спрашивает она. Мы киваем, и Лидия кричит пробегающему мимо официанту: – Эй, гарсон!

Ее произношение не имеет абсолютно ничего общего с французским.

– Садитесь.

Сама же продолжает стоять и яростно чешет у себя между ног.

– Твою мать!.. – вырывается у нее. – Прошу прощения, но от того белья, что я показывала вчера, у меня началось что-то вроде чесотки. Мне следовало бы подумать о том, как это рискованно. Вся ластовица там была в крови от чьих-то месячных. Я обычно беру с собой прокладки, а то здесь можно подхватить что угодно. Белье кочует со съемки на съемку по нескольку раз вдень. Раз по пять, если вещь хорошая. Harper's Bazaar, Vogue... Моя подружка Наташа в прошлом году где-то набралась вшей. Манекенщицы вообще чертовски неопрятны. Когда я поймаю ту, от которой я подцепила эту чесотку, то разобью ей всю рожу. Месяца через полтора выйдут журналы, и тогда я увижу, что это за чертова сука. В любом случае, как у вас дела, ребята?

– Отлично, – говорю я. – Показ... мм... прошел нормально.

Мы с Александром рассказываем ей обо всех перипетиях с коллекцией и рецензиями. Лидия то и дело произносит «вот сволочи», «потрясающе» и снова твердит, как ей все это нравится, и обещает работать со мной в следующем сезоне, если я пожелаю. Я уже готова к тому, чтобы шепотом спросить у нее совета, поскольку она порхает из студии в студию и наверняка знает, у кого какие «изюминки». Но в этот момент кто-то хлопает меня по плечу.

– Эй, ребята, – слышу я знакомый голос. Оборачиваюсь и чуть не налетаю на выставленные вперед указательные пальцы Макса Дэвиса. – Привет, ребята, – повторяет он, тыча пальцем сначала в Александра, потом в Лидию. – Как дела?

Макс Дэвис – фотограф, который более известен своим пристрастием к кокаину и тем, что повсюду ходит в кожаных штанах. Даже удивительно, что при всем при том он действительно неплохой специалист. По словам Лидии, Макс обычно столько болтает о себе и своих донжуанских победах, что манекенщицы вообще забывают о том, чем они заняты.

– Все нормально, – говорит Александр. – А у тебя?

– Эх, старик, – вздыхает Макс. Выговор у него американский, хотя мы прекрасно знаем, что он англичанин. –

Есть кое-какие проблемы с этим делом. – Он засовывает руку себе в штаны. – Весь день бегаю как сумасшедший, ажяйца натер. – Макс щупает мошонку. – Вернулся сюда, чтобы передохнуть.

– Ты здесь остановился? – спрашивает Александр.

– Разумеется, старик, здесь же все останавливаются.

– Ну, нет, – говорит Лидия. – Анна Винтур всегда живет в «Ритце».

– Ладно, – не возражает Макс. – Мне, пожалуй, пора.

Я улыбаюсь:

– Пока!

– Увидимся, – говорит он и подмигивает мне так, как будто я действительно его интересую. Разумеется, это лесть.

– Увидимся, – отзывается Александр.

И Макс переходит к следующему столику. Там он протягивает руки, которыми недавно щупал себе яйца, двум пижонам, и они их целуют.

– Что, у всех сегодня проблемы в области гениталий? – спрашивает Александр.

– У меня что-то с печенью, – отвечает Лидия и осушает свой стакан. – На самом деле, наверное, мне не стоило бы пить. Месяц назад я была на приеме у врача, он сказал, что печенка у меня, как у пятидесятилетнего алкоголика.

– Это тебя не портит, – говорит Александр, отставляя стакан.

– Ерунда, – отвечает Лидия. – Все дело в «Акутане».

– В чем? – спрашиваю я.

– Ну, та штука, которую мне пришлось применять из- за проблем с кожей.

– У тебя проблемы с кожей? – переспрашивает Александр и придвигается, чтобы взглянуть поближе.

– Больше нет, – отвечает Лидия. – Но помните, что со мной было в прошлом году? Я так переживала, что решилась попробовать этот чертов прозак.

– Правда? – спрашиваю я.

– Да. Это убийственно. Каждые четыре недели, пока ты принимаешь эту штуку, тебя заставляют подписывать контракт, в котором ты подтверждаешь, что ни в коем случае не забеременеешь, а если залетишь, то непременно сделаешь аборт, потому что у тебя вроде как может родиться неполноценный ребенок. Этот препарат как-то воздействует на гормоны. И на него-то сажают молоденьких девочек, у которых организм еще не сформировался! Им нужно лишь время, чтобы повзрослеть, но у них показ за показом! Поэтому девочки накачиваются всякой дрянью, которая мгновенно высушивает слизистую – глаза, рот, нос. И все влагалище в трещинах.

– Господи, – говорит Александр. – Я гей. И мне вовсе не интересно слушать про твое влагалище и все остальное.

– Заткнись, – требую я.

– Вот так, – продолжает Лидия. – Короче, все мы получили в Нью-Йорке этот препарат, он стоит шестьсот долларов за упаковку, и никто не следит за тем, как ты его принимаешь. Я год сидела на этой гадости, прежде чем узнала, что это можно делать только в течение шести недель кряду.

– Черт!

– Теперь из-за этого у меня страшные проблемы с печенью и почками. Я прошла курс лечения в попытке восстановиться. Пила по три литра воды в день, чтобы устранить обезвоживание. Просто кошмар.

– Даже слушать страшно, – говорю я.

–- Еще бы! Все думают, что кокаин – это плохо. Знали бы все, что мы вынуждены принимать, когда у нас проблемы с кожей! Это что-то ужасное.

– Спору нет, – отзывается Александр.

– Но сейчас мы пропустим пару стаканчиков. Я ведь не на работе! Подождите, загляну в бар.

По пути в бар Лидия здоровается с полудюжиной присутствующих. Мы с Александром усаживаемся поудобнее. Перед нами разворачивается пусть и ужасное, но тем не менее величественное действо. Вот консультантки из Vogue – сидят в баре и хвастаются друг перед другом сумочками. Вот знакомый стилист, и я не могу удержаться, чтобы не хихикнуть исподтишка над его прической. А вот всем известный белобрысый парень из Германии, его зовут Марко, завсегдатай модных тусовок. Он пробирается сквозь толпу, прижимая к уху мобильник. Силы небесные, да такое количество моделей в одно время и в одном месте не снилось даже журналу Glamour!

– Боже! – отдувается Лидия, вернувшись из бара и ставя на стол три стакана. – Вы только взгляните на мою ногу.

Она чуть ли не в лицо мне сует свою огромную черную туфлю. Лидия очень красива, но у нее на редкость непривлекательные и неухоженные ноги. Так бывает со многими манекенщицами. Имея право на бесплатные услуги маникюрш, педикюрш и визажистов, всякий раз, когда предстоит презентация, они совершенно перестают заботиться о своих конечностях, так что в промежутках между работой просто зарастают грязью. Полагаю, они рассуждают так: если за тебя всегда все делают, то какой смысл предпринимать что-то самим?

– Видишь? – стонет Лидия. – Мне продырявили туфлю!

Присмотревшись, мы с Александром замечаем небольшое красное пятно на подъеме ее ступни.

– Чернокожий трансвестит в баре! – воскликнула Лидия. – Не иначе подумал, что я собираюсь посягнуть на его территорию. Господи, ну почему ко мне все время привязываются трансвеститы? Наверное, видят во мне переодетого мужика, раз во мне метр восемьдесят пять росту. В общем, он...

– Она, – поправляет Александр. – Трансвеститы всегда девочки.

– Ну ладно, она. Вместо того чтобы просто попросить меня отойти, она заорала, чтобы я «уносила отсюда свою задницу», обозвала проституткой и изо всех сил двинула по ноге...

– Ого! – говорю я. – Это больно.

– Да уж. Она хотя бы знает, сколько стоят мои туфли?!

– По меньшей мере пять штук, – отзывается Александр с долей сарказма.

– На самом деле, – Лидия живо оборачивается к нему, – чуть побольше...

– Неужели – шесть? – присвистывает он.

– На прошлой неделе в Милане я заработала сто шесть тысяч, – благосклонно улыбается Лидия. Александр замолкает. – У одной только Прады – шестнадцать. Но работа была не из простых.

– Это ходить-то? – иронизирует Александр без тени сочувствия.

– Если ты считаешь, что легко разгуливать туда-сюда в крошечных трусиках и на огромных шпильках среди полусотни других манекенщиц, в то время как на тебя пялится целая куча гомосексуалистов и обсуждает то, как ты выглядишь, – ради Бога, попробуй.

– Полусотни? – переспрашиваю я.

– Нуда. Такой уж размах.

– Мужчинам еще тяжелее, – говорит Александр. – Я знаю одного дизайнера, который заставляет всех своих манекенщиков раздеваться буквально догола и мерить одни и

те же трусы. Можете себе представить, во что они превращаются к концу дня, после того, как их натянут на тридцать – сорок задниц?

– Парни об этом не задумываются, – отвечает Лидия. – Все дизайнеры, которые шьют для мужчин, просто мечтают о наивном новичке откуда-нибудь из Иллинойса, которого можно будет запихнуть в брюки двадцать восьмого размера, несмотря даже на то что у парня тридцать второй. А если, выйдя из раздевалки, он скажет. «Эти штуки, кажется, мне маловаты», то дизайнер ему ответит. «Брось, они что, тесны тебе спереди? Ну-ка повернись, дай я посмотрю».

Александр смеется.

– Да-да, – говорит он. – Ужасно. Но и вас, девушки, тоже оставляют нагишом. Помнишь эту прелестную историю про Кейт Мосс и ее первую презентацию в Париже у Вивьен Вествуд?

Я киваю.

– Когда они поочередно раздевались?

– Точно. Все голые, и только у одной Кейт лохматый лобок. У остальных – тонюсенькие полоски.

– Зато на следующем показе, – добавляю я, – у нее уже была депиляция, как у всех.

– В тот же день, – уточняет Александр. – Прелесть что такое!

На его лице улыбка.

– По-моему, ей тогда было шестнадцать.

Мы сидим и потягиваем шампанское. Лидия сплетничает о том, у кого презентация прошла хорошо, а кто безнадежно провалился. Она намекает, что кое-кто скверно себя ведет, и говорит, что две русские девушки, ее товарки, успели забеременеть.

– Ну, вы понимаете, – говорит она, указывая себе на живот. – Такое всегда случается в конце сезона. Четыре

недели, в течение которых ты много пьешь, разъезжаешь не видишься с близкими... Большинству девчонок вообще некуда приткнуться на ночь. Плюс тот факт, что им всем по семнадцать лет. Отсюда все неприятности. Шанталь нашла себе занятие по душе.

Шанталь – антрепренер Лидии. Она учитывает доходы, улаживает все проблемы, связанные с переездами, здоровьем и жильем, и взимает за труды двадцать процентов. Оказывается, аборты тоже входят в сферу ее компетенции.

– О! – говорит Лидия. – Вы слышали, что во время презентации Ли Маккуина Сюзи Менкес упала в обморок прямо на Анну Винтур?

– Что? – изумляется Александр. – Это все равно что королева-мать упала бы в обморок на королеву-дочь.

– Именно. Там так орала музыка и было так жарко, что она просто не выдержала. Анна вывела ее наружу и уехала вместе с ней.

– О Боже, – говорю я. – А кто же писал рецензию? Они хотя бы остановили показ?

– Нет, – отвечает Лидия. – Не смогли. За кулисами творился сущий ад.

– Правда?

– Да. Все бегали как сумасшедшие. Но что было делать? Шоу пошло своим чередом.

– Конечно, пошло, – отзывается Александр. – Как всегда.

– Смотрите-ка, – говорит Лидия. – Вон Диди.

– Диди? – переспрашиваю я.

– Ну, ты помнишь, манекенщица, с которой мы вместе снимали комнату, когда я только-только приехала в Лондон.

– Та, что трахалась на своей кровати с каким-то официантом и мешала тебе заснуть?

– Она самая. Дебора из Эссекса, ныне известная как Диди. Привет! – Она машет рукой. Диди отвечает.

– Дьявол. У нее очень вульгарная внешность. – Лидия улыбается. – Неудивительно, что у нее рухнул последний контракт. Просто позор. Такого бы никогда не случилось, будь она чуточку приятнее.

Александр хихикает.

– Думаю, нам надо двигаться отсюда, – говорю я.

– Да, – соглашается Лидия. – Тем более что в плане у нас несколько вечеринок. Куда пойдем сначала? К Вествуд или Стелле Маккартни?

Мы с Александром переглядываемся и одновременно произносим:

– К Вествуд.

– Правильно, – отвечает Лидия. – В конце концов, кому хочется пить безалкогольное шампанское и смотреть на то, как манекенщицы стегают друг друга хлыстом из кожзаменителя?

Я жду Александра за кофе и круассанами в «Двух обезьянах». Мы решили поехать на Premiere Vision на специальном поезде, известном под названием «Экспресс "Барахолка"». И потому, прежде чем мы начнем локтями прокладывать себе дорогу в вагон, стоит зарядиться кофеином и перекусить. Самое агрессивное существо в мире – это пассажир «Барахолки». Хуже может быть только человек, страдающий одновременно от похмелья, запора и цейтнота.

Александр, конечно, опаздывает. На вечеринке у Вествуд он снял какого-то парня и бросил меня на полпути в отель, чтобы где-то с ним уединиться. Я легла поздно – наверное, не раньше трех. Не самое примерное поведение для дизайнера, который по идее приехал заниматься делами. Но Лидии трудно отказать, особенно когда она уверяет, что на вечеринке в Les Baines Douches будет Пафф Дэдди и толпа знаменитостей, с которыми мне бы не вредно познакомиться в расчете на дальнейшее сотрудничество. В результате я стояла в углу, прижатая к стенке, отчаявшись что-нибудь расслышать, и разглядывала какого-то коротышку, который, возможно, был Пафф Дэдци, или П. Дидди, но я в этом не уверена. Лидия представила меня некоей американской певице, которая слегка смахивала на Гвен Стефани. Она приехала в Париж на Неделю моды. Я сделала вид, что все это мне безумно интересно, поздоровалась с несколькими знакомыми манекенщицами, выпила шампанского, ухитрившись не заплатить, и узнала, что, по слухам, Шерон Стоун завтра вечером собирается посетить вечеринку у Louis Vuitton в Le Petit Palais. Этот прием как бы символизирует окончание Недели моды – собственно, и окончание сезона. Самое грандиозное событие этих дней, на которое ухлопали кучу денег. Там соберется прорва народу; будут кормить икрой и поить шампанским. Вот где можно будет оттянуться! Собирается прийти и сама Винтур, хоть и ненадолго, поскольку спать она укладывается в десять. Ну, если женщина начинает свой день в пять утра в тренажерном зале, а в семь принимает визажиста, то вполне можно понять, почему она предпочитает ложиться рано.

Наконец я вижу, как Александр, чудовищно взъерошенный, бредет по улице в мою сторону, и думаю, что ему – по примеру Анны Винтур – стоило бы вчера лечь пораньше. Сварливые геи сами по себе не сахар, но сварливый гей с похмелья – это один сплошной кошмар.

– Ты не поверишь! – скрипит Александр, плюхаясь со мной рядом. – Я познакомился с единственным во всем

Западном полушарии гомиком, у которого в ванной нет шампуня. Только посмотри на этот ужас. – Он лохматит себе волосы, которые сейчас похожи на цыплячий пух. – Только-только в твоем сознании сложится некий стереотип, как все летит вверх тормашками. Кто поверит, что у гея дома может не быть шампуня?! И это при том, что он, черт его дери, парикмахер!

– Зачем ему возить свое барахло туда, где его и так много? – спрашиваю я. – А может быть, он не любит держать дома всякие рабочие принадлежности.

– Плевать на то, что он не любит, – брюзжит Александр. – Больше мы с ним не увидимся.

Он допивает мой кофе и откусывает сразу половину моего круассана.

– Мне нужен порошок.

Через час Александр, причесанный, надушенный и уже куда более дружелюбный, сидит рядом со мной в вагоне «Барахолки». Мы прячемся за спинами многочисленных представителей прессы, стараемся не попадаться никому на глаза и навостряем уши в ожидании сплетен. Две девицы, которые сидят впереди, не разочаровывают нас.

– Слышала, что было вчера? – спрашивает одна.

Александр наклоняется вперед, чтобы увидеть ее лицо, но безуспешно.

– Что? – интересуется вторая.

– Вчера вечером выстроилась целая очередь из тех, кто хотел попасть на презентацию Dior, – начала повествование девушка. – Народу тьма-тьмущая. Корреспонденты Vogue из Англии, Италии и Японии, куча закупщиков, а потом откуда-то появились парни из американского Vogue и просто нагло проскочили у нас на хвосте. Один взял и скомандовал: «Пошли», и охрана их пропустила! И в результате они всех обскакали.

– Кем это они себя возомнили? – спрашивает вторая.

– Уж не знаю. Англичане, например, так и остались стоять.

– Правда?

-Да.

– Ужас.

– Конечно.

– А Элизабет Салтмэн?

– Я ее не видела.

– Она шикарная, правда?

- Да-а.

– Вот что значат наследственные деньги, ты подумай!

– И не говори...

Они обе с минуту молчат и жуют свои булочки с сыром.

– Я слышала, твой бывший – ну тот, фотограф, – тоже здесь.

– Неужели? – с набитым ртом спрашивает другая.

– Он потребовал, чтобы ему предоставили черный или синий BMW.

– Ну...

– Он сказал, что согласится только на BMW.

-Ну?

– Машина всю неделю простояла в гараже отеля Ritz! Он к ней даже не прикоснулся!

– Эти американцы, скажу я тебе...

– Нам, кажется, выходить.

Мы с Александром выбираемся вслед за всеми. Каждый годя езжу на Premiere Vision и потом раскаиваюсь. Каждый год мне, кажется, что наступило, наконец, то время, когда можно послать вместо себя кого-нибудь из подчиненных. Но когда я представляю, как Триш бродит по этой колоссальной ярмарке с нашей кредитной карточкой, то заставляю себя встать и отправиться на вокзал. Единственный человек, которому на самом деле нечего тут делать, – Александр. Но он сопровождает меня из вежливости. И потом, мне нужна моральная поддержка. Ну и вдобавок он знает, что, если отпустить меня одну, потом я его просто убью.

Мы уже достаточно долго проработали вместе, чтобы он понял, для чего существует наш брэнд и к чему мы стремимся. Я не принадлежу к числу тех дизайнеров, которые потакают вкусам инфантильных, изнеженных, наивных девиц и украшают свои изделия оборочками и финтифлюшками. Наш девиз – лаконичность и сдержанность, мы ориентируемся на зрелых, умудренных опытом покупательниц. Иными словами, мы ближе к Roland Mouret, чем к Chloe. Для меня важнее общий силуэт, чем отделка и детали, и потому нам нужно закупить побольше хороших простых тканей. Александр в этом разбирается. Хорошее джерси он разглядит за двадцать шагов, и поэтому очень полезно иметь его при себе, поскольку сама я нерешительна и невнимательна.

Мы выстаиваем очередь, предъявляем наши пропуска и карточки, заполняем бланки, на каждом шагу вытаскиваем свои удостоверения. Даже в мире текстиля есть своя иерархия. К примеру, если вы – владелец дешевого универмага, то некоторые поставщики джерси просто не позволят вам приблизиться к их отделам. Вам придется общаться с охраной, улыбаться тому верзиле, который стоит у прилавка, расписываться, показывать удостоверение, объяснять, кто вы такой, и только после этого вам, наконец, позволят пощупать ткань. Гонконгские производители нейлона просто умоляют, чтобы агенты Top Shop удостоили своим присутствием их отдел, в то время как кое-кто даже на порог их не пустит. Точно с таким же пренебрежением относятся к Primark, Mark One и Morgan. Я – независимый дизайнер, и меня примут, в общем-то, везде, но чем больше фирма и чем значительнее сумма их прибылей, тем меньше им нужды в моем крошечном заказе.

Если бы я не была так подавлена, то оставался бы по крайней мере стимул. Но о чем мне меньше всего хочется думать, после того как я буквально похоронила свою весенне-летнюю коллекцию, – так это о следующем показе. Сейчас начало октября, и я планирую его на будущую осень. Впереди у меня целый год. Но что в будущем году захотят носить женщины? Как узнать, какой цвети какая ткань мне понадобятся?

На Premiere Vision можно получить нечто вроде подсказки. В центре огромного зала размером с пять футбольных полей находится крытое помещение, где с тобой поделятся кое-какими выкладками насчет грядущего сезона. Черный цвет всегда будет в моде, а весной и летом кто-нибудь из дизайнеров непременно предложит что-то желтое или зеленое. Периодически заявляет о себе бирюзовый. Но для осенних или осенне-зимних коллекций всегда предпочтительны коричневые, темно-зеленые и темно-синие тона. Ну и, разумеется, золотистые и серебристые краски для вечерних туалетов. И что-нибудь красное – в преддверии Рождества. Но лично я всегда думала, что с фиолетовым не промахнешься. В любом случае, что бы они там ни говорили, у тебя своя голова на плечах. Кто захочет те же цвета, что в Mark One?

Дата добавления: 2015-09-04