Охота на жар-птицу 9 страница

Чумкум-гей подъехал к принцу. Оглядел его с ног до головы, точно к товару на базаре примеривался.

— Что видишь, нихонец? — поинтересовался мурза, ухмыльнувшись.

Ёширо не ответил, губы сжал упрямо.

— Я вижу, что ты проиграл, — сказал Чумкум-гей.

— Убей его! — не предложил, но приказал старший бородач, зажимая рану ладонью, сквозь пальцы хлестала бурая кровь. Кириамэ и не заметил, когда это успел раскроить ему плечо наискось до живота. Жаль, не смертельно, заживет на гаде в пару месяцев.

— Нет, — покачал головой мурза. — Я возьму его в плен.

— Не борзей, мурза! Ты обещал, что убьешь его! — заорал бородач. — Князь тебе за его голову заплатил! А не за то, чтобы ты с ним развлекался!!

— А мне твой князь не указ! — обернувшись к подельнику, рявкнул Чумкум-гей. — Мне Тыгыдым-бей не указ! Мне на самого хана Улус-орды плевать!! Не то что на твоего князя, который сам со своими врагами разобраться не может. Тьфу на него.

И с вновь вернувшейся на морду ухмылочкой мурза уставился на принца, хоть и продолжил говорить с бородачом:

— Я обещал оставить вашего царевича живым — вот он, забирайте. А этого заберу я. Не волнуйся, из своего шатра не выпущу. Буду поить вином, кормить мёдом. А вот уж если не смирится и принять меня как своего господина не захочет — тогда и убью. Чего раньше времени спешить-то? Убить всегда успеется.

Кириамэ тошно стало под его пристальным взглядом. Нестерпимо хотелось рубануть клинком — оружие в руке сжимал… Но он слишком ясно понимал, что в тот же миг мелкий колдун перережет горло Пересвету, которому сейчас так нежно гладил золотистые кудри.

— Ну, так что? — осведомился мурза у Кириамэ. — Сдашься по-хорошему? Иначе твой приятель…

Принц выпустил из рук оружие, клинки упали на смешанный в грязь снег.

— Ай, молодец, — похвалил ласково Чумкум-гей. Крикнул колдуну, чтобы оставил царевича в покое и притащил веревку.

Ашик исполнил приказ своего господина со всей тщательностью: сбегал к Яге во двор за бельевой веревкой и ловко связал принцу не только запястья за спиной, но локти к туловищу примотал крепко-накрепко. После чего поволок к телеге.

Чумкум пересчитал убитых: трое ибирцев его дружины и пятеро пришлых. Обратился к Яге:

— Любезная, прости за вторжение и беспорядок! Прими это мясо в знак примирения, не побрезгуй!

— Ты… — зарычал старший бородач. — … …! Не хочешь хоронить своих людей — твое дело! Дай по-человечески похоронить наших!

Мурза на него бровью не повел.

Оставшиеся бородачи не посмели поддержать своего старшего.

— А что с царевичем прикажешь делать? — ворчливо отозвалась мрачная Яга. Дуня не сдерживала капающие слезы, провожая тревожными глазами принца, которого поволокли к телеге.

— Примочку на затылок поставь, если не трудно! — расхохотался мурза. И махнул своему отряду уходить. — Как очнется, можешь отпустить на все четыре стороны. Сам будет виноват, если за нами увяжется.

Последняя фраза адресовалась также и старшему бородачу. Мурза явно был не намерен соблюдать уговор с их князем в точности, как договаривались. Деньги-то взял, а слово данное — назад вернет, не засомневается… Бородач оглядел поредевшее войско — требовать справедливости силой он не мог. Проклятый нихонец отправил к праотцам половину его людей. А оставшиеся — все были жестоко ранены. Презренные узкоглазые оказались в большинстве… Ну да, им своё узкоглазое племя ближе! Как мурза увидел нихонца, так блудливые глазки и загорелись… Как же хочется удавить наглого заморского принца собственными руками! Но пока что придется подождать, ибирцы новую игрушку своего господина просто так не отдадут — сами небось ждут не дождутся, когда им тоже позволят поиграть… Извращенцы-выродки.

Бородач смачно сплюнул кровавой слюной.

Телегу окружили плотным кольцом охраны. Кириамэ не повернул головы, не простился даже взглядом с удаляющейся избушкой Яги. С оставшимся лежать на промерзлой земле Пересветом…

Оленями правил колдун. Сундук за спиной принца, набитый украденными бутылками с зельями, жалобно потренькивал — ход у телеги был жесткий.

— Стойте, — сказал вдруг колдун.

Остановил оленей — а вместе с теми встал и весь отряд.

Спрыгнув с телеги, Ашик побежал в лес. Раненные бородачи не поскупились в выражениях, кляня парня, которому не вовремя приспичило. Но Чумкум шикнул, и всем пришлось ждать несколько долгих минут в молчании.

Ашик вернулся из леса бегом — таща клетку, в которой бились и сверкали жар-птицы.

***

Наемник прислушался — из глубины домишки доносились тихие всхлипывания. Такие жалостливые звуки давили на его нервы хуже воплей, рыданий или матюгов. Хотя ругалась, признаться, его пленница вдохновенно — любо-дорого послушать! Не все слова он, разумеется, мог разобрать. Но какая экспрессия! Какая энергия и жар юной девичьей души!..

Теперь же — вот, поскуливает, как побитая собачонка. А стоит ему войти — тут же надевает маску высокомерной царской дочери. Белая лилия, украденная из райского сада, чужой жестокой волей перенесенная в грязь презренного унавоженного огорода. Только не всегда успевает при его появлении мокрые дорожки со щек утереть и хлюпающий нос просморкать. Сидит, шмыгает.

Он как раз убирал со стола после обеда, украдкой любуясь розовеющими от злости нежными щечками. Глаза в пол, скромно, губки покусывает, досадливо… Когда во дворе нежданно послышался шум. И мужской осипший голос:

— Эй! Э-эй!

Войслава подскочила, как ужаленная — к окошечку приникла. Ее похититель оставил грязную посуду, с настороженным интересом пошел встретить нагрянувших гостей.

— Эй! Кто там есть? Выходи на честный бой! Убивать мы тебя пришли, иноземного супостата! Будешь знать, как наших девиц обижать! — с напускной бравадой. А в сторону, тише и совсем без уверенности: — Верно, барышня? Убивать вы его просили? Или так, ну… Покалечим и будет с него?

— Убивать! — узнала Войслава суровый голос Ясмин.

Царевна обрадовалась — подхватилась, в сени выбежала. И была пригвождена взглядом остановившегося в проеме входной двери похитителя. Оглянулся на нее через могучее плечо, мельком — и снова на гостей уставился, разглядывая оценивающе. Руки на широкой груди сложил, мускулами заметно-таки под одеждой поигрывает, нервничая.

— Вас вюншен зи? — с дружелюбной улыбкой во все зубы обратился наемник к прибывшим. [прим: что вам угодно?]

— Чегось? — струхнули мужики при виде противника: о богатырском сложении и его литых мускулах кудрявая смуглянка заранее ничего не сообщила!

Самих смельчаков было четверо. Один сразу за спиной у Ясмин спрятался, трое других посмелее оказались — не выпустили из дрогнувших рук оружие: рогатину, косу и изъеденный ржавчиной меч. Войслава разочарованно выдохнула — подруга привела каких-то деревенских пьянчуг! Ну верно, кто ж в трезвом уме согласится на летающем половике кататься.

— Отпусти Войславу по-хорошему! — потребовала Ясмин, перейдя на родной для похитителя язык. Сама она была вооружена легким луком, колчан виднелся за плечами, у пояса длинный кинжал болтался в ножнах. — Не хочу тебя убивать, но придется!

— Прошу простить, но я не могу выполнить вашу просьбу, при всём моём к вам, дорогая фройляйн, расположении, — промурлыкал наглец.

Мужики (равно как и царевна) переводили растерянные глаза с одного на другую, ни слова не разумея из оживленной беседы.

— Это не просьба, а приказ! — повысила голос Шеморханка. — Ультиматум, если угодно! Немедленно выпусти пленницу — и я позволю тебе уйти на все четыре стороны! Живым!

— Какое любезное предложение, — наглец нахмурил брови, будто всерьез задумался над подобной возможностью. — К сожалению, вынужден отклонить.

— Сам напросился, — мрачно отрезала Ясмин. И отдала своему «воинству» команду: — Расправьтесь с ним! И побыстрее.

«Воинство» струхнуло еще пуще, поглядело умоляюще на барышню, но та не шутила. Словно извиняясь, кивнули наемнику. И, перехватив свои орудия покрепче, ринулись кто куда: один — наутек, трое — впрямь в сторону домишки ломанулись.

Наемник отошел на пару шагов от крыльца, вытащил из колоды для колки дров колун, взвесил в руке.

При виде тяжелого топора «воинство» поредело еще на одного смельчака.

Ясмин подбодрила своих мужчин такой смачной руганью, что Войслава только рот удивленно разинула.

— Ыхх!!.. — обреченно вздохнули оставшиеся двое «спасителей». Мол, давши слово — крепись, назвавшись груздем… Косу и ржавый меч над головами повыше подняли, вперед шагнули на задеревеневших ногах.

Наемник легко крутанул топор в руке, точно поварешкой махнул — и запустил в противников.

Тяжелый «снаряд» пронесся аккурат между двумя смельчаками. Да только они вовремя в разные стороны шарахнулись — и дальше продолжили движение, набирая скорость, прочь от полянки, куда глаза глядят, подбадривая друг дружку воплями.

Колун вонзился в дерево позади Ясмин.

Удар по самолюбию ее не сломил. Бывшая генерал-девица шустро пригнулась, пропустив топор, свистнувший над самой головой. Перекувырнулась по земле, ушла за куст, откуда моментально выпустила в негодяя пять стрел, одну за одной.

Наемник, ухмыляясь во все зубы, от выстрелов не уворачивался, что было бы ниже его достоинства — поймал все стрелы полешком, подобранным с земли возле колоды.

— Беги! — крикнула Шеморханка Войславе, в растерянности топчущейся на пороге.

Бросив лук, Ясмин прыгнула на негодяя с обнаженным кинжалом. Точно дикая кошка, шипя от ярости. Тот не подумал вытащить даже нож, прицепленный к поясу. Даже полешек, утыканный стрелами, швырнул в сторону — с голыми руками решил сражаться. Вернее, ну как сражаться? Так, отмахивался лениво.

Долго эта своеобразная рукопашная схватка не продлилась. Судя по довольной физиономии, паразит получил огромное наслаждение от общения с ловкой красавицей.

— Вартэ маль, дайнэ хохайт! — крикнул он царевне. [погоди-ка, твое высочество!]

Войслава с опаской выглянула из-за деревьев.

— Беги!! — пискнула Ясмин.

Но как тут убежишь, если подруга за твою свободу готова жизнью поплатиться? Мерзавец поймал ее, разоружил, руку за спину заломил, отобранный кинжал к горлу приставил. Убежит царевна — и живой деву-воительницу никто уж больше не увидит.

Пришлось возвращаться.

— Браво, принцезин, — промурлыкал гад похвалу.

Будто царевне легче от его одобрения поганого! Обложить бы паразита крепким матом от души, да не поймет всё равно.

Она остановилась на пороге, обернулась к нему с вызовом в глазах. Тот, придав физиономии виноватое выражение, развел руки, выпустив Шеморханку из тисков-объятий. Ясмин разъяренной белкой отскочила от него, развернулась, ожидая новой подлости.

Только негодяй утратил к смуглянке интерес. Легонько подтолкнул Войславу войти в дом. Легкомысленно повернулся спиной! И получил кинжалом вскользь по лопатке. Неглубокая царапина, одежда больше пострадала — но всё же!

Вообще-то она целилась в сердце, но тот резко развернулся, почуяв опасность, успел оттолкнуть лезвие локтем. Ясмин отпрыгнула, изготовившись продолжить драку. Однако он с досадой коротко чертыхнулся — и просто ушел в дом.

Водворив же царевну обратно в заточение, под лязгнувшие замки, похититель вышел. И возле поленницы его ждала пыхтящая от злости Шеморханка. С колуном в руках. Негодяй одарил ее лишь взглядом вскользь. Буднично занялся хлопотами: развел огонь в обложенном камнями кострище, поставил кипятиться котелок с водой. Пособницу своей пленницы он предпочел упорно не замечать.

Ясмин выжидала удобного момента для нападения. Она кипела от гнева, и бурлящее в сердце пламя мешало, честно скажем, здравомыслию. Скрываться по углам и нападать, как крыса из засады? Нет уж, хватит с нее унижений! Она повелевала армиями!! Она именитых воевод под каблук одним взглядом загоняла! Она в Шеморе самого визиря вокруг пальца обвела! А тут — с каким-то пройдохой справиться не в силах?! Если бы этот подлец не был таким толстокожим, на него подействовали бы ее приворотные духи, как на всех порядочных мужиков! И не пришлось бы ей тут позориться…

Кстати, толстокожим в прямом смысле слова он не был. Оказалось, она довольно-таки ощутимо его порезала. Ясмин не спускала с него глаз: проследила, как сходил в сарай, приспособленный под конюшню, нашел в седельных сумках рулончик чистого бинта и какую-то явно колдовскую мазь, вернулся к огню. Предусмотрительный гад, запасся всем необходимым заранее. Впрочем, наемник же — ремесло обязывает заботиться о таких вещах. Не юный уж мальчик, а зрелый и опытный мужчина. Интересно, сколько ему лет? Тридцать или чуть больше? Постарше нее самой…

Эффектным движением он стащил через голову куртку вместе с рубашкой, уселся к костру обрабатывать рану. Шеморханка невольно засмотрелась на скульптурно рельефный торс, на играющие мускулы… Мотнув головой, с усилием прогнала наваждение. Перехватила рукоять топора и подкралась сзади. Остановившись у него за спиной, высоко занесла страшное оружие над своей головой…

— Тебе не тяжело? — поинтересовался гад, не оборачиваясь.

От неожиданности Ясмин замешкалась — топор перетянул ее руки назад, локти неловко растопырились. Пришлось разжать пальцы — оружие выскользнуло из вспотевших ладоней.

Ухнув на землю, колун стукнул концом рукояти ей по лодыжке, и довольно больно! Ойкнув, она дернулась вперед — упала на широкую спину грудью, задев порез.

Наемник зашипел:

— Полегче!

Шеморханка в секундном замешательстве ухватилась за могучие плечи, выпрямилась… Но ладони задержались на твердых мускулах чуть дольше, чем было необходимо.

— Будь любезна, поможешь перевязать? — он подал через плечо рулончик бинта.

Ясмин насупила брови: вот же нахал! Но бинт взяла, одним резким движением распустила рулончик. Перехвалила ленту мягкой ткани за оба конца — и накинула петлей на мускулистую шею. Затянула изо всех сил.

— Как тебя зовут? — спросила вкрадчиво, одновременно пытаясь стянуть бинт еще сильнее. Получалось плоховато — ткань затрещала от натуги. — И кто тебя нанял?

Нахал усмехнулся: шеей дернул, чуть плечом повел, вперед корпусом немножко наклонился, руку завел назад, обвив ее талию... Лишь секунда — и Ясмин с вырвавшимся бессильным охом кувырнулась через его плечо головой вниз, только ножки в воздухе взбрыкнули.

Не сразу поняла, как оказалась лежащей у него на коленях, в объятиях, точно нежная любовница. Глаза испуганно распахнула, уставившись в его насмешливые зенки, в которых огонек костра нехорошо эдак отплясывал. По телу мурашки побежали — вот сейчас наклонится и целоваться полезет. Неужели на него таким странным образом приворотные духи подействовали?.. А зенки, надо признать, ничего так, красивые даже. Льдистые, серо-голубые… Наглые-пренаглые.

— Прости, если выразился непонятно, — произнес он проникновенным мягким тоном, которым привык девиц в трактирах обольщать, — но я просил перевязать мне не шею.

***

От избушки отъехали не так уж далеко, когда один из всадников без крика вывалился из седла.

— Ай, я и забыл, — с досадой сказал Чумкум-гей.

Приказал отряду остановиться — посреди дороги, на заснеженную поляну съезжать не стали.

По его слову, колдун взялся врачевать раны дружине. Кого-то принц порезал неглубоко, но от потери крови сознание мутилось. Кому-то нужно было разбитую кость срастить с помощью заклинания. Кому-то царапины свести, намазав пахучей колдовской мазью.

За всё время, что Ашик был занят ибирцами и бородачами, Чумкум-гей держался в сторонке. Он не был ранен, так как не участвовал в схватке. А вид чужой крови, похоже, был ему противен. Кириамэ, по-прежнему сидевший возле сундука с зельями, связанный, как бабочка в коконе, изображал безучастную статую и из-под ресниц наблюдал за мурзой. Мурза же наблюдал за ним. То и дело прикладываясь к фляге. И не вода у него там была, похоже.

Черт, при таком внимании к пленнику удрать будет сложно. Но всё-таки нужно постараться.

Очередного раненного, чтобы вставить выбитый сустав на место, Ашик положил на телегу, а пленника без лишних разговоров отпихнул, заставив отсесть подальше. Кириамэ посторонился, ему не жаль… Но не упустил возможности позаимствовать у раненного нож, который тому еще долго не понадобится. Под прикрытием орущего от боли бородача и пыхтящего от усердия колдуна с одной стороны, и сундука — с другой, Кириамэ незаметно перерезал свои путы. Но концы веревок сжал в ладони, не спеша демонстрировать свободу. Всему свое время.

— Чего ты там елозишь? — заподозрил неладное Чумкум, подошел к телеге. Кириамэ не ответил, приняв высокомерно-безучастный вид.

— В кустики захотел, что ли? Так и сказал бы, — оскалился мурза. Взял пленника за подбородок жесткими пальцами с грязными ногтями, заставил поднять голову и взглянуть в глаза. — Напрудить в штаны я тебе не дам. Сейчас холодно, знаешь ли. А заморозить твое мужское орудие я не хочу. Я жажду тебя узнать во всеоружии, синеокий принц Страны Восходящего Светила, прямой наследник империи.

Кириамэ не удержался — плюнул в лицо.

Тот лишь захохотал, утерся. По щеке пленника похлопал. И с силой отпихнул от себя, так что Ёж об угол окованного сундука спиной ударился. И сапогом задел нож, которым веревки перерезал.

Ашик, увидав закрутившийся на дне телеги нож, выкрикнул ругательство — и размахнулся ударить пленника по лицу.

Но Чумкум перехватил тонкое запястье колдуна, заломил тому руку назад. Произнес медленно — специально на понятном для пленника языке:

— Не смей к нему прикасаться. По сравнению с ним ты — грязь придорожная, Ашик. Имей терпение, я научу тебя, как с благородными принцами нужно забавляться.

Чумкум многозначительно ухмыльнулся и выпустил своего колдуна. Тот надул губки, но на пленника кинул оценивающий взгляд, как на обещанную игрушку. Кириамэ стошнило бы от этой пары, если бы у него была свобода к подобной роскоши. Интригующая сцена привлекла внимание всех, кто был способен держать оружие — а благодаря стараниям самородка-Ашика весь отряд оправился от ранений чересчур быстро. Ёширо не мог позволить себе ни одного лишнего движения — под прицелом пяти арбалетов, четырех копий и двух клинков.

Мурза, ухмыляясь, приказал снова связать пленнику руки, но теперь спереди. Зачем — показал сразу же, как только Ашик затянул узел. Чумкум взял за связанные запястья и рванул пленника к себе, заставив встать перед собой на колени.

— Э-э, — с омерзением протянул старший бородач, убрав меч в ножны. — Постыдился бы, мурза! Не обязывались мы к твоим гадостным развлечениям присоединяться.

— Не хочешь, не смотри, — парировал Чумкум, поглаживавший костяшками пальцев нежные ладони хмуро глядящего исподлобья пленника. — Присоединяться я тебе и не предлагаю, велика с тебя честь.

Бородач обвел взглядом остальной отряд — ибирцы ухмылялись, им такие забавы были не в новинку. Некоторые явно рассчитывали, что и им что-то перепадет после хозяина. И бородачи от неожиданного зрелища отворачиваться не собирались — когда еще эдакое непотребство доведется узреть? Старший с презрением сплюнул под ноги. Обратился к колдунишке:

— Эй, малой! Проверь-ка сундук, авось там самогонка найдется! На трезвую голову с вами дело иметь совершенно невозможно.

— Нету, — коротко отказал колдун.

На его плечо легла тяжелая рука — и пришлось сундук открыть, показать содержимое, непригодное к распитию.

Бородач быстро выхватил одну из бутылей — поглядел на приклеенную бумажку с коряво выведенными, но вполне читаемыми буквами. Скривился:

— Тьфу, вот мерзость… Гляди, колдун, кокнутая бутылка-то! Что ж ты за своим хозяйством не следишь?

Ашик вскинулся — и верно! По темному стеклу змеилась трещина, от донышка до узкого горла.

— Это очень дорогое зелье! — не на шутку всполошился колдун. — Очень важное! Одна капля сделает из дружины армию, которая не то что Тыгыдым-бея — всю Улус-орду победить сможет!

— Помолчи, — оборвал причитания колдуна Чумкум. Слишком много чужакам знать не положено.

— Верно — помолчи! И ищи самогон, — поддакнул бородач, подмигнул. — Тебе ж нужна тара, чтобы перелить драгоценное варево? А мы опустошить поможем. Вам же, нехристям, спиртное употреблять пророк запрещает!

Ибирцы зашумели возмущенно — они про своего пророка всякую ерунду городить чужакам не позволят! Мол, про вино запрет известен. А про самогон пророк ничего плохого не говорил!

Ашик пожал плечами, нырнул в глубины сундука.

Чумкум-гей меж тем продолжал ленивые развлечения. Налюбовавшись на огромные глаза, полные невысказанной ненависти, он пошел дальше — связанные руки пленника прижал себе к животу. И, наслаждаясь видом медленно краснеющих скул, заставил ладони плавно сместить вниз, к поясу — и ниже. Мурзу вдохновляло то, что пленник не сопротивлялся, не рвался, не противился.

— Покажешь мне, что умеешь? — охрипшим голосом негромко ворчал Чумкум, как зверь, перед носом которого маячит соблазнительная приманка. — А я научу тебя всему остальному. Поиграем с тобой всласть.

Загляделся, как пленник стрельнул глазами — прямо ему в сердце, почудилось! Как сладострастно облизнул принц свои зарозовевшие губы.

— Ты ведь знаешь, как ублажить мужчину? — продолжал он нашептывать, наклонившись к уху пленника. — У тебя развратные глаза, в них нет невинности. Нет страха… Не бойся меня, правильно. Если ты будешь послушный, я оставлю тебя в живых. Если же нет — твоё право. Возьму силой. Наиграюсь. И отрежу тебе голову.

Он облизнул широким языком дрогнувшие губы принца. На удивление, тот не отвел взгляд, не отшатнулся.

— Отрежу голову, — продолжал мурза, ничуть не стесняясь быть на виду у своей дружины, — и отошлю твоему деду с записочкой. Напишу, будто это улус-ордынцы тебя убили, а я только тело спасти смог. Твое белое, нежное…Как думаешь, Хунь-Юань будет за тебя мстить Улус-орде? Я думаю, станет. А когда они сцепятся, мой батюшка Тыгыдым останется без покровителей. И ему я тоже отрежу голову. Ты в любом случае принесешь мне несравненное наслаждение, красавчик.

Чумкум похотливо ухмылялся. Нежные длинные пальчики сами погладили шнуровку вздыбившихся штанов, без принуждения. Сладкие губы сложились в лукавую улыбку…

Но тут же рука сжалась, будто стальные тиски, вызвав вопль неподдельной боли. И, когда мурза согнулся пополам, вырвала из болтавшихся на поясе ножен короткий кинжал. Размахиваться не пришлось — клинок сразу же вернулся к хозяину. Не в ножны, а вонзившись в живот.

Чумкум заорал, как подстреленный лось.

Старший бородач, не думая, двинул пленника по голове тем, что в руке оказалось: бутылкой с зельем.

— …!!! — заорал на чистейшем матерном колдун, имея в виду вовсе не пленника.

Кириамэ, оглушенный ударом в осколки разлетевшейся бутылки, облитый зельем, упал назад, вновь привалившись к сундуку. В голове зашумело, перед глазами разлилась багровая темнота. Он отчетливо ощутил, как из порезов под волосами потекла горячая кровь — сзади по шее под воротник, спереди через лоб на брови, капая на ресницы, вдоль носа, на губах стало терпко и солёно.

— Какого … ты это сделал?! …!! …!! — орал колдун.

Его визгливый голос отдавался болью в помрачившемся сознании принца. Каждый звук — как удар по голым нервам.

Ибирцы заорали, но слова на незнакомом языке было не разобрать. Бородачи в растерянности переглядывались, не понимая, почему вдруг их подельники кинулись к лошадям.

Колдун бросился к своему хозяину. Дрожащими пальцами полез ощупать рану, но мурза, взревев, грубо его отпихнул. Тот упрямо прильнул снова, вереща что-то сбивчивое…

Кириамэ, в голове которого малейший шум отдавался раскатом грома, застонал. Однако сквозь стиснутые зубы вырвалось рычание. Каждая мышца в его теле нестерпимо болела. Каждый сустав ныл, кости, казалось, выворачивались, хотя вроде бы и оставались на месте, внутри корчащегося от судорог тела. Он хотел встать на ноги — удалось, пошатываясь, подняться на четвереньки. Веревки с запястий упали, не развязанные.

Он зарычал снова. Разлепил веки — глаза резануло ярким светом, пробившимся сквозь алую пелену.

Среди человеческих голосов резко выделялся птичий ор. Жар-птицы в клетке, стоявшей здесь же, в телеге, взбесились. Они колотились о прутья, как сумасшедшие, хлопали крыльями, издавали душераздирающие вопли. От раскалившихся перьев несло гарью и печным жаром. Деревяшки начали обугливаться, завоняли. Кириамэ, взревев, пнул клетку — и та слетела прочь кубарем, ударилась о землю, разбилась в щепки. Из щепок и обломков взвились три сверкающих огня, скрылись среди ветвей деревьев.

Избавившись от одной надоевшей проблемы, Ёширо повернул голову на верещащего колдуна. Тот в неподдельном ужасе прижимался к мурзе, словно закрыть собой хотел. Краем глаза принц отметил, как трусливо ибирцы удрали, вскочив на коней. Бородачи таращились на нихонца, идиотски выпучив глаза. У нескольких хватило наглости вытащить мечи и шагнуть вперед. Кириамэ хотел рассмеяться. Но наполнившая нутро ненависть и ярость, разгоревшаяся под дурманом зелья, заставила издать нечеловеческий звук — рык зверя, изготовившегося к смертельной охоте.

Бородач, посмевший облить его вонючей жижей, порезать осколками стекла голову — этот бородач, от которого нестерпимо несло потом и страхом — он не сбежал. Выхватил меч, замахнулся. Принц видел каждое его движение, будто в замедленном причудливом танце. Перехватить руку не составило труда. Ёж легко, играючи, без малейшего усилия вцепился в кисть, сжал, вывернул — заставив выпустить клинок. Вскинувшаяся вторая рука тоже не стала неожиданностью, он легко располосовал ее в кровь, вырвав из ладони лоскут кожи с мясом. Из богатырской груди бородача исторгся вопль — он, уже не представляющий угрозы, свалился на землю, корчась, не зная, которую из рук, распоротых до костей, баюкать от боли.

Кириамэ вновь обратил всю ярость на застывшую в испуге парочку. Или ему показалось, что они застыли? Они так медленно пытались от него убежать? Передвигали ноги еле-еле, точно в сапоги пудовые гири напихали.

Колдун заверещал, как мелкий зверек в пасти волка, и кинулся вперед, по глупости вообразив, будто сумеет защитить господина. Ёж отшвырнул его в сторону одним ударом.

Чумкум, трясясь, кривя рот в попытках рассмеяться в глаза противнику, медленно-медленно поднял клинок, выставил перед собой. Кириамэ позволил ему полоснуть воздух — а сам плавно ушел вбок. Сперва можно разобраться с менее интересными противниками.

Разорвать четверых бородачей — на это не ушло много времени.

Пока занимался ими, отплевываясь от горячей крови, льющейся в глотку, от обжигающей язык желчи, от вонючих потрохов, вываливающихся на грязный снег, кажется, от легчайшего прикосновения… Пока отвлекся на этих четверых — упустил момент. Не заметил, когда успел удрать старший бородач. И не один удрал — прихватил с собой колдуна. Только доносящийся издали, удаляющийся мат четко указывал, что Ашик покинул хозяина не по своей воле.

Плевать на них.

Мурза уйти не успел.

Кириамэ пригвоздил его к земле одним звуком глухого рычания. Сделал пару шагов, примерился — и прыгнул. Повалил, налетев всей тяжестью, на жесткую землю, в алую лужу из хрустящего льда и липкой крови, вцепился в плечо. Что мурза хотел с ним сделать? Он уж и не помнил, верно ли расслышал, верно ли подсказывает помутившаяся память, захлебывающаяся алым пламенем. Собирался запереть и валять по постели? Издеваться и так, и эдак? Взасос целовать вот этим ртом? Ёширо с размаху полоснул по перекошенной физиономии, оставив жуткие борозды. Хотел, чтобы он приласкал его мохнатый отросток? Он приласкает сейчас, чего ждать! А чтобы не мешал играться, не рвался и не корчился под ним — прижал ударом в живот, не задумываясь, вспоров плоть вместе с одеждой.

…Очнулся принц среди кровавого месива.

Над дорогой, где поперек высилась перевернутая телега, повисла тишина.

Олени и лошади убежали. Ибирцы, сбежавшие до начала бойни, спасли свои шкуры, остались в живых. Остальные, за исключением тех двоих, — все лежали здесь.

Кириамэ вывернуло горькой желчью. От резкого запаха смерти, от четкого осознания того, что всё это устроил он один… Он не сожалел. Убивать ему приходилось и раньше. И не мало. Но не таким отвратительным способом.

Хорошо, что Пересвету не довелось это увидеть.

Пошатываясь, он поднялся с еще теплого тела мурзы. Весь в крови, в застывшей на холоде грязи. Добрался до придорожных кустов, хотел перепрыгнуть через сугроб — но впереди оказался откос оврага. Ломая хрупкие обледенелые ветки, он сорвался вниз. Кубарем прокатился в снежной круговерти до дна…

Можно сколько угодно долго валяться в снегу — это не избавит от мерзости, пропитавшей его существо, кажется, насквозь.

* * *

— Вот мурза мурзавец! Тьфу, мерзавец…

Яга ворчала, очень и очень сердитая.

Пересвет разлепил глаза. Веки свинцовые. Голова гудела, в затылке трещало. Во рту было сухо и на душе горько. Перед глазами маячили, плавно покачиваясь, потолочные доски. От их дурацких плясок у царевича тошнота к горлу подступила. Какого лешего, вообще? Потолку не положено качаться…

— Очнулся! — крикнула Дунька. И от резкого возгласа у царевича в мозгу будто что-то взорвалось. За голову схватился, застонал.

Дата добавления: 2015-09-01