Репетиция Апокалипсиса 11 страница

- Тихо… пусть спит…

- Ба-аб… - нетерпеливо прошептала Даша, - это же наш Сережа…

- Да-а… Похож очень…

- Да он точно наш!

- Побойся Бога!

- Вот Он нам его и послал!

- Ясно, что послал. Мальчик один остался.

- Значит, будет наш.

- Будет, если захочет.

- Захочу, - сообщил сквозь потревоженный сон Сережа и перевернулся на другой бок.

Галина Петровна махнула на внучку рукой: мол, чего мальчишку будишь, нетерпеливая!

И Даша понятливо вышла на цыпочках из палаты. Захотелось разбудить Пантелея, молодость требовала общения, но, вспомнив, что спящий он тоже похож на ребенка, пожалела его и двинулась по коридору. Общение не заставило себя долго ждать.

- Девушка, девушка, можно вас на минутку? – услышала, когда проходила мимо одной из палат.

Остановилась, покрутила в раздумьях губами, но все же вошла в приоткрытую дверь. В палате сидел, свесив ноги с кровати, знакомый по событиям у храма бандит с перевязанными руками, заклеенным пластырем лбом и слащаво улыбался.

- Вы – медсестра?

- А вы – медбраток? – с ухмылкой переспросила она.

- Зачем так сразу, - обиделся и потух раненый, - меня, между прочим, Лешей зовут. Можно еще Аллигатором. Но это так… кликуха.

- Вас зовут между прочим? – Даша не оставляла ироничный тон.

- Слышь, - окончательно обиделся парень, - я тебе че, оскорбительное что-то сказал? По-человечьи же спросил?

Пассаж прозвучал весьма откровенно и Даша устыдилась.

- Даша меня зовут, я не медсестра. Я искусствовед… недоделанный.

- Круто, - оценил Леша.

- Что круто-то? Фигня все. Теперь это никому не нужно. Да и раньше никому не нужно было.

Но Алексей вдруг загорелся и начал доказывать обратное:

- Да не скажи! С нами один писатель сидел, ну из этих, оппозиционных, так он знаешь, какие истории тискал!

- Чего?

- Ну, рассказывал. Мы ему работать не давали, чтоб он писал, а вечером на сон грядущий читал. Заслушаешься!

- Живая аудиокнига, - сделал вывод Даша.

- Это ты опять издеваешься?

- Да нет же. Наоборот, интересно.

- Во-во, я и говорю. А еще художник был. Он за травку чалился…

- Чего?

- Ну… сидел… чалился – это сидел.

- А.

- Так вот, он такие картины писал. Да вот же! – Леша перевязанными руками вскинул футболку, и взору Даши предстала большая татуировка: ива над рекой и маленький домик.

- Пейзаж, - улыбнулась Даша.

- Это мой дом. Фотка просто уже истерлась. А так, пока жив, он всегда со мной.

- Щас уже все давно в электронном виде хранят. На флэшках, на дисках.

- Электронном, - горько ухмыльнулся Леха, - у нас только электронные часы над башкой светили, да телевизор был. Вот и все электронное. Писателю, правда, мы ноутбук выгрызли, и кум не запрещал, потому что писатель ему малявы для начальства строчил, отчеты там всякие. Да так грамотно, что ему премии давали.

- Офигеть, - оценила Даша.

- Да-а… - обрадовался, что смог заинтересовать девушку Аллигатор, - ты не смотри, что я это, урка такой. Я вообще-то нормальный. Я не по мокрухе шел.

- А почему тогда Аллигатором прозвали?

- Да просто… я… одному…дрались, короче… я ему ухо откусил.

- Офигеть! – еще раз повторила Даша.

- Деваться некуда было. Он здоровый, навалился на меня… Задавил бы. Я хотел нос ему откусить, но не получилось. Ну, я из последних сил до уха дотянулся, зубами клацнул, а потом два дня жрать не мог.

- Значит – не каннибал.

- Чего?

- Не людоед, значит.

- А-а, конечно, не людоед.

Даша подошла к окну и стала всматриваться в серую глубину парка. Леха притих, гадая, что она там могла увидеть.

- Света не хватает. Мне кажется, с каждым днем как-то темнее становится, - наконец сказала Даша.

- Пасмурно просто, - пожал плечами Леха.

- Да нет, действительно темнеет понемногу, - на пороге появился Пантелей.

- И что, все совсем погаснет? – повернулась к нему Даша.

- Не знаю, - ответил Пантелей.

- Как можно про такое спокойно говорить? – Даша задала этот вопрос так, как будто от молодого врача зависело включать утром солнце или нет.

- А чего суетиться? Если не можешь повлиять на ситуацию, принимай ее такой, какая есть, - дружелюбно улыбнулся Пантелей и повернулся к Аллигатору: - Как самочувствие, больной?

- Все пучком, доктор. Че-нибудь делать хочется, не люблю, сложа руки, сидеть, хоть и работать не люблю, - ответил Леха и сам засмеялся.

- Пойду, Сережу проведаю, - кивнул Пантелей.

- Там бабушка с ним, - предупредила Даша и направилась следом.

Сережа будто ждал прихода Пантелея и радостно закричал, отчего Галина Петровна буквально подпрыгнула с кровати.

- Доктор Пантелей, а мне уже можно ходить?!

- Думаю, можно, - улыбнулся Пантелей, - только не прыгать, не бегать, а потихоньку ходить.

- Писять хочется. И чаю.

- Щас, милый, чай придумаем, - всполошилась Галина Петровна, торопливо прибирая волосы.

- А молиться со мной пойдешь? – спросил Пантелей.

- Молиться?

- Ну да. У нас в больнице маленькая часовенка. Туда всегда батюшка приходил. Мы сначала с ним вдвоем молились, а потом больных все больше приходить стало. Даже те, которым трудно было. Мы там акафисты читали…

- Я одну молитву знаю, - деловито сообщил Сережа, меня мама научила.

- Научишь меня? – попросил Пантелей.

- Конечно, вот слушайте: Добрый ангел мой хранитель защити меня от бед, позови меня в обитель, где сияет Божий свет.

- Это стихи, - удивилась Даша.

- Это молитва, - по-взрослому нахмурился Сережа, - мы с мамой разучили, она говорила, когда мне плохо или страшно, чтобы я ее повторял.

- Это молитва, - согласился Пантелей.

Галина Петровна торопливо прижала ладонью выступившую слезу и отвернулась в сторону, будто поправляла постель. Стало тихо, и тут Сережа заметил:

- А почему птичек не слышно?

Все изумились этому вопросу, а Даша снова подошла к окну.

- Действительно, почему? – спросила она в стекло. – Темнеет, и птиц не видно.

Новое утро не принесло Михаилу Давыдовичу душевного покоя. Напротив, очнувшись в светлой своей половине-части, опять же – без памяти о вчерашнем дне, он испытывал муки совести. Причем куда большие, чем обычно. Быстро и точно понял главное в своем состоянии: жить не хотелось, а умирать было страшно. Решил не ходить ни на какие общие сборища. Борьба за выживание его интересовала меньше всего. В первый раз в жизни Михаилу Давыдовичу захотелось помолиться, но он только смутно осознавал это желание, не имея представления, как его осуществить. Сделал несколько кругов по квартире, пока уразумел, что ищет хоть какую-то икону, и, не найдя, просто бухнулся перед окном на колени. Глядя в серое марево неба, профессор прошептал:

- Я знаю, что я ничтожество. Я другого не знаю – что мне делать? Зачем Ты меня оставил со всеми этими людьми? Какая им от меня польза? И не могу я больше - так мучиться, не могу, слышишь? Да, это я во всем виноват, я всегда это знал где-то глубоко внутри себя, я глушил и стирал это знание, но оно вновь и вновь напоминало о себе. Это был Твой голос… Видишь, и это я понимаю. Но теперь просто испепели меня, потому что нет сил жить разделенным на две половины, так и не понимая, не дотягиваясь до целого. Испепели, чтоб и пепла не осталось. Ты же знаешь, что я настолько трус, что и руки на себя наложить не смогу, да и не надо этого Тебе. Господи, больно-то как… - и зарыдал так, как ни разу не плакал от самых больших обид в детстве, как ни плакал, когда потерял Таню.

Успокоиться профессор Дубинский смог только через полчаса. Причем он словно во второй раз проснулся, обнаружив себя на полу под окном в позе эмбриона. Поднявшись на колени, он устремил печальный взгляд в мутные небеса и не без пафоса произнес:

- Ну… хоть умереть по-человечески… можно?..

Небо промолчало.

- Понятно, - ответил сам себе Михаил Давыдович и пошел умываться из пластиковой бутылки.

- А ведь баня нужна, - в ванной он понял, что уже пропах кислым потом, что тело требует воды, а краны безнадежно молчат. В первый день Никонову и его помощникам что-то удалось выдавить из электростанции, насосы поработали, воды набрали кто сколько и кто куда мог. Профессор нацедил в тазики, пару ведер, в пластиковые пятилитровки, в кастрюли и чайники… «А надо было прямо в ванну», запоздало понял он. Тем не менее, быстро сбросил с себя одежду, поморщился от вида собственного тела в поясном зеркале, прыгнул в ванну и медленно, поскуливая, вылил на себя тазик воды. Намылился, где мог, и также неэкономно пожертвовал вторым тазиком.

Одевшись, профессор бесцельно вышел во двор. Какое-то время постоял у подъезда, прислушиваясь к живой мертвой природе. Ни ветерка. Ни птичьего щебета. Ни запахов. Ничего… Пошел, как в сказке, куда глаза глядят, и в соседнем дворе заметил мужчину, который с помощью шланга скачивал бензин из бака джипа.

- Я не ворую, - упредил его вопрос мужчина, - это джип моего друга.

- Да какая теперь разница, - пожал плечами Михаил Давыдович. – Вы еще куда-то ездите? Ведь сказали, что мы словно под колпаком. Дальше определенного количества километров проехать нельзя.

- Не скажите. Я вот много чего занятного нашел. Такие места в лесу…

- Интересно, - сказал профессор.

- А то! – в этот момент в кармане мужчины пропел мобильный телефон. Знаменитая мелодия включения “Nokia”. Тот вытащил из кармана сотовый и грустно заметил: - По привычке таскаю сотовый телефон, все думаю, вдруг мои позвонят… Откуда-нибудь. С того или с этого света. Глупо, да? Он и навел меня на мысль, - кивнул на телефон, - что вся наша постиндустриальная цивилизация – пшик. Надо уметь выращивать хлеб, доить коров… Продукты скоро придут в негодность. Кончится запас автономного питания. И кто мы тогда? Первобытные люди, умеющие включать компьютер и выходить в интернет?

- Я тоже об этом думал, - согласился Дубинский.

- Что-то важное мы в жизни, в стране упустили. А ведь сколько храмов настроили! Правда, на один храм сколько телевизоров приходится… Вы кто по профессии?

- Мой друг Макар говорит, что никто. Профессор философии.

- А-аа… - похоже, согласился с определением Макара мужчина.

- А я бывший военный.

- Как Никонов?

- Этот тот, который с утра в колокол бьет? Нет, я другой. Я уже навоевался. Уже очень давно. Кстати, меня Василием звать, – мужчина протянул руку.

- Михаил, - ответил на рукопожатие профессор.

- Я последние годы мостостроителем работал. Образование я меня военно-инженерное. Понтонщик.

- Понтонщик? – нахмурил лоб Михаил, первая ассоциация у него почему-то возникла с жаргонизмом «понты».

- Понтоны, переправы…

- А-а! Понял.

- А из армии ушел, еще когда у нас непонятные войны по всем углам тлели. И на эту мысль меня солдаты простые, срочники обычные подвигли.

-?

- Да все просто. Мы как раз через одну горную речушку переправу делали, чтоб бээмпэ могли пройти. Подробности опущу, не люблю вспоминать. Короче, бросили нашу роту, а тут, так называемые бандформирования подоспели. Полроты я там потерял, пока о нас вспомнили. Пацаны-то воевать не умели… Сидим потом с ними на базе. Поминаем погибших. Плачем, как бабы. А один солдатик, студент у меня был. Он вдруг вопросом задался: «Вот раньше, - говорит, - воевали «за веру, царя и отечество», «потом за родину, за Сталина», а мы? Мы что? За яхту Абрамовича какого-нибудь? За виллу Гусинского?» И вопрос его колом у меня в груди встал. Ничего я ему ответить не смог. Подал рапорт и уволился.

- М-да, - посочувствовал Михаил Давыдович, который изо всех сил пытался понять далекую для него военную жизнь.

- Хочешь, Миш, я тебе покажу, чего в лесу нашел?

- Да, разумеется. Только потом на кладбище меня увезешь?

- На кладбище? – насторожился Василий.

- Да друг там у меня, живет и работает, - улыбнулся профессор, - хотя мне, наверное, уже давно там прогулы ставят.

- Все там будем, - согласился Василий, - поехали, - он открыл дверцу «Нивы», в бак которой только что перелил канистру.

От города отъехали, как показалось Михаилу Давыдовичу, не так далеко, свернули на проселок в сосновый бор. Еще пара километров и Василий заглушил двигатель.

- Дальше пешком, - объявил он, вышел из машины и достал с заднего сидения карабин и клинок, похожий на мачете.

- А это зачем? – удивился Михаил Давыдович.

- На всякий случай. Если такое вокруг происходит, то и не знаешь чего ждать. Пойдем. Сейчас сам все увидишь.

Они углубились в лес, вошли в какую-то кричаще мертвую зону бурелома. Поваленные хилые деревья, черная почва, усыпанная ржавой хвоей, лишенная мха, сосредоточенная мгла над всем пейзажем…

- Здесь что – тунгусский метеорит упал? – почему-то шепотом спросил профессор.

- Пойдем-пойдем, - не стал отвечать Василий.

Несколько минут они буквально продирались сквозь безжизненные ветви и сучья поваленных деревьев. Михаил Давыдович уже пожалел, что пошел вслед за Василием, которого знал чуть более часа. Но вдруг он увидел перед собой настоящую стену зелени. Оттуда буквально дышало жаром, и, судя по редким лучам, пробивавшимся сквозь малые щели в зеленой крыше, где-то над всем этим палило солнце. Высокие древовидные папоротники, пальмы, лианы, сплошная зелень внизу и вверху… И горячая влажность, как в парилке.

- Тропический лес! – догадался Михаил Давыдович, которому приходилось бывать в Бразилии. – Тропический лес в Сибири? – тут же озадачился он.

- Во! – обрадовался, что удалось поделиться своим открытием Василий. – Даже бамбук есть!

- С ума сойти! – обилие видов поражало.

- Далеко углубляться не будем. Во-первых, спаримся, во-вторых, я тут вчера такую гадину прикончил. Потом в энциклопедии вычитал, что это анаконда. Ну… или что-то похожее.

- Бррр, - передернуло Михаила Давыдовича. – Учитывая то, как быстро растут тропические леса, они поглотят наш город за месяц, а то и быстрее… Надо сказать Никонову.

- Ну, нашел командира. Он сам не знает, что делать.

- Никто не знает, - согласился Дубинский.

- Откуда здесь все это? Зачем? Я далеко не решился пройти. Один все-таки боюсь.

- Да мне и вдвоем страшно, - признался профессор. – Единственное предположение, какое есть у меня в голове, либо время сместилось, и мы сейчас стоим на пороге первобытных времен, несколько десятков тысяч лет назад, либо полюса земли. Но для этого планета должна была кувыркнуться, а нас бы всех сдуло куда-нибудь в космос.

- Сдуло бы, если б не тот самый купол, - допустил Василий.

- Н-да, я читал как-то у Аристотеля, что древние хранили знания о предыдущих катастрофах на нашей планете. Да и у Филона Александрийского в книге «О вечности мира» что-то было… Там, где была суша, будет море, и наоборот. Жарко, вспотел, зря только воду утром потратил, - вспомнил вдруг профессор.

- Да не проблема! – Василий вдруг скинул с себя куртку, футболку, джинсы, обувь, и встал под ствол ближайшего дерева. Тряхнул ветвь над своей головой и с огромных листьев на него пролился целый дождь. – Вот, природный душ. Теплый, между прочим.

Профессор отступил в привычную, пусть и мертвую тайгу за спиной.

- Нет, я лучше дома из бутылки. Еще тварь какая-нибудь на голову спрыгнет, - поморщился он. – Богу все возможно, сказал бы сейчас Макар, – оценил все увиденное Михаил Давыдович.

- Верующий, что ли? – иронично спросил Василий, одеваясь.

- До сегодняшнего утра, я полагал, что где-то есть какой-то высший разум. А теперь точно знаю, есть Бог. Просто Бог.

- О, как тебя зацепило. Я вот думаю, надо все вокруг облазить, вдруг еще какие-то климатические зоны появились. А здесь, я так понимаю, из-под нашего купола выйти можно.

- Тропический лес – зеленое море. Густое и непроходимое. Многоярусное. Куда идти? В какую сторону? А главное – зачем? Что нас там ждет? – профессор и сам не понимал, кому задает вопросы, потому как Василий относился к категории людей, которые идут, потому что сидеть на месте не могут.

- Да уж, - как и предполагалось ответил Василий, - лучше доедать разморозку, ждать, когда кончатся запасы бензина, сдохнут дизельные станции… А потом?

- Как Бог даст, - ответил словами Макара профессор и направился к машине.

- Ладно, - расстроился Василий, - найдем тех, кто пойдет. – И тоже двинулся следом.

На кладбище Макара не нашли, и Михаил Давыдович попросил отвезти его к храму. Там, на его ступеньках и застали несколько человек, а также Макара и Никонова за открытой Библией.

- Вот, - растолкал всех профессор, - Василий нашел недалеко от города тропики. Я сам видел.

- Да, - подтвердил Василий.

- Можно и ледники найти, - нехотя оторвал взгляд от книги Макар.

- Что вы читаете? Что вы там хотите найти? – смутился профессор.

- Инструкцию по выживанию, - ответил Никонов.

- Ну тогда скажите, это все же Конец Света или что-то другое?

- Да, - опять поддержал Василий.

Макар открыл одну из закладок и прочитал из послания апостола Павла фессалоникийцам.

- Молим вас, братия, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему, не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов. Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога. Не помните ли, что я, еще находясь у вас, говорил вам это? И ныне вы знаете, что не допускает открыться ему в свое время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения. И за сие пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи, да будут осуждены все, не веровавшие истине, но возлюбившие неправду…

- Ну, и где Христос? – обвел руками пространство профессор.

- А ты заслужил, чтобы видеть? – зло прищурился Макар.

- И мертвецы не встали, ты сам говорил, - опять поддержал профессора Василий.

- Когда встанут, тогда уже поздно будет, а пока еще есть время, может, и вне времени.

- Мутно это все, - сделал вывод Василий. – И что вы тут нарешали?

- Посчитали запасы продуктов. Хватит на пару недель, может, на месяц. Топливо… еще меньше. А хлеб, к примеру, здесь не представляется возможным вырастить. И в тропиках твоих тоже… - Никонов устало опустил голову на колени.

- Так, может, там выход, в другой мир, как в фантастике, - сделал предположение Василий.

- Съездим, посмотрим, - ответил Олег, не поднимая головы. – Но мы тут с Макаром так думаем: мы все время цепляемся за остатки цивилизации… Понимаешь? За технические возможности. И вот люди, что вокруг стоят, они тоже предлагают, кто автобусы запустить, кто дикоросы в зоне доступа собирать, и я так думал вначале. Наладить жизнь настолько, насколько это возможно.

- И что неправильно? – не понял Василий.

- Все. И, может быть, уже не первый раз.

- Вы про альтернативный путь развития цивилизации?! – догадался профессор.

- Может быть… - задумчиво ответил Макар. – Просто мы думаем, что это не главное.

- Стойте, стойте, - из группы людей вышел парень кавказской внешности, - а я-то тут что делаю? Я мусульманин! Я зачем к вашему храму хожу? И еще мусульмане есть…

- Мусульманин? – переспросил Макар. – Коран читал?

- Коран? – насторожился кавказец. – Читал, - неуверенно сказал он, - немного…

- Понятно, - вздохнул Макар, - процитировать дословно не смогу, но примерно так: Аллах скрыл точное наступление Конца Света, чтобы люди были в постоянной готовности. Связь с только что прочитанным улавливаешь?

- Не тупой, - холодно ответил тот.

- Среди признаков, которые назвал пророк, следующие: рождение или приход последнего пророка, война между большими державами, один хадис называет признак «рабыня родит себе госпожу», толковать можно по-разному, потом – большое грехопадение человечества, у нас это апостасия и падение нравов… Кстати! – обрадовался вспомненному Макар. – Пророк ясно указывал рост невежества, почти что напрямую говорил, что к власти придет много дураков. А главное – открытое отрицание Всевышнего!

- Слушай, очень похоже на наше время, - задумался кавказец.

- А то, - ухмыльнулся Макар, - потом он говорил о массовом появлении лжепророков. Как и у нас, христиан. Ускорится время… Чуешь? Увеличится число убийств, женщин станет больше, чем мужчин.

- Все, как сейчас…

- Пророк говорил, что в последние дни солнце взойдет и сядет на западе, и после этого дня никто не сможет покаяться. А потом явится Дажжал или Даджаль, который будет называть себя Богом…

- Антихрист? – спросил Михаил Давыдович.

- Не знаю, я не могу толковать Коран. Но уничтожит его Иисус, у них его называют – Иса. В общем, очень похоже, на Апокалипсис. Только вот есть мнение, что войска Антихриста будет возглавлять… мусульманский полководец. Хотя, мне кажется, отношение к религии в этом случае, формально. Те же сунниты верят, что придет Махди, великий полководец мусульман, потомок пророка, чтобы победить Антихриста. А шииты почитают его мессией… Вот так все переплетается. Могу еще добавить, что христиане ждали пророка Илию, который был живым взят на небо, как обличителя Антихриста, а иудеи его же ждали, как пророка, который укажет мессию. Голова не кружится? – Макар обвел взглядом стоявших вокруг, пытаясь заметить, понимают ли они, о чем он говорит. - Так или иначе, - вернулся он к кавказцу глазами, - Аллах в последний день разрушит вселенную. Земля будет трястись, все будет гореть, небо будет, как расплавленный металл…

- И мертвецы встанут, - вспомнил горец.

- Это я почти наизусть помню: С потупленными взорами они восстанут из могил, словно рассеянная стая саранчи… На арабском это звучит даже поэтичнее, хотя русский язык самый богатый.

Дата добавления: 2015-09-05