|
Читайте также: |
- Я знаю, папа, сейчас солнце взойдет… - не выдержала, прошептала отцу, и он обнял ее, прижал к себе.
И действительно, тонкая ярко-розовая полоска появилась на горизонте. Рождающееся солнце не слепило. Море словно выталкивало его по миллиметру. Но самое удивительное, когда солнце почти целиком поднялось над водой, оно оказалось не круглым, а овальным. Словно наполненным водой. Казалось, края у него сейчас лопнут, и солнце вытечет в море. Можно было бы сказать, что море вытолкнуло воздушный шар, но он не выпрыгнул, как полагается воздушному шару, море его действительно едва вытолкнуло, поэтому шар и виделся водным. И он какое-то время плавал в сиреневой дымке, превращаясь внутри себя в солнце. Все это очень было похоже на закат наоборот.
- Чудо, - согласилась Даша.
- Знаешь, Даш, больше всего меня удивляет: как, увидев такое, можно потом не радоваться жизни или, хуже того, совершать зло…
- Па-ап, не все ведь видели, - ответила Даша.
- Точно, - улыбнулся отец, - не все, некоторые смотрят и не видят.
- Надо их разбудить, и привести сюда, чтобы они увидели.
Отец задумался и повторил:
- Надо их разбудить… Хорошо ты это сказала. А теперь пойдем и разбудим хотя бы маму…
- Теперь же убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет, а только корабль. Ибо Ангел Бога, Которому принадлежу я и Которому служу, явился мне в эту ночь и сказал: "не бойся, Павел! тебе должно предстать пред кесаря, и вот, Бог даровал тебе всех плывущих с тобою". Посему ободритесь, мужи, ибо я верю Богу, что будет так, как мне сказано. Нам должно быть выброшенными на какой-нибудь остров, – это уже был не голос отца, а голос Михаила Давыдовича, который нараспев читал Деяния.
Сережа на его коленях, как будто, спал, но вдруг встрепенулся и, открыв глаза, спросил:
- Мы тоже как на корабле. Нас выбросит на остров?
- Спи-спи… - погладила его по русым кудрям Галина Петровна. – И слушай…
Даша только сейчас заметила, что они уже далеко за городом. С обеих сторон поднимался лес. Все то же серое предрассветное марево, что никак не могло превратиться в полноценный день, делало окружающий мир загадочным. «Невсамделишный», вспомнила она бабушкино словечко. Действительно, больше похоже на декорации… И вдруг ей показалось, что над грядой сосен блеснуло зарево.
- Солнце? – тихо удивилась она.
Встала и подошла к Пантелею.
- Ты видел? – спросила на ухо.
- Да.
- Скоро стена, - предупредил Тимур, - будем ехать впустую.
- Мы повернем на проселок, который там будет, - сказал Пантелей.
- Как скажешь. Ты – штурман, - дружелюбно улыбнулся кавказец. – Мне надо быстрее возвращаться. Эньлай уже развернулся. Похоже, нас все-таки преследовали. И он их… задержал…
- Как ты мог видеть? – спросила Даша.
- Зеркало, - кивнул за окно Тимур.
- Почему мы не остановились и не помогли ему?
- Потому что Никонов сказал, что главное – увезти вас подальше.
- Даш, все будет хорошо, - Пантелей взял руку девушки в свои ладони.
- Ты знаешь?
- Я верю.
«Преподобный Варсонофий Оптинский предупреждал: «Заметьте, Колизей разрушен, но не уничтожен. Колизей, вы помните, это театр, где язычники любовались мучениями христиан, где лилась рекою кровь христиан-мучеников… Ад тоже разрушен, но не уничтожен, и придет время, когда он даст о себе знать. Так и Колизей, быть может, скоро опять загремит, его возобновят, поправят». А уж для чего – и так ясно. Явно не для того, чтобы группа Pink Floyd в нем записала новый альбом… Да и Pink Floyd уже не было… Преподобный Варсонофий говорил об этом еще до кровавой революции. Зверства древних римлян против христиан померкли в сравнении с «изобретательностью» большевиков. Русские монахи, священники, миряне пополнили сонм мучеников древней церкви.
Ад проявлял себя постепенно. Удивительно, как люди меняли веру на пропаганду. Сравните, взвесьте слова «вера» и «пропаганда», попробуйте их на вкус. Большевики веру выкорчевывали вместе с крестами на колокольнях и маковках храмов, но народ через исповедничество и мученичество нес веру… Те, кто пришел после большевиков, иногда даже появлялись в храмах, были, как их называли, «прохожанами». Некоторые были действительно верующими, но вся система, в которую они были встроены, отрицала и выталкивала не только веру, но и, собственно, Бога. Тварь отрицала творца.
Преподобный Анатолий Младший Оптинский: «Очень сочувствую вам в том, что вы, живя в миру, задыхаетесь. Да, очень тяжело верующему сердцу смотреть на все то, что творится вокруг. Не отчаивайтесь и не унывайте, избегайте – насколько возможно – всех обществ, забав и увеселений…» или «…люди воистину с ума сходят, если на свой ум полагаются да от него всего ожидают». Но кто бы читал оптинских старцев… Очень немногие… Немногие понимали, что происходит внутри человека, немногие понимали, что происходит снаружи.
Ох, как пытался весь западный мир стравить Россию с Китаем. Добить русского мужика на его же просторах. Помнится, еще Бжезинский развивал идею, что США и Китай могут поделить Евразию, то бишь Россию, да вот Китай оказался мудрее, понимал где враг, а где так… К сожалению, «где так» - это были мы. «Где так» - у нас еще была дюжина ржавых ракет и легенды о невероятно мощном новейшем оружии. А может, и не к сожалению, а сам Бог отводил от нас несметные полчища. Зачем завоевывать то, что можно взять без проблем. Но это на Востоке… А, как это принято на прагматичном Западе, они стали вкладывать деньги в создание очагов напряженности в Азии, на рубежах России, втягивая в воронку локальной мировой войны и Китай, и Индию и Россию. Докладывались… Рвануло в нескольких местах, вышло из под контроля, обернулось против них. Полчища Гога и Магога двинулись… Земля задрожала…
В СМИ стали проскальзывать сообщения о том, что израильтянам удалось обнаружить Ковчег Завета. Тот самый, который несли иудеи вместе с Моисеем через пустыню, тот самый, который стоял в Храме Соломона. Тот самый, который бесследно исчез. Новости эти не опровергались и не подтверждались, но вместе с ними то в интернет, то в печать попадали рассказы от якобы посвященных, что Ковчег не могут перенести. Почему? Потому что Ковчег сам себя несет. Потом что нужны буквально святые люди, чтобы оторвать его от земли и «доставить» его в храм. Святых не находилось. Рассказывали о шести сотрудниках спецслужб, которые пытались вынести Ковчег с арабской территории, где он и был найден, но при попытке переместить его они попадали замертво. При этом никто не упоминал: лежат ли в Ковчеге Скрижали Завета. Мусульмане Ирана в то же время говорили о пришествии 12-го «скрытого» имама шиитов. Они называли его Махди. Согласно учению шиитов их двенадцатый лидер – Абу аль-Кассем Мухаммад, ведущий происхождение от самого Пророка и таинственно исчезнувший в 941 году, должен вновь появиться в конце времён, чтобы установить «исламскую справедливость» во всём мире.Он должен был создать справедливое исламское государство. Еще совсем недавно президент Ирана Махмуд Ахмадинежад заявлял: «Главная миссия нашей революции – проложить путь для второго прихода 12-го Имама, Махди. Именно поэтому Иран должен стать мощным, развитым и образцовым исламским государством. Сегодня нам следует определить наши политические, экономические и культурные задачи таким образом, чтобы они соответствовали плану возвращения Махди. Мы должны тщательно избегать подражания любым схемам, навязываемым нам Западом». Вот и получалось, мусульмане ждали Махди, иудеи – Машиаха, который подчинит для них весь мир, а православные – Антихриста, у которого полководцем будет воин ислама.
В России многие верили в то, что в последние времена к христианам придет для наставления и утешения любимый ученик Христа Иоанн Богослов, тот самый автор Апокалипсиса, тот самый, который, как пишут ныне в криминальной хронике, «скончался при странных обстоятельствах». Для христиан же кончина евангелиста была Тайной. Как и у Христа, известно было место захоронения, где происходили чудеса, но тела там не было. Потому многие считали, что Иоанн взят на небо, как пророки Илия и Енох, а другие говорили, что он присутствует в нашем мире. Третьи стоили на этом факте еретические учения.
В последней двадцать первой главе Евангелия от Иоанна эта загадка: «Это уже в третий раз явился Иисус ученикам Своим по воскресении Своем из мертвых. Когда же они обедали, Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: любишь ли Меня? и сказал Ему: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь. Сказал же это, давая разуметь, какою смертью Петр прославит Бога. И, сказав сие, говорит ему: иди за Мною. Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя? Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его. Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь».
Ключевая фраза: «…если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того?» Копаль кладбищенский, как называют мою новую «профессию» на вологодщине, что я мог об этом судить? Я и не пытался. Но очень хотелось, чтобы апостол был с нами. Величайший носитель и хранитель любви к людям…
Поэтому я только смотрел на признаки, которые множились, и заставляли еще и еще раз заглядывать в Откровение Иоанна. Однажды я читал его вслух Давыдычу, а он поврежденным своим умом делал весьма смелые, но весьма ассоциативные предположения. Я читал из семнадцатой главы:
- И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле. И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя ее, дивился удивлением великим. И сказал мне Ангел: что ты дивишься? я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего ее, имеющего семь голов и десять рогов. Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится. Здесь ум, имеющий мудрость. Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть. И зверь, который был и которого нет, есть восьмой, и из числа семи, и пойдет в погибель. И десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час. Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю. Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званые и избранные и верные. И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки. И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне; потому что Бог положил им на сердце - исполнить волю Его, исполнить одну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии. Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями…
- Как человек преподававший новейшую историю я бы сделал предположение, - вставил профессор, - что семь голов – это большая семерка, десять рогов, это те, что откололись от Советского Союза – Польша, Чехия, Венгрия, Болгария, Румыния, Латвия, Литва, Эстония, Грузия, может, еще Украина…
- Ну, скажешь, Украина…
- Ну, выбор не мал, возьми любую страну из расколотой Югославии. Хорватию, скажем…
- А пять царей, которые пали, а один есть?
- Банально. Смена власти в пяти государствах… Просто надо посмотреть, когда близко по времени произошла такая смена, один оставался, а другого, в смысле президента, еще не выбрали. И будет какая-то точка отсчета.
- Бррр… - запутался я.
- Ну, к примеру, подобная ситуация была при приходе к власти Буша-младшего.
- Великий город, царствующий над земными царями…
- Правильно, США, - опередил меня профессор. – Семь гор, семь голов, на которых она сидит – метафора большой семерки. На восьмую – Россию, никак присесть не получается.
- Ну вот в тринадцатой главе, - листнул я страницы, - про дракона… «И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела».
- Германия после второй мировой войны, - почти не задумываясь, определил Давыдыч.
- …и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира. Кто имеет ухо, да слышит. Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых.
- О! А не эту ли фразу Александр Невский повторял?
- Эту… Только иначе. Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет. Как-то у тебя все просто получается…
- А я ничего не доказываю, ты же знаешь, я даже читать эти тексты не могу. Я просто попытался мыслить образно. Но, согласись, очень похоже на недостающие соответствия.
- Похоже… Но кто знает… Американцы разве знали, играя в большую политику и самую сильную страну, чем это для них обернется? Все их фильмы-катастрофы – картинки из комиксов по сравнению с тем, что ожидало их в действительности. А знаешь почему? Потому что империя должна быть империей Духа, а не империей жалких и жадных потребителей, главной целью которых является подмять все видимое под себя. Нарушается мера. Если ты занят видимым, то забываешь о невидимом. Кто-то стяжает тленное, кто-то духовное…
- Ой-ой-ой… Насколько я понимаю, одно не отделимо от другого…
- Опять за свое…
Давыдыч был чуть выпивши, отчего подача его догадок выглядела весьма самоуверенно, но, тем не менее, не так уж неубедительно.
- Знаешь, - задумался я, - я слышал немало толкований на эту книгу, и от святых отцов, и от служителей церкви и от ученых… Но все это попытки человеческого ума. Человеческого. В этом соль. Мы хоть и созданы по образу и подобию, и раз нам дан ум, мы должны думать, в том числе познавать этот мир, но можем ли мы постигнуть Того, Кто создал нас? Ты когда-нибудь слышал, чтобы книга прочитала писателя? Чтобы изобретение изобрело инженера?
- Оригинальная мысль, - покачал головой профессор, но его похоже уже ничего не интересовало. Он тогда еще не мог да и не особо хотел вникать в смысл Писания. – Таких писателей ныне в интернете знаешь сколько? Я, кстати, эту аналогию Откровения с новейшей историей тоже где-то там почерпнул. Можно ли познать весь Интернет?
- Да не ерничай! Но, - продолжал я, - по книге мы можем понять часть сознания, часть души писателя. Улавливаешь? Мы можем понять, куда он зовет.
- Ага, читал я тут современных. Они в постель зовут или в кабак. Нон-фикшен мне тут один модный подсунули, там одна девица целый роман описывает своей день, как с утра с похмелья после вчерашнего ночного клуба проснулась в постели с молодым человеком, о котором ничего…
- Стоп! – не выдержал я. – Как ты вообще можешь говорить о навозе, когда я говорю тебе о небе? Ах да, я забыл, что ты у нас из говна лепишь идеальные (в смысле идей) конфеты. Знаешь, умник, - меня понесло не на шутку, - если розы хотя бы чуть-чуть замарать навозом, то главным в них станет именно навоз. И - по запаху, и - по идейному содержанию. Розы с каплями навоза на лепестках никто себе в дом не поставит. Если, конечно, речь не идет о психе. Не так?
- Бррр… гмм… Да я что… - Давыдыч всегда боялся моего напора.
Вот так и все человечество… После очередной катастрофы, которая хотя бы на секунду останавливала суетливое потребительское сознание, мир вздрагивал, но уже в вечерних новостях обсуждал курс какого-нибудь ресурса или поведение какого-нибудь политика.
Почему я разговаривал на эти темы с «двуликим» Давыдычем и не уклонялся от общения с ним, соблюдая кладбищенское отшельничество? Во-первых, а чем я был лучше? Во-вторых, потому что чувствовал, что этот человек не утратил способности любить. Даже если кроме себя, он до сих дней любил только Таню, он уже был способен любить хоть кого-то, кроме себя. А значит, он хотя бы чуть-чуть мог понять любовь к людям Иисуса, апостольскую любовь. У евангелистов это называется Закон Любви: «И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд». Что можно сказать сверх этого?
И первомученик Стефан, побитый камнями, умирая, просил простить своих убийц, как и Спаситель со Своего Креста…
Именно эту любовь отвергали своим поврежденным существом те, кого Спаситель назвал детьми дьявола. Все хотели своего сильного и карающего бога. В каком смысле своего? В прямом: того, который придет и покарает всех, кто думает или верит не так. Такой бог не может быть распят на кресте, не может нести страшные побои, искупая чьи-то там грехи, он уже за взгляд искоса карает молнией, а уж иноплеменников выкашивает штормом огня. Вот если бы римские солдаты и Понтий Пилат от одной только мысли о распятии попадали замертво, а еще лучше, если б Христос махнул дланью, из которой вырвались бы языки пламени и пожрали всех врагов так, чтоб и пепла не осталось, вот тогда поклонился бы Ему все… А Он вынес унижения, побои, поношения и был распят… за грехи человечества, чтобы Своей кровью смыть их, чтобы своей смертью прервать безнадежное для человека владычество смерти. Но умер Он, чтобы воскреснуть. Ключевое слово – воскреснуть. И Он Воскрес.
И мусульмане хотели видеть Бога отстраненным и карающим. Он у них больше походил на заоблачного полководца и судию, прости меня Всевышний за такое сравнение. Распятого Сына Божия, как и действие Святого Духа они не принимали. Хотя, все же, почитали Иисуса пророком… Который вернется судить… Да, трудно поверить, что Всемогущий Извечный Создатель позволил мерзкой толпе распять Свою Часть, Свою Кровь, Своего Сына. В это невозможно поверить, если не принять главной формулы – Бог есть Любовь.
Однажды на кладбище мы хоронили молодую женщину, у которой осталась семилетняя дочь. Меня удивило, что девочка не плачет, а, молча, наблюдает за всей церемонией. Внимательно и серьезно.
- Прибрал Господь твою маму, Олюшка, - всхлипнула рядом с ней какая-то родственница.
И тут я услышал возражение верующего ребенка, самое веское, пробивающее если не ум, то сердце насквозь.
- Не прибрал. Это игрушки прибирают! Бог взял маму к себе, потому что любит ее. Она и болела, потому что Он любит ее. И она обязательно воскреснет, потому что Он воскрес первым! А если Он ее не любит, и если Она не воскреснет, тогда зачем все? Тогда ничего не надо! Даже хоронить не надо…
И больше никто ничего не посмел сказать. Даже священник, что восхищенным взглядом подивился детской мудрости.
Ох, как мы спорили с Михаилом Давыдовичем о Воскресении Христовом. Ну ладно, евангелисты его не убеждали. Сам анализ ситуации его не убеждал: что ни украсть, ни спрятать тело из-под стражи римских солдат они не могли. Не убеждало свидетельство врача Понтия Пилата Эйшу, не убеждал даже казначей Синедриона, который и платил Иуде тридцать сребреников, Марфекант. И удивительно, как вычищали упоминания об этих исторических свидетельствах из Интернета…
И лишь сегодня, уходя в автобус, профессор поднял на меня свои выплаканные глаза и тихо сказал:
- Теперь я знаю, Он Воскрес.
- Знаешь, или веришь? – тихо спросил я.
- И знаю, и верю…
У нас уже не было времени для самого главного разговора, и я только спросил его:
- Какие ощущения?
- Мне еще никогда не было так легко, мне еще никогда не было так все понятно, мне еще никогда не было так больно…»
Сначала Эньлай сопровождал автобус в одиночку. Но потом из переулков вынырнули “Land Cruiser” и “Honda-Pilot” и, киношно визгнув покрышками, двинулись следом. Видимо, Никонов все же недооценил бдительность Садальского. Пока они болтались на хвосте, соблюдая определенную дистанцию, Лю не особо волновался. Но когда вся кавалькада выехала за город, преследователи стали в буквальном смысле наступать на пятки. «Великой стене» трудно было тягаться с такими монстрами автопрома, поэтому Эньлай нелепо бросал машину из стороны в сторону, сбивая их с толку хаотичным движением. Тимур же постарался выдавить из автобуса все, на что тот был способен.
Каким-то шестым чувством Лю понял, что внедорожники вот-вот ринутся на обгон. Автобус, конечно, мог своей многотонной массой сдвинуть и ту и другую машину, но в салоне были люди. Эньлай «моргнул» Тимуру фарами, а потом резко поставил автомобиль поперек трассы. Сам выпрыгнуть не успел.
Великой стены из «Великой стены» в полном понимании не получилось. Но все же хватило, чтобы преследователи были остановлены. “Land Cruiser” успел вильнуть и вылетел на обочину, лег на бок, но затем совершил несколько кувырков через крышу. “Honda” протаранила «Великую стену» точно по центру. От удара китайский джип покатился кубарем, превращаясь в металлическую труху, а японский, брыкнув задними колесами, как копытами, встал на капот, мгновение постоял так, и всей массой опрокинулся, вращая колесами, искря сминаемыми стойками. В этот момент Эньлай еще был жив. Ему было абсолютно не страшно и не больно, потому что решение о поступке давно опередило страх, а боль перешагнула все возможные пороги, он думал об одном: Наташа и дети – они Там?
Обе машины взорвались почти одновременно.
Яркая вспышка как будто открыла коридор, разорвав в клочья пространство. «Можно всю жизнь проклинать темноту, а можно зажечь маленькую свечку», сказал в последний раз Конфуций. Свеча горела где-то далеко впереди…
Автобус притормозил. Тимур постарался рассмотреть в зеркало, что происходит позади. А когда понял, резко надавил педаль газа. Но этого Эньлай уже не видел.
Олег внимательно всматривался в плывущий за окном сумрак. Он вдруг осмыслил - что за этим окном. За стеклом – в мареве, едва похожем на рассвет – была иллюзия города. До этого надо было додуматься еще в первую ночь. Просто следовало остановиться и оглядеться. Декорации к жизни – не больше. Нет жизни – и декорации становятся нелепыми и никчемными. Кладбище геометрических форм материи. И бойцы Эдика, что жмутся к углам соседних домов и стволам омертвевших деревьев – пластилиновые фигурки.
Отсюда хотелось уйти, но отнюдь не в настоящий оживленный город, где по улицам идут озабоченные люди, едут автобусы и автомобили, где в глазах рябит от рекламы и бликов, хотелось уйти куда-то еще… Это «куда-то еще» было похоже на смутное вечное ожидание человека, который хоть раз осознавал бесполезность всей этой суеты. Это «куда-то еще» было вечным зовом, вечным поиском потерянного рая. Это «куда-то еще» было источником сердечной тоски, которая лечится только идущей из этого же сердца молитвой.
- Господи, как же не хочется убивать, особенно сейчас, - тихо, но очень уверенно сказал Никонов.
- А кому хочется? – Олег оглянулся и увидел у входа в палату Старого – живого и невредимого, в полном, что называется, камуфляже, в забитой магазинами разгрузке.
Никонов отбросил «винторез» в сторону и обнял друга. Он чувствовал его, даже чувствовал дыхание…
- Настоящий! – выдохнул он, едва сдерживая слезы. – Помочь пришел?
- Пошуметь, убивать я не могу, командир.
- А тебя?
- И меня не могут. Мне вот на время дали тело… Новое…
- Новое?
- Ну да. Ни болеет, ни кашляет, - улыбнулся старшина.
- Старый, как мне тебя не хватало все это время… Если бы не все, что произошло за последнее время, я бы подумал, что сошел с ума. А теперь – ничему не удивляюсь. Ты даже моложе стал. Морщин нет.
- Я же говорю – я в своем, но в новом теле, - улыбнулся Старостенко. - Он Воскрес именно в таком.
- Значит, солдат все же прощают… А я думал, ты за мной пришел.
- Ты бы отошел от окна, командир, ты еще из обычного мяса сделан. Сколько надо продержаться?
- Минут тридцать-сорок.
- А потом?
- А потом можно уходить через морг.
- Через морг? Очень символично.
Из коридора послышался звон разбитого стекла. Следом прозвучали несколько коротких очередей.
- Макар, - догадался Никонов и подхватил «винторез».
- Грамотно сыплет, - признал Старый и бросился к ближнему окну.
Никонов на минуту засмотрелся, как старшина, выбив окно, дал несколько очередей в парк. Будто и не расставались.
- Ты мне скажи, - попросил он вдруг, - я тогда был не прав?
- Был бы не прав, меня бы тут не было, - не оборачиваясь, ответил старшина. – Ты воевать будешь, или разговоры задушевные вести?
- Я – на ту сторону. Там двор не прикрытый. – Никонов сначала двинулся, но потом замер. - Просто я думал… ну… Архангел Михаил с огненным мечом всю нечисть выжжет…
Старостенко на этот раз оглянулся. Посмотрел на Олега с иронией и любовью одновременно.
- Считай, что я от него.
- А… И что тогда для нас главное?
- Ты же сам меня учил: Нет большей любви, как положить душу свою за други своя…
- Это не я, это Апостол Иоанн…
Странный это был бой. С точки зрения военной науки – нелепый и безграмотный. Единственное, что правильно делал Олег, после каждого выстрела или очереди – менял позицию. Благо, что окон хватало. Но по людям он не стрелял. Разве что под ноги или в ствол дерева. Правда, бойцам Садальского этого хватало, чтобы особо не высовываться. Похоже, никто за нового босса умирать не хотел. Между тем, им достаточно было прикрыть одного-двух бойцов плотным огнем, для того, чтобы они преодолели пятьдесят метров до окон первого этажа или даже парадного входа, но военного опыта не хватало. Да и откуда им было его взять? Скорее всего, если кто из них и знал армейскую службу, то это тот самый год, за который едва успевают научить ходить строем и разбирать автомат. Большинство же отлынили по справкам медицинским и справками из вузов. И сюда они пришли только потому, что Садальский сказал им: хотите новый мир, где будет много еды и все девки будут ваши – идите туда, потому что те, которые там, этого мира не хотят. Да еще про гостиницу напомнил. И пошли они, повинуясь древнему инстинкту толпы, которой руководит коллективное бессознательное. Настолько бессознательное, что каждому отдельно взятому кажется, что в этой толпе он неуязвим и ни за что не несет ответственности. «Распни Его!», когда-то кричала такая же толпа. И совсем немного времени понадобилось, чтобы в этом полумертвом городе появилась своя такая же.
Иллюзия? Но в сторону больничных окон летели все же настоящие пули. Они щербили штукатурку и кафельную плитку, рикошетили со звуком порванной басовой струны, впивались в дерево и пластик.
«Интересно, - подумал Никонов, - а чтобы бы было, если бы я отдал Пантелея Садальскому?» Мысль еще не успела зависнуть, а ответ пришел в образе Понтия Пилата, умывающего руки.
Думать во время боя можно, но лучше быстро, и чтобы мысль продолжалась правильным движением. Но Олег не стрелял по людям, потому позволил себе расслабиться. Он стал реже перебегать от одного окна к другому, а с того момента, как замолчал автомат Макара, он перестал прислушиваться, потому что автомат Старого молотил так, будто у него с собой было ведро патронов или один нескончаемый магазин. Он не видел, как к больнице подрулил, став в проулке, черный «джип», из которого появился Садальский. Не видел, как тот что-то говорил собранным Эдиком бойцам, а потом выбросил руку в сторону больницы, и с кисти его сорвался огненный шар и полетел в направлении окна, где отстреливался Старый. После этого бойцы, как зомби, не побежали, а пошли в полный рост в атаку, почти не стреляя. Этого Никонов не видел, как не видел срикошетившую пулю, которая вошла в его сердце даже не острием, а плашмя, уже и не пулей в полном понимании этого слова, а куском гнутого металла, отчего в груди стало нестерпимо больно.
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 49 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, - невозмутимо ответил Макар. 8 страница | | | Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, - невозмутимо ответил Макар. 10 страница |