Глава 33. Тряпка

В земли Кимагуса пришла долгожданная весна. Снег быстро таял от настойчиво-теплого мартовского солнца, покрывая сверкающими лужами ухабистый гололед. От свежего и все еще морозного воздуха кружилась голова, а от задорных переговоров вернувшихся в лес птиц сердце билось чаще.

Студенты радовались весенней магии природы, однако на Лилу весна в Кимагусе нагоняла одну лишь тоску.

На пиру в День весеннего равноденствия девочка боролась с собой, чтобы не встать и не выйти из Зала прямо посреди торжественной речи директора Панакса о конце зимы и полном возвращении жизненных сил природы.

Первого апреля, в День домового, Лилу приводили в бешенство беспрестанные шутки, хохот и розыгрыши. Девочка отказывалась понимать, что кто-то может использовать волшебство для таких бесполезных занятий, как выворачивание одежды однокурсника наизнанку или превращение ботинок соседа в домашние тапочки.

В День водяного Лила не пошла вместе со всеми к озеру смотреть, как в воду выливают масло — как волшебники могут чересчур серьезно относиться ко всякой ерунде, и слишком бездумно тратить свои волшебные силы на колдовство, в котором нет никакой необходимости?

Весенняя беззаботность однокурсников доводила девочку до белого каления: Лила скрежетала зубами от злости, когда по дороге в замок с занятия зооводством ей пришлось выслушивать болтовню Тинтинара о том, в какой тональности звучит самая жизнерадостная музыка.

— Да и вообще, — трещал юный музыкант, качая головой под доносящееся из леса многоголосое пение птиц и размахивая своей свирелью, словно дирижер, — музыка делает всех лучше! Когда понимаешь музыку не в смысле нот и тональностей, а начинаешь чувствовать ее сердцем, тогда и к жизни начинаешь относиться по-другому!..

Клеменс, осторожно идущая по гололеду позади Лилы, наблюдала странную картину: Тинтинар продолжал идти вперед, дирижируя свирелью и глядя куда-то на верхушки деревьев, а Лила, накренившись вбок, безвольно осела на землю, как лист осенью, подмяв под себя сумку с учебниками.

— Тинтинар!

Мальчик, улыбаясь, повернул голову к окликнувшей его Клеменс. Увидев однокурсницу, присевшую возле лежащей на скользком снегу Лилы, Тинтинар растерянно забормотал:

— О... ого!.. это... что мне делать?

— Помоги, что ли! — Сказала Клеменс, держа лилину голову в руках.

Тинтинар мог поклясться, что впервые услышал в голосе Клеменс жалобную растерянность. Мальчик растерялся и не сообразил, какая именно помощь от него требуется — он растерянно вытащил из сумки единственный учебник, который он сегодня не поленился взять, и начал обмахивать им лицо Лилы.

— Это ж надо — так удариться, чтобы аж отключиться! — Восклицал Тинтинар, не прекращая своего занятия. — Надо было нашей малютке Лиле заколдовать ботинки, чтоб она даже при всем желании поскользнуться не смогла!

— Что это? — Озабоченно спросил Бенемор, подбежав к однокурсникам — он шел с занятия ментора Фауны Аманс последним. — Лила упала?

— Ну, — согласился Тинтинар. — Поскользнулась — и лбом об лед!

— Какой ужас! — Охнул Бенемор, побелев, как снег. — Она хоть дышит?..

— Конечно, дышит! — Рявкнула Клеменс, злясь оттого, что ни от Тинтинара, ни от Бенемора помощи ей не дождаться.

Клеменс хотела отправить одного в замок за целительницей, а другого — за ментором Аманс, но Лила приоткрыла глаза.

— Ой! — Радостно всплеснул руками Бенемор. — Живая!

Тинтинар, продолжая размахивать учебником перед лицом Лилы, улыбнулся во весь рот:

— У тебя, наверное, шишка будет на весь лоб! Ты лучше еще головой на снегу полежи, чтобы шишка поменьше выросла!

— Встать сможешь? — Спросила Клеменс.

Напуганная, окруженная суетящимися однокурсниками и не понимающая, почему она вообще оказалась лежащей на холодном снегу, Лила молчала.

Не дождавшись ответа, Клеменс подхватила подругу под локти и поставила ее на ноги.

— Снег и правда надо приложить, — недовольно глянув на лилин лоб, сказала она и, сняв варежку, зачерпнула с обочины пригоршню наста. — Нетающего льда я делать пока не умею, поэтому возьми такого.

Арматинцы, поддерживая Лилу под руки, чтобы она ненароком опять не упала, потащили ее к замку — после зооводства по расписанию стояло занятие ментора Прокус.

Растерянная, плохо соображающая, злящаяся на гудящий от ушиба лоб, Лила на этот раз не смогла избежать общества Клеменс. В кабинете астрономии девочка села рядом с Лилой и все занятие раздражала ее нашептыванием: «а своими глазами видела, что ты упала не из-за того, что поскользнулась, а из-за чего-то другого!»

Клеменс шептала, что если это из-за Уз, то надо что-то делать, ведь Лила может неожиданно отключиться и ненароком убиться: захлебнуться в тарелке с супом или на лестнице шею свернуть — и так далее, и тому подобное. Девочка перестала слушать Клеменс, когда та сказала: «Надо сообщить об этом директору Панаксу».

Она и сама понимала, что эти обмороки — на экзамене по экстраполяции и недавний случай после зооводства, — имеют отношение к Узам. Лила отчаянно надеялась, что таким образом из нее выходят силы убитых Марсом волшебников, и готова была падать еще и еще — лишь бы все они из нее вышли. И лишь бы старец с сомовыми усами об этом не узнал и не запер бы ее в госпитале снова.

И, скорее всего, директор Панакс ничего не узнал бы о лилиных обмороках, если бы девочка не хлопнулась с лавки на пол в Зале во время ужина.

О том, что это произошло, Лила поняла, очнувшись в госпитале с жуткой головной болью. Сана перебинтовывала ей голову, закрепляя между затылком и макушкой какую-то холодную примочку.

— И как же тебя угораздило? — Подбоченившись, сетовала целительница, взмахами палочки заставляя бинты обвиваться вокруг лилиной головы. — Прямо не девочка, а катастрофа!..

Лила, насупившись, ждала, когда Сана закончит мумифицировать ее голову, и едва это произошло, девочка вскочила с больничной койки и рванулась к дверям, ни секунды более не желая оставаться в госпитале.

В дверях Лила налетела на директора Панакса.

— А-а, я смотрю, пациент скорее жив, чем мертв! — Засмеялся старец.

— Это ненадолго, если она будет так носиться, — сказала Сана и, поджав губы, направилась в свой кабинет, с облегчением оставляя свою пациентку на попечение начальства.

— Лила, прежде, чем ты продолжишь свой стремительный бег, — сказал директор, глядя на девочку сверху вниз, — я бы хотел тебе кое-что сказать.

«Ничего не хочу слушать! Ничего не хочу знать! Хочу отсюда уйти!» — Молча протестовала Лила, исподлобья глядя на старца.

Директор Панакс с Лилой стояли в дверях — она мешала старцу зайти, а он мешал девочке выйти из госпиталя. Лила знала, что ей надо отступить, но она не могла себя заставить это сделать.

— Я не отниму много твоего времени, — мягко сказал директор.

Лиле следовало бы устыдиться того, что директор Академии просит ее о снисхождении выслушать его несколько минут, но вместо этого девочка почувствовала раздражение: Лиле почему-то показалось, что старец притворился смиренным просителем только для того, чтобы ею манипулировать.

Тем не менее, девочке все же пришлось отступить — директор Панакс, шагнув через порог, прикрыл за собой дверь.

— Я хотел, чтобы ты знала, почему ты теряешь сознание, — сказал директор.

— Я знаю, — нервно перебила его Лила, — это из-за Уз. Это силы уходят.

Директор Панакс внимательно посмотрел на девочку и кивнул:

— Да, уходят. Только потом они возвращаются. Марс хочет разрушить Узы, сместить равновесие сил в свою сторону, и он пытается это сделать — твой обморок прямое тому доказательство.

— Разрушить Узы? — Переспросила Лила, пытаясь угомонить глухое гудение внутри головы, мешающее сосредоточиться.

«Неужели это возможно? Неужели я смогу быть свободной?» — Лихорадочно соображала девочка.

— Чисто теоретически, если можно прекратить действие Уз Жизненных Сил, то и с созданными на их основе Узами Смерти можно поступить так же, — прищурившись, сказал Панакс. — Однако в нашем случае разрушение Уз очень нежелательно, потому что пока Узы есть, нам нечего опасаться Марса. Если же их не станет, то...

Директор замолчал, думая, как бы помягче выразиться, но Лила и так поняла:

— Ясно, — мрачно сказала девочка. — Свобода от Уз — верная смерть.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — поспешно прибавил старец, вскинув брови. И, улыбнулся: — Не смею больше задерживать.

Лила смотрела на директора, прикрывающего за собой двери, застыв в нерешительности: она не знала, то ли ей выйти из госпиталя за ним следом, то ли остаться здесь.

Примочка Саны делала свое дело — голова гудела тише, и, возможно, Лиле стоило бы задержаться в госпитале еще на некоторое время, чтобы целительница совсем избавила ее от страданий, — однако сама эта мысль так напугала девочку, что она мигом сорвала с головы с таким старанием наложенные бинты и выскочила в коридор.

* * *

Весна окончательно вступила в свои права: от снега не осталось даже воспоминаний, и от жара слепящего солнца там, куда не падала тень деревьев или зданий Академии, на зеленом ковре трав уже появлялись веселые желтые пятна одуванчиков.

Щебетание обитающих в лесу птиц, врывающееся в приотворенные окна вместе с холодным свежим ветром, стало для всех кимаговцев привычным музыкальным сопровождением, которое придавало всему оттенок беззаботной радости — даже приближающемуся концу второго семестра.

Чем меньше оставалось времени до годовых экзаменов, тем больше Клеменс наседала на Лилу — она беспокоилась, видя, что подруга потеряла ко всему интерес. Но к тому моменту, когда Лилу перестали тревожить даже насмешки Парсимонии, достучаться до девочки Клеменс уже не могла.

Угроза быть исключенной из Кимагуса не была для Лилы никакой угрозой — она так привыкла за эти недели плыть по течению, не делая никаких усилий, что свыклась с мыслью, что это течение само прибьет ее к берегу там, где надо.

«Исключат из Кимагуса — хорошо, — вяло думала девочка. — Не надо будет больше пользоваться силами мертвых волшебников».

— Это все эти твои Узы, — раздраженно говорила Клеменс, видя, что Лилу совсем не трогают ее аргументы взяться за ум. — До них ты была нормальная, а теперь — бревно бревном. Надо их разорвать, и дело с концом!

«Надо разорвать, — молча соглашалась Лила. — Тогда мне конец, ну и ладно».

— Говоришь, директор Панакс не может с ними ничего сделать? — Ехидно спрашивала Клеменс. — По-моему, не «не может», а «не хочет». Не он, так я смогу!.. Ты меня слышишь?

Лила слышала, но не слушала — она понимала, что Клеменс ей что-то говорит, и даже понимала, что именно она ей говорит, но слова подруги не могли преодолеть внутреннего барьера, защищающего девочку от внешних воздействий — как негативных, так и позитивных. Никакие слова не могли нарушить нездоровое лилино спокойствие.

— Я знаю, почему ты не колдуешь, — сказала однажды Клеменс, отчаявшись вывести Лилу из ее уныло-покорного оцепенения. — Потому что ты — тряпка.

«Я — тряпка», — согласилась Лила, не испытывая никакого возмущения от того, что Клеменс оскорбляет ее теперь точно так же, как Парсимония.

— Тебе нравится думать, что ты — бедная-несчастная сиротка, которую все обижают и некому защитить, — наседала Клеменс. — «Ах, меня поразили Узы! Я теперь стала сильной волшебницей! Нет-нет, что Вы, я не могу колдовать, ведь меня же сделали могущественной ведьмой против моей воли!.. Ах-ах, я такая обделенная и угнетенная!..»

Внутри Лилы что-то неприятно шевельнулось.

Клеменс заметила, что брови на апатичном лице подруги чуть сдвинулись, и продолжала с куда большим азартом:

— «Я такая маленькая и беззащитная, что не могу за себя постоять и ни за кого не могу заступиться! Сражаться? Нет, что Вы, я же не будущий ордектор, я так... тряпка половая, мною только пол подтереть можно. Я лучше отдам убийце своей семьи свои силы и свою жизнь, чем попытаюсь ему отомстить! Ах, я так боюсь, что могу умереть от страха, что Марс меня убьет, еще до того, как он действительно придет меня убивать! Ой-ой, я такая трусиха, что согласна всю жизнь просидеть в Кимагусе...»

— Перестань, — тихо попросила Лила, чувствуя от ее слов горечь во рту.

— «...чтобы сохранить подольше свою жалкую, никчемную...»

— Замолчи, — хмурясь, сказала Лила.

— «...позорную, гадкую...»

— Хватит! — Крикнула Лила, в гневе глядя на Клеменс.

Клеменс торжествовала — она с улыбкой смотрела на переполненную эмоциями девочку, вылупившуюся наконец-то из своего непробиваемого кокона безразличия ко всему. Пусть сейчас Лила была переполнена одним только гневом — все же это была победа.

— «...жизнь», — негромко сказала Клеменс, с довольным видом уворачиваясь от полетевшего в нее рулона пергамента.

— Ну а теперь, когда ты меня наконец-то действительно слышишь, — сказала Клеменс, — давай поговорим.

Лила не хотела разговаривать — она хотела сделать так, чтобы Клеменс на своей шкуре почувствовала, каково это — быть одной, быть другой, жить с вопросами без ответа, быть убитой и остаться живой, чувствовать в себе чужие силы и не иметь возможности от них избавиться, — быть Лилой: лживой, мерзкой, трусливой, безвольной, слабой, никчемной, гадкой...

Девочка села на пол, не успев приблизиться к Клеменс, чтобы вцепиться ей в горло — Клеменс так легко и обыденно наложила на Лилу заклятье пут, как будто была сейчас на еженедельной тренировке в Дуэльном клубе, а не в башне Арматина.

— Я была здесь! — Давясь рыданиями, говорила Лила, не в силах остановиться. — Директор не пустил меня! Я была здесь одна!.. Все ушли!.. Он сказал Авроре, что здесь будет лучше!..

Клеменс не сразу поняла, о чем речь.

— Он решает!.. — Сидя на полу, всхлипывала Лила. — Аврора сказала, что... каникулы у нее!.. Но Панакс решил!..

— Директор Панакс оставил тебя в Кимагусе? — Сев на пол рядом с Лилой, спросила Клеменс, не совсем понимая, что это означает.

— Да! — Обиженно выкрикнула Лила. — Все — домой!.. А я — здесь!

— Ты была в Кимагусе все каникулы? — Охнула Клеменс

— Да! — Снова выкрикнула Лила, и, почувствовав, что невидимые путы спали, спрятала лицо в ладонях.

— Значит, так, маленькая лгунья и трусиха, — строго сказала Клеменс, поднимаясь с пола, — прекращай себя жалеть и возьми себя в руки.

Девочка подняла голову и посмотрела на Клеменс — снизу ее напряженное лицо показалось безжалостным.

— Если ты хочешь как-то жить дальше и отомстить за своих родных, тебе надо быть лучшей, а не худшей дуэлянткой, — чеканила Клеменс, заколачивая слова в лилину голову как гвозди в доску. — А если тебя исключат из Академии за провал экзаменов, то тебе можно попрощаться не только с Дуэльным клубом, но и со всем волшебным миром вообще. Ты поняла меня?

Лила, сглотнув ком в горле, кивнула.

Клеменс помогла подруге встать на ноги и сказала, чуть смягчившись:

— Даже если в тебе теперь силы убийцы — это не повод не колдовать: Ты волшебница по натуре, и теперь, когда он украл у тебя твои силы — так же, как украл их у твоих родителей и у всех остальных, — не только можно, но и нужно воспользоваться этими, чужими силами для того, чтобы отомстить Марсу за то, что он сделал.

Слова Клеменс подействовали на Лилу отрезвляюще: девочка и не думала о том, что ей пора прекращать чувствовать себя жертвой и начинать переходить в наступление. Отмщение родных — это было такое естественное желание, вытекающее из всего произошедшего с Лилой, что девочка искренне удивлялась, как оно не возникло у нее раньше.

«Марс — Зло, — сказала себе Лила. — Он убил всех, кто был мне дорог. Кто дал ему на это право? У всех есть семья, а у меня из-за него — нет. Почему он не наказан? Раз его никто не наказал, то это сделаю я!»

Дата добавления: 2015-09-05