|
Читайте также: |
- Мне всегда было интересно, откуда берутся такие люди, как вы, - наконец заговорил Олег, - которые вдруг решают, что они избраны для чего-то? Например, чтобы повелевать другими, начинать войны. Повязанные чем-то затхлым и очень темным друг с другом.
- Бросьте ваши инфернальные изыскания, Олег Николаевич, все гораздо проще. И вы это знаете. Так как насчет доктора?
- Доктора я вам не отдам, - твердо ответил Никонов.
- Вы не думали о том, что вы можете отсюда не выйти? – живой глаз Садальского поплыл в сторону, но явного раздражения он не выказывал. – Я же не обещал вам ничего, да если бы и обещал…
- А вы не думали о том, что я не зашел бы в этот кабинет, если бы не обеспечил себе пути отхода? – устало вздохнул Никонов. – К моему телу медицинским лейкопластырем прикреплен пластид. Потому я и спросил у вашего гладиатора, - он снова указал на Эдика, - готов ли он умереть. Я -готов. А вы?
- Н-ну… Чего-то подобного, признаться, я ожидал. Лохи и непрофессионалы на входе за это ответят.
- Мне достаточно хлопнуть себя по груди, чтобы наша беседа продолжилась уже на другом уровне… если, конечно, нас там не разделят…
- Вы верите во всю эту ахинею? – искренне удивился Садальский и по его лицу скользнули хоть какие-то эмоции.
Никонов помолчал, зачем-то пожал плечами, затем демонстративно сплюнул на пол, как будто ответить ему мешало что-то неприятное и грязное во рту, затем сказал:
- Верю.
Садальский разочарованно развел руками.
- Жаль, такой человек, как вы, мог бы стать министром обороны или начальником разведки. Я всегда восхищался такими людьми. Нисколько не лукавлю.
- Еще бы, - согласился Олег, - мы, так или иначе, умирали за интересы таких, как вы.
- Не без этого, - даже улыбнулся от откровенности Леонид Яковлевич.
- А этот горец тоже с пластидом? Он тоже готов умереть? – Леонид Яковлевич снова глянул в бумаги перед собой. – Тимур Низамиевич Казиев… Состоял в бандформированиях… амнистирован… Как-то вы, Олег Николаевич, на одной полке с Тимуром Низамиевичем не смотритесь. Сколько кровушки ваши бойцы пролили, сражаясь с такими, как он? Вы в Сибири-то как, отсидеться хотели?
По лицу Тимура заходили желваки, верхняя губа дергалась, он вот-вот готов был вскочить и броситься на Садальского. Никонов был спокоен.
- А виски еще можно? – попросил вдруг Макар. – Грамм двести, как и в первый раз.
Фраза Макара сделала обстановку окончательно нелепой, но и разрядила ее.
- Виски, - сказал Леонид Яковлевич, и длинноногая лань снова появилась из подсобки с подносом.
- Ой, спасибо, - склонился перед ней Макар, и тут же приложился к бокалу.
Пил, громко глотая, отчего Никонов даже поморщился, представив себе второй бокал крепкого напитка без закуски и такими дозами.
- С бесом намедни пил, теперь вот с антихристом, - широко улыбнулся Макар, поставив на стол пустой бокал.
- Я бы хотел побеседовать с доктором, - не обращая внимания на юродство Макара, сказал Никонову Садальский.
- Я ему передам. Если только он сам захочет.
- Более не задерживаю, - Леонид Яковлевич тут же демонстративно переключился на другие дела, опять склонившись над бумагами.
Никонов поднялся, следом за ним Тимур. Макар встал последним и, ерничая, посетовал:
- А третью, по старому русскому обычаю не поднесли.
Леонид Яковлевич оторвал-таки взгляд от бумаг.
- Может, вам бутылку с собой дать?
- Не откажусь.
Садальский щелкнул пальцами, и девушка выплыла с непочатой бутылкой “Dewar’s”.
- Еще что-нибудь?
- Проводите нас до машины, - сказал Никонов тоном, не терпящим возражений.
Садальский дернул губами. Это была единственная мимика, которую он позволил себе на протяжении всего разговора.
- Вас не тронут, я обещаю.
- И все же…
- Нет, ну как вот вас, китайцев, стало так много, вы что – сексом любите заниматься?
- А вы нет?
Эньлай пытался смотреть в окно и следить за улицей, но хромой мужичонка с прооперированной грыжей донимал его досужими разговорами. Серый день на улице сгущался в сумрак, все также – без какого-либо видимого или ощутимого движения воздуха и света, точно загустевал, как коллоидная масса. Сложно было пробиваться взглядом к больничному чугунному забору, к деревьям в парке, которые больше походили на декорации в киношном павильоне.
- Нет, ну мы тоже, что называется, не прочь. Но вы то – больше миллиарда настругали. Я вот работал в Восточной Сибири, дороги строил, потом наша компания разорилась, потому что пришли китайские компании и стали один тендер за другим выигрывать. Вишь ли, у них дешевле. Так мы и разорились.
- Разорились вы потому, что начальство ваше, скорее всего, воровало, а потому цену заламывало.
- Не без этого. Но все же, можно же и своим… как это называется? А! Протекционизм устраивать.
- Кто мешал? Те же продажные чиновники, которые от китайских компаний брали откаты, - Лю испытывал от этого разговора раздражение. Как будто он виноват в том, что китайцы докатились до Урала, подминая под себя бизнес и заброшенные сельскохозяйственные территории.
- Да ты не обижайся. Я китайцев люблю за трудолюбие. Культура опять же древняя. Ты вот в Китае - чем занимался?
- Я - русский китаец, - в который раз повторил Эньлай.
- Вот как. Ну да. Но вы все равно молодцы. Все стали чипы вшивать, а ваши сказали: пошли в ж…, не будем мы миллиард народу чипизировать. И армии двинули. Ма-лад-цы! Уважаю! Я-то, еще когда нанотехнологии начали, говорил, что это специально – чтобы чипы эти сделать. И ведь что думали – младенцам их вшивать. И спутники эти - Глонасс да Джипирээс – всё ведь в одну схему укладывалось. За каждым свой небесный глас. А ведь хитро придумали, реклама какая: вшейте чип, и никто никогда не украдет у вас ваши деньги! Вас везде найдут и везде к вам придут на помощь. Лихо придумали. Дураки-то наши побежали чипы вставить. Первые-то помню – гноились – у кого на лбу, у кого на руке. Ни хрена! Даже это сделать толком не могут. Я вот так думаю, что у нас план конца света сорвался, потому что русское разгильдяйство ему помешало. Где тут чипы вшивать, если полгорода бухает, а половина в потолок плюет от тоски и безысходности.
- Хорошая мысль, - уловил Лю. – Я бы и не подумал, что Россию не удалось поголовно чипизировать из-за природного разгильдяйства.
- О! А говоришь русский китаец. Значит, духом еще не проникся! Нас так сам Господь Бог берег. Через разгильдяйство и авось. А то бы мы, как пунктуальные и щепетильные немцы, все бы в очередь выстроились. Где там?! Нам приказали, нас убеждали – а нам насрать! Потому как власть себя за последние сто лет со всех сторон скомпрометировала.
- Русские тоже трудолюбивые. У меня жена – труженица. Я столько на ногах не могу, сколько она.
- О, а это другой разговор! Русские бабы они во всем мире в цене. Потому что их сама Богородица любит. Всякие, конечно, есть, но в основном – нет лучшей жены и лучшей матери.
- Да, - коротко согласился Эньлай, и слезы вместе с образом Наташи подступили к глазам.
- Бабы-то наши и сказали всем правительствам мировым: не дадим младенцев чипизировать! Задницы себе чипизируйте, чтоб со спутников было видно, чем вы гадите! Молодцы бабы…
- Женщины, - поправил Эньлай.
- Ну, женщины.
Между тем в парке под окном Лю увидел, как с крыльца больницы сбежал Сережа. Похоже, мальчик просто вышел погулять.
- Э-ээ… - отмахнулся от беседы Эньлай, - сказали же, не выходить никому.
Мужичок тоже выглянул в открытое окно вместе с Лю.
- Кто малыша не уследил?! – крикнул он начальственным тоном в пустой коридор, но никто, кажется, не услышал.
И тут с задней стороны двора, оттуда, где темными коробами стояли хозяйственные блоки, морг и мусорница, рванулись в сторону Сережи несколько быстрых теней. Эньлай в сумраке не сразу понял, что это свора собак. Понял, когда услышал лай и рычанье. Не прошло и минуты, как они плотным двойным кольцом окружили мальчика и, рыча, стали подбираться все ближе и ближе.
- Господи! – крикнул Эньлай, взобрался на подоконник, но посчитал, что если сломает себе ноги, то не сможет помочь Сереже, спрыгнул обратно и помчался по коридору к выходу. «Успеть, успеть, успеть!..» - мысль-слово - вслух или в сознании – неважно. Затвор автомата передернул на ходу.
Но когда он выбежал во двор, там уже был Пантелей. Он и Сережа гладили по голове огромного черного пса, который, скорее всего, был вожаком. Пес поскуливал, как щенок, и радостно вертел хвостом.
- А еще печенюшка есть? Я ему еще дам.
- Есть, одна еще. Другие тоже просить будут.
Ватные ноги Эньлая подкосились, и он буквально шлепнулся на крыльцо.
- Господи, не углядела! – с воплем выскочила на крыльцо Галина Петровна, а за ней и Даша.
Пантелей, Сережа и два десятка собачьих голов с удивлением повернулись в их сторону.
- Баба Галя, собачек покормить надо, - сказал Сережа. – У нас что-нибудь есть на кухне?
- Господи, Боже мой… - села рядом с Эньлаем Галина Петровна, держась за сердце.
- Надо их прогнать, - наконец-то пришел в себя Эньлай, - они на людей напасть могут.
- На хороших – не нападут, - сказал Пантелей и потрепал за ушами вожака. – А покормить их действительно надо, все ж таки твари Божии.
- Между прочим, собачье мясо вкусное, - заявил тот самый мужичок, что донимал Лю разговорами, свесившись из окна. – А вообще я читал в пророчествах, что из лесов придут дикие звери, чтобы пожирать трупы на улицах городов, и люди будут пожирать друг друга.
- Пожирать? – удивленно переспросил Сережа.
- Слышь! – крикнул, не поворачивая головы, Эньлай. – Окно закрой, пожалуйста, и больше не высовывайся!
- А я что… я ничего… я ж по делу… - мужичок, похоже, сообразил, что напугал ребенка и послушно закрыл окно.
Глядя, как Сережа тискает посеревшую от грязи болонку, Эньлай с грустью вспомнил, что Ваня и Вася просили завести собаку. Сначала просили чау-чау, потом шарпея, потом золотистого ретривера. А он все находил предлоги, чтобы отказать. «Если бы завел собаку, где бы она сейчас была – с ними или со мной?», озадачился Лю, но все же пожалел, что собаку детям не разрешил.
- Что-то наши задерживаются, - сказал он вслух, но буквально через полминуты после его слов у ворот затормозил черный «Лексус», из которого вышли Никонов, Макар и Тимур.
«Лексус» визгнул покрышками и рванул в сумерки. Олег, Макар и Тимур с интересом смотрели на собачье сборище.
- А нас с Анной чуть не сожрали, - подивился Олег.
- В древности христианских мучеников и святых травили дикими животными, но чаще всего голодные и разозленные надсмотрщиками львы и тигры не трогали их, - прокомментировал Макар.
- Ты смотри, вон тот большой на кавказскую овчарку похож, только черный, - добавил от себя Тимур.
«Все мы пытались умнеть умом, а умнеть надо было сердцем. Беда нынешнего века именно в том, что люди утратили связь между сердцем и разумом. С другой стороны, некоторым уже и ума явно не хватало. Особенно руководителям. У них была такая хитрая отговорка: им некогда было читать, а если они и читали, то такие же глупые газеты и бульварные романы, а также инструкции, которые им писали такие же руководители. Круг замыкался. В одном из исламских пророчеств о конце времен, приписываемых пророку, говорится, что он ответил на вопрос, когда ожидать конца света, так: "Когда у руководства будут невежественные люди, среди людей будет предательство, подлость". Ох, сколько этого всего можно было насмотреться в так называемых администрациях муниципалитетов, регионов, да и в московских коридорах хватало. Один умный (действительно умный) чиновник, что приходил на кладбище помянуть мать и жену и всегда звал меня с собой, на мой вопрос о заметной деградации руководства ответил просто и доходчиво: «сейчас время исполнительного идиотизма». И это было не только в России, но и в Европе.
О, в Старом Свете старались вычеркнуть из жизни христианство. До последнего слова. Из школьных словарей исчезало все, что связано было с именем Спасителя или Церковью. Вычищали старательно, а за употребление этих слов или рассказов о Христе учителей наказывали штрафами и просто увольняли. В конце концов, в Швейцарии «ради гендерной справедливости» запретили к употреблению слова «отец» и «мать», заменив их словом среднего рода «родитель». Опыт Швейцарии тут же был рекомендован Советом Европы для всех стран. И кого они хотели вырастить? Кого хотели – того и вырастили. Пожирателей своих родителей…
Поэтому, когда я смотрел на детей из российской глубинки, на того же Сережу, на еще не повзрослевшую окончательно Дашу, которая любила свою удивительную бабушку, я испытывал даже не умиление, мне плакать хотелось. И я вспоминал, как народу пытались протолкнуть мысль о необходимости «чипизации» с младенчества – прямо в роддоме! Подспудно так, по всем законам рекламы… «Вы всегда будете знать, где ваш ребенок», «Ваш ребенок никогда не попадет в трудную ситуацию», но некоторые рекламные ролики и плакаты проговаривались «Ваш ребенок заплатит за себя сам». Для незнакомых с Писанием и Откровением Иоанна людей в этих словах не было ничего устрашающего. Потом кто-то из высокопоставленных чиновников предложил вшивать чипы без согласования с родителями, но это просочилось в прессу, и начался скандал… А ведь сам процесс походил на постановку печати. Приложили к руке и ко лбу прибор, он безболезненно выстрелил чипом под кожу – следующий! И не надо таскать с собой паспорта, наличные деньги или электронные кредитные карты. Извлеки чип – и он не будет работать. Умер организм – вместе с ним умирает чип, да еще и успевает послать сигнал об этом. Все продуманно. Цивилизованно. Прогрессивно.
И никак у меня не вязались все эти страшные картины с тем, что я видел сейчас: два безгрешных (насколько это возможно) человечка - Пантелей и Сережа - укротили стаю бездомных собак. Я уверен, попади этим бывшим домашним животным кто-то другой, они непременно разорвали бы его в клочья.
- Как ты еще стоишь на ногах после такого количества алкоголя? – спросил меня Никонов.
- Долголетние тренировки, - что я еще мог ответить. – Заодно получил идею…
- Идею?
- Ну да, - я покрутил в руках подаренную Садальским бутылку виски. – Мы в больнице, здесь есть спирт, в машинах есть бензин, значит, можно делать бутылки с зажигательной смесью. Вдруг пригодится?
- Неплохо, - оценил Никонов. – Особенно, если замыслят штурмовать на грузовиках.
- Не вздумай сказать Пантелею, что они предлагают его в обмен на всех остальных, - буркнул я.
- За кого ты меня принимаешь? – обиделся Олег. – Неужели я не понимаю, что он сразу пойдет туда.
- Слушай, вот Алексей нормальный стал, добрый, да? А тот второй, может, зомби, да? – сделал вдруг предположение Тимур.
Пантелей подошел с улыбкой к нам, и Никонов сразу поменял тему:
- Так ты доктор или кинолог?
- Да они хорошие, - оглянулся Пантелей на собак. – А что у вас там?
- Ничего… в смысле – ничего хорошего. Уходить надо отсюда. Здесь будет маленький Гитлер.
- Куда нам уходить? Столько лежачих больных.
- Значит, будем воевать.
- Не надо никого убивать, - опустил голову Пантелей.
- А если будут убивать нас? – повысил голос Тимур. – Надо было этого Леонида Яковлевича в машине кончить, остальные бы разбежались.
- Я думал об этом, - признался Никонов, - но я, в отличие от него, человек слова, во-вторых, сомневаюсь, что вместо Гитлера не появится какой-нибудь Гиммлер - из заместителей. Как показывает практика – несвято место тоже пусто не бывает. Кроме того, у них появится мотивация убивать нас, даже оправдание.
- Никого убивать нельзя… - еще тише сказал Пантелей, но слова его прозвучали, точно усиленные микрофоном. Даже показалось – эхо полетело…
Я знал, что он прав. Чувствовал. Но вспоминая самодовольную рожу Садальского, у меня не оставалось никаких иллюзий по поводу мирного сосуществования. Нужно было сменить тему.
- Пантелей, а спирт в больнице где? – спросил я.
- Вам выпить?
- И выпить тоже.
- В подвале. Вон там, - он указал рукой, - хозблок, но там его не хранят. А то сторожа пьют. А спирт – в подвале.
- Сходи, посмотри, - то ли приказал, то ли попросил Никонов.
- Есть, - на всякий случай ответил я, и направился в подвал.
Следует заметить, когда я проходил мимо, собаки завиляли хвостами, а когда проходили Тимур и Никонов, некоторые из них зарычали, отчего Тимур изрек повелительное «кыш», чем вызвал только еще более грозное рычание.
В приторно-кафельном подвале лампы горели через одну. Жутковатый полумрак прятал в себе чудовищ из узлов канализационных и вентиляционных труб, в старых покосившихся больничных шкафах должны были храниться скелеты. Я всегда считал, что мистический страх глубже и тоньше реальной опасности. Правда, у человека, который несколько лет прожил на кладбище, он притупляется до полного равнодушия, но иногда вдруг прорвется, как гипертонический криз, и сердце сожмется, и – как положено – в холодный пот бросит, но потом удается самого себя успокоить – ты же видел могилы изнутри. Но видимо, все же есть что-то пострашнее могил. И это «пострашнее» я почувствовал по запаху сероводорода.
- Это опять ты? – прогнал я подступившую жуть бравым голосом.
- Не ждал? – ответил Джалиб, выступая из облитой чем-то липким кафельной стены.
- Ждал – не ждал, но никак не предполагал, что ты так просто отвяжешься. С профессором сплоховал.
- Слабак, - махнул черной дланью бес.
- Несчастный человек, - поправил я.
- Щас расплачусь…
- Послушай, исчадье ада, я крепко подумал после нашей последней встречи, твое предложение с разрушением надгробий…
- Ну? – вскинул в надежде мохнатой бровью Джалиб.
- Твое предложение с разрушением надгробий – блеф. Тебе просто нужно мое согласие на любую работу для вас. Любая сделка! Как-то до меня сразу не дошло, что все, кто хотят явиться, они и так явятся. Чем же так интересна моя персона? У меня, по-моему, грехов столько, что… Ну ты-то понимаешь…
- Уф-ф… - скорчил раздосадованную рожу бес, - Как мне трудно с такими умниками. Я тебе отвечу честно…
- Ты на это способен?
- Ну ты же прекрасно знаешь, что иногда мы добавляем в ложь частичку правды, чтобы она было похожа на правду, так вас, кажется, учат? Или наоборот, мы добавляем в правду частичку лжи, но такую, чтобы было достаточно, дабы отравить всю правду. Так?
- Так.
- Ну вот, я озвучу тебе именно часть правды. Ты, как личность, мне неинтересен. Ты наркологу интересен. Но иногда он, - Джалиб многозначительно ткнул длинным черным ногтем в потолок, - замыкает на таких странных людях, как ты, кучу событий. Так, будто ты самый основной болт в механизме.
- Стало быть, меня надо выкрутить? А заодно окончательно заполучить мою душу?
- Да ничего мы не заполучаем! – поморщился Джалиб. – Больно надо. Сами приходите с распростертыми объятьями. Он дал вам выбор, вы им свободно пользуетесь. И скажу тебе еще раз честно: я обещаю тебе те условия, о которых говорил во время нашего первого разговора.
- Домик на берегу и она…
- Да хоть дворец!
- И что, идти рушить надгробия?
- Можешь, просто уйти. Хоть куда. Оставь этих людей. Ты – одиночка. Зачем они тебе?
- Теперь я тебе скажу честно: я полюбил их. Они стали мне родными. И ты прекрасно знаешь, что я не соглашусь… почему вот только не оставляешь попытки?
- Я не знаю, что ты не согласишься, - прищурился Джалиб, сверкнув угольками зрачков, - я бы мог стереть тебя в пыль, подставить под мчащийся автомобиль, под шальную пулю…
- Если бы мог, давно бы сделал, - спокойно возразил я. – Оставь этих людей в покое. У вас вон – целое воинство в городе во главе…
- Молчи! – оборвал меня бес. – Кому интересно то, что и так наше. Хочешь - я покажу тебе, что будет через час?
- Нет, предпочитаю положиться на Волю Божью.
- У-у, - сморщился бес так, что клыки выступили над пухлыми губами, - все красивые слова.
- Да у нас, собственно, Божья-Воля есть в буквальном смысле.
- А ты можешь себе представить, что с ним сделают, если он попадет им в руки?
- Мы сделаем все, чтобы он не попал.
- В ваших ли это силах?
- Не важно…
- Упертый алкоголик, - ухмыльнулся бес, - за спиртом пришел? Вот он, - Джалиб развел руки в стороны и под ними оказались две огромных бутыли со спиртом, явно те, которые стояли где-то в подвале. Он дотронулся до них, и стекло рассыпалось даже не на осколки, а буквально в пыль, спирт растекся нам под ноги.
- Американское кино любишь? – спросил он, достал зажигалку Zippo, картинно чиркнул по кремню и бросил ее в огромную лужу.
Спустя мгновение мы стояли по пояс в синем пламени. И – не горели. Я посмотрел, как пламя пляшет вокруг моих берцев и штанов, не причиняя им вреда, потом посмотрел на Джалиба. Он любовался произведенным эффектом.
- В ожоговом отделении никого нет, - подмигнул он.
- Дешевые фокусы, - постарался как можно спокойнее ответить я.
- Ну, сделай хотя бы один такой? Кстати, если ты согласишься, этому ремеслу я тебя обучу. Будешь забавляться. А?
- Что-нибудь повесомее есть?
- Ну, хорошо, - задумался Джалиб, - делаю тебе последнее предложение. Я могу сделать так, что бомба взорвется в другом месте, не там, где она была. И ты успеешь. Просто верну тебя на несколько лет назад. Понимаешь? Ты проживешь с ней все упущенное!
Не буду лгать, сердце у меня от такого предложения екнуло и провалилось. Мой инфернальный собеседник почувствовал это, и с довольным видом снова разрезал ногтем-когтем окружающее нас пространство. Сначала я увидел подъезжающее к вилле такси, потом себя в том самом такси и снова услышал голос Джалиба, но уже где-то внутри себя:
- Тебе достаточно просто открыть дверь машины и выйти.
Таксист смотрел на меня выжидательно-вопросительно, в руке у него была та самая газета, свернутая в трубку. Пейзаж за окном был настолько явным, что я ощущал на коленях луч теплого греческого солнца. Пальцами я нащупывал руку дверцы машины.
- Просто выйди и всё, - настойчиво напомнил Джалиб, - и ты никому, ничем не обязан.
И всё… Прости меня, Господи, я бы вышел. Но вдруг услышал за спиной знакомый голос.
- Дядя Макар, что у вас тут горит?
Оглянулся и увидел в заднее стекло стоящего на дороге Сережу.
- Вы же сгорите, дядя Макар! Идите скорее сюда?
Я еще раз повернул голову, теперь уже в сторону особняка и увидел выходящую на лестницу Елену. В легком парео идущую к морю… Сердце разлетелось на куски.
- Дядя Макар!
Я вышел из машины… и шагнул в сторону Сережи. Моя камуфляжная форма на мне горела.
Кто-то накинул на меня брезент, и меня поглотила тьма.
- Ты что, экспериментируешь тут со спичками? – услышал я раздраженный голос Никонова.
- Это не я, - только-то и оставалось ответить.
Почему-то я надеялся, что когда Олег снимет с меня брезент, мы все окажемся на берегу теплого Эгейского моря, и ничто не будет нам угрожать».
Даша сидела в кожаном кресле в холе больницы, погруженная в свои мысли, наблюдая, как бабушка вместе с Глафирой Петровной кормят неходячих пациентов. Две Петровны, подумалось вдруг. И Пантелей, что раздавал лекарства, устанавливал капельницы и просто выслушивал людей, словно был священник, а не врач. Они что-то шептали ему почти на ухо, а он сосредоточенно слушал. «Сюрреализм», подумала Даша.
От мыслей о Конце Света стало вдруг очень грустно. Всем предыдущим поколениям повезло. Они любили, страдали, радовались, рожали и растили детей. Вспомнился вдруг маленький братишка, когда ему было полтора годика. Он был такой хорошенький, такой милый, что его хотелось постоянно таскать на руках, тискать, прижимать к себе. И вот, получается, все оборвалось. Наверное, это должно было когда-то случится, но почему именно сейчас? И почему так нелепо? Взрослая жизнь только началась.
Интересно, а сложилась бы жизнь с Артемом? Даша пыталась воссоздать в своем воображении его образ, но получалось как-то смутно, как будто они не виделись несколько лет. Поймала себя на мысли, что ей никогда не нравились спортивные мужланы, которые носят себя с высокомерным достоинством породистых самцов. Исключение, пожалуй, неожиданно составили Никонов и Макар, которые и были крепкими мужчинами, но в них не было и доли самолюбования, желания подать себя. Они были крепкими для чего-то другого. Артем был щупленьким и нерешительным. Даже худее Пантелея. Ну, опять же, младше. Про Пантелея можно было сказать, что у него на лице незавершенная юность, а про Артема, что у него еще не началось мужество.
«Блин! – мысленно воскликнула Даша. – А ведь хочется простого, как говорит бабушка, бабского счастья. Любить и быть любимой! Приходить домой и встречать там любимых людей. Забоится о них, и чувствовать, как заботятся о тебе. Недосыпать ночами, когда у твоего малыша будут прорезаться зубки… Оказывается, все так просто». Представив себе свой собственный дом, Даша сладко зажмурилась, и очень хотела представить себе своего будущего мужа.
- Может, тебе лечь спать? Ты сегодня немало пережила, - услышала она рядом голос Пантелея и открыла глаза, - я к тому, что в кресле не очень удобно.
- Нормально, - ответила Даша и вдруг попросила: - Посиди со мной. Как с ними, с больными, – показала на мягкий подлокотник, убрав с него руку.
- Посижу, - согласился Пантелей. – Хочешь поговорить?
- Даже не знаю. Просто хочу, чтобы кто-то был рядом. Тебе разве так никогда не хочется?
- Хочется.
- А твоя невеста - она красивая? – спросила вдруг Даша, и Пантелей заметно смутился, отчего ей пришлось тут же извиняться.
- Да ничего… Понимаешь, Валя, она со мной, получается, нянчилась. Ну… как с маленьким.
- Синдром мамочки, - вспомнила Даша психологию.
- Да нет, тут другое. Она меня любила… любит, - поправился Пантелей.
- А ты?
- Я? А я, наверное, для чего-то другого создан.
- Тебя не интересуют девушки?
- Нет, не так… Просто, понимаешь, это должно быть, как взрыв… Я так понимаю. Чтобы сразу было ясно, Господь тебе послал твою вторую половину.
- Романтика, - наигранно вздохнула Даша.
- Может быть… В другое время, в другом мире я, наверное, ушел бы в монахи.
- А я вышла бы погулять. Хотя бы ненадолго – во двор. Тут тяжело дышать. Все эти медицинские запахи. Наши вояки меня не заругают?
- Я тебя провожу.
Они вышли на крыльцо перед приемным покоем. В больничном парке висела все та же взвешенная серость. К ночи она просто приобрела цвет мокрого асфальта, и, наполняя собой пространство, превращала его в декорации к сказочному фильму или триллеру. Отсутствие ветра еще более усиливало эффект. Казалось, и листья и ветви деревьев сделаны из пластика. И только две человеческих фигуры в сумраке мертвого сада были живыми.
- Так почему ты не ушел в монастрырь? – спросила Даша, ежась, скорее не от холода, а жутковатого пейзажа вокруг.
- После академии я поехал в лавру. Хотел хотя бы присмотреться к этой размеренной монастырской жизни. Поселился в гостинице для паломников. Знаешь, мне там даже воздух нравился. Хвойный такой, чистый… - Пантелей глубоко вдохнул, словно и сейчас ощущал какие-то ароматы. – Дышится легче. Я думаю, наверное, потому, что он и внутренне чистый. Намоленный, что ли… На второй день я встал в огромную очередь к старцу Кириллу. Честно говоря, мне было немного не по себе. Я просто хотел совета, а там люди стояли кто с горем, кто со смертельной болезнью, кто с отчаянием в глазах. Их сразу видно. И мне даже показалось, что я зря время буду у старца отнимать. Но тут вдруг выходит келейник и - прямиком ко мне. «Вы, - говорит, - врач Пантелиймон?». «Я», отвечаю. «Пойдемте, - говорит, - он ждет вас». И ведет меня мимо всей этой очереди, отчего мне стало невыносимо стыдно, будто украл чего-то у всех этих людей. Так и прошел с опущенной головой мимо всех, так и в келью вошел, а когда посмел голову поднять, увидел его глаза. Знаешь, если назвать их внимательными, значит ничего не сказать, лучистые такие… В общем, объяснить трудно. Я на колени бух… Думаю, как я перед святым человеком стоять буду? А он подходит, поднимает меня за плечи и говорит:
- Все мы грешные… - Мысли читает, это точно. – Правильно тебя родители назвали. Чувствуешь, что Господь тебя ведет?
- Чувствую, - я сразу ответил, потому как с детства это знал.
- Ну так и доверься ему, Отцу Небесному. В иноки рано тебе. Служи в миру. Исцеляй людей и сам исцеляйся. Детей воспитай.
- Чьих детей? – не поняла Даша.
- Ну, своих, конечно, - смущенно улыбнулся Пантелей.
- Так, выходит, старец ошибался? Какие теперь дети? Ты и женится не успел? – усомнилась Даша. – Может, он просто тебе говорить не хотел, что вот – Конец Света уже под носом.
- Нет, он сказал. Сказал: в конце времен не то что жить по заповедям, а просто жить трудно. «Если все верные от той жизни уйдут, что будет?» – спросил. Ты же, говорит, врач, как и твой небесный покровитель. Вот и понимай это так: кто-то может лечиться амбулаторно, посещая храм, а кому-то стационар нужен – он в обитель уходит. А ты врач, ты должен при больнице быть. Понимаешь? И у меня в голове сразу все на места встало, а когда он меня благословил, я чуть не заплакал от благодати, которая вдруг на меня снизошла, и уходить не хотелось. Но там - за дверями – была огромная очередь. Я поклонился и вышел…
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 44 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, - невозмутимо ответил Макар. 5 страница | | | Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, - невозмутимо ответил Макар. 7 страница |