Глава 32. Зимовка

Радость от того, что Лила остается в Кимагусе, потухла в воскресенье во время обеда, когда первокурсники Арматина делились планами на зимние каникулы.

— Ну, я даже не знаю, что буду делать, — нарочито небрежным тоном сказала Клеменс, — может, на «Улетный» схожу...

— Точно! — Воскликнул Тинтинар, преисполненный зависти. — Вот везучая!..

Клеменс держалась достойно, не выказывая своего торжества — судя по тому, что первокурсники притихли, ее планы на каникулы были предметом зависти не одного только Тинтинара.

После того, как Клеменс напомнила всем про свои драгоценные билеты на концерт «Шалопаев», которые она получила в подарок на свой день рождения, Лила поняла: то, что ей придется остаться в Академии в каникулы — это постыдный факт, который не надо при всех афишировать. И лучше его вообще никогда не афишировать.

Однако девочка понимала, что она должна сказать подруге, что не сможет пойти с ней на «Улетный» из-за того, что остается в Кимагусе. Лиле не хотелось долго разговаривать с Клеменс на эту тему, поэтому она решила поставить ее перед фактом как можно позже — перед самым расставанием. Поэтому когда все арматинцы направились в Паус ждать сигнала к отправке, девочка постаралась затеряться в толпе и во время заминки на входе в башню Арматина незаметно юркнула по коридору в сторону астрономической башни.

Лила размеренно шагала по ступеням и считала их, пытаясь отвлечься от своих мыслей. Несколько раз девочка сбивалась со счета, поэтому скоро бросила это занятие и стала просто идти вверх по бесконечной спирали, чувствуя, как ноги начинают ныть.

К тому времени, когда Лила добралась до кабинета астрономии и выглянула в окно, на площадка перед Кимагусом уже была заполнена студентами.

«Да чтоб вас!..» — Ругала ступени девочка, галопом скача на ослабевших ногах вниз по крутой лестнице, ежесекундно рискуя свернуть себе шею.

Ворвавшись в башню Арматина, Лила застыла — Паус уже был пуст.

Бросившись к окну, она с щемящим сердцем смотрела, как быстро пустеет площадка перед замком. Лилаа чувствовала себя точь-в-точь как в тот вечер, когда она не успела пойти на первую прогулку по Актопосу. Разница была лишь в том, что теперь девочка знала, что сегодня арматинцы не вернутся к ужину.

* * *

Две недели девочка была в Кимагусе одна. Замок пустовал.

Убедившись в том, что она — единственная студентка, которая проводит зимние каникулы в стенах Академии, Лила перестала выходить из башни.

Девочка привыкла к тому, что в Паусе для нее каждый день накрывают стол. Кто приносит ей еду, Лила не знала, и вскоре она стала думать, что в Кимагусе осталась только она и волшебство — оно-то и не дает девочке помереть с голоду.

Вконец отчаявшись, Лила взялась за самостоятельные задания, данные менторами для выполнения в каникулы. Сосредоточиться на учебе удавалось с большим трудом: мысли сами собой то и дело возвращались к Марсу.

Девочка корила себя за то, что не сдержалась в тот вечер, что назвала его имя — может, если бы она промолчала тогда, ничего бы не случилось?

Или Марс бы все равно однажды ее нашел? Если так, то тогда бы при Лиле могло не быть Ревербератора. Уз бы не было. Но и Лилы бы не было тоже?

Или, может, надо было сделать все по-другому с самого начала: не говорить никому, во сколько лет ее пригласили на обучение в Кимагус, и не рассказывать Клеменс, что она жила в мире непосвященных — тогда в «Крылатых новостях» не появились бы эти статьи, и никто бы не знал, что Лила — «та самая Адлер».

Или, возможно, ей совсем не стоило оставлять мира непосвященных — пусть бы ее дразнили, пусть она и дальше думала бы, что она — ненормальная. Пусть Лила ничего не знала бы о том, почему и кем убиты ее родители, но зато у нее не было бы Метки на спине и она не была бы как веревкой привязанная к Марсу Фобосу — тому, кто лишил ее всего.

«Тогда во мне не было бы этой силы, — думала Лила. — Она чужая. Она ведь даже не его собственная! Это магия волшебников, которых Марс замучил и убил!..»

Девочку так и подмывало проверить — вдруг у нее больше нет этих сил? Вдруг Узы сами собой исчезли? Ведь стоит только взмахнуть палочкой!..

Но Лила каждый раз останавливалась:

«Нет, нельзя! — Твердила она себе. — Этим волшебством нельзя пользоваться. Оно принадлежит тем, у кого Марс его отнял. Никто, кроме них, не может им пользоваться — ни Марс, ни тем более я».

* * *

Студенты возвратились в Кимагус в последнее воскресенье каникул.

Увидев их на площадке перед замком из окна, Лила хотела броситься вон из башни и бежать навстречу прибывающим кимаговцам — но сдержалась.

Девочка поняла, что, если она себя выдаст, все узнают, что она — единственная, кто провел свои каникулы в Академии.

Лила стояла на лестнице между первым и вторым этажом замка и то и дело перегибалась через перила, дожидаясь, когда все студенты оставят свои чемоданы в вестибюле и уйдут в Зал.

Стремительно растущая гора чемоданов грозилась стать непреодолимым препятствием. Решив, что медлить больше нельзя, девочка поспешила пробраться в Зал еще до того, как вереница нагруженных поклажей студентов закончится.

Долго искать однокурсников Лиле не пришлось: Тинтинар так громко делился впечатлениями о том, как он провел свои зимние каникулы, что его было слышно издалека. Из его слов девочка узнала, что второй билет Клеменс на «Улетный» не пропал — причем, поняла она это еще до того, как нашла себе место за столом Арматина.

— Расскажите, расскажите еще! — Просили Хилари с Бенемором.

— Это было потрясающе! — В который раз восклицал Тинтинар.

— Да, по правде сказать, ничего особенного, — пожимала плечами Клеменс.

— Это совершенно новый подход к музыке! — Возбужденно ерзая, выкрикивал Тинтинар.

— Ну, подумаешь, арфу выкатили на сцену, — пренебрежительно фыркала Клеменс.

— Он действительно «Улетный»! — Азартно жестикулировал Тинтинар.

— Слишком много инструментов, — безапелляционно заявляла Клеменс. — Они просто не успевали за ними следить! Не «Улет», а «Недолет» и «Перелет»!

Хилари с Бенемором едва успевали поворачивать голову от Тинтинара к Клеменс и обратно.

— Я теперь точно решил, — торжественно сказал Тинтинар, стукнув кулаком по столу, отчего звякнула пустая посуда: — соберу оркестр и буду выступать!

— Целый оркестр?! — Охнул Бенемор

— Конечно! — Кивнул Тинтинар. — От моего оркестра у вас тоже головы улетучатся, не хуже, чем от «Шалопаев»! Я уже начал...

— Опять он про свою дудочку!.. — обреченно вздохнула Клеменс и уныло подперла щеку кулаком, когда Тинтинар воскликнул:

— А, так вы же еще не знаете! Я учусь играть на свирели!

В подтверждение своих слов мальчик вытащил из внутреннего кармана мантии металлическую трубочку и любовно протер ее рукавом — и без того блестящую донельзя.

— Вот свирель, — влюбленно глядя на свое сокровище, улыбался Тинтинар. — А еще мне бы саксофон, рояль бы пригодились, и что-нибудь струнное...

— Арфа, например, — ехидно вставила Клеменс, безо всякого интереса заглядывая в свой пустой бокал.

— Ну, скрипка там или контрабас… — продолжал Тинтинар. — Да вообще, много чего совместить можно, главное, на них играть научиться. Надо выучить заклинание, как водить смычком по струнам, как нажимать на клавиши, как бить в барабаны... Потом надо что-нибудь сочинить, и заколдовать мелодию в инструменты. И готово! Можно выступать!..

К счастью для Клеменс, директор Панакс поднялся из-за менторского стола — все разговоры прекратились, когда его голос разнесся по Залу:

— Поздравляю всех с возвращением в Академию! Я рад сообщить вам, что по итогам прошлого семестра никто не отчислен.

При этих словах Лила скривилась — она была уверена, что из всех студентов Академии только она одна была на волосок от исключения, и для нее слова директора прозвучали так: «Я рад сообщить вам, что по итогам прошлого семестра наша бестолковая Лила Адлер все-таки не отчислена».

— Торжественно объявляю о начале нового семестра в стенах Академии Кимагус, — громогласно продолжал директор. — Напоминаю о том, что со второго семестра запрет на использование первокурсниками выученных заклинаний вне занятий отменяется.

— Ура! — Завопили первокурсники Арматина, хлопая в ладоши.

Когда же директор сообщил, что можно приступать к трапезе, к ликованию первокурсников присоединился весь Зал.

Пустая посуда мгновенно наполнилась всяческими блюдами, и скоро все без исключения рты в Зале были заняты их пережевыванием.

К вящему сожалению Клеменс, Тинтинар умудрялся есть и говорить одновременно.

— Я говорил, что у меня есть автограф «Шалопаев»?

— Ага, — кивнула Хилари.

— Говорил, — подтвердил Бенемор.

— Раза три, — с нажимом ответила Клеменс.

Тинтинар не понимал, почему интерес его слушателей иссяк.

— Нет, ну, а у вас разве есть чей-нибудь автограф? — Обиженно вопрошал он. — Вот вы бы так не фыркали, если бы у кого-то из вас был бы чей-нибудь автограф!..

Лила слушала тинтинаровские воззвания и усердно набивала рот едой, чтобы с ее языка не могло сорваться ни слова — девочку так и тянуло сообщить сокурснику о том, что он тут не один обладатель автографа, и что вместо того, чтобы ныть из-за того, что его автограф никто не ценит, лучше бы радовался, что его автограф — не Автограф Смерти.

* * *

— Жалко, что ты не смогла пойти, — сказала Клеменс Лиле, распаковывая свои чемоданы в спальне. — Может, концерт был и не «Улетный», но местами вполне себе так ничего...

Лила сидела перед своим раскрытым чемоданом и вынимала вещи, которые побросала в него только сегодня утром.

— Все-таки директор Панакс как будто специально тебя вызывает в свой кабинет именно тогда, когда надо уходить из Кимагуса! — Возмущалась Клеменс. — Не пустил тебя в Актопос, не дал попрощаться с друзьями перед каникулами... Я ведь даже адреса твоего не знала, чтобы тебе письмо написать!

Лила только мычала и кивала головой. Она старалась сидеть так, чтобы Клеменс не могла видеть ее красное от жгучего стыда лицо — девочка не нашла в себе сил признаться подруге в том, что каникулы она провела в Кимагусе, а не у дедушки, а свое отсутствие в башне Арматина в то время, когда студенты ждали сигнала к отправке, объяснила тем, что ее опять вызвал в свой кабинет директор.

— Что же он тебе сказал? — Спросила Клеменс.

Лила не подумала, что Клеменс может задать такой вопрос, и готового ответа у нее не было, поэтому девочка стала сочинять на ходу:

— Сказал, ну... опять... про то, про что нельзя никому говорить.

— Про Узы? — Уточнила Клеменс.

— Да, — согласилась Лила.

— Что он тебе про них сказал? — Наседала Клеменс.

— Сказал, чтобы я про них никому не говорила, — пожала плечами Лила.

Девочка была напряжена до предела — она понимала, что ее вот-вот уличат во лжи.

Клеменс, помолчав, фыркнула:

— Нет, ну правильно говорят, что те, кому за сто пятьдесят, с прибабахами! Этот старикан, наверное, забыл, что уже говорил тебе никому не рассказывать про Узы. Кому скажи — не поверят! — Прыснула девочка и тут же поправилась: — Нет, конечно, я никому про это говорить не стану. Просто выражение такое.

Лила не верила, что ее обман удался. Когда, распаковав чемоданы и приведя свои комнаты в обжитый вид, студенты спустились в Паус, Девочка не могла отделаться от ощущения, что Клеменс сейчас встанет ногами на сиденье кресла и во всеуслышание объявит, что Лила Адлер — врунья.

Однако вместо этого Клеменс обменивалась с сокурсниками впечатлениями от каникул и наспех сделанными самостоятельными заданиями.

— Ладно, пойдем сумки на завтра собирать, — зевая, сказала Клеменс Лиле, когда до отбоя оставалось десять минут.

Нехотя встав с дивана, девочка направилась к лестнице, ведущей в гостиную над Паусом. Лила послушно пошла за ней следом.

* * *

Новый семестр принес новые испытания для Лилы: несмотря на то, что теперь первокурсникам разрешалось пользоваться магией вне занятий, девочка старалась как можно реже колдовать.

За несколько недель Лила стала самой худшей студенткой на занятиях ББМ и заклинаниями. Тренировки в дуэльном клубе девочка перестала посещать еще в конце прошлого семестра, и в этом семестре не собиралась этого менять.

Аврора Кантанс и Корв Ферокс неоднократно спрашивали ее, почему Лила стала колдовать хуже, чем до каникул, однако девочка не могла им ответить. Она считала кощунством пользоваться силами убитых Марсом волшебников, но из-за того, что директор велел ей никому не рассказывать про Узы, Лила не могла объяснить менторам, что ее силы теперь не ее собственные.

Более того: девочка просто не знала, где кончаются ее силы, которые были у не до Уз Смерти, и где начинаются чужие — поэтому она старалась вообще избегать колдовства, требующего взмахов палочкой.

С каждым днем Лиле становилось все труднее выносить свое положение. Мало того, что Парсимония не упускала случая поддеть «малютку Адлер» при ее очередном пропуске тренировки в Дуэльном клубе или на неудачной демонстрации заклинания на совмещенном занятии Альфы Эруди, так Лила еще и не могла никому объяснить, почему эта возможность у Парсимонии вообще есть.

Девочка чувствовала себя немой, которую спрашивают о чем-то важном, а она может только нечленораздельно мычать и мучиться от осознания своей беспомощности.

Самым же неприятным для девочки было то, что Клеменс, которой она так беспардонно наврала, очень огорчалась из-за того, что Лила стала сама не своя из-за Уз. Клеменс искренне пыталась подбодрить, поддержать свою подругу, помочь ей справиться с новыми силами, которые, как она считала, Лила совершенно не может контролировать. От этого страдания девочки только усугублялись — она стала избегать Клеменс. Девочка чувствовала свою вину перед подругой и прямо-таки физически ощущала тяжесть, когда та была рядом.

В Актопос Лила не ходила. Из доступных ей радостей остались только праздники, но и они уже не могли поднять девочке настроения.

Так, в третью пятницу февраля, когда все отмечали встречу зимы с весной, Лила без особого удовольствия глотала золотистые круглые блины, нисколько не разделяя всеобщего радостного оживления. Студенты предвкушали оттепели и скорое таяние давно надоевшего месива из рыхлого снега, в котором разъезжаются ноги. Но девочка смотрела в окно на снежную морось и не понимала, кому какое может быть дело до снега — разве есть какая-то разница в том, есть он или его нет?

«Конечно, — с завистью глядя на улыбающиеся лица арматинцев, думала Лила, — почему им не радоваться? Они не связаны Узами с убийцей их семьи, и у них нет на спине Метки. Их никто не хочет убивать, потому что у них кровь Адлеров. Их никто не заставляет сидеть в Кимагусе все каникулы и не запрещает им о чем-нибудь говорить. Они не врут своим друзьям — это только у меня все не как у людей!..»

Дата добавления: 2015-09-05