Репетиция Апокалипсиса 6 страница

Да о чем я? Кому? Тебе-то читатель, я понимаю, горяченького подавай. Ты же хочешь знать, как происходит завершение этого мира. Вы все либо боялись Конца Света, либо не верили в него, полагаясь на разрушительный прогресс и ослепленный гордыней человеческий разум. И чего вы боялись больше всего? Вы боялись, что прервется ваш комфорт. Что рассыплются ваши уютные мирки. И когда кругом уже все рушилось – то ураган, то цунами, то землетрясения, то пожары, сметающие на своем пути города и селения – вам это не было уроком. Потому как - не со мной. А со мной такого произойти не может. Это, кстати, для России характерно. Россия большая. Всегда кажется, что до нас не докатится. И уже когда в новостях не сообщали о природном катаклизме или очередной катастрофе, то новости казались скучными. «Ни о чем», по-моему, так вы говорили. И вот, вы боялись, что этот мир растущего комфорта прервется. Конец Света вы полагали небытием, даже не пытаясь узнать, что за ним Новая Земля и Новое Небо. И главное – смерти больше не будет. Не будет смерти, которая забрала у меня любовь…

Нет, я не был параноиком. Просто в моей голове четко откладывались пророчества. Я совершенно спокойно полагал, что Наполеона справедливо считали Антихристом (и ему тоже пришло в ум восстановить храм Соломона), а уж во время гражданской войны в России у людей были все основания считать, что это и есть конец всего. Вот Вторую Мировую войну большинство православных считало войной во спасение. СССР нес самые большие потери, а вокруг возрождалась вера. Но в конце двадцатого века что-то окончательно надломилось. А уж в новом тысячелетии апостасия была налицо. И только в России многие люди ходили в храмы, крестили детей и с тревогой смотрели на распад этого мира.

С одной стороны, шли процессы глобализации, с другой – затаившаяся война прикидывалась локальными конфликтами, прощупывала слабые места, чтобы найти разлом и вырваться наружу. И как ни старалась Россия оставаться в стороне, но Хартленд (сердце мира – так называют в геополитике Евразию) был лакомым куском для всех, да и не желавшие окончательно вымирать русские оставались лучшими солдатами в мире. Залитая грязью либерализма и распущенности, проданная и преданная, Россия продолжала оставаться последней не задутой свечой Бога на этом погрузившемся во мрак разврата шаре. И такие, как Никонов, не раздумывая, шли умирать за Россию. Те же, кто выживал, возвращались, чтобы получать жалкие ветеранские льготы. Что говорить, с какой помпой в начале третьего тысячелетия наконец-то обеспечили квартирами ветеранов Великой Отечественной… Господи, какой это был позор и стыд!

Признаки Конца Света, спрашиваете вы? Основных можно назвать пять: первый - разрушительная война, второй - возрождение России и восстановление в ней православной монархии, третий - объединение большинства государств и выборы единого правителя, который впоследствии будет сначала объявлен монархом, но сам тоже не забудет объявить себя богом, четвертый – восстановление храма Соломона в Иерусалиме, где и будет проходить венчание на царство всемирно избранного Антихриста, пятый – пророки Енох и Илия спустятся с неба, дабы обличать Антихриста и будут убиты…

Да, три дня все эти CNN и ВВС транслировали тела убитых пророков. Ликующие толпы рядом. Испуганные лица правоверных иудеев, которые смогли распознать в новом правителе клонированного сына дьявола, и бесконечные обещания накормить весь мир и обеспечить всем безопасность. Три дня в каждой новостной подборке. Они полагали, что тела будут клевать вороны и стервятники, раздирать собаки и шакалы, но ни одна тварь не посмела подойти. Только безумные беснующиеся толпы. И как быстро пропала картинка, когда абсолютно ясное небо потрескалось, как стекло, от ветвистой молнии, и ослепительно белые лучи упали на грудь праведников, и они стали подниматься над окровавленной землей. Как всегда, технические неполадки. Истина в телевизор не вмещается.

Я все ждал, когда антихристовы орды хлынут на Россию. Каждый раз считал присоединившиеся добровольно и завоеванные им страны. Но, похоже, православной России, пусть и ослабленой, пусть и зараженной вирусом неверия и тленом мира сего, он боялся. И боялся двигавшейся во все стороны огромной китайской армии. Как когда-то Гитлера, весь этот ушлый мир пытался направить орды Гога и Могога на Россию. Но Китаю незачем было переходить нашу границу. Китайцы и так уже жили по обеим сторонам. Причем те, которые жили в России, с большой вероятностью пошли бы ее защищать, потому что здесь получили то, чего не могла дать им Поднебесная. Мудрости наследников Мао Цзе Дуна и Дэн Сяо Пина хватило трезво оценить ситуацию и выбрать другие векторы движения. Да и эти «проклятые русские ракеты», которые так и не успели до конца распилить, никому не давали покоя. Русские ракеты оказались-таки лучшими. А еще - миф о неведомом русском оружии… Его боялись все, и никто не знал, есть или оно на самом деле. Я думаю, что Россия продолжала держаться на таких людях как Никонов, да молитвами не предавшихся золотому тельцу монахов и священников.

Все-таки русскому народу нужна одна голова, а не парламент. Вот и сегодня, все, кто пришел на храмовую площадь, без всякого голосования выбрали майора Никонова мэром несуществующего города. Ну, не мэром, но каким-то главным. Надолго ли? Когда явит себя местный антихрист? Дьявол всегда подсовывает альтернативу… Никонова выбрали не мэром, скорее, командиром… А меня, грешного, его заместителем. Поручили мне сверять происходящее с теми самыми пророчествами. Тут думаешь, как с похмелья не сдохнуть, а тебе предлагают примерить пророчества на затерянный в тайге сибирский городок. Раньше надо было… Что я им мог сказать: я вдруг вспомнил Иоиля, который еще за пятьсот лет до Христа предупреждал, что в последние дни Бог изольет Духа Своего на всякую плоть, и множество людей смогут слышать Слово Божие так же непосредственно, как слышат Его избранные мужи Господни – пророки. Эти дни будут сопровождаться знамениями вселенского масштаба, солнце померкнет и луна обратится в кровь. И всякий, кто призовет имя Господне – спасется. Избранные, которые будут спасены в День Господень – это те, кто обратится к Богу Израилеву и призовет имя Господне.

- Вы слышите Глас Божий? – спросил я их.

Скептическая тишина была мне ответом, да сказал кто-то: «вроде он пьян», и Давыдыч без обиняков поддержал: «он всегда пьян, но это не мешает ему обыгрывать меня в шахматы».

И что я им мог сказать? Что апостол Петр считал пророчество Иоиля сбывшимся на апостолах? А тьма, поглотившая мир, это тьма над Голгофой во время распятия? Я им говорил про Иоиля, чтобы каждый из них слушал, а не полагался на кого-то. В новостях не скажут: вот, грядет, Царство Божие. Точно не скажут.

И тогда я крикнул им словами Исаии:

- Рыдайте, ибо день Господа близок, идет как разрушительная сила от Всемогущего.

- Сколько же можно!

- Опять гореть в аду!

- Ты доброго чего скажи!

- Что он может сказать доброго, он могильщик…

И тогда я прочитал им, то что помнил из пророка наизусть:

- Он будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине; и жезлом уст Своих поразит землю, и духом уст Своих убьет нечестивого. И будет препоясанием чресл Его правда, и препоясанием бедр Его - истина. Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море…

- Ну прямо рай какой-то, - скривился интеллигент, который один знал, что ему делать и как правильно жить.

Но, стоявшая рядом женщина с простым и открытым лицом спросила:

- Что же делать?

И я ответил:

- Тысячи лет прошли с тех пор, как пророк Исаия обратился к людям. Видимо, мало, что изменилось, потому что так это похоже на наш мир: И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите - и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, - как снег убелю; если будут красны, как пурпур, - как волну убелю. Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят. Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь - убийцы. Серебро твое стало изгарью, вино твое испорчено водою; князья твои - законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них.

- О! Как про Москву, - вставил кто-то…

- Да нет, про Вашингтон!

- Иерусалим…

Но я продолжал:

- Посему говорит Господь, Господь Саваоф, Сильный Израилев: о, удовлетворю Я Себя над противниками Моими и отмщу врагам Моим! И обращу на тебя руку Мою и, как в щелочи, очищу с тебя примесь, и отделю от тебя все свинцовое; и опять буду поставлять тебе судей, как прежде, и советников, как вначале; тогда будут говорить о тебе: "город правды, столица верная". Сион спасется правосудием, и обратившиеся сыны его - правдою; всем же отступникам и грешникам - погибель, и оставившие Господа истребятся. Они будут постыжены за дубравы, которые столь вожделенны для вас, и посрамлены за сады, которые вы избрали себе; ибо вы будете, как дуб, которого лист опал, и как сад, в котором нет воды. И сильный будет отрепьем, и дело его - искрою; и будут гореть вместе, - и никто не потушит.

- Ну тогда скажи, что по-твоему идет не так, не по сценарию? – спросил дотошный дядька в робе.

- Я не читал сценарий. Автор поделился им частично устами Спасителя и через пророков. С моей точки зрения, в России апоклипсис не достиг апогея. Хотя все к тому шло. Бионавигационные чипы ставили добровольно, по желанию. Пока. А должно было быть в обязательном порядке. Ну, и я уже сказал – мертвые не встали.

- Так что же нам делать?

- Молиться! – ответила за меня благообразная старушка и потянула за руку к воротам храма великовозрастную внучку.

- Научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову… - добавил я словами пророка.

- Да мы тут теперь все вдовы, - махнула рукой усталая женщина.

- Пока что из всех нас, по словам пророка, действовал только этот парнишка-врач.

- Ну так давайте организовывать жизнь, если ее сколько-то осталось, - предложил работяга.

И все переключились на Никонова.

- А в магазинах брать что-то можно? Без денег? – поинтересовалась усталая женщина.

- Можно, - ответил Никонов, - но важнее подумать о том, как сохранить хотя бы часть продуктов. Холодильники… Сейчас электрики посмотрят, попытаются что-нибудь сделать… Еще надо попробовать добраться до соседних городов. Водители с сопровождающими выедут пока в двух направлениях…

Какое-то время мы с Давыдычем помогали ему составлять списки. Получалось, что среди пришедших в это утро сюда не было ни одного человека с чипами, не было ни одного человека ненужной профессии – экономиста, юриста, а если были чиновники, то основной их профессией была, скажем, профессия строителя или инженера. Говоря проще, всех можно было для чего-то задействовать. Из пустословов и пустоделов был разве что Давыдыч.

А потом я увидел свет из открытых дверей Воскресенского Храма…»

- Пойдем-ка в храм, - тихо позвала Дашу Галина Петровна, - пойдем, - и потянула за руку.

- Баб, надо тут знать, что делать?

- Тут без нас разведут, а там на Господа будем полагаться.

- Баб, ну реальные дела делать надо!

- Вон, - повела головой бабушка, - реальных сколько, а молиться - кто будет?

- Ну…баб…

- Так ты идешь или нет? – Галина Петровна уже готова была отпустить Дашину руку и пойти одна. – Может, еще с кем потанцуешь?

- Иду, иду, - обиженная напоминанием Даша послушно двинулась за ней.

В этот раз Галина Петровна не ограничилась троекратным крестным знамением, а встала на колени и зашептала «Царю Небесный, Утешителю…». В порыве ее не было ничего показного. Даша хоть и встала рядом, но не могла сосредоточиться, и потому то и дело оглядывалась на людей, толпившихся у колокольни.

Потом они вошли, и Даша заметила, как уверенная в себе бабушка растерялась в гулкой пустоте. Смотрела то на образ Спасителя, то на Матерь Божию, достала из кармана плаща маленький молитвослов и стала его листать, щурясь и прикладывая к языку указательный палец. Достала зажигалку, подошла к подсвечнику, но не решилась зажечь свечи и огарки, которые в нем стояли. Двинулась к одной из лампад, но замерла на полпути и снова беспомощно посмотрела на Спасителя. Потом, вздохнув, в простоте своей попросила:

- Господи, да не знаю я, что делать! Ты укажи, Ты направь! Куда мне, грешной, разуметь, что тут происходит и какое в том вразумление…Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых помилуй нас. Аминь.

Даша сначала даже не поняла, что произошло. Механически, вслед за бабушкой опустилась на колени. Все лампады и свечи зажглись одновременно. И не с хоров, а откуда-то из-под самого купола многоголосно зазвучало:

- Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный…

Полифония, гармония, полет голосов в этом пении были такие, что умиление и покой охватывали душу, и она начинала существовать в теле совершенно обособленной сущностью. Даже, можно сказать, со своим собственным сознанием.

- Бабушка, что это? – прошептала Даша.

- Тише… - только-то и сказала бабушка.

- Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение… - голоса, разделенные по высоте и каноном с опозданием на пол, может быть, такта, набирали силу.

Галина Петровна опустилась на колени. Потянула за собой внучку.

- Думала, сначала, в прелесть впала… Но мы же в храме… Ты видишь у царских врат?

- Нет, я не вижу. Только слышу.

- Ангелы, - содроганием в голосе, но твердо определила Галина Петровна.

- Иже херувимы тайно образующе, и животворящей Троице трисвятую песнь припевающее...

- Благословен грядый во имя Господне, осанна в вышних! – ответила хору бабушка, и на вопросительный взгляд внучки ответила: - Так надо, так еврейские детишки Христа при входе в Иерусалим приветствовали.

- Двери, двери, премудростию вонмем! – лег поверх хора мужской голос.

И в этот момент со стороны входа прозвучал вопрос Никонова:

- Господи, что это?

И хор умолк. Свечи погасли также неожиданно, как загорелись. Только запах ладана оставался под гулкими сводами.

- Принесла нелегкая, - вздохнула Галина Петровна.

На пороге стояли ошарашенные и смущенные – Никонов, увешанный оружием, Михаил Давыдович с широко открытым ртом, озадаченный Эньлай, и Макар, который опустился на колени, склонив голову. Он и заговорил первым:

- Не вовремя мы.

- Это из-за меня все прекратилось, - решил Никонов.

- А, может, из-за моей китайской рожи… - поддержал Эньлай.

- Может, и из-за вас, - сказала Галина Петровна, - но покосилась при этом на Михаила Давыдовича.

- Это что было, чудо какое-то? – спросил профессор.

Ему никто не ответил.

- Мне показалось, я слышал голос отца Сергия, - задумчиво сказал Олег.

- Мне тоже, - подтвердил Макар.

- Ты его знал?

- А кто, по-твоему, при кладбищенской часовенке ему помогал? У меня и ключи от нее.

- Вот как…

Галина Петровна подошла к Никонову в упор и спросила:

- Ну, раз ты у нас командир, говори: чего нам с внучкой для общего блага делать?

Олег явно растерялся. Не готов был сейчас к такому вопросу. Зато Макар спросил вдруг совсем о другом:

- А вы, простите, не знаю как вас?..

- Галина Петровна.

- А вы, Галина Петровна, часом не из тех, кто на все службы ходит, все посты соблюдает, и среду и пятницу чтит?

- А что в этом такого? Нельзя что ли? – насторожилась Галина Петровна.

- Бабушка и меня приучает, только я… - хотела вставить Даша.

- Помолчи, внучка… На все службы-то здоровья не хватало. Болела когда. Тебе, зачем знать?

Макар улыбнулся недоверию старушки.

- Да нет, ничего, хорошо, что такие люди есть. Особенно, что есть среди нас, – повернулся и направился к выходу.

Галина Петровна пожала плечами: мол, чего хотел?

- Нет, вы мне скажите, что сейчас было? – не унимался Михаил Давыдович. – И почему прекратилось?

- Ты ноги перед входом в дом вытираешь? – резко, почти сквозь зубы процедил Макар.

- Н-ну… - неуверенно подтвердил профессор.

- На этих ступенях точно также с душой поступать надо.

- Я же сегодня, вроде, добрый… - обиженно сказал Михаил Давыдович.

- Бабушка, а что все это значило? – неожиданно поддержала Даша вопрос Михаила Давыдовича.

- Да все просто, - остановилась Галина Петровна. - Таинства, таинства должны быть! Они только ко спасению служат. И если люди в храме не служат, то ангелы за них это делают. А когда и они уйдут, вот тогда и наступит мерзость запустения…

- Точно, - крякнул Макар.

- Ну, сейчас вы еще про ИНН и чипы эти несчастные начнете, - отмахнулся Михаил Давыдович, - Никто ж силой их вживлять не заставляет. Все честно. Хочешь – ставь, хочешь – не ставь.

- Да чипы-то тут при чем?! Чипы это последняя стадия! – взбеленился вдруг Макар. - Это уже откровенное признание! А началось все куда как раньше! Взятку берешь рукой? – спросил он всех, и ответил сам: - Рукой. А одобрение этому движению откуда идет?

- Из головы, - быстро сообразил Никонов.

- Из головы, - дотронулся до лба Макар, - хищение рукой совершается? – продолжал он. – Рукой. Но ведь она не сама по себе. Сначала вот здесь, - он снова дотронулся кулаком до лба, - или не так? Когда не даешь просящему – рукой, то где твое решение созрело? А?

- Ты хочешь сказать?.. – начал было Михаил Давыдович.

- Да, - запальчиво перебил его Макар, - я хочу сказать, что клеймо дьявола давно уже у нас. У многих! У большинства!

- А смыть это клеймо… можно? – робко спросила Даша.

- По воле Божьей все можно, - выдохнул Макар. – Живи по заповедям, само смоется.

- А кровь? – спросил вдруг Никонов и посмотрел на свои руки.

- Кровь? – Макар не ожидал такого вопроса, задумался, но потом уверенно сказал. – Важно, чтобы это не была кровь невинных. Да и не мне судить. Не мне… - он вдруг весь ушел в себя.

- Про клеймо-то правильно сказал, - покивала Галина Петровна, вновь повернулась к храму и медленно перекрестилась.

- Знаете, - вспомнил вдруг Никонов, - я много вариантов концов света в Интернете читал. То там вспышка на солнце и все оборудование остановится, то астероид упадет, то еще что-нибудь… И все к тому, что жизнь, как она шла, продолжаться не сможет. То есть, как бы это правильнее выразиться, я бы назвал это даже не концом света, а концом комфорта, который постоянно наращивало человечество. Причем комфорт для немногих за счет большинства. А Конец Света, по-моему, это что-то другое…

Эньлай, который все это время молчал, лишь часто оглядываясь на двери храма, позволил себе сказать:

- Если хочешь прочитать будущее, изучай прошлое…

- Конфуций, - тут же определил Макар.

- Конфуций, - улыбнулся Эньлай.

- Прошлое – это урок, - зацепился за мысль Макар, - мы эти уроки очень плохо усваиваем. Если принять за отправную точку мысль Конфуция, то, что с нами сейчас происходит, может быть уроком. От того, как мы его поймем, заучим, какие дадим ответы, зависит… - Он не договорил, потому, что до конца не знал, что от этого зависит.

- Мы пойдем в больницу, - заявила Галина Петровна, прерывая все размышления, - к этому мальчику-врачу, может, сможем чем помочь. Я до пенсии все же медсестрой была.

- Все решили собраться утром здесь же, - напомнил Никонов.

- А я и так приду, - Галина Петровна указала ему на храм. – Священника надо. Настоящего.

- Надо… Настоящего… - повторил за ней Олег. – Где взять?

- Скажите, что мне сделать, чтобы вернуть детей и Наташу? – взмолился вдруг Эньлай и, не сдержавшись, зарыдал.

- Держись, парень, - взял его за плечи Макар, - еще неизвестно, стоит ли их сюда возвращать. Понимаешь?

- Понимаю, - согласился Эньлай. – Но хочу их видеть!

- А где Аня? – спохватился Никонов.

- По-моему, вон она, - Даша показала на проем в колокольне. – Что она там делает?

- Только этого нам не хватало! – догадался Никонов, и добавил шепотом: - Щас прыгнет - или у нас есть время?.. Так, я полетел наверх, отвлекайте.

- Постойте, - попросил Михаил Давыдович, - сегодня я должен делать добрые дела. Позвольте, я попробую с ней поговорить.

Никонов посмотрел почему-то на Макара, тот одобрительно кивнул:

- Давай, профессор.

5.

- Аня, подождите, я должен прыгнуть с вами, - хватая воздух после подъема, прохрипел Михаил Давыдович, - обязательно с вами.

- Вам-то это зачем? – холодно спросила Аня.

- Меня тоже не возьмут в рай. – Спокойно и уверенно, если не считать сбитое дыхание, ответил профессор. – Точно не возьмут.

Анна посмотрела на Михаила Давыдовича с некоторым интересом. Так смотрят на непонравившуюся картину, на которую все же надо обратить внимание.

- Понимаю, не верите, - опередил ее профессор.

- Вот только психологии не надо, - скривила губы Анна. – Из-за меня покончил с собой человек, с которым я могла прожить жизнь. Понимаете?

- Понимаю, ей богу, понимаю, - поторопился заверить Михаил Давыдович, и фраза прозвучала фальшиво.

- Ничего вы не понимаете! Потом у меня была куча мужчин. Взвод! Или сколько там – рота! Но они меня не любили! Секс, ужин, взаимное удовольствие – вот, что им от меня было надо. А единственный человек, который меня любил, покончил с собой. Я – ему – должна! – она отбила последние три слова, точно три аккорда в коде.

- Я тоже был поводом, а, может, причиной смерти, - несуразно, но зато честно сказал профессор. – И у меня тоже не было настоящей любви. Почти. Я пользовался тем, что под руку подвернется. Я охмурял таких красивых девушек, как вы, Анна. Студенточек… Цветочки срывал! – Михаил Давыдович обессилено сел на мраморный пол, привалившись спиной к стене. – Самое мило дело – первокурсниц охмурять.

- И что? Они потом все выпрыгивали из окон? – ухмыльнулась Анна.

- Нет, конечно, но жизнь я им портил. Да и был один случай… Был… - Михаил Давыдович опустил голову. – Почти как у вас. Девушка полюбила меня по-настоящему. Как говорится, не за зачетку и госэкзамен…

Профессор словно забыл про то, что Анна стоит в проеме стены на высоте шестидесяти метров.

- Сейчас трудно себе это представить. Она полюбила меня не за что-то, а просто так. Ну, может, за мозги. На лекциях я так выкладывался, что нынешняя неначитанная молодежь принимала меня, пожалуй, за сервер, у которого жесткий диск загружен самыми разными данными. Печально, что ценили они не мудрость, а информированность. Я очень хорошо помню ту группу… Таня была такая тихая. Знаете, есть такой тип девушек: сами себе на уме. Но одновременно она была очень красивая. Обычно - как: заходишь в группу – и как будто в галерею современной живописи попал: от обилия макияжа и тату в глазах рябит. А Таня в этом смысле была белой вороной. Буквально. Блондинка и без макияжа. Поэтому я ее сразу заметил. Мужчины на таких реагируют больше, чем на размалеванных куриц. В аудитории такие девушки почему-то всегда садятся на последнюю парту. Причем в полном одиночестве. И Таня так сидела. У нее был серый с поволокой задумчивый взгляд. Казалось, она меня никогда не слушает. Но на семинарах она всегда отвечала точно. Кратко и точно. Смотрит куда-нибудь в окно, будто и не в аудитории находится, и определяет абсолютно точные параллели сущности и существования в трудах Ибн-Сины и аль-Фараби… У остальных рты открываются от удивления. Они Платона от Маркса отличить не могут. А голос у Тани – грудной, но тихий. Вкрадчивый такой. И эти плывущие где-то над миром серые глаза…

- Вы так рассказываете, что, похоже, были в нее влюблены, - Анна сама не заметила, как села в проеме, и теперь внимательно слушала Михаила Давыдовича.

- Теперь уже думаю – да. А тогда… - профессор обхватил голову руками и заныл куда-то в согнутые колени: - У-у-у… Это же она первая заметила мне, что я впадаю в манихейство! – вспомнил вдруг Михаил Давыдович.

- Манихейство? Это что – извращение какое-то?

- А? – не понял профессор.

- Ну, - смутилась Анна, - сексуальное извращение?

- Извращение, только не сексуальное, а духовное. Меня Макар за него уже три раза по лицу бил.

- Макар? – Анна с интересом посмотрела вниз, где терпеливо стояли и ждали остальные.

- Ну да, похоже, у него очень серьезное образование. Он просто прикидывается гробокопателем. А манихейство – это еретическое учение одного перса. Его Мани звали. Он считал, что добро и зло в мире уравновешены, и зло неистребимо… Да… - снова погрузился в себя Михаил Давыдович. – Если понимать мир так, как понимает его Макар, то Таня была последним шансом, который мне был дан. После смерти жены.

- Вы ее обманули? Отвергли?

- Не совсем так. Или совсем не так. Хотя это мало, что меняет. В любом случае, я убил ее. – Профессор несколько секунд молчал, взвешивая собственное признание. – М-да… Получить экзамен по философии – это как сопромат сдать у инженеров или анатомию в медакадемии.

- Высшая математика?

- Да. Потому для многих современных девушек, не замороченных на вопросах нравственности, придти вечерком к профессору было оптимальным решением. Многотомные труды для них легко помещались в пакетик с презервативом. Каламбур: он защищал их не только от инфекций и беременности, но и от знаний. Догадываюсь, что на следующий день они делились друг с другом. Представляю: одни говорили, что я еще ничего, другие, что мой отвислый животик их даже заводит, третьи, что еле вытерпели мою бороду, четвертые, что и такое надо попробовать… Простите, зачем я это все вам рассказываю! П о шло… Гадко… - смутился Михаил Давыдович.

- А Таня? Вы же говорите, она…

- Да-да, - опередил Михаил Давыдович, хватаясь будто за луч света в темном царстве, - она-то как раз эти знания легко усваивала. Она пришла ко мне… даже не знаю почему. Да и не в холодильнике рылась, не глянцевые журналы листала, а бродила вдоль книжных полок. Помню – на ней были классические голубые джинсы, обтягивающие и четко определяющие талию. Не такие, как в моде, что сваливаются с мягкого места, а, точнее, с жалкого подобия этой важнейшей части женской фигуры. Ну, знаете, у нынешних девушек, какие-то они мальчиковые, угловатые. Простите, за натурализм. Смотреть не на что. В общем, квадратные какие-то нынче девушки… И красивых все меньше. Еще обвешаются пирсингом, татуировку влепят, и штаны эти… А! – раздраженно махнул рукой профессор. – А Таня…будто из моей молодости пришла. Джинсы, джемпер, волосы собранные в хвост… И руки! Ах, какие у нее были руки! Настоящие! Представляете, никакого лака, никакого маникюра! Естественный цвет ногтей на длинных красивых пальцах! Прямо девятнадцатый век! Девушка из дворянской усадьбы! Томик Тургенева в руки… Зачем я ей был нужен? Полагаю, первое, что ее ко мне привело – жалость. Она меня жалела. И еще – она верила в любовь. «Вам, Михаил Давыдович, - говорила она, - нужна любовь, иначе вы пропадете».

Профессор снова замолчал, прокручивая в памяти воспоминания. Лицо его заметно преобразилось: просветлело, озаряясь чуть заметной улыбкой. Что-то давно забытое, щемяще-сентиментальное появилось в его взгляде.

- Знаете, Аня, в первый вечер она поджарила картошку. Да-да, просто поджарила картошку. Я сто лет не ел жареной картошки. А тут – целая гора! Мы уплетали ее прямо со сковороды. Черный хлеб и жареная картошка! Никакого спиртного. По стакану молока! Мы чокались этими стаканами и беседовали о пределах познания. Мы по-разному понимали «бритву Оккама».

- Бритву? – не поняла Аня.

- Не ломайте голову, это философская категория. Уильям Окхэм, которого у нас почему-то сделали Оккамом, жил в четырнадцатом веке, спорил с папой римским…

- Давайте лучше про Таню.

- Да, про Таню, - осекся Михаил Давыдович и сразу погрустнел. – Она пришла и на следующий день. Прибралась в квартире. Никто этого не делал. Даже я. Предпочитал нанимать женщин с улицы. Соседку нанимал, чтоб мыла и убирала. В общем – Таня вернула мне то, что у меня когда-то было, и что я не умел ценить. После смерти жены… Жену я тоже, собственно, в могилу, которую Макар рыл, загнал. Об этом разговор отдельный, – профессор опять опустил голову, одно воспоминание затмило другое.

- И вы стали с Таней жить? – напомнила Анна.

- Да. Прямо-таки – само собой все получилось. И мне никого не надо было. Правда, мое отношение к ней вылилось опять же в безумную страсть. Ну, как бы вам сказать, Аня… Это когда объект, если позволите так выразиться, который находится с вами рядом…

- Вам ее постоянно хотелось раздеть, - ухмыльнулась Аня и, опережая удивление Михаила Давыдовича своим попаданием, объяснила: - Жила я тут последнее время с таким. Он мне еду приготовить толком не давал, хватал от плиты и тащил в постель. Говорил, что любит очень. Правда, жениться не хотел, у него семья была в Азербайджане. Даже не знаю, плохо или хорошо – такая страсть.

Дата добавления: 2015-09-05