Модный Вавилон 12 страница

Пока я ползаю на четвереньках с полным ртом булавок, Мими качается на стуле и изучает швы, длину рукава и покрой. А Лидия просто стоит и рассматривает себя в большом зеркале, то и дело натыкаясь на мои булавки и получая тычки справа и слева.

– Как выдумаете, может, мне начать фотографироваться топлес? – спрашивает она, разглядывая свой бюст и соединяя груди. – Знаю, что здесь это не приветствуется, а в Париже их вообще приходится утягивать. Но я могла бы заработать целое состояние, снимаясь в белье Victoria's Secret. Американцы любят сиськи.

– И сколько бы ты могла получить в Secret? – спрашиваю я, лежа на полу и оглядывая юбку.

– Не знаю, – пожимает плечами Лидия. – Но явно больше, чем в Vogue.

Она смеется.

– Есть много мест, где платят больше, чем в Vogue, – говорит Мими, глядя на Лидию одним глазом.

– Я знаю. Это очень грустно. Бывают дни, когда ты получаешь всего двести пятьдесят фунтов наличными и тебя вдобавок просят сделать фотопробу для обложки.

– Правда? – спрашиваю я.

– Мне всегда казалось, что это просто несправедливо, когда платят за день, а не сдельно и просят сняться для обложки, чтобы в тебе зашевелилась надежда.

– Ведь ты уже появлялась на обложке журнала, – говорю я.

– Да, один раз.

– Тоже неплохо, – говорит Мими.

– Но совсем не то, что у Кейт! Она мелькает на обложках Vogue чаще, чем кто бы то ни было.

– Ты получаешь на съемках сверхурочные? – спрашиваю я.

– Только если это рекламная съемка. После шести вечера тебе платят полторы ставки. Вот почему начиная с трех часов модели обычно тянут время – чтобы заработать побольше. Если ты заколачиваешь сорок штук в день, получается солидная прибавка. Около половины восьмого все обычно заканчивается, так что манекенщицы успевают приехать домой прямо к началу любимого сериала. Это же яснее ясного.

– Ты получаешь сорок тысяч в день? – Мими явно заинтересовалась. Для хорошенькой женщины она необычайно практична. – И это максимум того, сколько ты можешь заработать, если учесть, что лучшие куски достались всяким актрисам?

– Нет, – отвечает Лидия. – За каталог можно получить четверть миллиона. Мы только делаем вид, будто любим сниматься для Vogue, Pop и всего остального. Но что нам действительно нравится – так это каталоги. Для Freeman, Saks Fifth Avenue, ну и так далее.

– И для Harrods? – спрашиваю я.

– Нет, Harrods и Harvey Nichols обычно разыгрывают из себя бедных родственников. Очень глупо, – говорит Лидия. – Что может быть лучше хорошего каталога или рекламной акции? Как правило, чем хуже фирма – тем роскошнее каталог. Престижные брэнды скупятся оплачивать рекламу. И потому нет смысла связываться с чересчур крутыми компаниями. Чем занюханнее какой-нибудь ювелирный салон – тем больше там платят.

– Это с твоими-то руками, как у водителя грузовика? – спрашивает Мими.

– Они не настолько уж плохи, – отвечает Лидия.

– И не настолько уж хороши.

– Ну и ладно. Если нужно показать руки и плечи, они находят специальных манекенщиц. Я просто стою в красивом платье и держу руки за спиной, а позади меня ставят девицу, у которой пальцы унизаны бриллиантами.

– Бедняжка, – говорю я. – Как это печально!

– Вряд ли, – отзывается Лидия. – Она зарабатывает кучу денег, при этом ее лицо не мелькает в журналах и ей не приходится тратить прорву времени на чертов макияж. Намного хуже, если у тебя скверные ноги.

– Могу себе представить, – говорит Мими. – Я знала одну девушку, у которой были ноги, как пеньки. Наверное, очень трудно быть чьими-то ногами во время съемки.

– Они проводят целые часы в такой позе, – отвечает Лидия.

– Я знаю одного парня, совсем рядом, который подошел бы для этой работы, – намекаю я, взглядом указывая на кабинет Александра.

– Он бы много не заработал, – смеется Мими. – Это единственная в мире работа, с которой женщины справляются лучше, чем мужчины.

– А порнушка? – спрашиваю я.

– Да, если не считать порнушки, – соглашается она.

– Мне действительно жаль девушек, – говорит Лидия, принимая перед зеркалом соблазнительную позу, чтобы хоть как-то себя развлечь. – Стала бы я раньше так себя утруждать, если бы имела хотя бы треть того, что зарабатываю сейчас? Наверное, нет. И потом, модель – профессия ненадолго. Просто диву даешься, как быстро этим гомикам-дизайнерам надоедают смазливые личики. Большинство моделей-мужчин – нормальной ориентации, так что они просто не понимают, чего от них хотят!

–- Но их место всегда готовы занять русские или поляки, – говорит Мими, целуя собачонку.

– Большая часть манекенщиков – это или тощие юнцы из Северной Англии, или смуглые красавчики с юга. Откуда бы они там ни приехали – их непременно ждет разочарование.

– И голодовка, – добавляю я.

– Лучше пожалейте девушек, которым приходится голодать, – говорит Лидия. – Я хочу сказать – не занимайся делом, которое тебе так нелегко дается. Манекенщицу видно с первого взгляда. Руки синие или красные, потому что девчонки изголодались до полного нарушения кровотока. По всему телу начинает расти пушок, как у грызуна, потому что организм пытается сохранить тепло. Куча синяков, поскольку витаминов не хватает. У бедняжек анорексия. Потом все это замазывается макияжем, и девочки выходят на подиум. Иногда меня просто тошнит. Но когда тебе семнадцать и в кармане у тебя впервые в жизни триста фунтов, то какая разница, что у тебя навсегда прекратились месячные и ты не ела несколько дней? Меня это страшно бесит. В Америке по крайней мере предпочитают, чтобы у моделей было немного мяса на костях. Там можно сохранить здоровье. В Париже меньше думают о деньгах и потому готовы перешивать для тебя платье, поскольку для них это скорее искусство, чем бизнес. Но в Милане требуют, чтобы модель была тощей, как зубочистка. Помню, как к одной моей знакомой подошел дизайнер и сказал, что она стала выглядеть гораздо лучше с тех пор, как похудела. А девушка лежала в больнице с дизентерией. Узнав об этом, он высказался так: «Какая разница, если, в конце концов, она сбросила вес? Вот что главное». Я ему чуть пинка не дала.

– Мало кто в наши дни зарабатывает по-крупному, – вздыхает Мими.

– В общем, да, – соглашается Лидия. – Супермодели исчезли, и теперь всюду царят актрисы. Манекенщицы больше не получают выгодных контрактов. Единственная возможность заработать кругленькую сумму – это когда их просят кому-то помочь. Или когда они заключают контракт с какой-нибудь фирмой, производящей часы, например с Omega, как Синди Кроуфорд. Тогда ты понимаешь, что их заработок в среднем равен ВВП небольшой страны.

– Черт возьми, – вдруг говорю я, по-прежнему с полным ртом булавок. – Что за вонь?

– Мои новые духи, – отвечает Мими.

– Нет. – Я оглядываюсь. – Это все твоя дурацкая собака!

Мы заглядываем под стол. Так и есть. Под столом лужа и недвусмысленная кучка. А рядом, дрожа, сидит Крошка Ми. Кажется, она недавно страдала запором?

До представления коллекции осталось две недели, и теперь мне по-настоящему плохо. О чем я думала, собираясь в Нью-Йорк? По ночам меня преследуют кошмары. Мне снится, будто я иду по подиуму в полном одиночестве, совершенно голая, и слышу, что какой-то мужчина мне аплодирует. Понимаю, что это нормальный для моего состояния сон, но от этого он не становится менее жутким.

Убрав собачьи экскременты, мы с Лидией и Мими работали до полуночи, пытаясь понять, что можно оставить, а что нуждается в коренной переработке. Странно, но мы пришли к единому мнению, что фиолетовое платье Ванессы Тейт надо освежить. Возможно, мы часто видели его на страницах Grazia и других журналов и оно нам уже примелькалось. А может быть, оно утратило весь свой шик за пределами красной дорожки: когда Лидия его надела, Мими так протяжно и звучно зевнула, что для нас это прозвучало своего рода сигналом.

– Мне оно просто не кажется актуальным, – добавила она и продолжила: – Оно не впишется в коллекцию. В нем нет ничего шотландского или затаенно страстного. Оно выдохлось. И вдобавок в Top Shop сейчас появился какой-то жуткий клон Оззи Кларка. Не стоит мешаться с толпой.

И тогда мы сели и отпороли юбку. Верх платья превратился в блузку. Ее можно носить с облегающими джинсами или теми широкими клетчатыми брюками, над которыми я работала. Здесь еще было над чем подумать, но идея обозначилась. Я решила включить эту блузку в коллекцию. Без юбки она стала смотреться как раз в духе сороковых. Также мне захотелось пустить обшитые тканью пуговицы по всему переду, чтобы блузка вязалась с остальными вещами. И теперь Дорота и половина портних-полячек кроят шотландку и розовый шелк, а я сижу у себя и трясусь от страха.

– Все в порядке? – спрашивает Александр, по пути заглядывая в мой кабинет.

– Нет. У меня диарея, бессонница и прыщ на физиономии.

– Если бы на твоем месте был я, ты бы сказала мне: «Завяжи с наркотой».

– Не будь таким занудой. Ты же знаешь, что творится со мной перед показом.

– Да! – Он облизывает чайную ложечку. – Просто кошмар.

– Что это ты там лопаешь? – Не найдя в нем никакого участия, я чувствую легкое раздражение.

– Ах, это... Детское питание.

– Детское питание? – Я замечаю в другой его руке маленькую баночку.

– Хеди Слиман, самый шикарный производитель мужской одежды во всем мире, постоянно его ест.

– Зачем?

– Это препятствует ожирению.

– Что? Пюре?

– А что? Его не надо переваривать.

– Не понимаю, зачем все это? Причем здесь детское питание?

– Я доверяю Хеди.

– Что, перестал влезать в свои джинсы?

– И это я слышу от тебя? – Мой партнер смотрит на меня и улыбается.

– Что у тебя с лицом? – интересуюсь я. – Ты как-то по-другому выглядишь.

– Как? – говорит Александр, подходя ко мне поближе.

– Странно...

– Бодрее? Живее? У меня изменился взгляд? – Он крутит головой так и эдак, чтобы я могла рассмотреть его получше.

– Ты что, сделал себе подтяжку?

– Я тебя обожаю! – вопит он. – Нет, всего-навсего втер «Анусол» под глаза.

– Крем от геморроя? Вместо задницы на лицо?

– Он творит чудеса! Это мне Лидия посоветовала.

– Она над тобой издевается.

– Ничего подобного. – Александр возмущен. – Крем от геморроя заставляет сокращаться капилляры вокруг заднего прохода – значит, то же самое будет происходить и с капиллярами под глазами. Манекенщицы постоянно им пользуются, особенно утром, после большой пьянки. Этот крем действительно работает. Как ты думаешь, почему топ- модели всегда так хорошо выглядят?

– Просто потому что они такие. А вовсе не благодаря крему для задницы!

– Ну, как бы то ни было, а разницу ты заметила!

– Едва ли это полезно.

– Ну и что?

– Ты ешь только экологически чистую пищу, зато во всем остальном относишься к своему здоровью просто наплевательски.

– Господи, какая ты зануда. – Александр уходит.

Но две минуты спустя возвращается.

– Да, кстати. – Он протягивает мне листок бумаги. – Я подумал, что представители Mark One, может быть, захотят нас навестить.

– Чудесно. – Я вздыхаю. – Тед Николе будет работать с Gucci, а нам остается договариваться с Mark One.

– Не забывай, – поучает Александр, – все, кто хоть что-нибудь представляет собой в мире моды, работают, в том числе и на массового потребителя.

Мне больно это признать, но он снова прав. Betty Jackson, John Rocha, Gharani Strok, Pearce Fionda, Jasper Conran, Matthew Williamson, Ben Delisi и Julien Macdonald – все они представлены в магазине Debenhams. Товары от Луэллы можно найти в New Look. Фактически крупные магазины – это единственное, что поддерживает британскую индустрию высокой моды на плаву. Нет в Англии дизайнера, который не опирался бы на подобную финансовую помощь, за исключением разве что Маккуина – но у того за спиной стоит «Gucci», поэтому Маккуин может себе такое позволить. Но что касается всех остальных, то сотрудничество с магазином дает истинную свободу. Вы получаете куда более стабильный доход, чем имели бы после двух показов и двух распродаж в год. Пройдитесь как-нибудь в субботу вечером по магазинам дизайнерской одежды в западной части Лондона и посмотрите, сколько там народу. Бутики известных кутюрье обычно пустуют. Не так уж много на свете людей, которые могут выложить полторы тысячи фунтов за какой-нибудь замысловатый жакет.

Мы с Александром уже пытались договориться с Mark One о встрече, и благодаря шуму, который поднялся вокруг нас в связи с платьем Ванессы Тейт, они, наконец, решились перезвонить. Его представители предлагают нам обычные пять процентов от продаж – то, что получают все. Но

Александр беспокоится о рекламе и пиаре. Наша проблема в том, что у нас малоизвестный брэнд, только лишь начинает развиваться и мы не можем позволить этой отрасли всецело нас поглотить. Массовые линии Jasper, John Rocha и Julien Macdonald очень здорово раскручены, но они давно на сцене, и для них это не так уж и страшно. Можно очертя голову заключить подобную сделку, тогда нас начнут продвигать повсюду и мы быстро заработаем много денег, но в дальнейшем нашему брэнду будет нанесен непоправимый ущерб. Я знаю парочку дизайнеров, которые заключили договор с Debenhams и теперь фактически не занимаются своими первыми линиями. Но в Debenhams они зарабатывают столько, что все остальное их, видимо, не волнует.

– Стало быть, – говорю я, – они хотят с нами увидеться?

– Да. Они просят, чтобы ты написала нечто вроде плана–в какую сторону развивается твой брэнд и что, по-твоему, будет актуально в ближайшее время.

– О Боже, да кто же знает, что будет актуально в ближайшее время? Кто вообще может это знать? Одни говорят, что в моде начинают господствовать массовые вкусы, другие утверждают, что одежда становится все более и более эксклюзивной. Всем нравятся вещи, сделанные на заказ. Burberry возместил в прошлом году свои убытки, и теперь у них миллион двести тысяч навара. Доходы Dior возросли на тридцать процентов. То же самое у Chloe и Cavalli.

– Cavalli? – переспрашивает Александр. – Да кто, черт возьми, покупает это барахло?

– Виктория Бэкхем. И все ее друзья.

– Да, ты знаешь, как вогнать человека в депрессию.

– Что они хотят?

– Ну, скажи им что-нибудь о том, что в наше время больше никто не хочет выглядеть богемно, и предположи, куда, по-твоему, все катится.

– Кажется, это у меня начинается депрессия...

– Не забывай о пяти процентах, – отвечает Александр. – И о том, что при удачном раскладе тебе не придется даже водить карандашом по бумаге.

Самое лучшее в подобных сделках то, что твои партнеры не позволяют делать копии с дизайнерской одежды. Поэтому никто не может взять платье за семьсот фунтов и сшить точно такое же, но из другого материала, за семьдесят, как это обычно бывает. И опять-таки, отныне дизайнеру фактически даже не нужно рисовать. Просто говоришь, что, по твоему мнению, будет актуальным, и дизайнеры, работающие в магазине, приносят свои наброски или предлагают идеи, а ты одобряешь. Кажется, у меня есть прекрасный шанс понять, каково это – быть Томом Фордом.

– И когда они хотят с нами встретиться? – спрашиваю я.

– В конце дня. – Александр улыбается и уходит к себе.

– Это невозможно, – говорю я ему вслед.

– Просто представь, что за тобой по пятам бегает мерзкая собачонка вроде чихуахуа. Ее нужно кормить, купать и периодически убирать за ней дерьмо.

– Господи помилуй! – Все, что я могу ответить.

Честное слово, мне не нужна эта встреча прямо сейчас.

Я и так ничего не успеваю. Все дизайнеры обычно запаздывают со своими коллекциями, но я страшно отстала. И мысли о Нью-Йорке меня не вдохновляют. По ту сторону Атлантики у меня не будет привычной поддержки друзей, родных и целого штата работниц, которые делают последние стежки и вносят кардинальные изменения в ночь накануне показа. Судя по всему, мне придется ехать в Нью-Йорк лишь с более или менее готовой коллекцией. Конечно, я найду там людей, которые помогут мне с примерками, но уже не получится в последний момент сшить серебристую куртку или переделать весь фасон, как это было в прошлом сезоне. И рассчитывать на помощь Marks & Spencer тоже не придется.

– Всего несколько строк! – кричит из-за стенки Александр. – О том, каким ты видишь будущее моды.

– Ты не можешь сам за это взяться? У меня столько работы!

– А что, по-твоему, я делаю?

– Понятия не имею.

– У меня целый список тех, с кем надо созвониться, и сделок, которые нужно заключить. Вдобавок я занимаюсь всем, что связано с отъездом в Нью-Йорк.

– Очень мило с твоей стороны.

– Но если ты хочешь, чтобы я написал о мире моды, а заодно и о том, как управлять фирмой с доходом в несколько миллионов фунтов...

– Пожалуйста!

– Ну... – Судя по всему, Александр готов сдаться.

– Очень тебя прошу! Я угощу тебе мартини по твоему выбору в «Лайт бар».

– Согласен.

Я знаю, что «Лайт бар» в отеле на Сен-Мартин-лейн – мой главный козырь. Александр обожает мартини и бары в отелях. У него явная склонность к непомерно дорогой выпивке, и, когда он однажды торжественно сообщил мне, что собирается воздержаться от посещения подобных мест во время Великого поста, это была огромная жертва с его стороны. Такая огромная, что Александр продержался неделю. А потом забрел в бар отеля «Сохо» – под тем предлогом, что это заведение недавно открылось и его нужно опробовать. Закончилось все тем, что он проспорил мне и Триш по двадцать фунтов.

Александр снова возвращается ко мне в кабинет и плюхается в кресло. С собой у него блокнот и ручка.

– Итак, если уж об этом зашла речь, то я скажу, что индустрия моды развивается очень быстро. Чтобы создать коллекцию – точнее, коллекцию массовой одежды, – дизайнер должен быть в достаточной степени продвинутым. Ему надо привлечь внимание читателей Grazia, которые развлекаются тем, что жуют и переваривают модные брэнды. Мы нацелены на обслуживание знаменитостей, и непосредственный результат таков: то, что носят звезды, быстрее расходится среди покупателей. Помнишь график в прессе лет десять тому назад? Там речь шла о том, что вещи, считавшиеся высокой модой, становятся массовым стилем в течение полугода. Теперь достаточно и трех месяцев, чтобы платье дошло от подиума до Marks & Spencer.

– Прежде чем мы успеваем доставить его в магазины, – говорю я.

– Почти всегда, – соглашается Александр. – И ты думаешь, это нормально?

– Да. – Я вздыхаю. – По крайней мере я уже не так злюсь.

– Ну а мне, кажется, злость – это то, что придает жизни интерес. – Александр ухмыляется, встает и уходит к себе.

Я как раз собираюсь подумать над фасоном юбки, когда звонит телефон.

– Эй, – говорит Триш. – Tatler на линии. Хотите, чтобы я вас соединила?

- Tatler?

-Да.

– Соединяй.

– Это Флафф Си-Джей из Tatler, – говорит кто-то таким напыщенным тоном, что трудно разобрать слова. – Привет.

– Здравствуйте, Флафф.

– Слушайте, мы крайне заинтересованы в том, чтобы вы появились в нашем журнале. Было бы просто чудесно, если бы вы смогли сняться для нас.

– Что? – Я ощущаю сильную неуверенность.

– Выпуск будет посвящен самым классным дизайнерам нашего времени, а поскольку вы один из них, то скажите, пожалуйста, найдется у вас свободное время на следующей неделе? У вас и вашей музы, разумеется.

– Простите?

– Я говорю, выпуск будет посвящен лучшим дизайнерам. Он приурочен к началу лондонской Недели моды. Фото поместят прямо на обложке.

– Мне жаль, но я не участвую в Неделе моды.

–А! – Моя собеседница явно смущена и сбита с толку. – Вот черт. Не кладите трубку.

Я слышу, как она, гремя браслетами, прикрывает мембрану ладонью и сообщает эту новость кому-то вышестоящему. Доносится бормотание, разобрать которое невозможно, потом она снова обращается ко мне:

– В любом случае вы могли бы это сделать?

– Ну... – Я чувствую прилив отчаяния и понимаю, что кто-то должен меня спасти.

– С вашей музой... как там ее.

– -Э...

– С Лидией Шарп.

-Ну...

– Если мы договоримся с лидией, вы ведь тоже согласитесь, правда?

– Когда, вы сказали, это будет?

– На следующей неделе.

-Ну...

– Отлично, – говорит она. – Я очень рада. Мы пришлем за вами машину и обо всем договоримся с вашим агентом, с...

– У нас этим занимается Триш.

– Великолепно. Я поговорю с Триш.

– Хорошо.

– Супер! – Она вешает трубку.

Я зову:

– Александр!

– Что? – откликается тот.

– Я только что согласилась сняться для Tatler.

– И какого хрена ты это сделала?

– Понятия не имею.

– Впрочем, ладно, – говорит он. – Может быть, продадим несколько платьев.

Александр слишком занят, чтобы размышлять о таком событии, как фотосессия для Tatler, мне тоже некогда. В нормальных условиях мы бы оба усердно думали пару дней о том, правильный ли это поступок и что подумают остальные. Но сейчас мы пытаемся хоть что-нибудь заработать, сделать шаг вперед и перестать, наконец, гадать о том, что скажет Кэти Гранд и не будет ли Тед Николе смеяться у нас за спиной. Нам уже давным-давно стало ясно, что журнал Pop не пустит нас на свои страницы. Что нас никогда не пригласят на модную вечеринку где-нибудь в Ист-Энде. Но лишь в последнее время я начала куда меньше об этом беспокоиться. Если состоится сделка с Mark One и в Нью-Йорке все пройдет нормально, то мне больше никогда не придется думать о Хокстоне и Теде.

Звонит телефон.

– Это я, – говорит Триш. – Вас хочет видеть Эмма Прайс.

– Великолепно. Пусть поднимается.

Эмма Прайс – одна из самых оригинальных людей в мире моды. Близкая подруга Мими, она в буквальном смысле держит руку на пульсе времени, находится в курсе последних новостей и потому неизменно опережает остальных на голову. В общем, это ее работа – быть крутой. Занимается Эмма чем-нибудь более рациональным – например, рекламным бизнесом, – и она стала бы сущим оракулом, но в модной индустрии эта женщина – всего лишь стилист и специалист по аксессуарам. Как правило, она приходит ко мне в студию раз в два месяца и рассказывает о своем последнем увлечении. Это могут быть искусственные цветы, браслеты с брелоками, массивные гребни для волос, брошки из искусственных бриллиантов или русские куклы. Эмма наряду с Кэти Хиллер – производителем аксессуаров из компании Марка Джакобса – относится к числу тех людей, кто действительно может задавать тон. В прошлом сезоне Кэти придумала брелоки в виде роботов. Золотистые и серебристые, они болтались на каждой женской сумочке. Все эти штучки выходят из моды чуть ли не сразу же после того, как их купят.

– Привет, – говорит Эмма с порога. На ней широкие клетчатые брюки и облегающий черный свитер. Темные волосы собраны на затылке. Красивое, ухоженное лицо, алая губная помада.

– Как дела?

– У меня просто сил нет, – говорит она, садясь и ставя свою ярко-желтую сумочку на пол. Та сплошь увешана крошечными побрякушками и брелоками. – Только что приехала из Китая, провела там десять дней.

-Да?

– Я пыталась разведать, нет ли там какого-нибудь барахла с олимпийской символикой, которое можно было бы приколоть, к примеру, на спортивные трусы.

– Неплохо.

– Какая-нибудь переделка в стиле «Hello, Kitty», – говорит она. – Помните, как это всем понравилось в прошлом году?

– Нашла что-нибудь?

– Кое-что. Может наделать шуму в будущем сезоне.

– Звучит неплохо, – говорю я.

– Не сомневаюсь, – отвечает она. – Давайте-ка теперь посмотрим вашу коллекцию.

Эмма в молчании проходит вдоль ряда вешалок. В отличие от Мими, которая очень театрально выражает свои эмоции каждый раз, когда разглядывает одежду, Эмма вовсе не спешит меня обрадовать. Я веду ее наверх и показываю выкройки и всякие полуготовые образцы. Она берет розовый шелковый топ и пропускает ткань между пальцами.

– Мило.

– Ты так думаешь? – спрашиваю я. Один ее сдержанный комментарий для меня дороже, чем все возгласы и восторженные стоны Мими.

– Да. Мне нравятся вырез и буфы. Целомудренно и в то же время страстно. – Она улыбается. – Эта штука должна пойти.

– Надеюсь, – отвечаю я.

Мы снова спускаемся в кабинет. Эмма садится, вытаскивает целый пакет безделушек и аксессуаров и показывает заколки, значки и бусы, которые, честно говоря, мне не нужны. Потом появляется пакет, полный блестящих маленьких черепов и скрещенных костей. Они висят на серебристых колечках с зажимом для ключа; стопроцентный

китч – но выглядит действительно очень стильно, так что сердце у меня начинает биться быстрее.

– Миленькие, – говорю я.

– Правда? – Она ухмыляется. – Можно вешать на сумочку или прикалывать на лацкан.

– Где ты это раздобыла?

– Наштамповала моя знакомая, у нее студия под Глочестером.

– Под Глочестером?

– Нуда. Я знаю, это не то чтобы оазис высокой моды, но она делает там всякие клевые побрякушки.

Эмма открывает следующий пакет, с брошками и бусами, сделанными из зеркального стекла, с вкраплениями фальшивых бриллиантов и цветной пластмассы.

– Немного напоминают украшения от Эндрю Логана, тебе так не кажется? – спрашивает она.

– Это тот парень, который обычно проводит альтернативный конкурс «Мисс Мира»?

– Он самый.

– Сколько-то лет назад я, помнится, была у него на вечеринке, – говорю я. – У него в гостиной стоял громадный Пегас, сделанный из мозаичного стекла. Я залезла на него, и брюки у меня разошлись по всей заднице, так что пришлось немедленно уходить.

Эмма смеется.

– Ты, наверное, слегка перебрала?

– Разумеется.

– Ну и, слава Богу.

Она садится и объясняет мне всю выгоду брелоков. Ее подруга делает эти самые черепа, которые обходятся ей примерно по два фунта за штуку. Я могу продавать их оптом по двадцать пять фунтов, и тогда розница достигнет примерно семидесяти пяти. Эмма будет получать по десять процентов с каждого проданного брелока. Она встает и пристегивает один из них к отвороту моего клетчатого жакета. Смотрится просто здорово.

– В этом есть что-то панковское, – говорит она. – Появляется некая изюминка. Их и на сумочке можно носить.

– К сожалению, сумочками я не занимаюсь, – отвечаю я. – Хотя твоя мне действительно очень нравится.

– Эта, что ли? Один мой приятель, Питер, привез из Милана. У него в квартире на Примроуз-Хилл еще с полсотни точно таких же. Он собирается их продать. Можешь взять парочку и выставить на подиум, если хочешь.

– Разрешаешь?

– Почему бы нет? – Эмма улыбается. – Неплохие вещицы. Легкие и элегантные. И не похожи на те, что обычно выносят на подиум манекенщицы.

- Да, эти хороши. А какие есть цвета?

– Черный, желтый и белый.

– Замечательно.

– Почему бы тебе не взять шесть разных? – спрашивает она. – Можешь понавешать на них брелоков и посмотреть, что из этого выйдет.

– Просто супер, – говорю я.

Александр в некоторых сомнениях. Несколько минут спустя после ухода Эммы он появляется в моем кабинете и берет со стола брелок в форме черепа.

– Это что такое?

– Для коллекции.

– Ужасно.

– Неправда.

– Правда. – Он фыркает. – Просто кошмар.

– Тебе в принципе не нравятся такие штуки.

– Да, и у меня есть на то веские причины. Потому что это дерьмо.

– Они шикарно выглядят. Я непременно выпущу их на подиум.

– Черта с два ты это сделаешь.

– Сделаю непременно.

– Ни за что.

– Эмма никогда не ошибается.

– Эмма – олицетворение низкопробности, – провозглашает Александр. – Она занимается всяким барахлом, которое портит дизайнерам репутацию, – вроде белых носочков, каких-то паршивых браслетиков на предплечье и обручей для волос.

– Ты просто не понимаешь.

– Это почему же?

– Потому что ты – не женщина.

– И верно, – скалится он. – Я гомик, а значит, у меня тонкий вкус.

– Эй! – В кабинет влетает Триш. – Я подумала, что вы захотите увидеть это. – Она раскрывает перед нами журнал Grazia. – Ким Кэтгролл – в точно таком же платье, как у Ванессы Тейт, – на своей театральной премьере!

– Отлично. Выглядит просто фантастически.

– Ух, ты! – Триш берет брелок и подносит его к свету. – Супер. Мне нравится. Откуда?

– Видишь? – торжествую я.

– Это ничего не значит, – отзывается Александр, листая страницы и разглядывая фотографии Ким Кэттролл. – О, взгляни: «Дженнифер Энистон потеряла весь свой блеск, надев платье от Balenciaga». По-моему, за это Grazia стоит полюбить.

– Почему бы тебе не пойти и не заняться делом? Я безумно загружена.

– Вижу, – говорит он.

Остаток дня я провожу наверху, в мастерской, подшивая брюки и сужая жакеты. После общения с Лидией и Мими коллекция в целом стала изящнее и определеннее.

Между тем настроение у портних становится все более подавленным. Каждый раз, входя в мастерскую, я слышу общий протяжный вздох. Мое появление означает, что им придется что-нибудь переделывать. А любая переделка – это, разумеется, дополнительная работа.

– Я подумываю о том, чтобы добавить эти брелоки в коллекцию, – говорю я Дороте, которая шьет из остатков шотландки мини-юбку. Идея принадлежит Мими; я не совсем уверена, что это правильное решение. – Как ты считаешь?

Дорота поднимает голову. Лицо у нее красное и мокрое. Она выглядит так, как будто у нее жар.

– Что? – переспрашивает она. Нижняя губа у Дороты чуть отвисает, так что мне видны ее золотые коронки.

Дата добавления: 2015-09-04