Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, - невозмутимо ответил Макар. 2 страница

- Что красивого-то? – взмахнула на него Галина Петровна.

- Да поговорка у меня такая – не очень военная, - ответил Олег. – А где твой профессор?

- Когда эти, - кивнул на труп за дверью, рядом с которым топтался Эньлай, - в больницу ворвались, мы все в разных местах были. Я сразу к Пантелею побежал, предупредить. Они же, в первую очередь, на кухню… А там дюжина женщин. Я же говорю - они, в первую очередь, женщин национализируют. И продукты.

- Разумно, - Эньлай потрошил боезапас убитого им охранника.

- Дашу увели, - теперь Галина Петровна смотрела на Никонова уже с надеждой, как на врача «скорой» во время реанимации.

- Придется воевать, - сказал Олег так, словно собирался провести коммунистический субботник.

- Скока их здесь? – спросил Тимур у Макара.

- Здесь… я пока человек шесть насчитал при оружии, и десяток - так.

- Женщин куда свозят? – Эньлай выглянул в окно.

- Я понял так: в театр или в школу. Там будет что-то типа смотра. Первые лица этой банды выберут себе лучших, потом – остальные. График распишут, как ими пользоваться… - Макар виновато исподлобья глянул на Галину Петровну, а смотреть надо было на Пантелея, который застыл после этих слов в полном оцепенении.

- Все время думаю, - признался Олег, - почему, если там, - он ткнул пальцем в окно, - уже все, может быть, кончилось, у нас тут еще гражданская война намечается. По какому принципу…

- Идет жатва? – закончил его вопрос Макар.

- Ну да…

- Смею предположить, - начал Макар, покусывая и без того потрескавшиеся губы, - остальных забрали, потому что их участь уже была определена. А вот с нами… С нами, видимо, не все так ясно. Видишь, как этот парень умер, а в первый день, ты ему готов был дырок наделать, - напомнил Макар. Еще думаю, есть среди нас люди, близкие по своему духовному состоянию к праведникам. Других объяснений у меня нет. Ну, и тут у нас еще группа товарищей определилась.

- Я их всех порву, Аллахом клянусь! – не выдержал Тимур.

Макар посмотрел на него, на «Коран», торчавший из кармана, и спокойно предупредил словами этой книги:

- «И не делайте Аллаха предметом ваших клятв, что вы благочестивы и богобоязненны и упорядочиваете среди людей. Поистине, Аллах – слышащий, знающий! Аллах не взыскивает с вас за пустословие в ваших клятвах, но взыскивает с вас за то, что приобрели ваши сердца…»

- Ты, наверное, тоже Коран на войне учил? – напрягся Тимур.

- Нет, после.

- Пусть Аллах слышит, я не боюсь, - сказал Тимур так, как сказал бы при царе или человеке, который превосходит его силой и могуществом.

- Господи спаси, - перекрестилась Галина Петровна.

- А вот теперь надо думать, как воевать, - Олег присел на кресло, к которому несколько минут назад была привязана-приклеена Галина Петровна. – Сначала надо вызволить Дашу и женщин…

- Которые захотят, - многозначительно добавил Макар.

«В какой-то момент я перешел пределы их знаний. Они – это те, кто полагают себя правителями этого бренного мира. Те, кто у власти, и те, кто за их спинами. С древнейших времен они собирали и анализировали древние пророчества, составляли графики и диаграммы, кое-чему позволяли просочиться в мир, если данная информация сопутствовала их планам. Они даже воевали за эти знания. Друг с другом, с хранителями, с теми, кто находил артефакты и древние свитки помимо них. Единственное, чего они не могли регулировать и предусмотреть – рождение и приход в мир пророков, знамения Божии, и Рождество Богочеловека. Мировые правители точно знали, что Он придет во второй раз. Каждый из них понимал Второе Пришествие по-своему. Некоторые даже посещали храмы и вели богословские беседы, но прекрасно осознавали где-то в потаенных уголках потрепанных душ, что Христос придет не к ним. Мимо них… Другие ждали машиаха, нового всемирного царя. С чудесами и знамениями, что и было им предоставлено…

Оставаясь последовательными материалистами, они строили планы развития экономик, вооружений…и рыли убежища в тех частях планеты, которые могли избежать всемирного потопа или всемирного пожара. Помнится, в интернете даже предлагались комнаты и особняки для избранных в безопасных местах. Народы интересовали сильных мира сего как производительные силы. Все по Марксу. С их точки зрения – производительных сил был уже избыток.

Россия – по их пониманию – каким-то чудом, стечением обстоятельств, а, по-моему, Волей Божией осталась в стороне от всей этой мировой кутерьмы. Она была еще одной из немногих «отсталых» стран, где в ходу оставались бумажные деньги. Сколько не организовывали дефолтов, девальваций, инфляций и прочей чепухи, народ так и не захотел расставаться со своими кубышками, набитыми бумажными и металлическими деньгами, которые можно было увидеть не на электронном экране банкомата, потрогать руками, посчитать, помусолить. Попытка отменить их сверху, чуть не привела к очередной революции. Русские хранили свои небольшие сбережения в нескольких «ипостасях»: в рублях, юанях или другой какой валюте, считавшейся устойчивой на тот момент, в недвижимости и движимости, частью на электронных картах и счетах, и, в конце концов, на тех самых чипах, которые немногие решились с помощью безболезненных нанотехнологий влупить себе на лоб и руку. В основном это были люди с новым менталитетом, космополиты, если не презирающие собственный народ и его историю, то относящиеся к основополагающим ценностям государства равнодушно, и те, кто нуждался в беспрепятственном выезде в другие страны, кто вообще жить в России просто-напросто боялся.

Тогда, в Салониках, я обо всем этом не думал. Короткое замыкание горя сожгло нервные волокна, по коим неслись мысли. Несколько дней я сидел на том месте, где когда-то была вилла, сидел на ступеньках к морю, и не ощущал ничего. Так может сидеть йог, впавший в глубокий транс, или, может именно так застывали сомати в тайных пещерах Шамбалы. И мне действительно иногда казалось, что мое сознание выскальзывает из обессиленного тела, и я вижу себя со стороны, скрюченным и небритым на лестнице к морю.

Приближались дни летнего солнцестояния, а значит – следовало ожидать взлета агрессивности у всех завоевателей. Надо было быстрее уезжать из Европы, которой оставалось совсем немного. Перед тем я будто специально открывал Книгу Пророка Исаии именно на тех местах, которые предупреждали мир:

«Рыдайте, ибо день Господа близок, идет как разрушительная сила от Всемогущего. Оттого руки у всех опустились, и сердце у каждого человека растаяло. Ужаснулись, судороги и боли схватили их; мучатся, как рождающая, с изумлением смотрят друг на друга, лица у них разгорелись. Вот, приходит день Господа лютый, с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с нее грешников ее. Звезды небесные и светила не дают от себя света; солнце меркнет при восходе своем, и луна не сияет светом своим. Я накажу мир за зло, и нечестивых - за беззакония их, и положу конец высокоумию гордых, и уничижу надменность притеснителей; сделаю то, что люди будут дороже чистого золота, и мужи - дороже золота Офирского. Для сего потрясу небо, и земля сдвинется с места своего от ярости Господа Саваофа, в день пылающего гнева Его».

Нужен был кто-то, кто сдвинет меня с мертвой во всех смыслах точки. И Господь послал мне такого человека. Если говорить честно, Бог столько раз давал мне знамения, посылал людей, звал, можно сказать, тянул меня в сторону Света, но я упрямо цеплялся за обломки этого бренного мира. Мира, который царапал Престол Божий небоскребами, забил околоземное пространство спутниками, который засорил эфир своей пошлой трескотней, который должен был стать прекрасным, но так и не смог, потому что одни хотели больше других, а получали больше именно те, кому этого меньше всего полагалось. И главное, чего они хотели - продлить как можно дольше свою комфортную жизнь. Не гнушались и кровью младенцев…

Обо всем этом на ступеньках взорванной виллы я, признаться, не думал. Я вообще ни о чем не думал. Я рос там плющом. Если бы не надо было пить воду и ходить в туалет, я никуда бы не отлучался. Но постепенно и в этом мой организм перестал нуждаться. Сам Будда позавидовал бы моей горестной медитации. И даже системно навязчивая полиция оставила меня в покое.

И в какой-то из дней ко мне подсел удивительный старец-монах. Долгое время он, молча, вместе со мной смотрел на море. Сначала я ждал, что он заговорит, и только через час или два понял, что это я должен заговорить с ним. Греческого я не знал, английским пользовался, но, как говорят, со словарем, потому заговорил на русском.

- Интересно, на новой земле останутся моря?

- Останутся, - уверенно ответил он на безупречном русском языке.

- Мне нужен совет, - сразу перешел я к делу, испытав к нему необъяснимое безграничное доверие. Такое испытывает малютка к отцу. – Как дальше жить, если жить не хочется?

- Можешь сделать, как я, и жить не для мира… Но ты не сможешь… - странно, его увенчанное длинными сединами до плеч лицо было похоже на лицо младенца. Это сочетание старости и младенчества в его облике было удивительным, неземным.

- И что тогда?

- Можно попробовать жить на границе.

Я сразу понял, о какой границе он говорит. Не раз слышал, что монахи даже спят в гробах, чтобы иметь постоянную память о смерти.

- Но путь инока ты не осилишь, - сразу добавил он, но в тот день я так и остался в неведении, где у нас еще проходят границы. – Ты относишься к тем людям, которым Бог дал много, а они не сумели взять. Знаешь же, как это бывает: человека приводят на рынок, где глаза разбегаются, и говорят ему – бери, сколько унесешь. И стоит он, несчастный, и не знает, за что ухватиться…

- Точно, - представил я, - но я не взял главное – любовь. Если б жизнь можно было отмотать назад!..

- Она была очень красивая, хоть мне об этом говорить, вроде как, не положено… - слегка улыбнулся старец. – Античные скульпторы бегали бы за ней, чтобы сохранить для потомков гармонию женственности.

Я не стал спрашивать у него, где и как он мог ее видеть. А, может, он видел ее и в тот момент.

- Почему в вечной жизни не женятся? – спросил я даже не у него, а, скорее, у самого Неба.

- Христос так сказал, - просто ответил он. – Но это не значит, что там нет любви.

- И будут как Ангелы на небе… - вспомнил я и задался вопросом: - Там надо любить только Бога?

- Глупости… Ведь Он в каждом из нас.

- Из нее получился бы красивый ангел…

Старик тихо улыбнулся на мои слова. Мимо нас по лестнице пробежал мальчик лет пяти и с разбегу бросился в море. Рассыпая брызги, он плескался и заразительно смеялся, отчего нельзя уже было не улыбаться. И от этой картины, я – пусть лишь частью омраченной души - начал понимать, что красота и любовь в мире жить продолжают. В том числе и для меня грешного.

- Вот – ангел, - в тон моим мыслям заметил старец.

- Да… - согласился я, любуясь этой детской радостью жизни – простой и незамутненной знаниями поколений. Подумалось: может, когда говорят «чистый, как дитя», подразумевают именно это: отсутствие тяжести чьих-то убеждений, знаний, борений… Зла и добра. Потому что пониманию зла надо еще учиться.

В детстве я хотел писать книги. Я даже писал что-то в юности. Была в душе, в сознании какая-то мистическая и острая необходимость что-то сказать миру. Но, к тому времени, когда я мог стать зрелым писателем, мир уже оглох и ослеп. Он мог смотреть на свое искаженное отражение только на экране телевизора. Завораживающая магия текущего слова его не интересовала.

- Если б где-то был мир, куда можно скрыться… Жить вот так же на берегу, рядом с ней… И пусть это тянется вечность… - мечтательно и несвязно проговорил я.

Инок печально и глубоко вздохнул. Я повернулся к нему лицом, чтобы увидеть, как он беспристрастно смотрит в едва угадываемую полосу, где небо сливается с морем. Я посмотрел туда же, и он сказал:

- Так и наши миры. Где-то в бесконечности они сливаются… Но дойти до этой грани не каждому под силу. Даже увидеть ее. А ты просишь о вечной любви к женщине. Даже если оставить вас вечно юными где-нибудь в зоне тропического климата, но с тем самым свободным выбором, которым вы наделены от Бога, с мятущейся человеческой душой, в которой всегда есть место, где может пустить корни эгоизм, то нетрудно представить, как через какое-то время вечность превратится для вас в ад совместного бытия. Рассуждать о категориях вечности и бесконечности человеческий разум не в силах. Что знает капля о море? Что знает песчинка об океане или пустыне? Она может только наивно полагать, что она знает. Но может и ощущать свою сопричастность… Ты же понимаешь, о чем я.

- Понимаю. Откуда вы здесь появились?

- Просто шел мимо. Еду на Афон. Надо было посетить здесь нескольких друзей и выполнить кое-какие просьбы. Шел мимо и услышал боль.

- Я так громко думаю?

- Ты так сильно страдаешь…

- Вы умеете это чувствовать?

- Каждый умеет.

- Может, вы еще можете предсказывать будущее?

- Каждый может.

- И каков прогноз? – я обвел выразительным взглядом окружающий пейзаж.

- Зачем спрашиваешь, если сам знаешь…

- У меня такое чувство, что я специально встречаю людей, которые чувствуют то же самое, что и я.

- Все в руках Божиих, - старец взял мою руку в свою ладонь, и сердце мое в ответ дрогнуло. Дрогнуло и потом сжалось, сжалось с жалостью и выстрелило во все аорты, артерии, капилляры сокрушительной волной живого тепла. Нет, не того, которое определяется температурой, а того, которое сопряжено с самой жизнью. Которое, наверное, можно назвать энергией жизни. Волна прокатилась в одну сторону, и снова вернулась в сердце, а там уже стала пульсирующим раскаянием. С каждым ударом сердца – все шире и больше. И наконец – оно достигло глаз. Я плакал. И вдруг понял, чего я ждал все эти дни на берегу чужого моря. Я ждал слезы… Старец продолжал держать мою руку, и я буквально чувствовал, как часть моей боли уходит к нему, и потому плач мой был не безутешный со сдавливающими горло рыданиями, а какой-то удивительно просветленный. В ладони старца я ощутил объем вечности. Прошлое, настоящее, будущее – потеряли смысл, если он у них вообще был.

Тщета… Сколько тщетных усилий делает человек в жизни? Куда уходит эта энергия, какие черные дыры вселенной заполняет? Учитывая их результат в объеме и значении вечности – они почти все тщетны. Кто-нибудь скажет: и что теперь – сидеть, сложа руки? Нет, конечно. Нужно просто постараться не давать быть злу. Для начала – в себе.

- Не умирай в себе. Помнишь, Спаситель говорил: пусть мертвые погребают своих мертвецов. Не умирай, или с твоим знанием на границе миров ты будешь погребать мертвых…

Сказал мне это старец или я придумал это позже, как объяснение своей слабости?

Когда я, в конце концов, встал и повернулся спиной к прибою, то вдруг увидел, что лестница будто бы ведет из моря в гору, в небо… Надо было идти по ней».

Даша давно не была в школе, которую окончила. Первые две встречи выпускников всегда собирают почти весь класс, но потом пути-дорожки все больше расходятся. И потому, когда девушек и женщин стали высаживать из машины около школы, она была несколько удивлена. Лишь потом поняла, что здесь происходит. Женщин сортировали на входе, где вместо привычного охранника сидел плешивый толстяк в очках, внимательно рассматривая каждую из них, делая пометки в каком-то журнале, а рядом с ним стояли два верзилы, которые не скрывали своего вожделения и отдавали команды:

- Так, эту в спортзал!

- Вон ту сразу в кабинет, там охранники уже ждут, а потом можно направить на кухню… ха-ха-ха…

- Эту в актовый, пусть готовится к смотру…

- К какому смотру? – спрашивала девушка.

- Смотру строя и песни! – гоготали они в голос.

- Зал актовый, значит, к актам готовится, - добавил какой-то остряк.

- Надо, дамочки, продолжать род человеческий, - комментировал свои записи очкарик. – Многим из вас повезет, вы станете сменными женами руководящего состава. Так сказать – наш генофонд! Так что прихорашивайтесь, тело бодрите, а то идете, как будто покойнику последний поклон отдать. Бодрее, девушки, бодрее! У-ти какая высокомерная! А фигурка-то ничего… М-дас… Ну – в актовый, в актовый… - сопроводил он Дашу, и тут же переключился: - О, полновата. За холестерином почему не следим? Ну, впрочем, и на таких любители есть. Я, например. Отведите-ка пока ее в сторонку. Ну, чего испугалась? Дополнительный паек получать будешь. Я, как-никак, управляющий делами администрации. Давай, следующую…

- Антиутопия какая-то… - пробормотала Даша, когда ее грубовато подтолкнули в спину на входе в актовый зал, где командовала дама лет пятидесяти, с выражением лица подчеркнуто деловой женщины. Типичный партийный функционер, системная тетка. Таких можно втыкать в любой департамент, как универсальный болт, они везде будут на месте, везде докажут свою нужность. Если не профессиональными качествами, то рвением и способностью отдаться по первому требованию.

- Девоньки, рассаживаемся пока. Так, вон второй ряд еще свободен. Рассаживаемся, я все объясню.

- Это что, начальница будущего борделя? – спросила стоявшая рядом с Дашей блондинка.

- Странно, - и себе и ей попыталась ответить Даша, - таких-то почему сразу не прибрали, куда нужно?

- А куда ей нужно? – не поняла блондинка.

- В ад, куда ж еще.

- Ну, подруга, она сначала нас с тобой туда отправит. Видишь, как выслужиться старается. У нее ведь явно предельный возраст. А подтяжки-то на лице заметно… Еще и, наверное, грудь силиконовая…

- Тебя это так волнует? – поморщилась Даша.

- Да нет, думаю, как слинять отсюда. Меня Анжелой зовут. – блондинка по-мужски протянула руку. - Да не смотри так, мне самой мое имя не нравится. Ан-же-ли-ка… - притворно сюсюкнула она. - Спасибо, папочка, ничего более, прости-господи, эротичного придумать не мог. Бантичек на кудряшках! Тьфу! Педофилия, а не имя… – Она выплюнула на пол жевательную резинку, отчего Даше стало неприятно.

Вспомнилось вдруг, что этот самый пол в актовом зале ей с одноклассницами приходилось мыть, когда выпадало дежурство после дискотеки. Мыть, да отскребать вот такие выплюнутые и растоптанные не по разу комки жвачки. Анжелика заметила выражение лица Даши и скривилась:

- Слышь, не до культуры…

Их заставили сесть на какой-то ряд, потом дама потребовала тишины и объявила, что сейчас в зал придут представители чрезвычайного правительства. Ждать долго не пришлось. Не успели пошушукаться с соседками, как, браво топая берцами, в междурядье вошли крупные ребята с автоматами наперевес. Между ними шли мужчины, которых Даша про себя называла «системными мальчиками». Этакие заточенные правильные лица, отражающие собачью готовность выполнять поставленные задачи. Короче, прямые родственники тетки-организатора. В самом центре шествовал дяденька в заметно дорогом костюме с уникально отталкивающей внешностью. Нет, в чертах его лица все было правильно, лишь мимика, как таковая, отсутствовала. Подобные лица называют «каменными». И только черные глаза из-под седых кудрявых бровей буквально таранили любой встречный взгляд. Смотреть в эту мрачную пустоту было страшно. Даша опустила глаза, а дама в этот момент объявила:

- Сейчас перед вами выступит глава чрезвычайной администрации Леонид Яковлевич Садальский. – было слышно, как она торопливо процокала в сторону, освобождая место в центре сцены.

- Я не буду говорить долго, - зазвучал стальной баритон. – Всем понятно, что анархия в человеческом обществе не допустима, поэтому люди, у которых есть реальный и положительный опыт эффективного управления, организуют наше жизненное пространство. Меня избрали главой временной чрезвычайной администрации…

В этом месте надо было спросить «кто избрал», но никто из присутствующих не решился. Некоторые девушки, как и Даша, вообще не решались смотреть на сцену. Может, наивно полагали, что их не прошьют, как из крупнокалиберного пулемета, тяжелым черным взглядом.

- До определения ситуации в стране в целом, в мире в целом, вся власть принадлежит временной администрации. Любые проявления анархии и самоуправства будут жестко пресекаться. Будут организованы общественные работы и справедливое распределение продуктов. Теперь о том: почему вы здесь. Вы – такие молодые, красивые и перспективные, что должны понимать – вы станете началом новой цивилизации. Мы будем вас беречь и охранять, обеспечивать всем необходимым.

- А му-жи-чи-ны? – сально растянула девушка с первого ряда.

- Все нормальные мужчины уже при деле, - не глядя на нее, ответил Садальский. – Лучшие из них станут генофондом. Я лично буду контролировать это направление. Потомство должно быть здоровым и жизнеспособным. Те, кто намерен вымаливать себе что-нибудь, - он сделал многозначительную паузу, - у высших сил, может, продолжать. Но кормить дармоедов мы не будем. Жизнь стариков будет зависеть от их работоспособности. Жизнь младенцев – от их здоровья.

- Как в Спарте? – спросил кто-то.

- Мы не живодеры, - при этих словах Садальского Даша не удержалась и посмотрела ему в лицо, заметив, что правый глаз у него смотрит совсем в другую сторону. Он вообще выглядел мертвым, словно покрытым пленкой, и чуть запавшим. – Никого со скалы сбрасывать не будем. Но и содержать не собираемся. Сегодня мы взяли под контроль топливо, продукты, воду… Кстати, воду из кранов скоро можно будет пить. Мы сообщим об этом. И еще мы планируем в течение двух дней наладить связь. В том числе с внешним миром.

- А он есть? – спросил кто-то.

Впервые в лице Садальского что-то переменилось. Он чуть прищурил левый глаз, выискивая в зале желающих задавать вопросы, и зал интуитивно приумолк.

- А куда он делся? – вопросом на вопрос ответил Леонид Яковлевич. – Просто пока туда не всем можно.

- Так что, это не Конец Света?! – выкрикнула-таки сидевшая рядом с Даше Анжелика.

Садальский удостоил ее ледяным взглядом, отчего Даше, попавшей в луч его взора, захотелось сползти под кресло.

- Анжелика… Ангельская, стало быть… - Он словно прочитал этим лучом ее имя. – Вас что интересует больше: жизнь или смерть? – огорошил он девушку встречным вопросом.

Та не выдержала взгляда и опустила голову чуть ли не между колен. Разумеется, она хотела сказать «жизнь», но на всякий случай решила промолчать, нервно наматывая на палец белокурый локон у виска.

- Подумайте все над этим стратегическим для вас вопросом, - с легкой, едва ощутимой угрозой в голосе предложил Садальский. – И старайтесь выполнять все распоряжения чрезвычайной администрации.

- Раздевайся… Революция… - едко прошептала Анжелика.

- Что? – не поняла Даша.

- В борделе солдатском работать будем. Если повезет, в генеральском. Поняла?..

И словно в подтверждение ее слов дамочка-руководительница поспешила сообщить подавленным девушкам:

- Сейчас вас всех разместят в гостиницу. Там уже готовят индивидуальные номера.

- А некрасивых куда? – спросила опять Анжелика.

- У них есть работа, - успокоила дама. – Надо готовить, стирать, убирать ну и … много еще чего…

Когда их привезли в лучшую гостиницу города, первым, кого увидела Даша, был Михаил Давыдович. Он стоял за стойкой портье, что-то записывал, и деловито раздавал указания.

- Ну, наконец-то!.. – громко прошептал Михаил Давыдович, когда подошла Дашина очередь вселяться. – Я вас, девушка, пока в резервные номера поселю. – Он едва заметно подмигнул, но Анжелика, стоявшая следом, заметила.

- И меня, дедушка… У меня месячные… - глухо сказала она.

Михаил Давыдович явно обиделся. Но Даша ему едва заметно кивнула.

- Дедушка… - передразнил он. – Хорошо, внученька, селитесь в двухместный, - и добавил погромче для стоявших рядом охранников: - Приводите себя в порядок, врач у нас пока один. Скоро медосмотр.

- Пантелей? – с испугом и одновременно надеждой спросила Даша.

- Ага.

- Крестьянин что ли какой? Зовут-то как… - подивилась Анжелика.

- Тебя смешнее зовут, - оборвала ее Даша.

- Смешнее, смешнее, - согласилась Анжелика. – Пошли, а то дедушка нервничает, очередь - видишь.

Михаил Давыдович выложил на стойку ключи от номера.

- Ключ-карты не работают. А наши ребята оперативно вставили старые добрые замки. И не только… - тихо добавил он. – Бежать не пробуйте, в лучшем случае изнасилуют, в худшем – пристрелят. Прецедент уже был…

- Спасибо, - поблагодарила Даша, взяла ключи и двинулась по коридору.

Михаил Давыдович в момент появления вооруженных хлопцев Садальского в больнице как раз испытывал мучительные сомнения: он не мог вспомнить как он сегодня – хороший или плохой. С ним такое уже не раз случалось. Вдруг наступало просветление – от которого кружилась до тошноты голова – приносившее кроме осознания своей ущербности из-за этих «туда-сюда» еще и радость чувства освобождения. Такое состояние не могло длиться долго, ночью Михаил Давыдович все равно становился кем-то. Чаще всего – плохим. Очень плохим. Именно в состоянии этого счастливого детского непонимания его застали в коридоре больницы вооруженные люди явно не «никоновского покроя». Проще говоря, темные силы, как водится, появились совсем не вовремя. Профессора застигли врасплох в коридоре, когда он предавался внутренней медитации и абсолютно не был готов реагировать на форс-мажорные обстоятельства. Единственное, что его не подвело в этот момент, изворотливый ум, который еще не успев включится сработал на инстинктивном уровне и на вопрос «ты кто?» ответил: «я свой», тут же оправдав себя неким внедрением во вражеский стан, чтобы помочь настоящим своим. Командиру отряда Михаил Давыдович перечислил свои научные заслуги, его быстренько упаковали в машину, отвезли на прием к самому Садальскому, где Михаил Давыдович пленил нового чрезвычайного руководителя ораторским даром и знанием психоаналитики, после чего был назначен «главным по бабам». Помимо деления их на группы, согласно физических и умственных данных, в обязанности профессора входила агитация и психологическая подготовка слабого пола к строительству нового мира в эпоху выживания. При этом концепцию-обоснование всей этой полигамии Михаил Давыдович родил Садальскому за каких-то десять минут. Опыт демократической демагогии в этом случае ему очень пригодился. Леонид Яковлевич почувствовал в нем не то чтобы своего, но одного из тех хитромудрых попутчиков, которые всегда сопровождают любую власть, с собачьей преданностью обосновывая любые ее шаги с точки зрения морали и науки.

- Сам-то еще можешь? – спросил напоследок Садальский.

- Чего? – сбился со своей длинной, еще не до конца высказанной мысли профессор.

- С бабами, - ухмыльнулся Леонид Яковлевич.

- Все зависит от тех задач, которые перед нами будут стоять, - политкорректно выкрутился Михаил Давыдович.

- Ну-ну, будут, будут, стоять, - еще пошлее ухмыльнулся Садальский. – Евнухи нам не нужны. Человечество должно сделать шаг в новую цивилизацию. Это понятно?

- Стратегическая задача! – облегченно вдохновился профессор и только тогда почувствовал, что спина у него взмокла под тяжелым взглядом нового главы города.

- А пока займись тактикой в гостинице. Суть распределения понял? Попутно проводи разъяснительную работу.

- Сделаем…

И вот, Михаил Давыдович сидел на месте администратора гостиницы и заселял в номера отобранных девушек. Ему даже казалось, что он умело проскочил между добром и злом. До тех пор, пока начальник охраны Садальского лично не привел растрепанную, испуганную Анну.

- Поселишь в люкс. Это, - бесцеремонно ткнул он пальцем в девушку, - мой экземпляр. Понятно?

- Понятно, - пролепетал профессор и виновато посмотрел на Анну, у которой хватило ума не кричать об их знакомстве. – Я лично провожу и устрою.

- Давай, - похвальным тоном оценил рвение телохранитель, - вечером приду, проверю. Шеф тоже себе что-нибудь выберет.

- Что-нибудь? Или кого-нибудь? - озадачился вдруг Михаил Давыдович.

- Какая разница, - раздраженно отмахнулся охранник.

Пока профессор вел Анну в номер, она шептала:

- Давыдыч, миленький, найди Никонова. Пусть он меня спасет от этого Кинг-Конга. Я не хочу быть с ним. Я вообще с ними не хочу. Я лучше в окно выброшусь…

- Третий этаж. Внизу газон. Не разобьешься, а только покалечишься, - резонно заметил Михаил Давыдович.

- Ну и ладно! Зато им не понадоблюсь! – вдруг выпалила Анна, вцепившись в плечи профессора.

Он даже залюбовался ее порывом. Сам он на такие поступки был не способен. Во всяком случае, так он о себе думал. В этот момент Анна показалась ему особенно красивой: волнистые каштановые волосы разметались по плечам, в серо-зеленых глазах загорелся вызов, под футболкой гуляет от частого дыхания красивая грудь… Она вообще была сложена гармонично. Не пресловутые 90-60-90, а именно те параметры, которые подчеркивают женственность.

- Я его понимаю… - сказал профессор.

- Кого? – не поняла Анна.

- Охранника этого чертова.

- Эдик его зовут, - сообщила Анна, - велел его Эдом звать. Эд – дармоед, - срифмовала. – Может, сбежать?

- Не надо, - попросил Михаил Давыдович, - две девушки попробовали… не буду рассказывать, что с ними сделали.

Анна заметно сникла.

- Найди Никонова, - повторила она, - скажи, что он обещал защищать.

Когда они вошли в гостиничный люкс, Анна остановилась в маленькой прихожей, осмотрелась, и заметила:

- Хоть перед смертью в шикарных условиях пожить.

- Не надо так говорить, - попросил профессор.

Дата добавления: 2015-09-05