Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, - невозмутимо ответил Макар. 3 страница

- Вот ты мне скажи, - Анна завалилась на кровать прямо в джинсах и кроссовках, - если Бог такой добрый, то зачем на Земле зло? Он – что, эксперименты над нами ставит?

- У-ху-ху… - вздохнул профессор, - жаль, что ты не слышала наши с Макаром споры. Я ему доказывал, что зло является равновесием добра. Ну… я это всем доказывал. Вот, - профессор достал из кармана свернутый вчетверо тетрадный листок, - это он мне, дураку, памятку сунул. Тут выписки. Вот, к примеру, у апостола Павла: «А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?»…

- Михаил Давыдович, сейчас в этом номере я буду ждать своей участи… И если Никонов мне не поможет… - Анна отвернулась к окну. – То и апостол Павел тоже.

- Не говори так, - попросил профессор, - вот лучше послушай, что писал по этому поводу архиепископ Иоанн Шаховской. Очень точно сказано. Когда мне Макар привел эту цитату, я только тогда понял. Слушай: «Если кто-нибудь из людей может восстать на Бога из-за несчастий в мире, то этим он духовно отделяет себя, отсекает от великой заботы Божией, выплавляющей вечное из временного…» - это ключевое. «Выплавляющей вечное из временного», улавливаешь? Огромность этого понимаешь? Дальше слушай, пропущу чуть-чуть, архиепископ пишет, что человек не управляет миром, а «управляет им Тот, - снова уткнулся в листок профессор, - Кто в миллионы и миллионы раз мудрее, справедливее и могущественнее человека. И Он знает, что надо». – Михаил Давыдович акцентировал слово «знает». – «Эта тайна усыновления, доверчивого приятия горестей мира раскрывается в Новом Завете и Книге Иова», – профессор сделал паузу и вдруг вспомнил: - А я до сих пор не читал. Макар мне пересказывал. Библия в пересказах, представляешь?

Анна теперь смотрела на профессора с сочувствием, как тогда на колокольне.

- Все, что ты мне тут цитировал, можно уложить в два слова: так надо.

- Ну… может, и так. – Смутился Михаил Давыдович. – Но сильно упрощает. Ты вот что, Аня, пообещай мне, что будешь терпеливо ждать. Я постараюсь… найти Никонова. А сейчас мне надо идти. А то заподозрят неладное.

- Боишься, Давыдыч? – иронично подмигнула Анна.

- Боюсь, - честно ответил профессор. – К тому же, если меня размажут по стенке, никому легче не станет. – Он поднялся, чтобы уходить.

- Не обижайся, - попросила Анна, - я вот представила, как из временного выплавляется вечное. Как архиепископ этот написал. Точно ведь. Печи эти мартеновские представила. Руду в них валят. Пылает все, как в аду, а на выходе получается сталь. Металл! Прочный и долговечный. Как-то так, да?

- Как-то так, - согласился профессор.

- Интересно, что сейчас в Москве творится? – озадачилась вдруг Анна.

- О! – Обрадовался вопросу профессор и перевернул листок, тут я сам про Москву записал, изречения у Макара брал: «В Москве, правда, денег много, но мало, слишком мало и ровно ничего – для искупления душ, поглощенных Москвою». Это преподобный Анатолий Старший – оптинский старец сказал, и было это в девятнадцатом веке. Почему я записал. Потому что к нашим временам это еще больше подходит.

- Да уж, - задумчиво согласилась Анна.

- Тут у меня еще выдержки от Евангелия, Василия Великого, Григория Богослова… Я этот листок сам от себя вечером прячу, чтобы в злом расположении духа его не порвать. Уж раз пять переписывал…

- А мне бы сейчас книгу…

- Я поищу что-нибудь, все равно в гостинице должны быть книги.

- Поищи, Давыдыч, поищи, а то я с ума сойду.

- Вот когда мы про печатное слово вспомнили, - горестно признал профессор. – Что вот ночью-то будет. Ночью проснусь злой… и даже не знаю, что я могу натворить. Лучше мне ваши номера забыть.

- Давыдыч, а ты американский фильм «День сурка» смотрел?

- Нет.

- Там один журналист каждое утро просыпался и по-разному проживал один и тот же день. Он за этот день научился играть на пианино, выпиливать ледяные скульптуры, короче, времени, зря не терял. А главное, успел влюбиться. Без памяти. И ему очень было нужно, чтобы наступил новый день…

- И что он сделал? – нетерпеливо перебил Михаил Давыдович.

- Он старался не спать! Но рядом с ним была его любимая женщина.

- Не спать… как просто… - осенило профессора. – Я ни разу не пробовал. Вот только женщины любимой сейчас нет… Вообще нет…

- Вытащи меня отсюда, я сама буду не спать с тобой.

- Двояко звучит, - улыбнулся Михаил Давыдович, - не спать с тобой. Каламбур получается.

- Найди Никонова, - не унималась Анна.

- Ты думаешь, Аннушка, что он спасет тебя как в голливудском боевике?

- Я не думаю, я верю, - твердо ответила Анна.

Михаил Давыдович глубоко вздохнул и направился к двери.

- Выйдите все, - попросил Пантелей, но его тихий голос никто не услышал.

Тогда он встал, вытирая слезы окровавленными руками, и подошел к Никонову, как самому старшему. Он заглянул ему прямо в глаза, отчего Олег не только замолчал, но и буквально остолбенел, так пронзителен и одновременно просителен был взгляд молодого доктора. Никонов поднял руку, и все, как по команде, замолчали.

- Выйдите все, пожалуйста, - еще раз попросил Пантелей. – И внесите сюда тело второго умершего.

- Что? – Никонов удивленно посмотрел на тело поверженного врага, рядом с которым продолжал стоять Эньлай.

- Делайте, как он говорит, - глухо, срывающимся голосом упредил все расспросы Макар.

Эньлай и Тимур перенесли тело из коридора в кабинет и положили рядом с телом истекшего кровью Алексея. Какое-то время все стояли, пытаясь понять, зачем это надо Пантелею, но вопросов никто задавать не решался. Когда Макар, слегка подтолкнув к выходу Никонова, увлек всех в коридор и осторожно закрыл дверь, Тимур шепотом спросил:

- Отпевать что ли будет?

Но ему никто не ответил. Галина Петровна лишь посмотрела на него, как мать смотрит на неразумное дитя. Он оправдательно кашлянул и отошел в сторону. Она же, зашептав молитвы, тоже пошла по коридору, но в другую сторону.

- Я спущусь этажом ниже, буду следить, - предупредил Эньлай и быстрым шагом удалился.

- Что делать-то? Время драгоценное идет! – не выдержал Никонов, обращаясь к Макару.

- Да нет никого времени, - раздражился таким вопросом Макар.

- Нагрянут сюда, и не будет у нас времени, - напомнил Олег.

- Подожди, - взял его за руку Макар. – Подожди. Он, - Макар кивнул на дверь, - он по наитию лучше нас знает, что надо делать. Не знает даже, чувствует. Живет так, понимаешь?

Никонову наконец передалось понимание Макара, он глубоко вздохнул и побрел вслед за Галиной Петровной. Макар догнал его.

- Но ведь это все равно война? – пытался доказать свое Олег.

- От шума всадников и стрелков разбегутся все города: они уйдут в густые леса и влезут на скалы; все города будут оставлены, и не будет в них ни одного жителя.

- Это откуда?

- Книга пророка Иеремии.

- Ты что - наизусть всю Библию знаешь?

- Нет, только отдельные места. Такое знание человеческому разуму непосильно.

- Иеремия… - повторил Олег. – Читал что-то на крыльце утром….

- Иеремия – значит Возвышенный Богом. Он был избран для пророчества еще до своего рождения. И говорил от имени Бога при нескольких царях - Иосии, Иоахазе, Иоакиме, Иехонии и Седекии. Мне приходилось слышать, что иудеи недолюбливают его за грозную обличительную силу. Он был гоним всю жизнь. Его даже бросали в навозную яму…

- Нет пророка в отечестве своем, - вспомнил Олег.

- Ну представь себе, что он говорил богоизбранному народу: Как! вы крадете, убиваете и прелюбодействуете, и клянетесь во лжи и кадите Ваалу, и ходите во след иных богов, которых вы не знаете, и потом приходите и становитесь пред лицем Моим в доме сем, над которым наречено имя Мое, и говорите: "мы спасены", чтобы впредь делать все эти мерзости.

- М-да… - оценил Олег

- Посему так говорит Господь Бог Саваоф: за то, что вы говорите такие слова, вот, Я сделаю слова Мои в устах твоих огнем, а этот народ - дровами, и этот огонь пожрет их, - продолжал цитировать Макар.

- Опять огонь… Огонь…

- Богослужение нераскаянных грешников не угодно Богу… Вот главный смысл. Это и о нас с тобой, - горько сказал Макар. – Ковчег и Храм ничего не значат, если люди попирают заповеди Божии, - вот чему учил Иеремия, - он говорил о бессмысленности войн, политики… Да, в сущности, всего земного. Наверное, он был первым интернационалистом. Призывал с добром и милосердием относится к иноземцам. Он предупреждал о нашествии Навуходоносора. А его гнали и преследовали...

- М-да… - большего Никонов сказать не мог.

- Но пророк говорил и так: В то время назовут Иерусалим престолом Господа; и все народы ради имени Господа соберутся в Иерусалим и не будут более поступать по упорству злого сердца своего.

- Все народы соберутся в Иерусалим… - повторил Никонов. – Это предвестие Христа?

- Я тоже так думаю… Он вообще ближе всех пророков к Спасителю. Но он все же человек. Хоть и пророк. Христос даже не хулил тех, кто Его распинал. Тут сила любви непостижимая нашими черствыми сердцами. Без благодати Божией, без помощи Духа Святого мы даже малую частицу ее не поймем, в себя не сможем принять.

- Что нам всем мешает, чтобы принять эти простые истины? – спросил Олег и у себя и у Макара и у всех, кто мог его слышать.

- Нечистое сердце, - тихо ответила Галина Петровна, которая стояла где-то неподалеку.

- Суета, - добавил задумчиво Макар.

- А я люблю Ису, - услышали они вдруг голос Тимура, который неслышно подошел к ним. – Он самый добрый из пророков.

- Он Сын Божий, - поправила Галина Петровна.

- Не стоит сейчас спорить, - заметил Никонов.

- Да мы все откладываем. Не съедим же уже теперь друг друга, - отмахнулась Галина Петровна, и снова двинулась по коридору на уже обратно к кабинету, где оставили Пантелея наедине с умершими. У двери она прислушалась и вдруг стала говорить громко:

- Разбитое в прах нельзя восстановить, но Ты восстанавливаешь тех, у кого истлела совесть, Ты возвращаешь прежнюю красоту душам, безнадежно потерявшим ее. С Тобой нет непоправимого. Ты весь любовь. Ты — Творец и Восстановитель. Тебя хвалим песнью: Аллилуия!

- Чего это она? – спросил шепотом Тимур у Макара.

- Господи! – только и смог восхититься тот и лишь через некоторое время объяснил товарищам: - Она читает знаменитый Акафист «Слава Богу за все». Наверное, вместе с Пантелеем читает.

Галина Петровна в этот момент уже обливалась слезами:

- Боже мой, ведый отпадение гордого ангела Денницы, спаси меня силою благодати, не дай мне отпасть от Тебя, не дай усомниться в Тебе. Обостри слух мой, дабы во все минуты жизни я слышал Твой таинственный голос и взывал к Тебе, вездесущему: Слава Тебе за промыслительное стечение обстоятельств; Слава Тебе за благодатные предчувствия. Слава Тебе за указание тайного голоса; Слава Тебе за откровения во сне и наяву. Слава Тебе, разрушающему наши бесполезные замыслы; Слава Тебе, страданиями отрезвляющему нас от угара страстей. Слава Тебе, спасительно смиряющему гордыню сердца; Слава Тебе, Боже, во веки.

- Какие сильные слова! – признал Тимур.

- Этот Акафист написан митрополитом Трифоном в самые трудные для Церкви времена… Это такая великая надежда! – объяснил Макар ломающимся от подступающих слез голосом.

- Я уйду пока, - сказал Тимур, но каждый понимал, что слезы уже скрыть невозможно, потому Никонов плакал молча, а Макар глухо рыдал, привалившись к стене. Гордый кавказец ушел плакать куда-то в рекреацию.

Когда чтение Акафиста закончилось, воцарилась тишина, сквозь которую проступали только слезы. Никто ничего никому не говорил. Никто никому ничего не мог сказать. Ничего говорить не требовалось…

Вдруг открылась дверь, и на пороге появился Пантелей.

- Помогите, - тихо попросил он, и все бросились к нему.

- Господи! – только-то и воскликнула Галина Петровна, которая первой увидела то, что предстояло увидеть всем.

Крови на полу не было. Алексей сидел, также прислонившись к дивану спиной, и неглубоко дышал. Испуганный боец Садальского стоял чуть в стороне, держа себя руками за горло, и удивленно вращал глазами. Пантелей пытался переложить приходящего в себя Алексея на кушетку. Никонов и Тимур бросились ему помогать, еще ничего не осознавая.

- Не трогайте его пока… - попросил доктор. – Не трогайте. Он должен понять, что он вернулся.

- Вы долго тут? – на пороге появился встревоженный Эньлай и остолбенел.

- Ты… ты… ты… - шептал разбитым, но живым горлом оживший противник Эньлая, глядя при этом на Пантелея. Потом он вдруг резко рванулся, растолкав всех на входе, и выбежал в коридор.

- Нельзя никого убивать, - устало сказал Пантелей, прилег на диван лицом к стене, подтянув ноги к животу, и тихо попросил: - Можно, я немного полежу…

Долгое время все просто молчали. За окном тлел медленный, лишенный времени день. Свершившееся чудо ни у кого не помещалось в сознании. Каждый из присутствовавших до сих пор либо считал себя верующим, либо во что-то верил, но то, свидетелями чего они стали, разорвало в клочья зашоренное мирское сознание, как, собственно, клиническая смерть, разделило его на до и после. И потому как «после» только-только начиналось, еще не имело никакого опыта, все они, кроме обессиленного Пантелея и продолжавшей плакать Галины Петровны, пребывали в добровольной коме. Первым пришел в себя Никонов. Он подошел к дивану, опустился на корточки рядом с Пантелеем и спросил:

- Как же не убивать? Они-то будут нас убивать…

- Не знаю, - ответил в спинку дивана Пантелей.

Никонов театрально прокашлялся. Ему нужны были объяснения.

- Ну… понятно… Если, к примеру, меня убьют, ты меня воскресишь…

- Не я! – резко повернулся к нему лицом Пантелей. – Не я! Дух Божий! Я только просил! Очень просил! И когда Галина Петровна стала молиться вместе со мной… они стали дышать…

Олег растерялся и опустил глаза. Во взгляде Пантелея была такая пронзительная любовь и такая вселенская печаль, что Никонову стало невыносимо стыдно.

Рядом опустился на колени Эньлай и вдруг попросил.

- Наташу… Наташу и детей позови, пожалуйста…

Пантелей посмотрел на него тем же взглядом, что и на Никонова, и Эньлай по примеру Олега опустил голову.

- Не трогайте его, - попросила Галина Петровна.

- Я не могу опустить оружие, я не смогу смотреть, как будут насиловать и убивать, - сказал куда-то в пол Никонов, - пусть каждый делает свое дело.

- Мы все здесь, - заговорил Макар, медленно чеканя слова, чтобы доходило до каждого, - я так думаю, мы все здесь, - снова повторил он, - потому что есть Пантелиймон. Все мы остались здесь, потому что как-то незримо связаны с ним. Надо попытаться понять Промысел… Отдаться на Волю Божию…

- А вот… написано Божья-Воля, - прочитал Тимур какую-то справку на столе.

- Что? – переспросил Макар.

- Ну, вот, - Тимур протянул ему листок с печатью.

- Личная печать врача, - сделал Макар заключение и прищурился, - Божья-Воля…

- Это моя фамилия, - объяснил Пантелей. – Отец ее всегда стеснялся…

- Ого… - только-то и смог сказать Макар.

- Божья-Воля, - повторила Галина Петровна, - неужели такие фамилии бывают?

- Бывают, - ответил Макар, - я знал одного преподавателя в университете, у него была такая фамилия, но он ее поменял на фамилию матери и стал Бесхребетных.

- Вот ведь как бывает, - изумилась Галина Петровна.

- А отец говорил, что у нас фамилия несвоевременная, хоть считал, что не фамилия делает человека, а человек фамилию. Но он взял фамилию матери и стал Смирнов. А я еще в четырнадцать, когда паспорт получал, захотел, чтоб все по Божьей Воле было… Странно, что я говорю о нем в прошедшем времени, - поймал себя на слове Пантелей. – Помню: он часто рассказывал, что на него возлагали самые трудные решения, и если все получалось, все потом говорили: у нас на то Божья-Воля есть. Наверное, им это казалось смешным.

- Наверное, - согласился Макар. – Смирнов и Божья-Воля, смирение и Божья-Воля… О как сложилось! Молодец твой отец. Но то, что сейчас было через тебя совершено…

- Не я это! – взмолился Пантелей.

- Хорошо-хорошо, - успокоил его Макар, - скажем так: свидетелями чего мы стали…

- Я видел, - сказал вдруг с кушетки Алексей.

- Что? – спросил стоявший рядом Тимур.

- Я не могу описать… - только сейчас все заметили, что Алексей все это время плакал.

- Там есть что-то? – не удержался от извечного вопроса Эньлай.

- Если б не было, тогда зачем вообще все? – вопросом ответил Леха.

- Че там? - присоединился к Эньлаю Тимур. – Сады? Девушки красивые? Небо чистое?

- Не, - поморщился Леха. – Как же сказать-то…

- Благодать, - подсказал Макар.

- Да! Да! – подхватил Леха и даже сел на кушетке, отчего все отшатнулись в сторону, а он успокоил их: - Да живой я, живой! Правда, - он задумался, - теперь не знаю, где я живее…

- Господи! – наконец приняла сердцем чудо Галина Петровна и упала на колени. – Слава Тебе, Господи!

- А этот, - прагматично вспомнил Эньлай о своем противнике, - он же к своим побежит. Расскажет!

- Думаю, этот уже отвоевался, - рассудил Никонов.

- Там же больные! – вдруг встрепенулся Пантелей.

- Ой, матушки, - всплеснула руками Галина Петровна, и оба они, забыв об остальных, ринулись в коридор, будто и не было ничего.

Никонов обвел оставшихся товарищей взглядом и спросил:

- Что будем делать, мужики?

- Он сказал, убивать нельзя, - напомнил Тимур с тем же вопросом, что мучил Никонова.

- Ему – нельзя. А мы, надеюсь, воины. Там, где этого можно будет избежать – будем избегать. Но я уже сказал: спокойно смотреть на то, как будут… В общем, сказал я уже, - сам себя прервал Никонов.

- Надо изолировать тех, кто бродят по больнице. Не убивать, изолировать, они же опять Пантелея захватят, - напомнил Эньлай.

- Как-то теперь умирать не страшно, - Тимур продолжал изумленно смотреть на Леху.

- Воевать сможешь? – спросил Алексея Никонов.

- Теперь нет, зато могу утки из-под раненых таскать, если понадобиться, - ответил Леха, и в глазах его светилось какое-то новое знание.

- Эх, Старого бы вернуть, - задумчиво сказал сам себе Олег.

- Кого? – переспросил Эньлай.

- У нашего командира был напарник. Он погиб, - ответил вместо Никонова Леха, и все с еще большим удивлением посмотрели на воскресшего.

- Он что, просил мне привет передать? – насторожился Олег.

- Нет, просто теперь я это знаю.

- М-да… - подивился Никонов. – Жаль, что некогда тебя обо всем расспрашивать, надо зачищать больницу и подумать, как нам вызволить девушек. Если здесь без шума можно обойтись, то там…

Все это время Макар сидел на диване и в рекогносцировке не участвовал. В глубокой задумчивости он покусывал губы. И только, когда все замолчали, озвучил свои размышления.

- Я вот думаю, а если Пантелея вывезти из города?

- К чему ты клонишь? – спросил Никонов.

- Нет праведника – нет города, - коротко пояснил Макар.

- Да он же без больных, без людей никуда не пойдет, не поедет, - напомнил Эньлай.

- Хороший человек, - подтвердил Тимур.

- В том-то и дело, - вздохнул Макар. – Пока что мы с вами имеем дело с людьми. Возомнившими, заблудшими, и, возможно, будем иметь дело с озверевшими… А когда придут враги из другого мира…

- К Пантелею тоже могут прийти? – засомневался Тимур.

- И к нему могут. И великих святых посещали. Мучили. Донимали…

- А добрые? Н-ну… наши… - как-то неуверенно поинтересовался Никонов.

- Не знаю, - честно признался Макар.

- Там, в Библии, Конец Света, чем кончается? – спросил Эньлай.

- Светом, - улыбнулся Макар и процитировал наизусть Откровение: И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны.

- Благодать, - вспомнил подсказанное слово Леха, блаженно улыбаясь.

- Все новое будет? – спросил Тимур.

- Все вечное, - ответил Макар. – Двенадцать ворот… Но кого из нас пустят? – Он с какой-то светлой грустью обвел взглядом всех присутствовавших. – И через что еще должен пройти мир, чтобы очиститься? Мы вот только что стали свидетелями самого великого чуда, и Лазарь у нас есть, хоть и синий от наколок, но ведь за Иисусом первым пошел разбойник. К чему это я? К тому, что ни мозгов, ни сердца нам не хватает. Слабые мы… И мне вот… выпить хочется. Всегда учимся и не можем дойти до истины… Как и писал апостол Павел Тимофею.

- Мы будем действовать или философствовать? – отрезал вдруг Никонов.

- Знаете, - сказал вдруг Леха, - я никогда этого не делал. А сейчас понимаю надо. Ты, командир, говоришь действовать. Помолиться надо, прежде чем что-то делать. Хотя бы кратко…

- Нет, - не выдержал Тимур, - ты там всего несколько минут был, а уже святой стал! Слушай, ну скажи, что ты там видел?

Алексей посмотрел на него задумчиво, пожал плечами, но все же попытался ответить:

- Я не был там… не видел… Это… типа… как предчувствие… Вот… как сказать… - он очень мучился, подбирая нужные слова… - Вот ты целый день один дома. Уже и нахулиганил, и прибрался, чтобы не сильно ругали, и к соседям в огород слазил, и цветы на всякий случай полил, уже темно и немного страшно, но вот-вот должен прийти с работы усталый отец… Он поднимет тебя на руки, обнимет… Он вот-вот придет. Понимаешь?

- Понимаю, конечно, - Тимур вслед за Лехиными словами перенесся в свое детство, - хорошо ты сказал. У меня также было.

- И у меня, - признался Эньлай.

- Вот-вот придет отец… - повторил Макар, восхищенно глядя на Алексея. – Вот-вот придет Отец… - снова повторил он.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Анна проснулась от гогота, который раздавался из-за окна. В животном этом смехе угадывалось что-то похотливое и сальное. Она подскочила, выглянула в окно и увидела у крыльца группу крепких парней, о чем-то оживленно говоривших и поминутно хохотавших. Среди них был и Эдик. Тут же поняла, что сейчас они войдут в холл на первом этаже, и Давыдыч или еще кто-то распределят их по номерам, где томятся девушки.

- Никонов, где ты? – прошептала она в стекло и тут же отпрянула, потому что Эдик вдруг повернул голову к окнам и стал внимательно смотреть в ее сторону. Или так ей показалось.

На улице снова захохотали. В мертвой тишине города, в тускнеющей серости хохот этот принимал зловещий характер. Хотя, может, пошлым шутникам он представлялся бравым проявлением и продолжением жизни. Анна стремительно стала осматривать номер, пожалела, что не сделала этого раньше. Хотела найти что-нибудь, чем можно будет обороняться. Стул? Пластиковая бутылка с минеральной водой? Два стакана? Телефон? Сняла трубку и вдруг услышала зуммер. В папке нашла номер администратора, набрала.

- Алло, - сказал спасительный голос Михаила Давыдовича.

- Давыдыч, ты нашел Никонова? – шепотом спросила Анна.

- Ждите, перед сеансом всеобщей любви вас всех посетит доктор, - равнодушно ответил Давыдович и повесил трубку.

- Что? – скривилась Анна.

Доктор? Какой доктор? Гинеколога что ли нашли? Зачем? Анна брезгливо дернулась, швырнула телефонную трубку и беспомощно плюхнулась на кровать. Хохот на улице стих, и Эдик не заставил себя ждать. Номер он открыл своим ключом.

- Привет, - дружелюбно сказал он с порога.

- Сам привет, - бесцветно ответила Анна.

- Почему не в духе? Жизнь продолжается! Я принес шампанское, икру, конфеты.

- Паек выдали?

- Зря ты так. Между прочим, это все тебе. Я соблюдаю особую диету. Может, только икры поем.

- Диету? – насмешливо вскинула бровями Анна, глядя на огромного Эдика.

- Я, между прочим, сюда из Москвы приехал. На соревнования по пауэрлифтингу. А тут вот, видишь, как произошло. Должен был первое место занять.

- Кому должен?

- Себе. – Эдик скинул камуфляжную куртку, и специально поиграл выпуклыми буграми мышц, обозначил под футболкой рельеф пресса. – Я еще и бодибилдер.

- Дибилдер… - переиграла Анна. – Из Москвы. Вы там все козлы… Вам до остальной России… Только бабки срубить. Всю провинцию от вас тошнит. Ездите повсюду – менеджеры, пиарщики, рекламщики, управленцы… Люди для вас мусор…

- Да ты кончай гундеть! – обиделся Эдик. – Я спортсмен. Профессиональный. Я несколько кубков за рубежом взял. Я пахал на свое тело - знаешь сколько? Тебе вон от бога досталось – красотища. Поди в солярии загорала?

- В солярии… Не для тебя.

- Послушай, какой смысл выделываться? Мы все тут остались… А я специально тебя выбрал. Если будешь со мной, будешь только со мной. А если нет, то - сама понимаешь… - Эдик взял Анну за плечи, и она почувствовала, что руки у нее беспомощно повисли, потому что сила в его пальцах, казалось, раздавит ее плечи, как губку.

- Больно, - взмолилась она.

- Вот и давай, чтоб никому не было больно, а всем было хорошо. Я, между прочим, очень нежный. Никто не жаловался, - Эдик притянул Анну к себе, и стал бесцеремонно раздевать.

- Ну, нельзя же так, сразу… - попыталась давить на жалость Анна.

- Ах, блин! – спохватился он. – Шампанское!

«Ах, блин, шампанское, - мысленно и запоздало повторила за ним Анна, - надо было ему по башке съездить… А, может, и правда не дергаться. Не самый худший вариант…»

Эдик стал потрошить пакет, который принес с собой, Анна с отсутствующим взглядом села на кровать. В этот момент в дверь постучали.

- Какого… там несет?! – с ходу взорвался Эдик. – Тут все уже занято.

- Доктор, - услышала Анна голос Пантелея, - по поручению Леонида Яковлевича.

- … - Эдик грязно ругнулся, на что Анна даже не обратила внимания, - нашел шеф кого и когда посылать, - он метнулся к двери и открыл ее.

Пантелей стоял на пороге с пакетом.

- Простите, - тихо сказал он, - но Леонид Яковлевич забоится о здоровье вверенных ему людей и приказал провести профилактику. Есть подозрение, что в городе появились инфекционные очаги. Все должны принять лекарства.

- О, блин, - оценил ситуацию Эдик.

- Вот, - Пантелей достал из пакета таблетки. – Это вам, а это вашей даме.

- А почему у нее другие? – заметил Эдик.

- Разное воздействие на мужской и женский организм.

- А-аа.. Главное это, - Эдик бесцеремонно отодвинул Пантелея в сторону, как будто для приватного разговора, который Анна не могла бы услышать: - А на потенцию твои таблетки не влияют?

Пантелей сначала смутился, и, похоже, даже не понял вопроса.

- Тут у нас… сам понимаешь… - начал пояснять Эдик, но Пантелей уже понял.

- Не волнуйтесь, эти лекарства никакого вреда вам не принесут.

- Слушай, а анаболиков у тебя нет? – заговорщически спросил Эдик. – Хочу продолжить тренировки.

- Для вас, - также заговорщически ответил Пантелей, - найдем. Зайдете завтра в больницу.

- Уважаю, доктор, - сказал Эдик, и как бы в знак уважения сбросил в рот с огромной ладони таблетку. – Шампанским запить можно?

- Можно, - улыбнулся Пантелей.

- А даме?

- И даме.

Эдик наплескал в стаканы шампанское, подал стакан Анне. Та, как сомнамбула, проглотила свою таблетку и запила глотком шампанского.

- Ну, доктор, это все? Или, может, ты еще осмотр девушек проводишь? – Глумливо поинтересовался Эдик.

- Нет-нет, - растерялся Пантелей, - я…

- Ну так давай, иди уже, пациенты ждут, - Эдик нетерпеливо стал подталкивать Пантелея к выходу.

- Да-да… Главное, чтобы не было побочных реакций…

- Э! Ты же говорил, что ничего не будет? – не на шутку испугался Эдик.

- Да нет же, все будет хорошо, - поторопился заверить Пантелей.

- Да? А какого хрена у меня тогда крышу плющит? – успел спросить Эдик и упал на пол. – А?.. Че это?.. – уже почти шепотом сказал он и перестал двигаться.

- Что с ним? – спросила Анна.

- Ничего. Он спит. – Успокоил ее Пантелей. – Часа три, четыре. Тут уже многие спят.

- А я?

- А ты витаминку скушала.

В этот момент в номер вошли Никонов и Эньлай. Анна вскочила и бросилась к Никонову на грудь.

- Никонов! Милый Никонов! Я знала, что ты придешь! Потому что ты настоящий!

Олег обнял ее, но стоял явно смущенный. Какое-то время он просто гладил ее по голове, как гладил бы дочку.

- Да, доктор, жаль, что тебя не было с нами на последней войне. Ты уже целую роту без единого выстрела уложил, - оценил он лежащего на полу Эдика. – С этим пришлось бы повозиться.

- Я пойду дальше? – спросил Пантелей.

- Да, конечно. Парня мы этого свяжем. Связать-то можно?

- Можно, - кивнул Пантелей.

- А дальше что? – спросила Анна.

- Доктор запретил нам воевать. Ты тут некоторые моменты пропустила. Жаль. Очень назидательно.

- Ты тоже кое-что чуть не пропустил, - вдруг обиженно заявила Анна и слегка пнула спящее тело Эдика.

- Ладно-ладно, - согласился Олег, - виноват. Но я бы все равно пришел.

Дата добавления: 2015-09-05