Чтобы не быть тупым, как сказано у пророка, в последние времена, - невозмутимо ответил Макар. 8 страница

Отец, провожая братьев в далекую Сибирь, напутствовал просто:

- Русские - в большинстве своем – добрые люди. Мы пользуемся этой добротой. Только не путайте доброту с трусостью. Среди них достаточно трусов, но также много смелых людей. Если русский становится настоящим другом, он никогда не предаст. Мы ведем себя с ними нагло, они терпят, но копят обиду. Понимаете? Не ведите себя нагло, уважайте людей, и они будут отвечать вам тем же. Особенно русские. В русской земле легко пустить корни, она мягкая. Это не наши горы. Но если ты пустил корни в русском лесу, не веди себя как самшит, тем более – как пальма.

- А если они будут называть нас чурками!? – посмел перебить Тимур.

- Называйте их в ответ валенками… лаптями… - ухмыльнулся отец. – Чаще они называют нас дагами, лично меня это не обижает. Поверьте мне, если б русским на Кавказе жилось также спокойно, как нам где-нибудь в Подмосковье, никаких проблем бы не было. Да, если кто-то из вас задумает жениться на русской, - улыбнулся вдруг отец, - я не буду возражать.

- Я люблю Тамару, - твердо сказал Тимур.

Отец какое-то время молчал, потом сказал тихо и как-то неуверенно:

- Любовь великое чувство. На ней все и держится. Еще на дружбе. Больше ни на чем. Но посмотри на сегодняшний мир, сынок, что с ним стало. Этот мир держится на деньгах. А значит – ни на чем.

Отец погиб во время взрыва на рынке. Погибли еще двадцать шесть человек. И на похоронах Тимур не мог до глубины проникнуться скорбью, его постоянно не оставляла мысль, что эту бомбу мог заложить он – Тимур. И, казалось, взгляды всех родственников и друзей напоминают ему об этом. И только Селим стоял рядом и ни в чем не упрекал.

На похороны пришел и Максуд с братьями и Тамарой. Идти недалеко – огромный особняк через три дома на той же улице. Странно, Тамара в черном платке, в черной одежде была не менее красива, И Тимуру вдруг представилось, что она в трауре по нему, по их любви. Максуд, словно ничего и не было, обнимал братьев, выражал соболезнование. А потом вдруг сказал, что он вовсе не против, чтобы Тимур сватался к Тамаре, пусть только встанет на ноги. Заработает денег, станет уважаемым человеком. Братья Тамары при этом, казалось, ухмыляются одними глазами, и только присутствие на похоронах не позволяет им рассмеяться.

- Этот мир держится на деньгах, а значит – ни на чем, - повторил Тимур слова отца.

- Что? – не понял Максуд.

- Мы заработаем денег, у нас уже есть свое дело, - ответил за Тимура Селим. – Повремените немного, дядя Максуд.

- Ради дорогих соседей я подожду. Нужна какая-то помощь сейчас?

- Спасибо, ваша забота – большой почет для нас.

- Мы все должны помогать друг другу. Я вот собираюсь баллотироваться в думу. Вы там, на севере, не забывайте родной дом, приезжайте почаще. И на выборы приезжайте. Мы все должны помогать друг другу. Мир держится на дружбе, - Максуд вдруг почти повторил слова отца, но прозвучали они совсем по-иному. Те же слова, но совсем иначе.

- Ты чего перед ним… - Тимур хотел сказать Селиму «лебезишь», но не решился, хотя брат понял его и без слов.

- Ты забыл? Он старше! На уважении к старшим держится этот мир… - добавил Селим к сказанному отцом.

«Теперь уже на деньгах», хотел возразить Тимур, но не стал спорить с братом, которого уважал больше, чем собственное мнение. И в понимании этого в очередной раз почувствовал его правоту.

- Ни на чем, - повторил Тимур, спускаясь со второго этажа салона, и увидел Тамару.

Она сидела на кресле, предназначенном для экскурсовода или напарника водителя в дальних рейсах. Точнее не сидела, а беззаботно вращалась, как на карусели. Каштановые волосы чуть взлетали над плечами… Внутри все вспыхнуло, взлетело и упало с умопомрачительной высоты.

- Тома?

- Тимур…

- Как ты здесь?

- Теперь уже можно, - встала она навстречу, - теперь уже никто нам не помешает. Мы можем уехать хоть куда…

Она протянула ему руки, и он почувствовал их в своих руках. Чуть прохладные нежные... Прижал к губам подушечки пальцев. Заметил, что даже лак на одном ноготке облупился. Это было не привидение. Не мираж. Это была Тамара из крови и плоти. Стройная и грациозная.

- Ты не согласен? – ее чуть вздернутая бровь поднялась еще выше.

- Как ты здесь оказалась? – повторил вопрос Тимур, почти теряя самообладание от близости любимой девушки.

- Я приехала. Приехала, чтобы уехать вместе с тобой. Садись за руль - и поехали.

- Да, да, конечно, - ответил Тимур, попытался обнять ее, но она отстранилась, пропуская его на водительское место. – Только вот людей увезем.

- Каких людей?

- Там… в больнице… люди… Я должен их увезти…

- В больнице? Почему ты должен? Что они тебе сделали такого, что ты им стал должен? Это мы с тобой должны быстро отсюда уехать…

- Тома, ты же добрая… там людям надо помочь…

- Значит, ради людей ты на все готов, а ради меня – и тогда не смог и сейчас не хочешь? – Тамара обиженно отвернулась, пошла и села на одно из пассажирских кресел.

- Почему не хочу! Это всего полчаса. Мы их вывезем и сами уедем! Нельзя бросать тех, кто ждет от тебя помощи!

- Когда ты уехал, ты кого спасал? Нашу любовь или себя?

Тимур, понурив голову, сел на водительское кресло. Он почти готов был ударить по коробке передач, и умчаться куда глаза глядят. Но именно по глазам ударили несколько вспышек света подряд. Тимур сначала зажмурился, потом увидел перед лобовым стеклом внедорожник Эньлая. Выпрыгнул на улицу.

- Эньлай, иди сюда…

- Ты чего телишься, там Никонов нервничает, - перебил его Лю.

- Пойдем, я познакомлю тебя с Тамарой.

- С какой Тамарой?

Тимур почти силой втолкнул Эньлая в салон автобуса. Но Тамары там уже не было. Тимур галопом вбежал на второй этаж салона, но и там было пусто. Спустился вниз, выбежал на улицу.

- Тамара! – крикнул он.

- Тише, - остановил его из-за спины Лю. – Не было никакой Тамары. Во всяком случае, это была не Тамара. Я спросил Макара, почему ко мне не является Наташа, а он сказал: «потому что ты ее любишь».

- Я люблю Тамару, - глухо произнес Тимур, он вот-вот готов был кинуться на Эньлая.

- Успокойся, Тимур. Возьми себя в руки. Я верю: ты ее любишь, но это была не Тамара. Макар сказал, что дьявол играет на страстях. У тебя не просто любовь, у тебя еще и страсть… Или ты будешь это отрицать?

- Просто не просто, какая разница?! Какая может быть любовь просто?! Она только что здесь была! Я целовал ее руки! Понимаешь?!

- Понимаю… - Лю тоже насупился. – А я с той самой ночи не видел Наташу и детей! Я не знаю, где они, понимаешь?! Мне никто не является! Я только слышал Наташин голос… Я не знаю, где они, понимаешь?! – снова повторил Эньлай.

Он отвернулся и пошел к машине. Сел за руль и хлопнул дверцей. Тимур пару минут стоял, сжав кулаки. Казалось, он вот-вот начнет крушить все вокруг. И все же он совладал со своим гневом.

- Понимаю, - сказал он. – Извини.

- Не за что…

- Как ты думаешь, можно что-то исправить?

- Ты в каком смысле? – удивился такому вопросу Лю.

- В глобальном.

- Э-м-мм… - сначала растерялся китаец, но потом вдруг вспомнил Конфуция: - Человек, который совершил ошибку и не исправил ее, совершил еще одну ошибку. Можно всю жизнь проклинать темноту, а можно зажечь маленькую свечку… Попытаемся зажечь свечку?

- Хорошо сказано… Но мне больше нравится, как сказал Никонов: делай то, что должен, и будь, что будет.

- Даже если ничего уже не будет?

- Даже если ничего уже не будет.

- Видеть то, осуществление чего требует долг, и не сделать — есть отсутствие мужества, - вспомнил Эньлай еще одно изречение Конфуция.

- Блин, вы все тут такие умные, - покачал головой Тимур, взгромождаясь за руль огромного автобуса.

- Если человек тверд, решителен, прост и несловоохотлив, то он уже близок к человечности, - подсыпал на дорожку китайской мудрости Лю. - Блажен, кто ничего не знает: он не рискует быть непонятым.

- Ты что, специально заучивал?

- Так меня воспитывал отец.

Леонид Яковлевич Садальский уже через час после разговора с парламентерами листал досье на каждого из них. С воякой Никоновым все было понятно – пушечное мясо с мозгами. Хуже не придумаешь. Пушечное мясо не должно думать! Так нет же – насоздавали элитных подразделений… Нет, с этим все ясно. Жизнь – Родине, честь – никому… Леонида Яковлевича заметно передернуло. Больные люди! Весь мир – родина, а эти все за свою лапотную Россию держатся.

Самый темный и непонятный человек – Макар. О нем меньше всего. Слишком умен для могильщика. Мэр мертвого города против мэра умирающего города… Нет, возрождаемого!

Горячий кавказский парень вообще не в счет…

И вот – Пантелей… Что это еще за игры в Лазаря?

Всматривался в документы…

Отец – Александр Михайлович Смирнов (Божья-Воля) – вице-президент крупнейшего банка… Приличный человек… Партийный стаж даже есть. Достойная карьерная лестница. Что называется, не с загранпаспортом родился. Всего добивался сам. Места работы – от Сахалина и до Питера. Что там с фамилией? Ага, видимо стеснялся своей фамилии в бизнесе, предпочел фамилию жены… Молодец! С фотографии смотрит солидный мужчина, подтянутый, цельный и целеустремленный. Где же у него сбой-то произошел? На генетическом уровне, что ли? Или, может, из этих – скрытых патриотов-благотворителей? Жена – Ольга Сергеевна – последнее время почти нигде не работала… Из рода священников. Дед прошел лагеря… Ага! Вот! Здесь, пожалуй, собака зарыта. Надо понять, какими этот парень практиками владеет. Вероятно, медицинская академия – это только прикрытие…

В этот момент Эдик втолкнул в кабинет запуганного бойца.

- Тот самый? – спросил Леонид Яковлевич.

- Тот самый. Живее всех живых.

- Как зовут? – обратился Садальский к парню.

- Арнольд.

- Арнольд?

- Меня отец в честь Шварценеггера назвал, - поторопился объяснить боец.

- Почетно, - иронично оценил Садальский, - но по тебе не заметно. Присядь. Значит, говоришь, Арнольд, тебя убили? А может, ты просто сознание потерял от удара? Откуда тебе знать, что тебя убили, горло тебе, как ты товарищам рассказываешь, сломали.

- Н-ну… - Арнольд растерялся.

- Давай так, еще раз и все по порядку. Подробно, в деталях.

- Ну, я кабинет охранял. Где доктор этот, старуха… Синяк там кровью исходил. Ему минуты оставались. Кровищи на полу ведро было.

- Так ты охранял, или в кабинете с ними сидел?

- Охранял. Но я ведь видел.

- Ну-ну… дальше.

- Подошел китаец, я думал – наш.

- Ты способен думать?

Арнольд потупился.

- Если б был способен, ты бы не думал, что китаец – наш.

- Надо было всем нашим на рукава повязки сделать одинаковые. Тогда бы не путали! – неожиданно смело вспылил Арнольд.

Садальский даже слегка опешил от такой наглости. Но потом оценил мысль.

- А что, очень даже правильно ты говоришь. Вот ведь, нехватка профессиональных кадров сказывается. А думать ты умеешь, - в черных зрачках Садальского блеснул холодный огонек одобрения, - надо назначить тебя взводным или ротным каким-нибудь. Вот структуру продумаем, обязательно назначу.

- Спасибо.

Леонид Яковлевич снова превратился в стену. Слово «спасибо» он не любил.

- Дальше рассказывай.

- Ну… он… типа… с кухни пришел. Потом удар – и все.

- Что - все?

- Темнота.

- И ты думаешь, а мы выяснили, что думать ты умеешь, что всякая темнота – это смерть?

- Так она только вначале была! А потом я смотрю со стороны, как китаец у меня на шее пульс проверяет.

- У тебя?

- Ну… у тела моего…

- И… - что-то наподобие интереса отразилось-таки на лице Садальского, - как ты себя ощущал?

- Прикольно… легко так. Я и дома побывал, только там все равно никого не было… и обратно вернулся. А потом появились эти…

- Кто?

- Не знаю. Страшные… ужасные… Со всех сторон.

- Врешь! У тебя должно было быть как минимум три дня здесь. Никто за тобой в эти три дня прийти не должен.

- Я не знаю, - сжался Арнольд, - я только ужас помню. Не знаю, зачем они… Но когда этот парень начал молиться, их как ветром сдуло. Так легко стало… Словно на волнах укачивало. И я уснул…

- Уснул? Мертвый?

- Ну я же мертвый-живой был. Просто все размылось… Расплывчато стало. Ну, знаете, как когда мама в детстве укачивает… Вот так…

- Ты еще и образное мышление имеешь, - холодно заметил Леонид Яковлевич.

- А проснулся я уже в своем теле. Боль в горле еще была, но я уже дышал. Даже говорить мог.

- А почему ты от них сбежал? Он же тебя с того света вернул? – на этот раз Садальский буквально пригвоздил Арнольда взглядом.

- Я боялся… что вы меня… накажете…

- Правильно боялся. Страх помогает человеку принимать правильные решения. На страхе держится любое государство. Страх и немного болтовни о свободе и равенстве… - последние слова Леонид Яковлевич, казалось, сказал самому себе. – Так ты думаешь, он чудотворец? – снова поднял тяжелый взгляд на Арнольда.

- Не знаю…

- Ну так вот, смотри… - Садальский поднял кисть правой руки над столом и щелкнул пальцами, будто подзывал официанта.

И тут же над кончиками пальцев поднялось голубое пламя, точно где-то между ними была спрятана маленькая газовая горелка. Пламя то поднималось выше, то едва теплилось ореолом над острыми концами пальцев.

- Ух ты! – простодушно воскликнул Арнольд.

- Ерунда. Этот фокус я купил в Индии по дешевке. Им можно удивить, но мертвого нельзя сделать живым. – Леонид Яковлевич сжал кисть в кулак, и огонь погас. – Можно еще вот так, - он снова разжал руку, и один из лежавших на столе листов плавно поднялся в воздух и прилип к его раскрытой ладони…

- Вау… - восхищенно выдохнул Арнольд.

Леонид Яковлевич скомкал прилипший к руке лист и бросил его в урну.

- Ладно. Свободен.

Когда Арнольд, придавленный почтением и удивлением, вышел спиной вперед из кабинета, Садальский позвал Эдика. Тот раскрасневшийся и растрепанный выпрыгнул из подсобного кабинета, где была небольшая кухонка.

- Не можешь гормоны унять? – пригвоздил его взглядом Садальский. – Мою секретаршу мог бы и не лапать.

- Виноват, шеф, - дрогнул, не думая отпираться, Эдик.

- Девок в гостинице осталось достаточно?

- Хватит.

- Спиртное туда завезли?

- Да. Боюсь, только, чтобы не переусердствовали.

- Следи. Но народ должен знать, за какие пряники он воюет.

- А что? Будем воевать?

- Ты хоть догадался выставить у больницы посты?

- Э-гм-м… - растерялся Эдик.

- Понятно. Так выстави. Немедленно.

- Да куда они денутся? Дальше стены никуда не уйдут. Мы же пытались пробиться по трассе.

- Настрой десятка три ребят, которых посчитаешь надежными: надо будет всю эту богадельню взять штурмом.

- Да там же одни увечные да горстка этих…

- Ты сначала справься с этой горсткой.

- И зачем они нам?

- А они нам незачем. Никто. Ты понимаешь? – стальной баритон прошил Эдика насквозь.

- Никто, - повторил анаболик.

- Кроме этого, - Леонид Яковлевич пододвинул к краю стола лист с данными и фотографией Пантелея.

- О! Доктор! – почти обрадовался Эдик. – Я ему еще за лекарство должен… И за телку свою…

- Ни единого волоса с его головы. И вообще, надо очень постараться, чтобы он остался в стороне от всех этих разборок.

- Ха! У него фамилия Божья-Воля! – хохотнул Эдик. – Против Божьей-Воли попрем? – браво спросил он.

Леонид Яковлевич дернул губой так, что обнажились зубы. Эдик мгновенно притих.

- Иди и делай все, как я сказал, - выдавил Садальский, затем хлопнул ладонью по столу так, что из под нее вырвались языки пламени, Эдик сначала остолбенел, затем попятился точно так же, как выходил до него из кабинета Арнольд.

- У одного имя… у другого мышцы… Шварценеггеры… - прокомментировал в закрывшуюся дверь Леонид Яковлевич. – Впрочем, мозгов нет даже у оригинала…

Леонид Яковлевич Садальский не верил в Конец Света, он был одним из тех, кто его разрабатывал, рассчитывал контролировать и успешно завершить установлением на планете нормального государства под управлением избранных. И в данный момент он продолжал делать то, что должен был делать. Единственное, что его тревожило, если его вообще могло что-то тревожить, это отсутствие связи. Но он полагал восстановление связи делом временным. Скорее всего, на нее повлиял мощный электромагнитный импульс, произошедший в результате одновременного взрыва нескольких ядерных зарядов. Но умные головы все посчитали. Планета должна была их выдержать.

Леонид Яковлевич не верил в Конец Света, и не мог позволить себе поверить в позволившего себя распять якобы из любви вот к этим - пятящимся из его кабинета людям - Бога. Бог Садальского был сильным, карающим, избирательным в своей любви. Он ждал жертвы. Настоящей жертвы, а не свечек и песнопений…

Что-то пошло не так. Но это что-то не пугало Леонида Яковлевича. Что-то даже при самой идеальной работе всегда давало сбой. Так было во время всех войн и революций. Выпирала вдруг наружу какая-нибудь нелицеприятная правда, но очень быстро умелые люди превращали ее презираемую всеми ложь. Процесс всегда был под контролем. Черное превращалось в белое или, на худой случай, в серое, а белое легко маралось.

И теперь, даже если весь мир рухнул, и осталось только это маленькое пространство вокруг города, Леонид Яковлевич готов был принять на себя бремя правления. Все последние годы он недоумевал, почему, несмотря на столько трудов и стараний, несмотря на огромную пропагандистскую машину, выдавливание и уничтожение любого не то что сопротивления, но инакомыслия, несмотря на кропотливую работу исполнительных винтиков-чиновников, несмотря на то, что образование превратилось в дрессировку, а культура в китч, Россия постоянно соскальзывала с общего пути цивилизации. Что-то с этой страной с самых ранних пор было не так… И сейчас, когда людей почти не осталось, а нормальных вообще не осталось, кроме как дрессированных потребителей, развивающих экономику, и выброшенных на обочину маргиналов и пьяниц, чуть что – они, словно их живой водой полили, из пьяниц превращались в солдат, из маргиналов в работяг, но самое странное: народ жил отдельно от принимаемых законов и скрипа чиновничьих кресел, точно это были две разные страны.

И еще оставались клерикалы. Верхушку церкви частично можно было купить и запугать. Монастыри – нет. Леонид Яковлевич вспомнил, как он с отрядом специального назначения прибыл в один из монастырей, где надо было арестовать игумена якобы за организацию подпольного бизнеса. Ворота им открыли без проблем. Ребята в масках ворвались во двор, быстро оцепили периметр, но тут во двор вышел какой-то седой голодранец в прохудившемся подряснике. Не одежда – а ветхая марля. В буквально рваных кирзовых сапогах. С истертым посохом в руке. Но самым удивительным у этого старика было лицо. Он, вроде, и смотрел прямо, но получалось, что он смотрит в небо. Выцветшие, буквально белесые глаза и восковое лицо. Казалось, ветер продувает его насквозь. Он вышел во двор из храма, где монахи, видимо, пытались вымолить у Бога пощады для своего игумена, и поднял руку. И потом медленно, словно воздух был густым и тягучим, перекрестил СОБРовцев на все четыре стороны. И случилось невероятное. Эти тупоголовые машины смерти вдруг стали подходить к нему за благословением. Срывали с себя не только каски, но и маски. Некоторые плакали. А старец шептал им что-то и сам плакал. Впрочем, игумен прятаться не стал, и сам вышел, позволил себя увезти, но теперь получалось, что солдаты не арестовали его, а, собственно, охраняли. Пришлось потом вернуть главного монаха его братии в целости и сохранности…

Но более всего Леонида Яковлевича занимал вопрос: откуда в этом уже окончательно заблудшем и потерявшем общий облик стаде берутся эти седовласые старцы? Откуда? Не из таких ли вырастают? Он с прищуром посмотрел на фотографию Пантелея.

К тому времени, когда всех погрузили в автобус, Михаил Давыдович дочитывал четвертое Евангелие. На соседнем с ним стуле сидел Сережа, который внимательно слушал, рядом стояли Анна и Макар.

- «И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того »? – прочитал один их последних стихов профессор и вдруг остановился. – Это что значит? – воззрился он на Макара, что Иоанн Богослов не умирал? Что он все это время был где-то на Земле?

- Многие в это верят, - уклончиво ответил Макар, - долгий разговор, у нас уже нет такого времени. Если оно вообще есть. Анна, тебе пора в автобус. Сережа, беги за дядей Эньлаем. Вам надо ехать.

- А что было дальше? Что с учениками?! – почти взмолился Сережа.

- Да… - растерянно поддержал профессор… - Дальше… Научишься читать и прочитаешь сам. Идите. Я не спал, - улыбнулся профессор Макару.

- Я знаю.

- Ну, дайте мне оружие. Я готов. – Михаил Давыдович бодро поднялся.

- Оно у тебя в руках.

- Что? – не понял сначала профессор.

- Оружие у тебя в руках. И оружие и защита.

Профессор понял и посмотрел на Евангелие, которое держал в руках.

- А что же дальше? – не унимался Сережа.

- Деяния, Послания и Апокалипсис, - Макар присел на корточки, взял мальчика за плечи.

- Послания кому?

- Нам. Тебе.

- Ух ты…

- Пусть он едет с ними и читает. – Это был голос Никонова, который вышел из коридора, спустившись по лестнице со второго этажа, где следил за парком. – Пусть едет. Проку здесь от него будет мало. Пусть едут быстрей. Эньлай хотел вернуться. Они уже идут. Точнее – тоже едут.

- Ты видел? – спросил Макар.

- Когда в пустом городе заводят несколько автомобилей одновременно, видеть не обязательно. Через четверть часа будут здесь. Езжай, Михаил Давыдович, прочитай Сереже все до конца…

Михаил Давыдович стоял в явной растерянности, прижимая к груди книгу. Он понимал, почему здесь остаются его друзья. Он хотел что-то возразить, но Никонов его упредил:

- Не рви душу, Давыдович, и не тяни время.

- Да… да… - неуверенно сказал профессор, потом вдруг в резком порыве обнял Макара, затем Никонова, и пошел на выход, вытирая слезы.

Олег одобрительно кивнул ему вслед. В автобусе Михаил Давыдович удивился, как смогли поместиться столько людей. Хоть он и был большим – туристическим, но, казалось, разместить в нем всех больных, девушек, которые ушли с Никоновым из гостиницы и просто пришедших с окрестных домов будет невозможно. Но, так или иначе, вошли все. Профессор сел на последнее свободное кресло впереди и посадил на колени Сережу. Рядом оказалась Галина Петровна. Пантелей был на месте экскурсовода, рядом с водителем, а Даша вообще села на ступеньки у выхода.

Тимур запустил двигатель, и он заурчал тихо-тихо, будто автобус был разумным существом и понимал, что лишний шум сейчас ни к чему. По времени в городе должно было наступать утро. Но мрак не отступал перед прямыми солнечными лучами, которых и не было, он словно прорежался отдельными фотонами и из черного становился мутно-серым.

- По-моему… я остался человеком, - тихо предположил Михаил Давыдович, но тут же заразительно зевнул. – Спать мне нельзя, - пожаловался он Галине Петровне, - вы не возражаете, если я буду читать?

- Читай тогда всем, Михаил Давыдович. Вон – микрофон есть у Пантелея. До первого-то сидения дотянется, небось.

- Всем? – профессор оглянулся на салон.

Усталые люди с тревожным ожиданием на лицах.

- Читай, дядя Миша, - попросил и Сережа.

Профессор открыл книгу.

- Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал, которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием. И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня, ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым. Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю? Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти, но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли. Сказав сие, Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо.

- Значит, Господь вернется к нам на облаке, - даже не спросил, а скорее утвердил Сережа. – Наверно, красиво, да-а-а… - Представил себе мальчик. – И тогда мы уже не умрем? – спросил он Галину Петровну.

От такого вопроса пожилая женщина сначала растерялась, даже оглянулась по сторонам, будто ища поддержки, но потом спокойно сказала:

- Конечно, не умрем. Уже никто не будет умирать, никто не будет болеть…

- И они все выздоровеют? – мальчик тоже оглянулся, потому что в салоне больше половины были пациенты больницы.

- Да, и они все выздоровеют. У них будет новое тело.

- Господь им выдаст новое тело?

- Не выдаст, - улыбнулась Галина Петровна, - просто старые тела переродятся.

- Переродятся? – задумался мальчик.

- Ты слушай…

И Михаил Давыдович продолжил чтение…

Даша уже три раза читала и деяния и послания Апостолов. Галина Петровна порой хитрила, жаловалась на зрение, на очки, и просила внучку почитать Евангелие. Даша читала вслух. Не все и не всегда понимала, переспрашивала у бабушки, а та, опять же, хмурила лоб: мол, сама не все понимаю, и просила открыть Толкование. Их на полках было три. Это могло быть толкование блаженного Феофилакта болгарского или Иоанна Златоуста, или, много более позднее – Гладкова. Но иногда – Слово Божие без труда находило путь в сердце. Это было похоже на то самое творческое озарение, которому ее учили на примере художников, скульпторов, архитекторов, и тогда она уже практически не замечала текст, он перетекал в сознание, в душу зримыми образами, четкими понятиями, а главное – всем своим надмирным смыслом, отчего хотелось читать дальше и дальше… На следующий день Даша приходила на занятия и пыталась поделиться своими впечатлениями с сокурсницами. Она хотела поделиться своим озарением, донести его еще кому-то, но чаще всего слышала в ответ холодные умствования о том, что Бог, если он и есть, это абсолютный разум, или, что Он, даже если и создал этот мир, то вовсе не вмешивается в дела людей, а то и просто сталкивалась с тем, что есть дела поважнее, чем выслушивать пересказ евангельских истин. И озарение уходило… В душе сначала становилось серо, а потом и вообще темно. До следующего раза.

Тема тоже выслушивал ее нехотя. Он, вроде бы, и не перечил, даже пытался проявить некую заинтересованность, поддержать беседу, но это больше походило на снисхождение к чьему-то увлечению, нежели на понимание огромности всепроникающей истины. И тогда возникало странное чувство одиночества среди людей, и уже не понимания хотелось, а уйти от них. Доказывать кому-либо что-либо казалось бессмысленным и бесполезным. Даша жаловалась на свое одиночество бабушке, но та ее успокаивала: ты-то не одна, ты с Богом, а они? А им, получалось, Он не нужен… Иногда Даша буквально чувствовала, что стоит на границе двух миров, и так и не может выбрать – куда шагнуть. А ведь хотелось этих маленьких земных удовольствий – купить новую одежду, выглядеть в ней хорошо, пользоваться самой современной техникой – от мобильного телефона до личного автомобиля, который при их с бабушкой бюджете был просто невозможен. Хотелось… Казалось, у всех они были, всем они давались, буквально в руки падали, а тут живешь от стипендии до стипендии, от пенсии до пенсии… Бывало, она с головой погружалась в этой глянцевый быт, на что бабушка только вздыхала и тихо шептала молитвы, но где-то в уме, точно пламя свечи, теплилась мысль, что все эти шмотки-прибамбасы бессмысленны, все это тлен, и в погоне за этой цветастой требухой человек теряет какую-то главную тропу.

Иногда, чтобы выйти из состояния погони за миром, достаточно было выйти ранним утром на крыльцо, и увидеть, как величественно поднимается над спящим городом солнце. А лучше всего – где-нибудь над полем, над рекой… Даша вспомнила, как родители возили ее в детстве в Крым, где были дивные закаты, а потом поехали во Францию, в городок Аржелес-сюр-Мер и однажды утром отец поднял ее еще в сумраке и шепотом позвал:

- Хочешь увидеть чудо?

- Чудо? – Даша сразу поверила и проснулась.

- Пойдем…

- А маме не будем показывать чудо?

- Нет, сегодня только маленьким девочкам показывают.

- Таким как я?

- Таким как ты.

Они на цыпочках, как заговорщики, вышли из домика, который снимали. Отец почти на руках донес ее до берега моря, завернув в большое полотенце. Сел на песок, посадил рядом Дашу и стал смотреть на едва угадываемую полосу горизонта.

- Чудо будет там?

- Ага. Тс-сс.. А то спугнешь.

Даша притихла и неотрывно смотрела на водную гладь. Почти затаила дыхание. Хоть и была маленькая, но догадалась, сейчас из моря появится краешек солнца.

Дата добавления: 2015-09-05